Рассуждения о нравственности и дружбе

моим любимым друзьям,
Наташе Макаровой и Марине Шведовой

…в «Эссе о главном» я прикоснулся к разговору о том, что считаю для человека необходимо иметь нечто, что давало бы ощущение «правильности», подконтрольности его бытия, и в размышлениях тех я приходил к выводу, что это нечто – нравственность. В этой же зарисовки я постараюсь посмотреть на нравственность еще глубже, так как недавно после общения с одним человеком у меня родилась гипотеза. И ей я сегодня и поделюсь с вами, мои хорошие друзья. Но прежде чем это сделаю, покажу фразу случайно оброненную мной в разговоре «…я нуждаюсь в том, чтобы быть свидетелем твоего бытия, ибо это дает ощущение, что и ты свидетель моего бытия. Во встречи мы оба подтверждает что мы - есть. И если наши души не открыты, то и встреча не имеет того веского значения во свидетельствах…». Да, так случается, что интуиция выдает то, о чем и сам не подозревал; затем я много думал над этой фразой, и мне она самому многое открыла.

Главное в ней то, что человек нуждается в том, чтобы интересоваться другим. Более того, нуждается в том, чтобы другой делился с ним своими чувствами и пробовать самому прожить его чувства. Нуждается в желании в контакте быть тем другим. И это не высокопарные слова, это вытекает из онтологии взаимодействия с миром. Посмотрите, главное, что важно для человека – это быть. Это ощущение, что я существую. И это неоспоримо. И как свидетель, который может это подтвердить – другой человек в данном контакте. Он подтверждает своим присутствием, что я чувствую, переживаю, у меня есть скорби и радости. И это для человека важно. Нет, это самое важное! И от обратного – ощущение присутствия другого как свидетеля «моего» бытия, будет обязывать к свидетельству бытия другого. И это закон нашей душевной вселенной – в общении мы присваиваем собеседнику наши чувства и желания, иначе никак, чтобы понять, что чувствует «он», «я» неосознанно пробую прочувствовать это сам, и – да – пусть это только фантазии, но «мне» необходимо определиться с реакциями на сообщения от «него». И так же здесь, если я хочу чтобы другой человек был свидетелем моего бытия, я неосознанно стремлюсь быть свидетелем его бытия. И в контакте, в искреннем, когда высока степень безопасности, двоя свидетельствуют друг друга, и из чего – миф о том, что человеку интересен только он сам, рушиться. Да – этот миф поддерживается многими, в том числе и профессионалами, что человек говорит всегда лишь о себе. Но я полагаю, этот момент может быть в поверхностном контакте, «во встречи», то есть на глубоком духовном уровне общения люди нуждаются в бытийном взаимодействии, то есть в том, чтобы утолить жажду жизни. Человек как бы говорит себе – я могу полностью осознать, что я жив, что я чувствую, что я действую в мире – тогда, когда полностью осознаю, что ты жив, что ты чувствуешь, что ты действуешь в мире.

И из этого следует – рассуждал далее я – первостепенным условием взаимного свидетельства двух людей во встречи будет безопасность, полная включенность в другого потребует и полного раскрытия себя до интимности души. И по тому же закону душевной вселенной я буду стремиться создать безопасность раскрытия тебе, чтобы ты создал безопасность мне в нашей встрече. Любая неискренность может разрушить это таинство причастия душ, заставит отступить. Любая болезненная оценка, или то, что может причинить боль, заставит уйти от этого причастия. И как следствие, почувствовав, что больше нет безопасности здесь, человек «отменит» и безопасность другому. Встреча превратиться лишь в диалог, утратив значения свидетельств бытия. И самая боль – полагаю я, - именно в том, что человек в разочаровании касается фундаментальных тем, что происходит утрата в лице друга значимости себя в жизни, и значимости самой жизни. И онтическая тревога как вкрапление в депрессию разочарования другом.

Я рассуждал дальше… но если сколь важно для нас выходит создание безопасности для другого, кого мы выбрали другом (будет смелым выражением, что друг – это свидетель меня, что я есть), то настоль важно получается и «требовать» от общества безопасности внося от себя безопасность в него. Слушайте, а не на этом ли фундаменте построена нравственность? И все религии мира это прямое следствие того, чтобы дать возможность миру не только быть структурным, но и возможность через нормы этики дать человеку безопасность быть с другими? Ведь нравственность – как мы обсуждали в «эссе о главном» - некий свод норм, как человеку быть с другим человеком исходя из правила «не вреди». Но более того, нравственность это попытка создать безопасность во встречи с другими, из потребности быть засвидетельствованным им, из бытийной тревоги, из страха смерти, который встает перед человеком при ощущении сомнения нужности себя в этом мире или сомнения вообще «а есть ли я».

