Как императив эпохи глобализации

Значение мировоззрения в жизни личности и общества трудно переоценить. Об этом весьма убедительно писали многие выдающиеся мыслители. Для выражения высокой значимости мировоззрения в жизни человека и общества я ввел в своих предшествующих исследованиях понятие «мировоззренческий детерминизм»^[185]. Другими словами, понятие «мировоззренческий детерминизм» введено для того, чтобы подчеркнуть фундаментальную роль, которую мировоззрение (личности, социальной группы, сообщества в целом) играет в общественной и частной жизни человека. С помощью этого понятия фиксируется тот существенный факт, что образ жизни некоторого социального субъекта в значительной мере, а в некоторых отношениях, по сути, полностью определяется мировоззрением данного субъекта. Разумеется, не следует отождествлять мировоззренческий детерминизм с «диктатурой миросозерцания»[186], с навязыванием индивиду обществом или социальной группой того или иного мировоззрения, которое в свою очередь предопределяет жизнь этого индивида. Можно сказать, что «диктатура миросозерцания» – это частное и, так сказать, негативное проявление мировоззренческого детерминизма.

Поясняя сущность мировоззренческого детерминизма, можно выдвинуть предположение, согласно которому возрастание роли мировоззренческой детерминации в общем спектре детерминации поведения и деятельности людей было бы продвижением к более свободному и аутентичному образу жизни этих людей. Это предположение находится в полном соответствии с отстаиваемым мной пониманием мировоззрения как фундаментального уровня духовного бытия человека. Вновь подчеркну, что мировоззрение – это ядро духовного бытия человека, это базис его самости. Поэтому возрастание роли мировоззренческой детерминации в жизни человека означает возрастание доли самодетерминации в жизни этого человека. Но самодетерминация человека – это и есть его свобода. Таким образом, получается, что быть свободным, это значит выстраивать свою жизнь в соответствии со своим мировоззрением, то есть детерминироваться фундаментальным уровнем своего духовного бытия.

В свете сказанного можно утверждать, что возрастание роли мировоззренческой детерминации в поведении и деятельности человека означало бы продвижение этого человека от «неподлинного» бытия к «подлинному» бытию. Иначе говоря, подлинное бытие человека – это бытие, которое характеризуется доминированием мировоззренческой детерминации. Можно сказать также, что подлинное бытие человека – это его самобытие; это бытие, в котором поступки, действия человека определяются им самим, его самостью. Подлинное бытие, очевидно, - это бытие свободы и ответственности человека. Понятно, что «неподлинное» бытие человека понимается здесь как обусловленное другими (немировоззренческими) детерминациями, которых в жизни человека огромное количество. Немировоззренческие детерминации - это детерминации, определяющие его биологическое и повседневно-социальное бытие.

Осмысливая значимость феномена мировоззрения для жизни современного общества, следует принять во внимание то фундаментальное обстоятельство, что мы живем в эпоху интенсивных и многообразных контактов субъектов различных мировоззрений. Мы живем в эпоху мировоззренческих поисков, мировоззренческих дискуссий и, увы, в эпоху острых мировоззренческих конфликтов. Субъекты различных мировоззрений в наши дни особенно остро конкурируют друг с другом, используя в этой конкурентной борьбе самые различные методы и формы. Очевидно, что от того, какие именно мировоззренческие образования возьмут верх в этой борьбе, в значительной мере зависит будущее человечества. В связи с этим поистине судьбоносное значение приобретает вопрос, какие из ныне существующих или еще только формирующихся мировоззрений могут эффективно помочь человечеству справиться с драматическими вызовами, с которыми человечество столкнулось на современном этапе своего развития? Этот вопрос можно сформулировать и иначе, с какими мировоззрениями современное человечество может связывать надежды на осуществление достойного будущего. И, соответственно, какие мировоззрения стоит отстаивать и защищать, в каком направлении эти мировоззрения необходимо развивать.

