V. «химическая свадьба христиана розенкрейца»

В годы перед войной Хайдельбергский замок, обитель Пфальцского Льва и его царственной супруги, не мог не вызывать откровенного восхищения и благочествивого одобрения у одних, у других же — ожес­точенной ненависти и осуждения. Как бы то ни было, иг­норировать его существование было невозможно. Усовер­шенствований, внесенных де Ко, который достроил и модернизировал замок, наполнил его волшебными механи­ческими статуями, водяными органами и прочими чудеса­ми, объединявшими в себе новейшие достижения магии и науки, уже было вполне достаточно, чтобы возбудить изум­ленное любопытство соседей. Еще более достойными удив­ления должны были казаться сами обитатели крепости. Елизавета Стюарт отличалась сильным характером и яр­кой индивидуальностью (не стоит забывать, что бабушкой ее была Мария Шотландская). Посторонние наблюдате­ли не уставали поражаться страстной привязанности суп­ругов друг к другу. Их двор разительно отличался от всех других германских дворов, а жизнь, которую они ве­ли, со стороны представлялась романтической повестью, не менее удивительной, чем обрамлявший ее фантастиче­ский антураж. Разглядывая гравюру Мериана с видом на замок в Хайдельберге и на его сады, поневоле еще раз задаешь себе вопрос: какие последствия в Германии име­ло «бракосочетание Темзы и Рейна» — королевская свадь­ба, столь блистательно отпразднованная при яковитском дворе?

Сохранились и другие виды Хайдельберга — на эм­блемах, впервые репродуцируемых в настоящей книге. Эмб­лемы эти заимствованы из небольшой книжки «этико-по-литических эмблем» Юлия Вильгельма Цинкгрефа, опуб­ликованной Иоганном Теодором Де Бри в 1619 г. (гравюры были выполнены Маттеусом Мерианом) и посвященной курфюрсту Пфальцскому. Позже мы еще вернемся к этой книжице и проанализируем ее более подробно. Пока же нас интересуют только виды Хайдельбергского замка — доподлинно отображающие действительность, поскольку гравером был Маттеус Мериан, в свое время создавший целую серию изображений замка и его садов для книги «Пфальцский Сад» и, стало быть, прекрасно знавший осо­бенности хайдельбергского зодчества.

V. «химическая свадьба христиана розенкрейца» - student2.ru

«Химическая Свадьба» издания 1616 г. Титульный лист

Первая эмблема в книге представляет собой вид на Хай­дельбергский замок; слева — город, над которым высится шпиль церкви Святого Духа. На переднем плане — Лев, «со­храняющий бдительность даже во сне», как поясняют фран­цузские стихи, помещенные под эмблемой. Этот Лев — князь (курфюрст Пфальцский), охраняющий безопасность своих подданных. На другой эмблеме Лев Пфальца выглядит бо­лее воинственным; изображение замка на заднем плане по­зволяет составить достаточно полное представление об об­лике «английского крыла» с его многочисленными окнами. На третьей эмблеме замок и город показаны в более отдален­ной перспективе, главное же место занимает фигура Льва, ко­торый держит отверстую книгу с девизом Semper Apertus (всегда открыто).

Рассмотрение видов Хайдельбергского замка с фигу­рой его Властителя-Льва на переднем плане имеет пря­мое отношение к теме настоящей главы — в этом чита­тель вскоре убедится.