Итогом моих рассуждений, было то, как болезненнен для человека миф о том, что каждый ищет в контакте только возможности делиться лишь своими переживаниями, и что человек глух к чувствам другого в общение. Напротив я прихожу к пониманию из фундаментального значения Другого как свидетеля бытия, что есть необходимость познания душевного мира Другого, осознания того, что есть человек, так же как и я, способный на все переживания, что и у меня. Познать жизнь друга, и что в этой жизни есть у него, это – и в этом я уверен – признать его бытие, это признать факт, что я сам могу быть признанным им, это – более того – признать факт что его бытие может быть единым с моим бытием. И последнее заявления, которое только что мне пришло, думаю ключевое: узнать все о жизни друга, не означает ли, приобщить свою жизнь к его? Это некое стремление «встроит», «вкроить» свою жизнь в жизнь его. И получается в истинной встречи просто не может быть любопытства ради искусственного поддержания разговора. Друга, которого ты любишь, с котором раскрываешься во всей душевной интимности, кто «говорит тебе ты есть», ты не можешь обделять проживанием и обходить стороной его чувства, горести и радости, ты сам нуждаешься в этом, в том, чтобы проживать его чувства…

«Увы, я никому не нужен и со мной общаются лишь из вежливости» - не кажется ли вам, мои любимые, что после наших рассуждений, подобные фразы явное останавливание себя во встречи. Совершенно ясно, сложно встретить человека, с которым случиться «встреча», который будет способен обеспечить безопасность тебе, но… не справедливо также будет к самому к себе позволить себе утратить эту возможность, потерять истинного друга, потерять свидетеля бытия…

06.09.14

Парадокс ответственности

…очень уповаю, что после этого эссе меня не закидают камнями. Уж больно в наше время часто рассуждают об ответственности. Да, конечно же нужно разделять те смыслы, которые в это слово вкладывают философы и психологи, от смыслов, которые вкладывают экономисты и юристы. Большинство «простых» людей видят так, как поддают «это блюдо» вторые. Первые же именуют под этим словом просто осознание того, какой творческий вклад человек внес в жизненную ситуацию сам, и не оцениваю «безответственность» с позиции хорошо-плохо, но как факт. Мои же сегодняшние «хулиганские» рассуждения как раз о «экономической, бытовой» ответственности. Чем кстати говоря, ни раз каждый из нас был попрекаем. И вы это помните, уверен в этом.

Итак. Быть ответственным – это хорошо, такова народная мудрость. К примеру, ответственным работником. И желание соответствовать этому у каждого из нас очень велико. Я и не знаю человека, который бы не чувствовал необходимость быть таким. Иное слово, не каждый способен в силу многого, но, думаю, каждый будет испытывать вину. Просто иной это покажет (поверят ли еще ему, вопрос), а иной, кто не привык открывать свою эмоциональную сторону, утаит разочарование в себе… И я задался вопросом, а зачем человеку быть ответственным? Нет, этот вопрос ни о том, перед кем; а о том, перед сами собой. Что, какое ощущение дает ему наличие понимания себя как ответственного? И вот мои мысли об этом. В человеке очень сильно чувство стремления к успешности, это хоть отрицай, хоть не отрицай, но это так. Он в чем-то да и хотел быть успешным, ни в области финансов, так в духовной. И это дает во-первых ему возможность осмысливать жизнь, вносить в нее логику и структуру, а во-вторых утверждать себя в жизни, чувствовать необходимость себя в жизни, либо для себя, либо для других. Мои размышления повели меня: и мне кажется, что наиболее с жесткой виной за неудачу в ответственности будут испытывать люди, живущие во имя других. Долг перед лицом любимых тебе людей, для них большим грузом будет утверждать обязательства. Но а отчего же так? Думаю, это ответственность порой и иллюзорная, которая человеку, живущему во имя других и утверждающему себя как неотделимого от нужд других.

И – нужды других, любимых и дорогих ему людей, способны определять его стиль жизни, сподвигать на трудовые подвиги и жертвенность. И да – выходит львиная доля для зависимых людей в «экономической» ответственности будет жертвенность. И избегать… или просто терпеть неудачу в ответственности будет означать столкновение с виной перед значимыми людьми. Даже забытие своих персональных потребностей не так болезненно, как взаимодействие с виной. И ключевым моментом здесь выступает именно – вина. Давайте посмотрим, что же есть такое – Вина?

