Оппозиция «объяснение—понимание»

кто автор этой книги? Кем вложен в нее скрытый, не сразу улавливаемый смысл, истолковать и понять который призвана естественная наука? Поскольку у «книги природы» нет ни автора, ни зашифрованного им смысла, «понимание» и «толкование» этой книги — только иносказание. А если пониматься может лишь смысл текста, естественнонаучное понимание оказывается пониманием в некотором переносном, метафорическом значении.

Понимание — универсальная операция. Как и объяснение, оно присутствует во всех науках — и естественных, и гуманитарных.

Объяснение и понимание — операции мышления, взаимно дополняющие друг друга. Долгое время они противопоставлялись одна другой.

Так, неопозитивизм считал объяснение если не единственной, то главной функцией науки, а философская герменевтика ограничивала сферу объяснения естественными науками и выдвигала понимание в качестве основной задачи гуманитарных наук.

Сейчас становится все более ясным, что операции объяснения и понимания имеют место в любых научных дисциплинах — и естественных, и гуманитарных — и входят в ядро используемых ими способов обоснования и систематизации знания.

Вместе с тем объяснение и понимание не являются прерогативой научного познания. Они присутствуют в каждой сфере человеческой деятельности и коммуникации. Редкий процесс рассуждения обходится без объяснения как сведе´ния незнакомого к знакомому. Без понимания языковых выражений рассуждение вообще невозможно.

Логическая структура операций объяснения и понимания не особенно ясна. Прежде всего, это касается понимания, относительно которого даже предполагается, что оно вообще лишено отчетливой, допускающей расчленение структуры и не способно быть объектом логического анализа.

Далее в главе развивается идея, согласно которой рациональное понимание и объяснение имеют сходную формальную структуру. Различие между объяснением и пониманием не в их строении, а в характере, или модусе, принимаемых посылок.

Затем обосновывается идея, что понимание неразрывно связано с ценностями и выражающими их оценками. Если объяснение — это подведение под истину, то понимание представляет собой подведение под ценность. Объяснение предполагает выведение объясняемого явления из имеющихся общих истин, понимание означает подведение интересующего нас явления под общую оценку. Это означает, что объяснение, как и всякое описание, говорит о том, что есть, а понимание, подобно всякой оценке, говорит о том, что должно быть.

О неразрывной связи понимания и ценностей еще в ХIХ в. говорил немецкий философ В. Дильтей. «Понимание и оценка. Безоценочное понимание невозможно, — пишет М.М. Бахтин. — Нельзя разделить понимание и оценку: они одновременны и составляют единый целостный акт. Понимающий подходит к произведению со своим уже сложившимся мировоззрением, со своей точкой зрения, со своими позициями. Эти позиции в известной мере определяют его оценку, но сами при этом не остаются неизменными: они подвергаются воздействию произведения, которое всегда вносит нечто новое. Только при догматической инертности позиции ничего нового в произведении не раскрывается (догматик остается при том, что у него уже было, он не может обогатиться). Понимающий не должен исключать возможности изменения или даже отказа от своих уже готовых точек зрения или позиций. В акте понимания происходит борьба, в результате которой происходит взаимное изменение и обогащение». «Точки зрения» и «позиции», упоминаемые здесь, — это общие оценки, используемые в процессе понимания произведения; сами эти оценки могут изменяться под воздействием произведения.

Хотя идея о связи понимания с ценностями имеет довольно долгую историю, детально эта идея пока не разработана.

Нужно отметить, что слово «понимание» многозначно. Под «пониманием» можно, в частности, иметь в виду как понятийное, так и интуитивное понимание. Понятийное, или рациональное, понимание представляет собой результат более или менее отчетливого рассуждения и является умозаключением. К интуитивным, или «нерассудочным», формам понимания относятся, в частности, непосредственное схватывание некоторого единства и эмоциональное (чувственное) понимание, с такой его разновидностью, как эмпатия. Все формы понимания предполагают ценности, но не всякое понимание является результатом рассуждения.

Далее мы рассмотрим основные типы понимания и проанализируем их логическое строение. Речь пойдет только о понимании, представляющем собой некоторое рассуждение. Интуитивное понимание обычно имеет место быть при постановке сложного медицинского диагноза, при принятии решений на поле сражения, в случае переживания чувства симпатии или антипатии в отношении другого человека и т. п. Такое понимание, как и всякое интуитивное озарение, не допускает пошагового деления, ведущего к конечному выводу.