В 1616 г. в Страсбурге был опубликован примечатель­ный немецкий роман (или повесть, или, если угодно, фан­тазия), название которого можно перевести как «Хими­ческая Свадьба Христиана Розенкрейца». Книга представ­ляла собой третью публикацию в серии, вызвавшей «ро­зенкрейцерский фурор». Ряд пополнялся ежегодно в те­чение трех лет: «Откровение» — 1614 год, «Исповеда­ние» — 1615-й, «Свадьба» — 1616-й; при этом каждый новый документ не удовлетворял, но лишь еще более разжигал нетерпеливое любопытство тех, кто жаждал раз­гадки розенкрейцерской тайны. Мы, однако, уже подобра­ли исторический ключик к «Откровению» и «Исповеда­нию» — он должен помочь нам разобраться и со «Свадь­бой». Роман повествует о царственной чете, обитающей в чудесном замке, полном всяческих диковин и изображе­ний львов. Рассказ имеет аллегорический смысл, посколь­ку интерпретирует алхимические процессы как некий опыт мистического супружества души — опыт этот передается Христиану Розенкрейцу посредством видений, что посе­щают его в замке, посредством театральных представле­ний и инициационных церемоний (его посвящают в рыца­ри), наконец, посредством разъяснений, которые он полу­чает от придворных Короля и Королевы.

Повествование делится на Семь дней, как в Книге Бы­тия. День первый начинается с того, что рассказчик нака­нуне Пасхи готовится к Причащению. Сидя за столом, он обращается к своему Творцу в смиренной молитве и раз­мышляет о множестве великих тайн, «немалую часть коих Отец светов по своей милости открыл мне». Внезапно налетает бешеный ураган, и в самом средоточии вихря является сияющая Дева в ризах небесного цвета, усыпан­ных звездами. В деснице чудесного видения — златая труба, на ней выгравировано некое Имя, каковое повествователь (Христиан Розенкрейц) прочесть сумел, но открыть не дерзает. В левой руке Девы — связка посланий на раз­ных языках, которые она должна доставить во все концы света. Большие крыла ее усеяны очами. Паря в воздухе, вестница громко протрубила в златую трубу.

Труба, крылья, усеянные очами, и другие атрибуты Де­вы согласно указывают на то, что перед нами — общепри­нятый аллегорический образ Славы (лат. fama). Выхо­дит, что Дева, привидевшаяся повествователю, имеет самое непосредственное отношение к «трубному гласу» первого розенкрейцерского манифеста, «Откровения» (Fama).

Вскрыв конверт, врученный ему Девой, Розенкрейц обнаружил внутри стихотворное послание. Начиналось оно так:

Ныне, ныне, ныне срок настает: Королевская свадьба уже грядет! Коль ты и впрямь от рождения призван И Богом для радости высшей избран — К горе надлежит устремиться твоим стопам. Взойди на вершину: Три Храма высятся там. А что будет дальше — увидишь сам.

На поле страницы подле стихов помещен некий символ; под стихами же — подпись: SponsusetSponsa, «Жених и Не­веста». Тот же символ, в перевернутом положении, появля­ется и на титульном листе книги.

Символ воспроизводит в упрощенном начертании «ие­роглифическую монаду» Джона Ди, на что впервые обра­тил внимание С.Х. Йостен. Присутствие этого знака сбли­жает «Химическую Свадьбу» со вторым розенкрейцер­ским манифестом, «Исповеданием», опубликованным годом раньше под одной обложкой с вводным текстом, переска­зывавшим содержание «Иероглифической Монады». «Свадьба» фактически начинается со знака монады, вы­несенного на поле страницы, — и это еще один, очень силь­ный, довод, доказующий, что «таинственнейшая филосо­фия», лежащая в основе розенкрейцерских манифестов, есть не что иное, как философия Джона Ди.

Христиан Розенкрейц принял приглашение и стал то­ропливо собираться на королевскую свадьбу. Он обла­чился в белый льняной камзол, крестообразно располо­жил на плечах кроваво-красную перевязь, а «к шляпе своей <...> прикрепил четыре алых розы». Таков был его празд­ничный наряд — и вообще бело-красное одеяние и крас­ные розы на шляпе останутся характерными атрибутами Христиана Розенкрейца на протяжении всего рассказа.