Для ответа на эти вопросы необходимо решить задачу выделения из всего множества упомянутых вызовов таких из них, которые могут быть определены как основные, которые определяют, так сказать, траекторию нынешнего развития человечества. Решить эту задачу можно попытаться, осуществив процедуру генерализации многоразличных «вызовов современности».

К вызовам такого рода, несомненно, относится необычайное обострение комплекса взаимосвязанных глобальных проблем. Это обострение глобальных проблем и непрерывное умножение их количества является своего рода концентратом негативной стороны постоянно ускоряющегося процесса глобализации. В теснейшей связи с обострением глобальных проблем находится вызов, порожденный все ускоряющимся развитием технонауки. Это развитие приобрело в последние десятилетия настоящей «технологической гонки». Эта гонка подчиняет своей логике развитие других секторов социокультурной системы, диктует им правила игры. Результаты такой гонки трудно предсказуемы. Однако, вероятнее всего, ее продолжение приведет к вытеснению человека в его сегодняшнем виде и, следовательно, приведет либо к смене субъекта социального развития, либо к гибели земной цивилизации[187]. К вызовам современности, несомненно, относится также характерное для нынешнего этапа развития человечества преобладание массового образа жизни и массовой культуры. Такой образ жизни и такая культура стремительно разрушают последние бастионы традиционного образа жизни народов и многообразные формы национальных культур, предельно упрощая культуру и унифицируя жизнь самых различных этнополитических общностей. Многие вызовы современности связаны со вступлением человечества в эпоху информационного общества. Это вступление, очевидно, ускорило давно идущий процесс глобализации и придало ему новое качество. Разумеется, можно было бы продолжить перечисление драматических вызовов современности. Но уже сказанного достаточно для того, чтобы осознать их многочисленность и разнообразие.

Упомянутая процедура генерализации вызовов современности, как мне представляется, поможет, во-первых, более отчетливо понять сущность самих этих вызовов и, во-вторых, в краткой и обобщенной форме сформулировать важнейшие из них. Кроме того такая генерализация позволит, как уже сказано, определить мировоззрения какого типа способны помочь человечеству адекватно отреагировать на эти вызовы и в перспективе справиться с ними. Несколько забегая вперед, можно сказать, что такая генерализация позволит высказать и обосновать идею, согласно которой справиться с многообразными вызовами современности можно, с одной стороны, опираясь на мировоззрения, характеризующиеся определенной формой рациональности, с другой стороны, избрав стратегию рационализации ныне доминирующих мировоззрений.

Итак, генерализация многообразных вызовов современности показывает, что их «концентрат» может быть представлен в виде двух пунктов.

1. Человечество продолжает двигаться по пути преимущественно стихийного развития. Именно такое – преимущественно стихийное – развитие катастрофически обостряет комплекс «питающих друг друга» глобальных проблем. Это обострение угрожает человечеству скорой гибелью в результате нарастания экологического кризиса, исчерпания продовольственных ресурсов, перенаселения Земли, обострения противоречий между «богатым Севером» и «бедным Югом». Не менее гибельны для человечества последствия, по сути, неконтролируемой человеком, все более ускоряющейся «технологической гонки» и т.д. [1] Ниже я еще вернусь к обсуждению особенностей «преимущественно стихийного» развития человечества. Сейчас в предварительном плане отмечу только, что «преимущественно» стихийное развитие человечества характеризуется отсутствием стратегии развития, отсутствием расчетов последствий крупномасштабных действий, совершаемых различными социальными субъектами. Можно сказать, что «преимущественно стихийное» развитие человечества – это развитие в надежде «на авось», в надежде на то, что все «само собой образуется». Можно сказать также, что «преимущественно стихийное» – это развитие человечества, которое еще не стало сознательным субъектом своего развития.

2. Человечество переживает острейший ценностно-смысловой кризис. Этот кризис проявляется в самых различных сферах культуры: в деградации общественной морали и искусства, в эрозии традиционных ценностей и способов их обоснования, в духовной усталости человечества и понижении его воли к жизни. Все это выражается в нынешнем мировоззренческом хаосе, характерном для гигантских человеческих масс, в чрезвычайном обострении проблемы цели и смысла жизни человека, в нарастании эсхатологических настроений и т.п.

