Рассказ об украденном баране

Барана горожанин за собой

Тащил с базара, – видно, на убой.

И вдруг в толпе остался налегке,

С веревкой перерезанной в руке.

Барана нет. Добычею воров

Овчина стала, и курдюк, и плов.

Тот человек, в пропаже убедясь,

Забегал, бестолково суетясь.

А вор возле колодца, в стороне,

Вопил и причитал: «Ой, горе мне!»

«О чем ты?» – обворованный спроспл.

«Я кошелек в колодец уронил.

Все, что имел я, – сто динаров там!

Достанешь – я в награду двадцать дам».

А тот: «Да это целая казна!

Ведь десяти баранов в ней цена.

Я одного барана потерял,

Но бог взамен верблюда мне послал!»

В колодец он с молитвою полез,

А вор с его одеждою исчез.

О друг, по неизвестному пути

Ты должен осмотрительно идти.

Но жадность заведет в колодец бед

Того, в ком осмотрительности нет.

О том, как старик жаловался врачу на свои болезни

Старик сказал врачу: «Я заболел!

Слезотеченье… Насморк одолел».

«От старости твой насморк», – врач сказал.

Старик ему: «Я плохо видеть стал».

«От старости, почтенный человек,

И слабость глаз, и покрасненье век».

Старик: «Болит и ноет вся спина!»

А врач: «И в этом старости вина».

Старик: «Мне в пользу не идет еда».

А врач: «От старости твоя беда».

Старик: «Я кашляю, дышу с трудом».

А врач: «Повинна старость в том и в том.

Ведь если старость в гости к нам придет,

В подарок сто болезней принесет».

«Ах ты дурак! – сказал старик врачу. –

Я у тебя лечиться не хочу!

Чему тебя учили, о глупец?

Лекарствами сумел бы врач‑мудрец

Помочь в недомогании любом,

А ты – осел, оставшийся ослом!..»

А врач: «И раздражительность твоя

От старости, тебе ручаюсь я!»

Рассказ о воре‑барабанщике

Однажды темной ночью некий вор

Подкапывался под чужой забор.

Старик, что на соседней кровле спал,

Услышав стук лопатки, с ложа встал.

Окликнул вора: «Бог на помощь, брат!

Ты что там делаешь, когда все спят?

Скажи на милость мне – ты кто такой?»

Л вор: «Я барабанщик городской».

«А чем сейчас ты занят – знать хочу!»

«Сам видишь – в барабан я колочу!»

«Что ж грома барабана твоего

Не слышно, плут?» – старик спросил его.

А вор: «Настанет утро – и тогда

Услышишь гром и вопли: «Аи, беда!»

Спор верблюда, быка и барана

Верблюд, Баран и Бык дорогой шли

И связку сена свежего нашли.

«Как разделить? – Баран им говорит. –

Ведь ни один из нас не будет сыт!

Не лучше ли судить по старшинству?

Кто старше всех – пусть эту съест траву.

Пророк, принесший миру благодать,

Нам завещал старейших почитать».

Бык промычал: «Ну что ж, друзья, ну что ж.

Совет Барана мудрого хорош.

Расскажем о себе с начала дней.

Кто старше всех – тот и травой владей».

Сказал Баран: «Я пасся в тех стадах,

Что разводил пророк Халилуллах[86].

Дружил я с тем барашком молодым,

Которого зарезал Ибрагим».

А Бык: «Куда со мной тягаться вам!

Я – старше всех! На мне пахал Адам!»

Хоть изумлен Верблюд их ложью был,

Нагнул он шею, сено ухватил,

Высоко поднял связку и сказал:

«Пусть Бык не лгал, и пусть Баран не лгал,

Не буду спорить, кто из нас древней,

Поскольку шея у меня длинней.

И всем, конечно, ведомо, что я

Вас не моложе, добрые друзья».

Рассказ о винограде

Вот как непонимание порой

Способно дружбу подменить враждой,

Как может злобу породить в сердцах

Одно и то ж на разных языках.