День второй застает героя в пути — он поспешает на Свадьбу, наслаждаясь красотой окружающей природы. Под­нявшись на холм и достигнув величественного королев­ского портала, Розенкрейц вступает в разговор со Стра­жем Врат. Тот требует Пригласительное письмо, которое наш герой, по счастью, взял с собой. На вопрос Стража, кто таков гость, следует ответ: «Брат от Креста Алой Ро­зы». У следующих врат был прикован на цепи рыкаю­щий Лев, но тамошний Страж отогнал его, и Розенкрейц вошел внутрь. В крепости зазвонили колокола; Страж сказал, что следует поторопиться — не то, мол, и опоздать можно. В тревоге рассказчик поспешил вослед Деве, осве­щавшей ему путь факелом. Как только он вошел в Третьи Врата, они захлопнулись.

Замок был великолепен; он состоял из множества по­коев и лестниц и был переполнен людьми. Правда, неко­торые из гостей оказались надоедливыми хвастунами. Один, к примеру, рассказывал, что ему доводилось слышать му­зыку движущихся небесных сфер, другой якобы видал Пла­тоновские «идеи», третий мог исчислить атомы Демокри­та. Гости вели себя слишком шумно, но все разговоры смолк­ли, когда в зале зазвучала прекрасная и величественная музыка. «Играли все струнные инструменты разом <...> настолько гармонично согласовываясь друг с другом, что я позабыл самого себя». Когда музыка прекратилась, раз­дались звуки труб, и вошедшая вслед за тем Дева объяви­ла, что Жених с Невестой уже неподалеку.

Третий день начался с восхода яркого и великолепно­го в своей славе солнца. Вновь зазвучали трубы, созывая гостей, и опять появилась давешняя Дева. Внесли весы и взвесили всех присутствовавших, включая нескольких им­ператоров, тоже приглашенных на праздник. Мало кто выдержал испытание, а для некоторых эта процедура за­кончилась и вовсе скверно. Но когда очередь дошла до Христиана Розенкрейца, который держался очень скром­но и казался менее достойным, чем другие гости, один из пажей вдруг крикнул: «Это он!» А Дева, увидев розы на его шляпе, попросила подарить их ей.

В тот же день на пышном пиру Розенкрейцу предоста­вили почетное место. Стол был покрыт красным бархатом и уставлен драгоценными кубками из золота и серебра. Па­жи преподнесли каждому из гостей по ордену с изображе­нием «Золотого Руна» и «Летящего Льва», с тем чтобы они впредь носили эти знаки. Тем самым Жених облекал их инсигниями ордена, что позже намеревался «подтвердить по­средством подобающего торжественного обряда».

Оставшаяся часть дня была посвящена осмотру дос­топримечательностей замка: гости любовались Львиным фонтаном в саду, рассматривали многочисленные карти­ны, знакомились с великолепной библиотекой, дивились драгоценным часам, имитировавшим движение небесных сфер, и огромному глобусу с нанесенными на него изобра­жениями всех стран света. А под вечер Дева повела всех в комнату, где ничего драгоценного не было, только не­сколько диковинных маленьких молитвенников. Там они увидели Королеву и преклонили колена свои, дабы соборно вознести молитву о Бракосочетании сием, прося, чтобы свершилось оно во славу Божию и к их общему благу.

На Четвертый день Розенкрейц, желая освежиться, вы­шел поутру в сад, к фонтану, и увидал, что Лев вместо меча имеет подле себя табличку с надписью, начинающей­ся словами: HERMESPRINCEPS. Главным событием дня стало театральное представление, показанное Королю и Королеве в присутствии всех гостей и придворных.