Как видим, первый из указанных пунктов фиксирует нарастающую угрозу самому физическому существованию человечества. Самое главное при этом заключается в том, что эта угроза носит не внешний характер, а внутренний характер. То есть речь в данном случае идет не об угрозе существованию человечества со стороны различного рода природных, космических катастроф: извержения супервулканов, столкновение нашей планеты с астероидом, гибельные космические излучения и т.п. Такие катастрофы всегда угрожали человечеству. Их вероятность всегда будет ненулевой. Речь у нас идет об угрозе бытию человечества, порожденной стихийностью развития самого человечества. Речь идет, таким образом, об угрозе самоуничтожения человечества. Так, например, вследствие своей недостаточной разумности человечество, даже не заметив этого, может пересечь ту или иную «запретную черту», после чего начнутся стремительные и необратимые изменения его деградации. Это может быть в частности черта, отделяющая допустимые значения концентрации парниковых газов в атмосфере Земли от недопустимо высоких их концентраций.

Соответственно, второй пункт, выражающий результат генерализации многообразных вызовов современности, фиксирует нарастающую угрозу духовному бытию человека и человечества. К великому сожалению, в особенно ярких формах указанный выше ценностно-смысловой кризис заявляет о себе в современной России. Под громкие разговоры властей и средств массовой информации о возрождении России и о религиозном ренессансе российского общества в нем продолжается понижение уровня общественной нравственности, пышным цветом расцветает правовой нигилизм, на протяжении многих лет деградирует система образования, наука давно уже теснится паранаукой и псевдонаукой…

Здесь я должен обратить внимание читателя на взаимную связь и даже взаимную детерминацию характеристик, зафиксированных в сформулированных пунктах. Действительно, с одной стороны, нынешний глубочайший ценностно-смысловой кризис является своеобразным отражением исчерпания человечеством возможностей преимущественно стихийного развития. По сути, этот кризис является формой осмысления и переживания того фундаментального факта, что человечество приближается в наши дни к особой (возможно, финальной) точке своего развития. С другой стороны, сегодняшний ценностно-смысловой кризис мощно подпитывает именно стихийную составляющую социокультурного развития и, следовательно, мощно влечет человечество к самоуничтожению. Так что речь в обсуждаемых пунктах идет, можно сказать, о двух сторонах системного социокультурного кризиса, в котором пребывает сегодня человечество.

Теперь, на мой взгляд, можно более определенно сформулировать требования, которым должны удовлетворять мировоззрения, современные в категориальном смысле этого слова. Мировоззрениями такого рода, в соответствии со сказанным, являются мировоззрения, адекватные вызовам современности[188]. В таких мировоззрениях, во-первых, должна отчетливо осознаваться и фиксироваться смертельная опасность продолжения преимущественно стихийного развития человечества. Во-вторых, в них должны быть разработаны хотя бы в самых общих чертах сценарии выхода из тупика преимущественно стихийного развития человечества. В-третьих, такие мировоззрения должны предложить человеку (человечеству) достойные, реалистичные и достаточно привлекательные смысловые и ценностные ориентиры.

Понятно, что сформулированные требования не образуют алгоритма, с помощью которого можно было бы построить одно «единственно истинное» и, так сказать, спасительное мировоззрение. Но это, конечно, не недостаток, а достоинство предлагаемого подхода. Дело в том, что, по моему глубокому убеждению, построение такого – «единственно истинного» мировоззрения – просто невозможно. Соответственно, стремление к созданию такого мировоззрения должно быть охарактеризовано как методологически порочное. А навязывание «единственно истинного» мировоззрения человечеству должны быть охарактеризованы как вариант своего рода глобального мировоззренческого тоталитаризма. Таким образом, мы приходим к выводу, в соответствии с которым указанные требования определяют не одно мировоззрение, а целый класс мировоззрений. Понятно, что мировоззрения, входящие в этот класс, весьма специфичны, поскольку приведенные требования являются достаточно строгими.