Распространенное представление, будто понимание не имеет никакой отчетливой структуры, опирается, вероятнее всего, на неявное убеждение, что всякое понимание — это интуитивное понимание. В подавляющем большинстве случаев понимание представляет собой не непосредственное схватывание, а некоторое рассуждение. В таком рассуждении могут быть выделены посылки и заключение и установлен характер их связи между собой.

Объяснение и (рассудочное) понимание имеют сходную формальную структуру. Но если объяснение представляет собой подведение объясняемого положения под уже принятые истинные положения, то понимание — это подведение рассматриваемого случая под некоторую ценность.

Объяснение

Понять какое­то явление — значит оценить это явление на основе имеющихся стандартов, образцов и т. п.

Объяснение

Объяснение представляет собой рассуждение, посылки которого содержат достоверную (истинную) информацию, достаточную для выведения из нее описания объясняемого явления.

Объяснение представляет собой ответ на вопрос «Почему данное явление происходит?». Почему тело за первую секунду своего падения проходит путь длиной 4,9 метра? Чтобы объяснить это, мы ссылаемся на закон Галилея, который в общей форме описывает поведение разнообразных тел под действием силы тяжести. Если требуется объяснить сам этот закон, мы обращаемся к общей теории гравитации И. Ньютона. Получив из нее закон Галилея в качестве логического следствия, мы тем самым объясняем его.

Иногда под операцией объяснения понимается объяснение через общее утверждение, причем предполагается, что последнее должно быть не случайной общей истиной, а законом науки. Объяснение через закон науки принято называть номологическим объяснением, или объяснением посредством охватывающего закона.

Идея объяснения как подведения объясняемого явления под научный закон, начала складываться еще в ХIХ в. Она встречается в работах Дж. С. Милля, А. Пуанкаре, Д. Дюэма и др. Четкую формулировку номологической модели научного объяснения в современной методологии науки обычно связывают с именами К. Поппера и К. Гемпеля. В основе этой модели лежит следующая схема рассуждения:

Для всякого объекта верно, что если он имеет свойство S, то он имеет свойство Р.

Данный объект А имеет свойство S.

Следовательно, А имеет свойство Р.

Например, нить, к которой подвешен груз в 2 кг, разрывается. Нам известно общее положение, которое можно считать законом: «Для каждой нити верно, что если она нагружена выше предела своей прочности, она разрывается». Нам известно также, что данная конкретная нить нагружена выше предела ее прочности, т. е. истинно единичное утверждение «Данная нить нагружена выше предела ее прочности». Из общего утверждения, говорящего обо всех нитях, и единичного утверждения, описывающего данную ситуацию, мы делаем вывод: «Данная нить разрывается».

Номологическая схема объяснения допускает разнообразные модификации и обобщения. В число посылок может входить несколько общих и единичных утверждений, а объясняющее рассуждение может представлять собой цепочку умозаключений. Далее, объясняться может не только отдельное событие, но и общее утверждение, и даже теория.

Номологическое объяснение связывает объясняемое событие с другими событиями и указывает на закономерный и необходимый характер этой связи. Если используемые в объяснении законы являются истинными и условиях их действия реально существуют, то объясняемое событие должно иметь место и является в этом смысле необходимым.

Мнение, что объяснения должны опираться только на законы (природы или общества, если последние существуют), выражающие необходимые связи явлений, не кажется обоснованным. В объяснении могут использоваться и случайно истинные обобщения, не являющиеся законами науки.

Прежде всего, наука в современном смысле этого слова, ориентированная на установление законов, начала складываться около трехсот лет тому назад; что касается объяснения, то оно, очевидно, столь же старо, как и само человеческое мышление. Объяснение универсально и применяется во всех сферах мышления, в то время как номологическое объяснение ограничено по преимуществу наукой.

Кроме того, между необходимыми и случайными обобщениями (законами науки и общими утверждениями, не являющимися законами) нет четкой границы. Понятие закона природы, не говоря уже о понятии закона общества, вообще не имеет сколько­нибудь ясного определения. Если потребовать, чтобы в объяснении всегда присутствовал закон, то граница между объяснениями и теми дедукциями, в которых используются случайные обобщения, исчезнет.