V. «химическая свадьба христиана розенкрейца» - student2.ru

«Алхимическая свадьба». Немецкая гравюра нач. XVII в

Эту «веселую комедию» играли «искусные и ученые мужи» на «богато убранных подмостках»; части зрителей «предоставили наверху особое место», прочие же стояли внизу «между колонн». Пьеса состояла из семи актов, и сюжет ее вкратце сводился к следующему. На берегу мо­ря старый король находит выброшенный волнами сундук, а в нем — младенца; сопроводительное письмо объясняет, что родину дитяти захватил король мавров. В следующих актах появляется сам Мавр и похищает найденную королем девочку, успевшую к тому времени подрасти и превратиться в юную даму. Сын старого короля освобож­дает принцессу и обручается с ней, но девушка вскоре опять оказывается во власти Мавра. В конце концов ее освобождают вновь, но тут в ход событий вмешивается «весьма злокозненный священник». Наконец и его могу­ществу наступает предел — ничто более не мешает брако­сочетанию. Жених и невеста являются на сцену в вели­ком блеске,и все присутствующие в зале восклицают: Да здравствует жених да здравствет невеста, таким образом они, через посредство этой комедии, благороднейшим образом поздрав­ляют наших Короля и Королеву». В финале все голоса сливаются в единую Песнь Любви:

Время Любви в права свои вступило:

Свадьба, свершившись, нас счастьем одарила!

«Песнь» заканчивается пророчеством о потомстве лю­бящей четы, которое будет исчисляться тысячами.

Между действиями этой «комедии» с очень простым сюжетом разыгрывались короткие интермедии на библей­ские темы, имевшие символический смысл. Например, на сцену вдруг являлись «четыре зверя Даниилова» или «ис­тукан Навуходоносора» — это должно было настроить зрителя на восприятие спектакля как пророчества.

После представления все вернулись в замок, где и про­изошел весьма странный эпизод, описанный в романе со мно­гими выразительными подробностями. Среди всеобщего скорбного молчания внесены были шесть гробов. Шестерых человек обезглавили, и тела их поместили в гробы. Позднее, на следующий день, усопшие были возвращены к жизни.

На Пятый день рассказчик, исследуя подземелье зам­ка, внезапно оказался у двери с загадочной надписью. Открыв дверь, он обнаружил склеп, под своды которого проникали лучи солнца; тем не менее темно не было внутренность помещения освещали огромные рубины. Посреди стояла гробница, украшенная удивительными изо­бражениями и надписями.

День Шестой прошел в тяжких трудах у печей и иных алхимических приспособлений. Алхимикам удалось в итоге сотворить новую жизнь — в облике алхимической Пти­цы. Рождение этой Птицы и уход за ней описаны в юмо­ристической и очень живой манере (ср. илл. 1).

На Седьмой, и Последний, день гости собрались на морском берегу, готовясь к отплытию. Их ожидало две­надцать кораблей, на которых развевались флаги с эмб­лемами зодиакальных созвездий. Дева сообщила, что все присутствующие избраны в число «Рыцарей Златого Камня». В последовавшем за тем великолепном шест­вии Христиан Розенкрейц ехал верхом рядом с Королем, и «каждый из нас держал белоснежную хоругвь с крас­ным крестом». Шляпа Розенкрейца опять была украше­на розами — его отличительным знаком. Паж зачитал по книге установления ордена Златого Камня, каковые сводились к следующему:

I. Вы, Господа Рыцари, должны присягнуть, что во всякое время будете посвящать свой Орден слу­жению не какому бы то ни было Дьяволу или Ду­ху, но одному только Богу, Создателю Вашему, и Служанке Его Природе.

И. И что Вы отвергнетесь всяческого распутства, не­воздержанности и нечистоты и не оскверните Ваш Орден таковыми пороками.

III. И что Вы, по мере способностей Ваших, всегда бу­дете готовы содействовать всем и каждому, кто то­го достоин и в том нуждается.

IV. И что не возжелаете злоупотребить оказанной Вам честью ради мирской гордыни или светских властей.

V. И что не потщитесь прожить дольше, нежели то будет угодно Господу.

После этого все они были «с подобающими церемо­ниями посвящены в рыцари». Завершился обряд в ма­ленькой часовне. В той же часовенке наш герой повесил свое «Златое Руно» и шляпу с розами, оставляя их на вечную память, и написал рядом собственный девиз и имя:

Наивысшее знанеи – ничего не знать.

«Химическая Свадьба» — слишком длинное сочине­ние, чтобы печатать его в Приложении целиком; поэтому мы решили ограничиться кратким пересказом, который по­может читателю составить хотя бы общее представление о романе.