Первая и главная особенность этих мировоззрений состоит в их рациональности, понимаемой определенным образом. А именно: рациональность таких мировоззрений определяется тем, что в них основополагающую роль играет принцип, согласно которому главным регулятором общественной и частной жизни человека должен быть нравственно-правовой разум[189].

Конечно, позицию, возлагающую надежды на нравственно-правовой разум, можно упрекнуть в наивности, утопизме и даже реакционности.

Рассмотрим, насколько справедливы упреки такого рода.

Прежде всего, необходимо сказать о мнимой реакционности отстаиваемого здесь подхода. Упреки в реакционности предлагаемого мной варианта рационализма могут основываться в частности на том, что история человечества знает немало трагических сюжетов, связанных с попытками построить общество на началах разума. Вспомним, например, советскую эпоху, когда государство и правящая партия провозглашали моральность и разумность основными принципами своей деятельности, а в действительности осуществили, можно сказать, царство зла и неразумия. Учитывая уроки истории такого рода, казалось бы, следует критически относиться к регулятивным возможностям нравственности и разума и, соответственно, к концепции ноосферного будущего человечества. Но, думается, критическая оценка возможностей разума в качестве регулятора общественной жизни не должна перерастать в пренебрежительное и тем более во враждебное отношение к разуму. Сон разума рождает чудовищ. Эта широко известная истина, увы, также множество раз подтверждалось историей человечества. Она продолжает подтверждаться и в наши дни. Я много раз уже писал, что вероятность превращения нравственно-правового разума в главный регулятор общественной и индивидуальной жизни человека исключительно мала. Но альтернативой этого превращения, несомненно, является только деградация и гибель человечества. Поэтому необходимо сделать все для того, чтобы такое превращение осуществилось. Разумеется, становление новой главной формы регулирования социальной жизни должно происходить не через разрушение других форм: рынка, традиций и т. д., как это представляли и представляют революционно настроенные авторы. Это становление должно происходить поэтапно, через постепенное ограничение сфер действия традиций, рынка и насилия, через постоянную корректировку их с позиций нравственно-правового разума. Несомненно, возможности нравственно-правового разума ограниченны и в каждый данный момент истории и в принципе. Но его ограниченность – это, по сути, ограниченность самого человека. Если ноосферное общество придет или попадет в ситуацию, в которой нравственно-правовой разум будет бессилен обеспечить человечеству продолжение достойной жизни, такой разум поможет ему умереть без иллюзий и истерики.

Теперь кратко рассмотрим кажущуюся наивность предлагаемой здесь формы рационализма. Упреки в наивности защищаемой мной позиции основываются на убеждении, согласно которому жизнь человека и общества просто не может быть полностью рационализирована. Но я и не пытаюсь оспаривать это убеждение. Я с ним вполне солидарен. Давно и совершенно справедливо сказано, что «жизнь не делится на разум без остатка». Вообще, «действительность не делится на разум без остатка». Отстаиваемый мной рационализм очень далек от панлогизма. Предлагаемый мной рационализм – это, так сказать, умеренный и критический рационализм.

Эту умеренность и скромность можно проиллюстрировать, например, обсуждая с позиций такого рационализма формулировку, «история человечества есть творческий (инновационный) процесс»[190]. В ходе этого обсуждения констатируется, что творческий процесс никогда небывает полностью подконтролен разуму, что излишне «зарегулированный», алгоритмизированный процесс не может быть инновационным. Далее подчеркивается, что в любом виде творчества всегда в большей или меньшей степени присутствует бессознательное, стихийное начало. Иначе говоря, каждый акт творчества предполагает импульсы бессознательного, каждый инновационный процесс содержит стихийную составляющую. Это обстоятельство убедительно продемонстрировано исследователями применительно к самым разным сферам творчества, применительно к различным видам инновационных процессов. Речь идет в частности об исследованиях в области психологии творчества, а также об изучении разнообразных процессов самоорганизации (синергетика). На мой взгляд, необходимость бессознательного начала для творчества и, соответственно, наличие нерегулируемой составляющей в любом инновационном процессе, в том числе в процессе развития человечества, может рассматриваться не только как «эмпирическое обобщение», но и как закон творческой деятельности.