Выскажу лишь гипотезу, как я понимаю этот душевный феномен. Не думаю, что обязательно с этим нужно соглашаться. Думаю, вина – это следствие неудовлетворения нужды в значимом контакте, к примеру, с любимым человеком. Это страх потери этого контакта, ужас, что тебя отвергнет этот человек, если ты перестанешь быть нужен. Конечно же, логика любого скажет, нет же, этот человек не отвергнет меня, даже если я перестану зарабатывать деньги. Но – большая хитрость в том, что неосознаваемый нами душевный акт с максимальным трепетом защищает нас от бытийного одиночества. Да – смелое утверждение – вина и есть гарант от одиночества, вернее чувства страха перед изоляцией, сколь бы он ни был иррационален. И получается, что потребность… да, еще более смелое утверждение – потребность в ответственности рождается из чувства тревоги перед бытийным одиночеством. И именно ей и… манипулируют нами – начиная от школьных учителей до начальников.

И что же выходит? Не выходит ли то, что чувство ответственности, так почитаемое всеми как некий залог «силы» человеческого характера, ни что иное как защита от бытийной тревоги? Да – в изоляции мне грозит смерть, физическая как лишение поддержки других, или духовная как лишение свидетелей моего существования в лице других… Ох предчувствую летящий камень в мою баламутную голову, но не означает ли сие некую неспособность встретить мужественно тревогу перед свободой и неопределенностью? Если я не буду ответственным, я не буду успешным, тогда от меня все отвернуться и я помру в одиночестве. Выходит, именно страх и смерти скрыт в стремлении быть ответственным.

И парадокс в том, что быть ответственным требует от человека большого мужества и силы, но и быть безответственным также требует от человека большого мужества и силы. Все зависит от того, способен ли человек брать на себя то, что навязывает ему общество; или же способен он снимать с себя этот груз, но сталкиваться с пониманием о возможной обреченностью не утверждать себя в жизни или чувствовать угрозу отверженности.

08.09.14

Человек приходит

Человек приходит в этот мир беззащитным. Он уже приходит с опытом безмерной боли, он приходит с чувством страха перед смертью. Он уже сталкивался с этим неизмеримым опытом. Он умирал уже во чреве матери, чтобы родиться.

Человек приходит в этот мир беззащитным. И те, кто встретит его, научат защищаться, чтобы хранить свою жизнь. Его научат, как избегать физической боли, когда он потянется к открытому огню. Его научат, как избегать душевной боли, когда он будет говорить правду, его научат лгать. Его научат, как избегать духовной боли, когда он задумываться будет о смерти, ему скажут, что он бессмертный дух. Ему скажут, что есть Бог, которого он никогда не видел и, возможно, никогда и не увидит.

Человек приходит в этот мир беззащитным. И часто будет помышлять о том, как уйти из этого мира, где он и будет всегда беззащитным. Все те защиты, которыми его научили, порой будут казаться иллюзией. И вполне вероятно, что так оно и есть. Вполне вероятно, что человек идет по жизни беззащитным, но веря, что защищен. Да, порой часто он помышляет о том, чтобы уйти. Но что же удерживает его от этого шага? Лишь вера эта? Вера в Бога? В бессмертие души? Один человек сказал, со смертью тела умирает и душа. Быть может, эти знания помогли бы человеку уйти. Эти знания, что душа смертна, как разрешение уйти. Этот человек еще сказал, умирать не больно. И эти знания были бы большим подспорьем , чтобы уйти…

Человек приходит в этот мир беззащитным. Человек уходит из мира беззащитным. Все что он знал, остается здесь, он же уходит. Так что же тебя держит здесь, человек? Ты возможно в долгу перед любящими тебя? Ты с трепетом думаешь о том, как больно им будет горевать о тебе. Но порой ты о себе знаешь, что ты одинок, что бесконечно и бесконечно одинок. И что тогда не дает тебе уйти? Ты никому не должен, не перед кем ты не в долгу. И когда немыслимо больно, ты за что-то цепляешься, твои надежды смешны, но они как соломинка.