Перед нами, по сути, алхимическая фантазия. Ее цент­ральная тема — слияние элементов, или, выражаясь алхи­мическим языком, «свадьба», соединение «жениха» и «не­весты». Затрагивается также и тема смерти, или nigredo, — состояния, через которое проходят элементы в процессе трансмутации. На гравюрах школы Михаэля Майера, изо­бражающих «алхимические эмблемы» и относящихся при­мерно к тому же времени, что и роман, можно увидеть и «алхимическую свадьбу», и «алхимическую смерть», и об­разы львов и дев, которые следует понимать как символы либо зашифрованные обозначения тех или иных дейст­вий «химиков». Правильность интерпретации романа как алхимической аллегории подтверждается еще и тем об­стоятельством, что, по сюжету, один из дней был целиком посвящен алхимическим трудам.

Однако эта аллегория, конечно же, имеет и духов­ный подтекст: она описывает процессы обновления и изменения, происходящие в человеческой душе. Алхимии всегда была свойственна подобная смысловая двой­ственность, но в данном произведении тема «духовной алхимии» (которая как бы открывается знаком «мона­ды» Ди) разработана с особой утонченностью. Буду­щим исследователям, возможно, удастся обнаружить пря­мую связь между передвижениями героев романа (очер­ченных с математической точностью) и концепцией «Иероглифической Монады» — но этот вопрос требует осо­бого рассмотрения.

Мы же пока отметим, что анализ манифестов, прове­денный в предыдущей главе, позволяет выделить в тексте «Химической Свадьбы» несколько измененные варианты аллегорий, уже знакомых нам по «Откровению» и «Испо­веданию». Так, в манифестах Христиан Розенкрейц свя­зан с неким орденом, занимающимся благотворительно­стью; в «Свадьбе» — с рыцарским орденом. Розенкрей­церская Братия привержена «духовной алхимии»; то же может быть сказано и в отношении Рыцарей Златого Камня. То, чем занимаются розенкрейцерские Братья, символиче­ски воплощено в сокровищах их склепа; аналогичное сим­волическое значение имеют и сокровища замка. Более то­го, в «Свадьбе» рассказывается о склепе с гробницей — читателю явно хотят напомнить о знаменитом склепе, опи­санном в «Откровении». Да и начинается роман с появ­ления персонифицированной Славы, издающей призыв­ный «трубный глас».

Сказанное не обязательно означает, что все три произ­ведения — «Откровение», «Исповедание» и «Свадьба» — были написаны одним автором. Однако аллегорические ходы, используемые в упомянутых произведениях, настолько однотипны, что заставляют предполагать согласованную работу единомышленников, стремящихся тем или иным путем распространить миф о Христиане Розенкрейце — благодетеле рода человеческого, вокруг которого сплачи­ваются разные братства и ордены.

Но откуда взялось само имя этого брата? Почему его называют «Христианом Розенкрейцем»? На этот счет выдвигалось много предположений. Роза — символ алхи­мический; мы знаем целый ряд алхимических трактатов, названия которых начинаются со слова Rosarium — «Цвет­ник роз». Роза — символ Девы Марии, который, однако, имеет и другой, более широкий мистико-религиозный смысл — вспомним хотя бы видение Данте или «Роман о Розе» Жана де Мена. Исследователи обращали внима­ние и на параллели более частного характера: так, Лютер использовал розу в своей эмблеме; герб Иоганна Вален­тина Андреэ представлял собой сочетание креста св. Анд­рея с розами.