Под этот закон можно подвести достаточно надежный онтологический фундамент. В качестве такового способна выступать представленная в моих предшествующих публикациях трехуровневая модель бытия универсума[191]. С помощью этой модели можно показать, в частности, что специфическим основанием существования случайности, свободы и творчества является всюду присутствующий уровень бытия бесконечного как такового, одной из двух ипостасей которого является абсолютная хаотичность. Именно повсеместность хаоса и дает возможность универсуму осуществлять названные феномены. Дело в том, что присутствие хаоса тождественно наличию спонтанности, разрывающей причинно-следственные связи и являющейся «зародышем» случайности и (в возможности) творчества. Своеобразным воплощением уровня бесконечного как такового в духовном мире человека является сфера бессознательного. Бессознательное здесь выступает в роли духовного хаоса, необходимого для осуществления творческой деятельности. Таким образом, если принять тезис, согласно которому любой акт творчества содержит элементы бессознательного, и согласиться с тем, что история есть творчество, то следует признать, что история никогда не бывает (не будет) полностью подконтрольна разуму, что в ней всегда есть (и будет) более или менее весомый компонент бессознательного и стихийного.

Этот вывод настраивает на однозначно критическое отношение к мировоззренческим системам, обещающим человеку будущий «скачок из царства необходимости в царство свободы», сулящим человечеству переход в беспроблемную, гармоничную, планово организованную жизнь с абсолютно «прозрачными» и рациональными общественными отношениями. Этот вывод противоречит также тем историософским концепциям, которые утверждают, что история есть саморазвертывание разума, осуществление идеи, прикладная логика и т.п. Иррациональное и стихийное в истории, в соответствии с этим выводом, не есть только внешнее, поверхностное, за которым, как полагал, к примеру, Гегель, скрыт разум, использующий страсти и желания людей для достижения своих целей, для осуществления своего плана. Если всерьез принять вывод, к которому мы пришли, то с Гегелем и его единомышленниками согласиться нельзя. Ибо, в соответствии с этим выводом, иррациональное, стихийное, это – сущностный компонент истории, так как без него история не была бы историей (не была бы творческим процессом). Далеко не случайно, что у Гегеля всемирная история, будучи «разумным, необходимым обнаружением мирового духа», как раз и не является творческим процессом, поскольку итог мировой истории, по Гегелю, в сущности, тождествен ее началу.

Подчеркивание значимости и невозможности исключения вклада бессознательного в осуществление исторического процесса и, соответственно, существенности стихийной составляющей этого процесса не следует рассматривать в качестве призыва стимулировать в человеке бессознательное начало и прилагать усилия для сохранения и приумножения стихийной составляющей социальной эволюции. Напротив, по моему убеждению, культура – это результат, прежде всего, «высвечивания» и освоения разумом тех или иных «секторов» бессознательного и стихийного в индивидуальной и общественной жизни. Я не сомневаюсь, что достойное человека разумного будущее также возможно только через дальнейшее ограничение и освоение разных уровней и форм бессознательного и стихийного. Как уже сказано, я отстаиваю позицию, согласно которой продолжение достойной человека истории возможно только в том случае, если роль главного регулятора общественной жизни будет играть нравственно-правовой разум. Поэтому сделанный здесь вывод совсем не есть апология и прославление бессознательного и стихийного в человеке и в истории. Этот вывод, можно сказать, является констатирующим: бессознательное начало в человеке и стихийная компонента исторического процесса неистребимы точно так же, как в универсуме неистребим хаос. Их (хаос, бессознательное в человеке, стихийная составляющая исторического процесса) надо стремиться держать под контролем нравственно-правового разума, их проявления следует минимизировать. Но элиминировать, уничтожить их полностью невозможно. Решение именно этой, совершенно неотложной, задачи минимизации стихийной составляющей в развитии человечества может быть достигнуто на пути распространения определенного типа рационалистических мировоззрений, на пути превращения нравственно-правового разума в главный социальный регулятор.