Человек приходит в этот мир беззащитным. Он обязательно будет счастливым, он поверит, что возможно быть счастливым. Он обязательно будет любимым, он поверит, что возможно быть любимым. Всё, что есть у него – вера. Лишь вера спасает. И нет особой разницы, во что эта вера. В любовь? В Бога? В счастье? Или просто вера в то, что его жизнь была зачата неспроста. Он обязательно станет защищенным, он поверит, что возможно быть защищенным. И пусть мир сурово случаен, и смерть уже настанет через несколько ударов сердца. И пусть прощаясь с теми, кто уходит на глазах его, он уверяет себя, что минует участь его сия. Он обязательно будет счастлив…

Человек приходит в этот мир беззащитным. Его подхватят добрые и нежные руки, он прижмется к теплому телу матери, и почувствует, что он защищен…

09.09.14

Девяносто

Хорошо быть решительным, так говорят. Нет, думаю, плохо. Бывает время в жизни, когда всякий помышляет о самоубийстве, и только решительный – совершает.

Необходимо стремиться к успеху, стремиться зарабатывать много денег… чтобы купить на кладбище место подороже

«До свидания» - фраза из предсмертной записки.

Не переживай, что сегодня не успел помыться, завтра, быть может, тебя обмоют и за одно оденут.

Пробовал ночью лежать в одной позе, на спине. Долго не смог. Нет, не хочу быть покойником, не по мне это как-то.

Хочу совершить самоубийство, чтобы наконец-то узнать, что же такое смерть. А то вдруг мне не понравится.

Планирую самоубийство в пятницу. Да, в пятницу. В четверг иду на концерт. Не пропадать же билетам, тем более таким дорогим.

Есть негласное правило: спустя 50 лет можно копать могилу на месте предыдущего захоронения. И что? Получается меня, возможно, похоронят над прахом кого-то. По сути, мне лежать вместе с кем-то. А что, если мы не уживемся? Не известно же, каков его характер.

Слушайте… обязательно… Я настаиваю, обязательно в гроб мой положите теплое одеяло. Я ужасно боюсь мерзнуть, я вообще мерзляка.

Нет, дураки эти атеисты, лично я хотел бы знать оттуда, как мучаются те, кто потерял меня.

Говорят, после смерти нет ничего и умирать не страшно. Интересно кто из покойников им это рассказал?

…почему это эссе я назвал «Девяносто». Просто оно девяностое в цикле. Да, пройден уже большой путь, но – мой Бог – как же быстро он пройден! Время неумолимо, я был молод, и вдруг – уже стар. Очень быстро все случилось. Время не остановить, и, быть может, и смерть скоро, даже скорее, чем я полагаю. Но… хочется жить, очень хочется жить, хочется, чтобы появилось и сотое эссе, и двухсотое, и трехсотое… Правда жизнь случайна. Я еще не нашел ответа, ради чего моя жизнь должна продолжаться. Вроде бы и не зачем. Но – Мой Бог – хочется, чтобы продолжалась, пусть в ней и нет смысла, и ни один человек не скажет, что я достоин жить, просто пусть продолжается… Хотя бы для разнообразия, не люблю лежать в одной позе…

11.09.14

Опасные смыслы

…к рассуждению этого эссе меня натолкнуло недавнее мероприятие. Я был на встречи клуба поэтов, в котором я не состою, но был приглашен моим любимым другом. Само мероприятие оставило неприятные чувства, но я не об этом сейчас. Быть может, я и упомяну далее, так как на суждения этого эссе они также повлияли. И вообще, думаю из любого опыта можно достать жемчужины мыслей и выводов. Но более значимым поводом к написанию, нежели мои чувства, был услышанный мною рассказ об одном мужчине. К сожалению, я не осведомился о его возрасте. Он женат, и есть дети. Он занимался наукой, связанной с агрономией, и много лет писал докторскую диссертацию. Его исследования точно были прорывом в этой области, и труд его составлял львиную долю внимания его. Точно не знаю сроков, но им он занимался свыше десяти лет. И вот, когда труд был окончен, он получил вожделенную докторскую степень, и его труд был удостоен самых высших признаний – вместо радости, он ушел в… глухую депрессию. По словам рассказчика, его психика настолько была близка к разрушению, что до сих пор он и не оправился. Какие-то болезни навсегда сделали его инвалидом…