Шли вместе тюрок, перс, араб и грек.

И вот какой‑то добрый человек

Приятелям монету подарил

И тем раздор меж ними заварил.

Вот перс тогда другим сказал: «Пойдем

На рынок и ангур приобретем!»

«Врешь, плут, – в сердцах прервал его араб, –

Я не хочу ангур! Хочу инаб!»

А тюрок перебил их: «Что за шум,

Друзья мои? Не лучше ли узум!»

«Что вы за люди! – грек воскликнул им, –

Стафиль давайте купим и съедим![87]»

И так они в решении сошлись,

Но, не поняв друг друга, подрались.

Не знали, называя виноград,

Что об одном и том же говорят.

Невежество в них злобу разожгло,

Ущерб зубам и ребрам нанесло.

О, если б стоязычный с ними был,

Он их одним бы словом помирил.

«На ваши деньги, – он сказал бы им, –

Куплю, что нужно всем вам четверым,

Монету вашу я учетверю

И снова мир меж вами водворю!

Учетверю, хоть и не разделю,

Желаемое полностью куплю!

Слова несведущих несут войну,

Мои ж – единство, мир и тишину».

Наставление пойманной птицы

Какой‑то человек дрозда поймал.

«О муж почтенный, – дрозд ему сказал,‑

Владелец ты отар и косяков.

Ты много съел баранов и быков,

Но пищей столь обильною мясной

Не пресыщен – насытишься ли мной?

Ты отпусти меня летать, а там

Тебе я три совета мудрых дам.

Один в твоей руке прощебечу,

Другой, когда на крышу я взлечу;

А третий – с ветки дерева того,

Что служит сенью крова твоего.

Моим советам вняв, – пока ты жив, –

Во всем удачлив будешь и счастлив.

Вот первый мой совет в твоих руках:

Бессмыслице не верь ни в чьих устах».

Свободу птице человек вернул,

И дрозд на кровлю весело вспорхнул.

Пропел: «О невозвратном не жалей!

Когда пора прошла – не плачь о ней

И за потери не кляни судьбу!

Бесценный, редкий перл в моем зобу.

Дирхемов верных десять весит он…

Им был навеки б ты обогащен!

Такого перла больше не сыскать,

Да не тебе богатством обладать!»

Как женщина в мучениях родов,

Стонал, кричал несчастный птицелов.

А дрозд: «Ведь я давал тебе совет –

Не плачь о том, чему возврата нет!

Глухой ты, что ли, раз не внял тому

Разумному совету моему?

Совет мой первый вспомни ты теперь:

Ни в чьих устах бессмыслице не верь.

Как десять я дирхемов мог бы несть,

Когда дирхема три я вешу весь?»

А человек, с трудом в себя пришед,

Просил: «Ну, дай мне третий твой совет».

А дрозд: «Ты следовал советам двум,

Пусть третий озарит теперь твой ум:

Когда болвана учат мудрецы,

Они посев бросают в солонцы,

И как ни штопай – шире, чем вчера,

Назавтра будет глупости дыра!»

Джуха и мальчик

Отца какой‑то мальчик провожал

На кладбище и горько причитал:

«Куда тебя несут, о мой родной,

Ты скроешься навеки под землей!

Там никогда не светит белый свет,

Там нет ковра, да и подстилки нет!

Там не кипит похлебка над огнем,

Ни лампы ночью там, ни хлеба днем!

Там ни двора, ни кровли, ни дверей,

Там ни соседей добрых, ни друзей!

О, как же ты несчастен будешь в том

Жилье угрюмом, мрачном и слепом!

Родной! От тесноты и темноты

Там побледнеешь и увянешь ты!»

Так в новое жилье он провожал

Отца и кровь – не слезы – проливал.

«О батюшка! – Джуха промолвил тут. –

Покойника, ей‑богу, к нам несут!»

«Дурак!» – сказал отец. Джуха в ответ:

«Приметы наши все, сомненья нет!

Все как у нас: ни кровли, ни двора,

Ни хлеба, ни подстилки, ни ковра!»