И наконец, общие утверждения не рождаются сразу законами науки, а постепенно становятся ими. В самом процессе утверждение научного закона существенную роль играет выявление его «объяснительных» возможностей, т. е. использование общего утверждения, претендующего на статус закона, в многообразных объяснениях конкретных явлений. Последовательность «сначала закон, а затем объяснение на основе этого закона» не учитывает динамического характера познания и оставляет в стороне вопрос, откуда берутся сами научные законы. Общие утверждения не только становятся законами, но иногда и перестают быть ими.

Объяснение — фундаментальная операция мышления, и ее судьба не может ставиться в однозначную зависимость от понятия научного закона.

Объяснение может быть глубоким и поверхностным. Объяснение на основе закона столь же глубоко, как и та теория, в рамках которой используемое в объяснении общее положение оказывается законом. Объ­

Объяснение

яснение, опирающееся на не относящееся к науке или вообще случайное обобщение, может оказаться поверхностным, как и само это обобщение, но, тем не менее, оно должно быть признано объяснением. Если общее положение представляет собою закон, объяснение обосновывает необходимость объясняемого явления. Если же используемое в объяснении общее положение оказывается случайным обобщением, то и заключение о наступлении объясняемого явления — случайное утверждение.

По своей структуре объяснение как выведение единичного утверждения из некоторого общего положения совпадает с косвенным подтверждением, т. е. подтверждением следствий обосновываемого общего положения. Если выведенное следствие объяснения подтверждается, то тем самым косвенно подтверждается и общее утверждение, на которое опирается объяснение. Однако «подтверждающая сила объясняемого явления заметно выше, чем та поддержка, которую оказывает общему утверждению произвольно взятое подтвердившееся следствие. Это связано с тем, что объяснения строятся для ключевых, имеющих принципиальную важность для формирующейся теории фактов; для фактов, представляющихся неожиданными или даже парадоксальными с точки зрения ранее существовавших представлений и, наконец, для фактов, которые претендует объяснить именно данная теория и которые необъяснимы для конкурирующих с нею теорий. Кроме того, хотя объяснение совпадает по общему ходу мысли с косвенным подтверждением, эти операции преследуют прямо противоположные цели. Объяснение включает факт в теоретическую конструкцию, делает его теоретически осмысленным и тем самым «утверждает» его как нечто не только эмпирически, но и теоретически несомненное. Косвенное подтверждение направлено не на «утверждение» эмпирических следствий некоторого общего положения, а на «утверждение» самого этого положения путем подтверждения его следствий. Эта разнонаправленность объяснения и косвенного подтверждения (объяснение мира и укрепление теории) также сказывается на «подтверждающей силе» фактов, получивших объяснение, в сравнении с фактами, служащими исключительно для подтверждения теории. В известном смысле объяснять мир важнее, чем строить о нем теории, хотя эти две задачи во многом неотделимы друг от друга.

Общая схема каузального объяснения:

А является причиной В.

А имеет место.

Следовательно, В также имеет место.

Например: «Если поезд, идущий с опозданием, ускорит ход, он придет вовремя; поезд ускорил ход; значит, он придет вовремя». Это — дедуктивное рассуждение, одной из посылок которого является утверждение о зависимости своевременного прибытия поезда от ускорения его хода, другой — утверждение о реализации причины. В заключении говорится, что следствие также будет иметь место.

Далеко не все объяснения, которые предлагает наука, являются объяснениями на основе уже известного научного закона. Наука постоянно расширяет область исследуемых объектов и их связей. На первых порах изучения новых объектов речь идет не столько об открытии тех универсальных законов природы или общества, действие которых распространяется на эти объекты, сколько об обнаружении тех причинно­следственных связей, в которых они находятся с другими объектами. Вряд ли есть основания утверждать, что каждая научная дисциплина, независимо от ее своеобразия и уровня развития, дает исключительно объяснения, опирающиеся на законы. История, лингвистика, психология, политология не устанавливают, как можно думать, никаких законов; социология, экономическая наука если и формулируют какие­то обобщения, то явно отличные от естественно­научных законов. Очевидно вместе с тем, что все указанные науки способны давать причинные объяснения исследуемых ими явлений.

Слово «объяснение» означает как операцию, ведущую к определенному результату, так и сам этот результат. Слово «понимание» указывает, скорее, только на результат соответствующей деятельности. Операцию, ведущую к нему, можно назвать «оправданием».

Объяснить — значит вывести из имеющихся общих истин, оправдать (и в результате — понять) — значит вывести из принятых общих оценок.