Что с ним произошло? Моя версия такова: этот мужчина организовывал свой контакт с тревогой посредством интенциональной, то есть смысловой защиты, присвоив ее к работе над проектом. Что еще можно о нем сказать? Он крайне автономный человек, не видящий смысла жизни в контакте с другими людьми. Защита от тревоги на опору на других людей у него не было, да он был женат, но видимо, это была «проформа», он не нуждался в близком человеке. Я исхожу из того, что при потери смысла жизни (окончании работы над проектом), он оказался вовсе беззащитным перед тревогой смерти. Безопасность, которая заключалась в необходимости его работы, что делало его утверждающем свое существование через вовлеченность в действие (как бы стремление через это действие «организовывать», «вписывать» себя в бытие), вдруг исчезла, и предстала возможность бессмысленности жизни. Это как будто выбили опору из-под ног, а иной вокруг и нет. Полагаю, он испытал ощущение ненужности совсем бытия, и через эту ненужность и конечность, ведь смысл жизни дает какую-то надежду оставаться включенным в жизнь. А исключенность сразу молотом бьет напоминанием о смерти. И из этого можно заключить, что человек этот, не чувствовал защиту ни в чем ином, ни в вере, ни в любви других. И это ни в коем случае не обличает в нем отрицательные стороны или как «плохого», нет, это говорит о великой трагедии его жизни: ригидность души его это печальный, заслуживающий сострадания, пример. Но я не хочу долго останавливаться на этом примере, и перейду к рассуждениям о том, что… удивительно, но можно прийти к мнению, что и искомый и так необходимый человеку смысл жизни может быть опасен. Вернее то, что есть большая вероятность, что опора человека, которую он избрал может в один прекрасный момент рухнуть. И еще, прежде чем начну обсуждения, хочу заверить, что мне они самому дадутся нелегко, так как я верующий человек, и буду в этом эссе несколько категоричен в точки возможного атеистического взгляда, которую хочу ненадолго занять, и мне это принесет болезненные тревоги. И по сему, оно не призвано оскорбить чьих-то чувств, напротив, хотел бы я, чтобы оно несколько прояснила их.

Что делают со своей тревогой верующие…

Начну издалека, с некоторой гипотезы, которая довольно часто крутиться в моей голове и все проситься на бумагу, я ее же… тщательно стараюсь избегать. Да иногда, я, который так себя привык считать искателем истины, из-за боли избегаю каких-то тем. Я тоже человек, простой человек. По правде сказать, сейчас, занимаясь уже много лет психологией, я не понимаю тех, кто считает, что психолог это некая универсальная машина, не способная боятся и плакать. Я боюсь и часто плачу, я живое существо. И во мне тревоги не меньше, чем в других, часто больше с силу моего заболевания. Гипотеза же такова: мне думается религия, существование которой неоспоримая необходимость, была рождена человечеством из свойств опыта человека, который является знанием на основе переживания, то есть пережитых чувств. Далее, ключевым моментом в религии, полагаю я, это вера в бессмертие души, и оно как раз заключает в себе невозможность переживания смерти души. Я уже об этом писал как-то, но менее раскрыто. Человек не в силах чувственно представить, или пережить саму смерть, только на уровне логике признать некую материалистическую позицию. Но логика не есть опыт, это абстрактные знания. Вот гипотетический пример, представим человека, который и не знает, что такое физическая боль. Ему рассказали, примерно как оно это. Он будет знать, что боль это что-то неприятное (опять же «неприятное» для него будет абстрактным словом), он сможет также представить, что от боли спешат избавиться, и даже знать зачем… Но он не сможет чувственно оценить эти знания, как я не смогу слюноточить при слове «авокадо», поскольку никогда не пробовал, и слово для меня это пустое.

Вера же в божество как в верховную организацию бытия, на мой взгляд, несет миссию опоры при столкновение с пониманием своего одиночества среди человечества. Но это не так значимо в наших рассуждениях сейчас. Я задумался недавно, отчего же так, для верующего вера это его смысловая, причем, главная защита, которая и должна давать ощущение полной безопасности, но тем не менее причиняющая весьма большие страдания. Да, страдания эти причиняет осознание своего несовершенства, не возможности противостоять страстям. На поверхности то, что человек боится утратить эту смысловую защиты из-за своей греховности. Но я позволил себе взглянуть несколько иначе. А что если человек осознает ненадежность этой защиты, когда касается мысли, что некая оплошность, неверный шаг, может уничтожить безопасность. И поэтому подымается тревога, а тревога, думаю, и есть те страдания каяния, здесь тревога прячется за вину. По сути вина и есть ожидание наказания, то есть возможность уничтожения безопасности. Будь некая уверенность в прощении любого греха, столь мощная тревога бы не подымалась. А она подымается, значит, человек не до конца уверен в этой защите, и может ли быть такая уверенность? Думаю нет. Уверенность, или безусловная вера, вера без сомнений и не должна быть. То, о чем говорят многие верующие, что их вера неколебима, полагаю, не более, чем миф. Через сомнения, приходит тревога, через тревогу ответственность, через ответственность благородство души и чистота перед Богом. Все это так. Но тогда выходит, значимы и сомнения в вере, и в вере значимо и неверие, понимание, что смысловая защита не до конца оберегает от идеи небытия.