Символы по самой своей природе амбивалентны, а по­тому все вышеприведенные рассуждения должны быть учтены, все они могут оказаться необходимыми звенья­ми общей картины. Но давайте вернемся к тому време­ни, когда Иоганн Валентин Андреэ, юный студент в Тю­бингене, сочинял первый вариант своей «Химической Свадьбы», находясь под свежим впечатлением от недав­них взволновавших его воображение событий: церемо­нии облечения герцога Вюртембергского регалиями ры­царя Подвязки и гастролей английских актеров. Не гер­цог ли Вюртембергский — оккультист и алхимик, бли­стательный рыцарь ордена Подвязки — послужил про­тотипом образа Христиана Розенкрейца? Ведь и Розен­крейц описывается как немецкий вельможа, состоящий в некоем ордене, символами которого являются красный крест и розы — символы св. Георгия Английского и од­новременно ордена Подвязки.

Некоторые мотивы «Химической Свадьбы» редакции 1616 г. тоже могут быть истолкованы как отражение юно­шеских впечатлений, вдохновивших Андреэ на написание первого варианта романа. Так, в дошедшей до нас второй версии подробно описываются роскошные празднества, це­ремония посвящения в рыцарский орден, театральное пред­ставление. Игра английских актеров, рассказывает Андреэ, столь сильно поразила его воображение, что он и сам начал писать пьесы — как раз в то время, когда сочинял «Химическую Свадьбу». По моему предположению, юно­шеские впечатления — и театральные, и связанные с пыш­ным церемониалом ордена Подвязки — были использо­ваны Андреэ, когда он создавал вторую версию романа (1616 г.). Христиан Розенкрейц — не только рыцарь Зо­лотого Руна и Златого Камня, (Связь между золотым руном и златым (то есть философским) камнем устанавливается очень легко. Вообще золотое руно из мифа о Ясоне в алхимии часто соотносилось с философским камнем, см.: Nata-lis Comes, Mythologiae, VI, 8. В книге «Тайное Тайных» Михаэля Майе-ра содержится очень сложная алхимическая интерпретация символи­ки золотого руна,см.: Michael Maier, Arcana Arcanissima, 1614, pp. 61 ff.) еще и рыцарь Красного Креста. В пространных описаниях рыцарских праздни­ков и инициационных церемоний то и дело всплывают намеки на орден Подвязки: Красный Крест ордена Под­вязки, Красный Крест св. Георгия Английского стали не­отъемлемой частью немецкой культуры, слившись с обра­зом Христиана Розенкрейца, преобразившись в его отли­чительные знаки — алые розы и Красный Крест.

Один исследователь интересующего нас движения по­дошел, как мне думается, весьма близко к решению вопро­са о происхождении имени Розенкрейц — хотя и не рас­полагал собранным мною материалом. Я имею в виду По­ля Арнольда и его книгу «История розенкрейцеров», где проводится параллель между «Химической Свадьбой» и эпизодом с Рыцарем Красного Креста из «Королевы фей» Спенсера. Арнольд полагает, что аллегорические образы Рыцаря Красного Креста у Спенсера и Брата Креста Ро­зы в «Химической Свадьбе» имеют много общего. Правда, по моему мнению, сходство не простирается далее того факта, что в обоих случаях центром аллегорических по­строений является рыцарь Красного или Розового Кре­ста. Но все равно, Арнольд, пусть и окольным путем, вы­водит нас на правильную дорогу: сходство обоих произ­ведений объясняется тем, что прототипом спенсеровского Рыцаря Красного Креста тоже послужили рыцари Под­вязки.

Когда Фридрих Пфальцский выдвинулся на роль про­тестантского лидера, специалисты по пропаганде стали на­стойчиво подчеркивать его принадлежность к ордену Под­вязки. Мы видели, как был обыгран этот мотив устроите­лями свадебных фейерверков в Лондоне; как он возник вновь на торжествах в Хайдельбергском замке по случаю прибытия туда молодоженов (помните, сам курфюрст разъ­езжал тогда на триумфальной колеснице, украшенной эмб­лемами обоих орденов — и Золотого Руна, и Подвязки); как, наконец, после разгрома Фридриха его враги коварно использовали в своих целях факт утери Подвязки — той самой, что якобы гарантировала курфюрсту поддержку со стороны его царственного тестя.