Императив рационализации мировоззрений, на мой взгляд, имеет еще одну важную для наших дней проекцию. Речь идет о диктуемой реалиями эпохи глобализации необходимости рационализации многих широко распространенных ныне мировоззрений. Прежде всего, тех мировоззрений, которые в данный момент весьма далеки от рассмотренного типа рациональности. Без последовательной и многошаговой рационализации эти мировоззрения не могут, как мне представляется, претендовать на звание современных мировоззрений. Многие из них уже сейчас должны быть охарактеризованы как архаичные мировоззренческие образования. Я имею в виду, прежде всего, различные варианты мифологического мировоззрения, а также различные виды религиозного мировоззрения. Стоит подчеркнуть, впрочем, что в рациональной реконструкции нуждаются и многие формы философского мировоззрения. Дело в том, что многие из этих мировоззрений неотчетливы, смутны, нередко содержат в себе противоречащие друг другу фрагменты и т.п. Если они будут и далее уклоняться от рационализации, то степень их неадекватности вызовам современности будет стремительно нарастать. Поскольку мировоззрения, как уже подчеркивалось, в значительной мере определяют характер деятельности и поступков их субъектов, постольку нарастающая степень неадекватности указанных мировоззрений драматическим вызовам современности приведет к тому, что деятельность и поступки их субъектов будут приобретать все более архаичный и даже откровенно опасный для человечества характер.

Здесь речь идет в частности об органической неспособности субъектов фундаменталистских мировоззрений к осуществлению мировоззренческих дискуссий, которые, несомненно, являются важнейшим способом минимизации предвзятости и враждебности во взаимоотношениях субъектов различных мировоззрений. В свою очередь, предвзятость и враждебность во взаимоотношениях субъектов различных мировоззрений в эпоху глобализации представляет собой серьезнейшую угрозу человечеству[192].

В свою очередь проблема рационализации мировоззрения, несомненно, требует отдельного рассмотрения и детальной проработки. На данной – предварительной – стадии обсуждения данной проблемы отмечу, что эта процедура предполагает, во-первых, отчетливое структурирование мировоззрения, то есть выделение разного рода ее составляющих (подсистем, уровней и т.п.), прояснение особенностей связей между этими составляющими, а также определение их функционального назначения. Во-вторых, процедура рационализации мировоззрения предполагает выявление и отчетливую формулировку ключевых проблем, входящих в те или иные составляющие анализируемого мировоззрения, а также выявление и отчетливую формулировку попыток решения этих проблем, содержащихся в интересующем нас мировоззрении. В-третьих, данная процедура предполагает выявление возможных несоответствий и противоречий между самыми различными элементами рассматриваемого мировоззрения. Как видим, процедура рационализации является весьма непростой и требует для своего осуществления деликатного подхода. Но, думается, без осуществления этой процедуры ни сравнить друг с другом разные мировоззрения, ни более или менее объективно оценить некоторое мировоззрение на предмет его истинности невозможно.

С другой стороны, ясно, что осуществление рационализации некоторого мировоззрения может быть оценено его субъектами как своего рода насилием над этим мировоззрением, как искажение и деформация этого мировоззрения. Действительно, не вызывает сомнений тот факт, что мировоззрение до рационализации и «то же самое» мировоззрение после его рационализации нетождественны друг другу. Причем, по всей видимости, различия между рационализированным мировоззрением и мировоззрением исходным (первичным) могут быть значительными. Тогда, очевидно, что вывод об истинности или неистинности рационализированного мировоззрения лишь опосредованно характеризует «первичное» (нерационализированное) мировоззрение.