И еще необходимо упомянуть, что эта защита и хрупка. Я сам испытал недавно жуткую боль, когда она вдруг оказалась на грани надрыва. Да, я себя считаю верующим, причем православным, но когда я касаюсь самого культа и контактирую со служителями его, то всегда остаюсь разочарован. Да, необходимо понимать, что служители культа просто люди, и часто «плохие», но свойство души такое, что оно стремиться к обобщениям, некой генерализации, и я до сих пор не смог «приучить» свои чувства к тому, что священник и культ, который он представляет, и сама вера в Бога – различны, и порой несовместимы. И касаясь контакта со священниками у меня часто есть протестное желание в виде атеистического толка. И в этот раз я наметил, как убежал в невротические защиты от бытийной тревоги, когда коснулся «срыва» этой смысловой защиты. Только благодаря любимому другу, который помог прояснить что я чувствую и почему, я смог обрести вновь спокойствие. И думаю я, в этой смысловой защите главная угроза разочарование, а оно возможно даже очень, потому что в религии очень много тонкостей, и этими тонкостями всеми овладеть немыслимо, и знающий эти тонкости более глубоко способен манипулировать, и наносить весьма болезненные удары. Полагаю, многие верующие страдают из-за священнослужителей, которых сейчас очень много и которые ведут образ жизни, отвращающий. Такова реальность.

Кстати, о манипуляциях, в религиозную доктрину по сути можно внести любые правила, которые как бы иной раз ни были глупы, но будут выполнятся из невозможности утратить защиту перед тревогой смерти. Конечно, и в православии есть такие пережитки, например отношение к исследованию собственной сексуальности и проявление нежности к своему телу, считается неприемлемым, и стало носить благодаря христианству название «онанизм» от ветхозаветной притчи об Онане. Нужно полагать, что это восходит к древнеримским философам, таким как Платон, которые думали, что у человек ограничен запас семени. Конечно, вероятно это только версия. Хотя думаю, это самое безобидное заблуждение в доктрине, и носило оно более функциональный характер, выраженный в опасении за продолжение рода человеческого. В иных религиозных доктринах есть и более жесткие и даже жестокие ограничения и требования, который человек будет себе «обязан» выполнять, чтобы избежать тревоги смерти. И еще одно «кстати», сегодня в очередной раз рассматривал пирамиду потребностей Маслоу, помните ее? 1. (низший) Физиологические потребности: голод, жажда, половое влечение и т. д. 2. Потребность в безопасности: чувство уверенности, избавление от страха и неудач. 3. Потребность в принадлежности и любви. 4. Потребность в уважении: достижение успеха, одобрение, признание. 5. Познавательные потребности: знать, уметь, исследовать. 6. Эстетические потребности: гармония, порядок, красота. 7. (высший) Потребность в самоактуализации: реализация своих целей, способностей, развитие собственной личности… И вот, у меня возникла мысль-гипотеза о том, что делают многие практики: религиозные, психологический, философские… Если взять во внимание то, что человек страдает из-за неудовлетворения какой-то актуальной потребности, например, любви, так как он одинок, то судя по пирамиде, иные потребности его не являются сейчас актуальными. То есть, он удовлетворил потребность в пище и в безопасности, эти потребности перестали быть актуальными. Так? Тогда что же делается в практиках, где идет отказ от базовых потребностей, так к примеру практика голодания. Не является ли это механизмом перенаправить внимание, сделать актуальным иную потребность а не ту, которая фрустрированна, то есть не имеет надежды быть удовлетворенной и тем самым причиняет боль. Осознание, что в «высших» потребностях заложена необходимость удовлетворения «низших» для человека таким образом получается, дает возможность снизить страдание. Не там ли занимаются практики экзистенциальной психотерапии, к которым могу отнести и себя, когда чтобы «развеять» невротическую тревогу (то есть тревогу неудовлетворения потребности в любви), как бы «подрывают» интервенциями бытийную защиту путем осознания конечности жизни, и тем самым переводят к экзистенциальной тревоги (то есть тревоги неудовлетворения потребности в безопасности). И также в религии, запретом на сексуальное поведение, фрустрируют потребность физиологического характера, фрустрацию которой пережить легче, чем фрустрацию потребности в любви и смысле жизни. Некий перевод или вообще увод внимания от тревоги бессмысленности жизни.