Итак, перерабатывая первый, юношеский вариант «Хи­мической Свадьбы», Иоганн Валентин Андреэ осовреме­нил его, введя в текст намеки на нового высокого пред­ставителя ордена Подвязки в Германии, причастного, как мы помним, к розенкрейцерскому движению, — Фрид­риха Пфальцского. Теперь, как кажется, мы легко можем установить и местонахождение того замка, где развора­чиваются основные события нашего странного романа. Конечно же, речь идет о Хайдельбергском замке — вла­дении Пфальцского Льва (того, что изображен охраняю­щим замок на «этико-политических эмблемах», рассмат­ривавшихся в начале этой главы). Автор «Химической Свадьбы» вводит нас в просторный замок, наполненный всякими диковинами и окруженный волшебным садом, — это и есть Хайдельбергский замок и его сад, изобилую­щие чудесными творениями де Ко. Описания Льва, прикованного к воротам, и великолепного Львиного фонта­на в саду должны внушить мысль, что мы находимся во владениях Пфальцского Льва. Повсюду — в замке и в саду — царит оживленное движение, мы встречаем мно­жество служащих этого богатого двора, вся жизнь кото­рого вращается вокруг супружеской четы, Короля и Ко­ролевы, «жениха» и «невесты». Царственная пара сим­волизирует собой «супружество» как некий мистический опыт, с одной стороны, а с другой — как алхимический процесс соединения sponsus'a и spons'u («жениха» и «не­весты»), который следует интерпретировать в духовном плане. Кроме того, у этих персонажей есть и вполне кон­кретные исторические прототипы — курфюрст Пфальц-ский и его жена, Елизавета Стюарт.

Порой за сложной символикой «Химической Свадь­бы» проступают черты характера и обстоятельства жизни реальной Елизаветы. Так, на Третий день гостей вводят в комнату со странными маленькими молитвенниками, где все они, преклонив колена, молятся о сем брачном союзе, дабы он послужил ко славе Господней. В этом эпизоде можно усмотреть намеки на скромную пуританскую мо­лельню Елизаветы, на ее англиканские молитвенники, на­конец, на то «божественное» значение, которое приписы­валось ее свадьбе, — ведь венчание в Лондоне празднова­лось столь пышно именно потому, что современники считали его событием, весьма важным «для веры».

Нам непросто понять, о чем думали государи эпохи Ренессанса, когда они создавали и украшали свои двор­цы и парки, выстраивая из них как бы открытую мнемо­ническую систему, позволявшую, посредством сложной пространственно-образной систематизации, хранить в па­мяти всю энциклопедическую сумму тогдашних знаний. Нечто в подобном роде представляли собой «комнаты чудес» в пражском дворце императора Рудольфа II — и как знать, не потому ли Фридпих так заботился об обу­стройстве своего Хайдельберга, что видел в этом городе будущую столицу «герметической» империи? Мы не можем восстановить даже в своем воображении все те по­стройки и «чудеса», коими славен был Хайдельберг, од­нако «Химическая Свадьба» в некоторой степени прояс­няет для нас цели строителей — они хотели представить (в символической форме) энциклопедию всех тогдаш­них знаний и, может быть, создать у себя такую атмосфе­ру, что помогала бы улавливать оккультные связи и вслу­шиваться во вселенские гармонии.

Вся жизнь курфюрста Пфальцского и его жены (на­чиная с лондонской свадьбы) была сопряжена с театром. Переехав в Пфальц, супруги не изменили своей привязан­ности к сценическому искусству — а потому нас не долж­но удивлять, что и в «Химической Свадьбе» наряду с дру-, гими занятиями гостей описано посещение театра. Гости, кажется, направляются к месту, где будет представлена пьеса, через сад, а само театральное здание называется «Домом Солнца». На гравюре Мериана с видом на замок и сад в Хайдельберге изображено любопытное строение или комплекс строений — в плане это выглядит как две закругленные амфитеатрообразные конструкции, соединен­ные крытыми проходами с центральным залом. Не на­прашивается ли мысль, что необычное сооружение могло предназначаться для неких зрелищных мероприятий или театральных представлений?