Если общее описательное утверждение, лежащее в основе объяснения, является научным законом (истолкованным как чисто описательное положение), объяснение называют «номологическим». Пример номологического объяснения:

Всякий металл проводит электрический ток.

Алюминий — металл.

Следовательно, алюминий проводит электрический ток.

Это — дедуктивное умозаключение, одной из посылок которого является общее утверждение (закон природы), другой — утверждение о начальных условиях. В заключении общее знание распространяется на частный случай, и тем самым факт, что алюминий проводит ток, находит свое (номологическое) объяснение.

Пример каузального объяснения:

Если поезд, идущий с опозданием, ускорит ход, он придет вовремя.

Поезд ускорил ход.

Следовательно, он придет вовремя.

Это — дедуктивное рассуждение, одной из посылок которого является утверждение о каузальной зависимости своевременного прибытия

Два типа понимания

поезда от ускорения его хода, другой — утверждение о реализации причины. В заключении говорится, что следствие также будет иметь место. Общая схема дедуктивного каузального объяснения:

А является причиной В.

А имеет место.

Следовательно, В также имеет место.

Общая схема индуктивного каузального объяснения:

А является причиной В.

В имеет место.

Значит, по­видимому, А также имеет место.

Пример индуктивного каузального объяснения:

Если нет важной цели, то нет и активных действий.

Активных действий нет.

Значит, нет, вероятно, важной цели.

Два типа понимания

Существуют два типа понимания, параллельные двум разновидностям объяснения.

Понимание первого типа сводится к подведению понимаемого явления под известную общую оценку. Такое понимание можно назвать «некаузальным».

Понимание второго типа опирается не на общую оценку, а на каузальное утверждение и некоторую оценку. Это понимание может быть как дедуктивным, так и индуктивным рассуждением. Пример некаузального понимания:

Больной должен слушать советы врача.

N — больной.

Значит, N должен слушать советы врача.

Это — дедуктивное умозаключение, одной из посылок которого является общая оценка, другой — утверждение о начальных условиях. В заключении общее предписание распространяется на частный случай и тем самым достигается понимание того, почему конкретный индивид должен слушать советы врача.

Пример дедуктивного каузального понимания:

(1) Если поезд ускорит ход, он придет вовремя. Хорошо, что поезд ускорил ход.

Значит, хорошо, что поезд придет вовремя.

Первая посылка является каузальным утверждением, вторая — позитивной оценкой причины. Заключение представляет собой позитивную оценку следствия.

Индуктивное каузальное понимание может быть названо также целевым (телеологическим, мотивационным) пониманием. Его форма:

(2) А — причина В.

В — позитивно ценно.

Значит, А также является, вероятно, позитивно ценным.

Другая часто встречающаяся форма:

Не­А есть причина не­В.

В — позитивно ценно.

По­видимому, А также является позитивно ценным.

Приведем ряд примеров:

Если в доме не топить печь, в доме не будет тепло.

В доме должно быть тепло.

Значит, в доме следует, по­видимому, топить печь.

Если N не побежит, он не успеет на поезд.

N хочет успеть на поезд.

Значит, N должен, по всей вероятности, бежать.

Существуют, таким образом, некаузальное понимание, опирающееся на общую оценку и являющееся дедуктивным рассуждением, и два типа каузального понимания, в основе которых лежат утверждения о средствах, необходимых для достижения определенной цели.

Рассмотрим более подробно некаузальное понимание.

Такое понимание опирается на некоторый общий стандарт и распространяет его на частный или конкретный случай.

Хорошие примеры некаузального понимания, особенно понимания человеческих мыслей и действий, дает художественная литература. Эти примеры отчетливо говорят о том, что понятное в жизни человека — это привычное, соответствующее принятому правилу или традиции.

В романе «Луна и грош» С. Моэм сравнивает две биографии художника, одна из которых написана его сыном­священником, а другая неким историком. Сын «нарисовал портрет заботливейшего мужа и отца, добродушного малого, трудолюбца и глубоко нравственного человека. Современный служитель церкви достиг изумительной сноровки в науке, называемой, если я не ошибаюсь, экзегезой (толкованием текста), а ловкость, с которой пастор Стрикленд «интерпретировал» все факты из жизни отца, «не устраивающие» почтительного сына, несомненно, сулит

Два типа понимания

ему в будущем высокое положение в церковной иерархии». Историк же, «умевший безошибочно подмечать низкие мотивы внешне благопристойных действий», подошел к той же теме совсем по­другому: «Это было увлекательное занятие: следить, с каким рвением ученый автор выискивал малейшие подробности, могущие опозорить его героя».