Здесь следует поразмышлять над вопросом: кого может страшить процедура рационализации мировоззрения? Не входя в детали, на этот вопрос можно ответить следующим образом. Данная процедура может страшить, во-первых, «наивных», то есть нерефлексирующих носителей соответствующего мировоззрения. Такие носители тем или иным образом получают (заимствуют) свое мировоззрение в готовом виде. Вспомним здесь упомянутый выше термин «диктатура миросозерцания», введенный Н.А.Бердяевым. В данном случае мы имеем дело именно с диктатурой некоторого мировоззрения по отношению к субъектам такого рода. Эти «носители» не желают и не умеют мыслить на мировоззренческом уровне. Их мировоззрение им привычно, они с ним сжились. Такое мировоззрение, точнее, должно быть обозначено терминами «мироощущение», «мировосприятие». В нем доминируют эмоциональные, чувственно-образные составляющие. Такие носители смутно догадываются, что процедура рациональной реконструкции может нарушить их «мировоззренческую дрему», поэтому, так или иначе, препятствуют ее осуществлению. Во-вторых, данная процедура может страшить «корыстных» субъектов соответствующего мировоззрения. Эти субъекты и сами догадываются или даже отчетливо осознают, что защищаемое ими мировоззрение внутренне противоречиво, неполно, архаично и т.п., но по тем или иным причинам (личным или социальным) продолжают его отстаивать. Они понимают, что процедура рациональной реконструкции выявит и отчетливо продемонстрирует несообразности их мировоззрения, поэтому яростно противодействуют осуществлению данной процедуры.

Очевидно также, что в реконструированном мировоззрении будет существенно присутствовать мировоззрение и методология того исследователя, который осуществлял эту реконструкцию. Другими словами, возможны различные рациональные реконструкции исходного мировоззрения. На мой взгляд, сама постановка проблемы рациональной реконструкции мировоззрения указывает на то, что наиболее успешно такую реконструкцию можно осуществлять на основе именно философского мировоззрения, поскольку философия в большинстве своих проявлений гораздо более рациональна, сравнительно с иными типами мировоззрения.

Любопытно, что при этом возможны своего рода итерации: неоднократные повторения процедур рационализации мировоззрения. Осуществление такого процесса будет делать исходное мировоззрение все более рациональным, будет все более приближать его структуру и характер к структуре и характеру философского мировоззрения, главной особенностью которого большинство исследователей считает его рациональность. В моих работах отстаивается даже более сильное утверждение, согласно которому философия является максимально рационализированной формой мировоззрения[193].

В связи со сказанным интересным и естественным представляется предположение о том, что становление философии (и как социкультурного феномена и как формы персонального мировоззрения) может рассматриваться как результат осуществления множества последовательных рационализаций различных «исходных» мировоззрений. Несомненно, что особенности результата рационализации мировоззрения, с одной стороны, зависят от характеристик исходного («первичного») мировоззрения. С другой стороны, особенности этого результата в значительной мере зависят от специфики осуществляемых неоднократно процедур рационализации этого исходного мировоззрения. Наконец, они зависят от того, насколько настойчиво и последовательно осуществляется процедура рационализации. Можно сказать, что если данная процедура будет осуществляться достаточно настойчиво и последовательно, то в итоге мы обязательно придем к некоему варианту философского мировоззрения. Понимание особенностей результата рационализации некоторого мировоззрения, конечно, требует детального осмысления всех указанных моментов.

Таким образом, мы вновь приходим к выводу, что вызовам эпохи глобализации в наибольшей мере соответствуют именно философские мировоззренческие образования. Впрочем, этот вывод далеко не нов. Я уже достаточно давно его сформулировал[194]. Более того, в указанной работе показано, что речь должна идти не о каких угодно философских мировоззрениях, а о философских мировоззрениях, выстроенных на основе определенных принципов. Кроме кратко рассмотренного выше принципа рационализма таким мировоззрениям свойственны принцип инфинитизма и принцип гуманизма. Принцип инфинитизма, утверждающий многообразную бесконечность, неисчерпаемость универсума, фундирует онтологическую и гносеологическую составляющие таких мировоззрений. Соответственно, принцип гуманизма лежит в основе их аксиологической составляющей[195].

ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ АНАРХИЗМ