Но все-таки главные события «Свадьбы» так или ина­че связаны с церемониями и ритуалами рыцарских орде­нов. Автора, мне кажется, могли вдохновлять не только первые зрелища подобного рода, увиденные им в пору юности в Штутгарте, но и более недавние события при хайдельбергском дворе. Кульминацией всего романа яв­ляется сцена посвящения гостей в рыцари ордена Злато­го Камня, отнесенная к концу Дня седьмого, после чего гости отплывают на своих кораблях. Это место в сочи­нении Андреэ как будто опровергает наши догадки: ме­сто действия «Химической Свадьбы» явно не соответст­вует расположению Хайдельберга — уж никак не ска­жешь, что столица Фридриха стоит на берегу морском.

Но не будем забывать, что именно в Хайдельберге три­умфальные колесницы оформлялись в виде кораблей; од­на гравюра из «Описания Путешествия» изображает, как пфальцграф, переодетый Ясоном, «плывет» на подобном «корабле», украшенном символами Золотого Руна и Под­вязки.

Итак, целый ряд деталей согласно указывает на то, что впечатления от блистательного хайдельбергского двора направляли фантазию Андреэ, когда он писал свой заме­чательный роман, ставший вершиной розенкрейцерского мифа. Но, конечно, прежде всего роман этот является соз­данием оригинального творческого воображения, сумев­шего выразить в художественной форме чаяния розен­крейцерского движения, которому суждено было погиб­нуть, едва начавшись. И, что еще важнее, перед нами — творение гениального религиозного ума, которое не укла­дывается в узко-политические или же сектантские рамки, ибо представляет собой аллегорию духовного самосовер­шенствования человека, сопоставимую по интенсивности мысли и чувства с «Путем Паломника» Джона Беньяна.

Но все-таки что подразумевают слова «Крест Розы», каково их происхождение? Вниманию читателя было пред­ложено несколько гипотез на этот счет — старых и но­вых. В настоящей главе я высказала предположение о рыцарской этимологии имени Розенкрейц, намекающего, как мне кажется, на Красный Крест св. Георгия и ордена Подвязки и на символ Англии — розы. В предыдущей главе излагалась старинная алхимическая гипотеза, согласно которой имя образовано от латинских слов «роса» — ros и «крест» — crux (причем «крест» понимается как сим­вол света) и несет в себе отсылку к алхимическим учени­ям. В подтверждение этой теории можно сослаться на то обстоятельство, что «Монада» Ди — сочинение, на титуль­ном листе которого цитируется библейское высказывание о росе (ros), а в самом тексте знак «монады» трактуется как алхимическая форма креста, — обнаруживает, как мы постарались показать, непосредственные связи с розен­крейцерским «Исповеданием». Избегая слишком катего­ричных высказываний по столь сложным вопросам, я все же дерзну заметить, что две рассмотренные выше гипоте­зы вовсе не исключают одна другую: имя Розенкрейц мо­жет подразумевать одновременно и экзотерическое (ры­царское) толкование - «розовый крест», и эзотерическое (алхимическое) — «росный крест». Если это так, то исто­ки розенкрейцерства как алхимического учения следует искать в «Монаде» Ди, в самом же образе Розенкрейца явственно ощутимы «рыцарские» обертоны, да и имя его прежде всего ассоциируется с «Красным Крестом». Оба истока имени оказываются английскими: английская ры­царская идеология и английская алхимия, соединившись вместе, оказали сильнейшее воздействие на зарождавшее­ся в Германии движение «Креста-Розы» — английские символы, как мы видим, не только были «переведены» на язык немецкой культуры, но и обрели в новой среде до­полнительные оттенки смысла.

V. «химическая свадьба христиана розенкрейца» - student2.ru

VI. ПФАЛЬЦСКИЙ ИЗДАТЕЛЬ:

Наши рекомендации