продолжение следует…

18.09.14

Долгожданное чудо

Наташеньке Макаровой

…я приехал домой безумно радостный и не менее безумно счастливый…

Я ехал в автобусе Тверь – Сандово. Провел в Твери два дня, которые окончательно обрушили меня в черное уныние, которое вот уже много месяцев гнездилось во вне, но себя я всё уговаривал жить дальше, хотя бы ради любимого друга, которого очень люблю, и мы говорим друг другу «Я есть для тебя». Это дружба меня спасает от всего черного, что может случиться со мной по моей воли. Своему другу – искренней, доброй девушке… настоящему человеку, я благодарен бесконечно. Но эти дни мне действительно пришлось очень и очень туго, я бросил дело своей жизни, которое считал смыслом.

В наушниках звучали песни Агаты Кристи, я всегда в дороге слушаю Агату Кристи. Песни братьев Самойловых каким-то необычным образом с 13 лет делали мою тревогу и душевную боль легче, когда мысли накатывали тучами и от них не возможно уже скрыться. Они всегда вселяли в мою душу какую-то стойкость, и мне как бы ни было трудно давали силу и ощущение мужества. И сейчас я надеялся на это… на то, что бы за что-нибудь зацепиться, я чувствовал что впервые проваливаюсь в такую глубину апатии. Я думал, я же решил мужественно жить без смысла жизни. Но – Господи! – мне так важно жить зачем-то! Я до сих пор не знаю зачем. Я все «перепробовал», и даже моя вера в христианство настолько шатка…. Единственно, жить ради друга, братишки, племяшки…. Но – простят все они меня – нет во мне чувства, что я кому-то нужен… С такими тяжкими чувствами, и решимостью … уходить, я и ехал. И вдруг…

И вдруг! Да, и вдруг, я посмотрел на дерево лесопосадки вдоль трассы, которое промчалось мимо окна автобуса. И… до этого незнакомая мысль пришла мне. – А эти деревья, они растут, они вырастают в нечто совершенное и красивое, они стоят вот здесь вдоль трассы, и почти никто не смотрит на них, или смотрят туманным, пустым взглядом. По сути, они некому здесь не нужны. Они наверное, также как и я чувствуют здесь одиночество. Но они же так красивы! И я… почувствовал! почувствовал, что я… именно я сейчас свидетель их красоты, их жизни, я сейчас вижу их, в этот момент я и только я вижу их жизнь, то, к чему они так долго росли! Это чувство трудно описать, мне бы так хотелось поделиться с вами им, мои друзья. Это был такой восторг, такое ликование я ощутил, все тело задрожало и в ознобе и в жаре одновременно. Я почувствовал, наконец-то почувствовал, в чем мой смысл жизни – быть свидетелем ныне бытия, видеть жизнь… этого дерева, листьев на нем. И я чувствовал, как деревья ответно чувствуют, мне стало чудиться, как они пытаются кокетливо выглядеть лучше, показать себя с лучшей стороны, даже улыбнуться, призвать мое внимание оценить их красоту. И даже мне чудилось, как самые красивые из их, будто просят автобус не спешить, чтобы я разглядел их подробно. Я ощутил, что моя миссия в том, чтобы дать им это внимание, дать внимание бытию, которое вокруг меня, чтобы оно обрело осмысленность. Я впускал весь мир видимый мной ныне, я уходил, забывал, наконец-то за столько лет мук о своих затертых, пресных, надоедливых чувствах внутри, я впускал новые свежие, сочные чувства снаружи. Я ощутил внутри себя колоссальную энергию, точно узнав, что я нужен этому миру, который смотрит на меня от лица деревьев, а я смотрю на него. Это как бессловесный диалог между живыми существами, ибо я ощутил жизнь в деревьях. Я проезжал большое поле, в середине которого росли несколько деревьев и куст, и я думал, вот они специально так долго росли, специально именно так сгруппировались, чтобы кто-то засвидетельствовал, как это красиво, и я сейчас он – этот свидетель!

Нечто подобное писал Мартин Бубер, но я тогда при чтении не понял его чувств, и вот сейчас оно мне случайно… нет, не случайно, а когда я был у грани, открылось. Дать всему, что жаждет быть свидетельство, внимание к его жизни, будь то дерево или человек – вот, что я искал много лет, вот истина бытия и смысл. Такой простой, и такой нужный….