Этот пример хорошо иллюстрирует предпосылочность понимания, его зависимость не только от интерпретируемого материала, но и от позиции интерпретатора. Однако важнее другой вывод, который следует из приведенного примера: поведение становится понятным, если удается убедительно подвести его под некоторый общий принцип, или образец. В одной биографии образцом служит распространенное представление о «заботливом, трудолюбивом, глубоко нравственном человеке», каким якобы должен быть выдающийся художник, в другой — вера, что «человеческая натура насквозь порочна», и это особенно заметно, когда речь идет о неординарном человеке. Оба эти образца, возможно, никуда не годятся. Но если один из них принимается интерпретатором и ему удается подвести поведение своего героя под избранную схему, оно становится понятным как для интерпретатора, так и для тех, кто соглашается с предложенным образцом.

О том, что понятное — это отвечающее принятому правилу, а потому правильное и в определенном смысле ожидаемое, хорошо говорит писатель Д. Данин в «Человеке вертикали». Сознание человека замусорено привычными представлениями, как до´лжно и как не до´лжно вести себя в заданных обстоятельствах. Эти представления вырабатывались статистически. Постепенно наиболее вероятное в поведении стало считатьться нормой, причем обязательной, а порой и единственно возможной. Это не заповеди нравственности. Это не со скрижалей Моисея. И не из Нагорной проповеди Христа. Это — не десять и не сто, а тысячи заповедей общежития (мой руки перед едой), и физиологии (от неожиданности вздрагивай), и психологии (по пустякам не огорчайся), и народной мудрости (семь раз отмерь), и здравого смысла (не питай иллюзий)… В этой неписаной системе правильного, а главное — понятного поведения всегда есть заранее ожидаемое соответствие между внутренним состоянием человека и его физическими действиями. Это все светлая и вековечная система Станиславского, по которой всю жизнь лицедействует подавляющее большинство человечества. Для всего есть слово. И для всего есть жест.

В хapaктеристике понятного как правильного и ожидаемого интересен также такой момент. Предпосылкой понимания внутренней жизни индивида является не только существование образцов для ее оценки, но и наличие определенных стандартов проявления этой жизни вовне, в физическом, доступном восприятию действии.

Таким образом, некаузальное понимание — это оценка на основе некоторого образца, стандарта или правила.

Если объяснить — значит вывести из имеющихся общих истин, то понять — значит вывести из принятых общих ценностей.

Несколько элементарных примеров понимания прояснят его структуру.

Всякий ученый должен быть критичным.

Галилей — ученый.

Значит, Галилей должен быть критичным.

Первая посылка данного умозаключения представляет собой общую оценку, распространяющую требование критичности на каждого ученого. Вторая посылка — описательное высказывание, аналогичная посылке объяснения, устанавливающей «начальные условия». Заключение является оценкой, распространяющей общее правило на конкретного индивида.

Это рассуждение можно переформулировать так, чтобы общая оценка включала не «должен быть», а оборот «хорошо, что», обычный для оценок:

Хорошо, что всякий ученый критичен.

Галилей — ученый.

Следовательно, хорошо, что Галилей критичен.

Следующий пример относится к пониманию неживой природы:

На стационарной орбите электрон не должен излучать.

Электрон атома водорода находится на стационарной орбите. Значит, электрон атома водорода не должен излучать.

Если понимание представляет собой оценку на основе некоторого образца, стандарта, нормы, принципа, то пониматься может все, для чего существует такой общий образец, начиная с индивидуальных психических состояний, «детского лепета», «Гамлета» и «критики разума», о которых когда­то говорил В. Дильтей, и кончая явлениями неживой природы.

Как в обычных, так и в научных рассуждениях «чистые» описания и «чистые» оценки довольно редки. Столь же редки опирающиеся на них «чистые» объяснения и «чистые» оправдания. Одно и то же рассуждение чаще всего можно истолковать и как объяснение, и как оправдание. Возьмем в качестве примера рассуждение:

Солдат является стойким. Сократ был солдатом.

Значит, Сократ был стоек.

В зависимости от того, какой смысл придается в конкретном случае посылке «Солдат является стойким», это рассуждение может оказаться и оправданием («Солдат должен быть стойким; Сократ был солдатом; значит, Сократ должен был быть стойким»), и объяснением («Солдат,

Наши рекомендации