И я понял ТО чувство бессмысленности, которого я так боюсь… нет, боялся раньше, я понял, что оно для меня значит. Я боялся не того, что будущее или настоящее утратит смысл – о нет! – я в бессмысленности чувствовал как бы отсутствие себя в мире, это невозможность на уровне чувств убедиться, что я есть. Я вижу мое тело, но не чувствую что оно мое. Это чувство, которое заставляло тягостно переживать периоды одиночество, как бы врастало бесконечным вопросом, есть ли я? Извечное сомнение на уровне чувствований – в жизни этой, видимой мной, присутствую ли я. И необходимость бесконечных подтверждений от других людей, их внимание, зависимость как от наркотика, есть ли я. И вдруг мне пришло понимание, что все что я вижу и ощущаю вне себя, то я себе подтверждаю, это есть, это существует. И значит, ответом мне, то что существует подтверждает существование меня самого, оно как бы жаждет моего искреннего признания бытия, чтобы признать и меня реальным. Да в этом бессловесном диалоге меня и дерева есть признание реальностей. Я ехал, я видел дома у дороги, и они стали обретать для меня эту реальность, они стоят на земле, имеют четкую форму, вес, - и это я своим вниманием могу чувствовать. Я как бы подтверждаю, что дома реальны, и от этого чувства и я ощущал себя реальным в мире, я имею место в жизни, как и эти дома.

Дальше автобус проезжал кладбище, я смотрел на кресты и могилы. И удивительно, впервые я так спокойно думал о смерти. Я чувствовал, как меня больше не пугают и не влекут мысли о смерти, как не влекут мысли о самоубийстве. Смерть предстала каким-то простым надежным фактом нездесь несейчас, сейчас же есть только я и это дерево, и … взаимность. Да, хорошее очень слово для описание этого – взаимность. Я вдруг понимать стал, что сейчас и не так важно, что после смерти, есть ли бессмертие, есть ли Бог, а важно прочувствовать в этом свидетельстве меня другим (деревом, домом, человеком…) что я такой же существующий как и все в мире. Не об этом ли писал Мартин Хайдеггер вводя понятие «здесь-бытия». О! как много прочитано было, но не прочувствованно, и вот он это чувство – чувство реальности себя, чувство уверенности, что я есть. И не нужна вечная гонка обретения этого чувства «ненадолго», - зависеть от одобрений людей, сертификатов на стене и дипломов, которые бы подтверждали что ты есть. Не нужно зависеть от религиозных настроений, зыбком объяснений как устроен мир… И знаете, есть некое чувство уверенности, что это «открытие» отнюдь не очередная смысловая защита от тревоги небытия, а и есть истина, моя, мне принадлежащая истина. Истина о том, что всё, чему я даю свое присутствие, что я подтверждаю как существующее, и мне дает ощущение присутствия в мире, подтверждает и утверждает я есть.

И сейчас второй день понимание этого наполняет всего меня мощным восторгом и ликованием, что наконец-то я могу знать о своем присутствие в мире, и мне не надо иных подтверждений, кроме того, чтобы видеть, ощущать и знать что это ждет моего присутствия. Могу ли передать это чувство через слова эссе, не знаю, но мне так этого хочется, мои друзья. И это эссе хотел бы посвятить всем моим друзьям, но особенно Наташе Макаровой, моей любимой Наташеньке, у нее было 19 сентября день рождения, и я гадал что же подарить. И я хотел бы подарить это чувство, это открытие, это ликование о утверждении себя в бытие. Я пишу очень сумбурно, чувства захлестывают меня, мне все время кажется, что я упускаю что то важное. Быть может, с этим чувством в мою жизнь входит что-то новое, что я обязательно запечатлею и назову, быть может, «онтология искренности».

Я сейчас смотрю на любой предмет и чувствую, он есть… и есть значит я, смотрящий на этот предмет. И в это утверждение главное «…и значит я есть». В этом есть знание о себе живом, то что так не хватает в хандре одиночества или поражения, и сильно обнажается в отвержениях. И те периоды уныния, когда я думал, что меня никто не любит и я не нужен никому, - я понял – это были периоды утраты того ощущения реальности себя в мире, утраты чувства, что некому «сказать» ты существуешь. Теперь же я обрел это чувство, второй день я тонко чувствую свое тело, особенно плечи… ох, я никогда и не замечал как важно чувствовать плечи, это как знать границы своего тела, это как знать что тело мое находится в мире. Это как ощущение значимости себя в мире, во вселенной. Причастность ко всему через возможность сказать «ты есть». И чувствовать ответное «и ты есть».

Вот в чем оказалось неуловимая до сего тонкость: ни какие-то логические конструкты дают смысл жизни, а именно чувство… да, чувство, что ты жив. Ни понимание, что что-то для чего-то, а простое присутствие тебя в мире, не-тревоги о том, что возможно тебя нет. Быть живым и знать, чт<