Мыслимо ли движение без материи?

Использование философским идеализмом новой физики или идеалистические выво­ды из нее вызываются не тем, что открываются новые виды вещества и силы, материи и движения, а тем, что делается попытка мыслить движение без материи. Вот этой-то по­пытки не разбирают по существу наши махисты. Посчитаться с утверждением Энгель­са, что «движение немыслимо без материи», они не пожелали. И. Дицген еще в 1869 году, в своей «Сущности головной работы» высказывал ту же мысль, что и Энгельс, — правда, не без обычных своих путаных попыток «примирить» материализм с идеализ­мом. Оставим в стороне эти попытки, в значительной степени объясняемые тем, что Дицген полемизирует с бюхнеровским материализмом, чуждым диалектике, и посмот­рим на собственные заявления Дицгена по интересующему нас вопросу. «Идеалисты хотят, — говорит Дицген, — общего без особенного, духа без материи, силы без веще­ства, науки без опыта или без материала, абсолютного без относительного» («Das Wesen der menschlichen Kopfarbeit», 1903, S. 108 ). Итак, стремление оторвать движение от материи, силу

* — «Сущность головной работы человека», 1903, стр. 108. Ред.

282__________________________ В. И. ЛЕНИН

от вещества Дицген связывает с идеализмом, ставит рядом с стремлением оторвать мысль от мозга. «Либих, — продолжает Дицген, — любящий делать отступления от своей индуктивной науки в сторону философской спекуляции, говорит в смысле идеа­лизма: силы нельзя видеть» (109). «Спиритуалист или идеалист верит в духовное, т. е. призрачное, необъяснимое существо силы» (ПО). «Противоположность между силой и веществом так же стара, как противоположность между идеализмом и материализмом» (111). «Разумеется, нет силы без вещества, нет вещества без силы. Вещество без силы и сила без вещества есть бессмыслица. Если идеалистические естествоиспытатели верят в нематериальное бытие сил, то в этом пункте они не естествоиспытатели, а... духовид­цы» (114).

Мы видим отсюда, что сорок лет тому назад тоже встречались естествоиспытатели, готовые допустить мыслимость движения без материи, и что Дицген объявлял их «в этом пункте» духовидцами. В чем же состоит связь философского идеализма с отделе­нием материи от движения, с устранением вещества от силы? Не «экономнее» ли в са­мом деле мыслить движение без материи?

Представим себе последовательного идеалиста, который стоит, положим, на той точке зрения, что весь мир есть мое ощущение или мое представление и т. д. (если взять «ничье» ощущение или представление, то от этого изменится только разновид­ность философского идеализма, но не изменится его сущность). Идеалист и не подума­ет отрицать того, что мир есть движение, именно: движение моих мыслей, представле­ний, ощущений. Вопрос о том, что движется, идеалист отвергнет и сочтет нелепым: происходит смена моих ощущений, исчезают и появляются представления, и только. Вне меня ничего нет. «Движется» — и баста. Более «экономного» мышления нельзя себе представить. И никакими доказательствами, силлогизмами, определениями нельзя опровергнуть солипсиста, если он последовательно проводит свой взгляд.

Основное отличие материалиста от сторонника идеалистической философии состоит в том, что ощущение,

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 283

восприятие, представление и вообще сознание человека принимается за образ объек­тивной реальности. Мир есть движение этой объективной реальности, отражаемой на­шим сознанием. Движению представлений, восприятий и т. д. соответствует движение материи вне меня. Понятие материи ничего иного, кроме объективной реальности, дан­ной нам в ощущении, не выражает. Поэтому оторвать движение от материи равносиль­но тому, чтобы оторвать мышление от объективной реальности, оторвать мои ощуще­ния от внешнего мира, т. е. перейти на сторону идеализма. Тот фокус, который проде-лывается обыкновенно с отрицанием материи, с допущением движения без материи, состоит в том, что умалчивается об отношении материи к мысли. Дело представляется так, как будто бы этого отношения не было, а в действительности оно протаскивается тайком, остается невысказанным в начале рассуждения, но выплывает более или менее незаметным образом впоследствии.

Материя исчезла, — говорят нам, — желая делать отсюда гносеологические выводы. А мысль осталась? — спросим мы. Если нет, если с исчезновением материи исчезла и мысль, с исчезновением мозга и нервной системы исчезли и представления и ощуще­ния, — тогда, значит, все исчезло, исчезло и ваше рассуждение, как один из образчиков какой ни на есть «мысли» (или недомыслия)! Если же — да, если при исчезновении ма­терии предполагается не исчезнувшей мысль (представление, ощущение и т. д.), то вы, значит, тайком перешли на точку зрения философского идеализма. Это именно и быва­ет всегда с людьми, из «экономии» желающими мыслить движение без материи, ибо молчаливо, просто тем самым, что они продолжают свое рассуждение, они признают существование мысли после исчезновения материи. А это значит, что очень простой или очень сложный философский идеализм берется за основу: очень простой, если дело сводится открыто к солипсизму (я существую, весь мир есть только мое ощущение); очень сложный, если вместо мысли, представления, ощущения живого человека берет­ся мертвая абстракция:

284__________________________ В. И. ЛЕНИН

ничья мысль, ничье представление, ничье ощущение, мысль вообще (абсолютная идея, универсальная воля и т. п.), ощущение, как неопределенный «элемент», «психическое», подставляемое под всю физическую природу и т. д. и т. п. Между разновидностями фи­лософского идеализма возможны при этом тысячи оттенков, и всегда можно создать тысяча первый оттенок, и автору такой тысяча первой системки (напр., эмпириомониз­ма) различие ее от остальных может казаться важным. С точки зрения материализма эти различия совершенно несущественны. Существенен исходный пункт. Существенно то, что попытка мыслить движение без материи протаскивает мысль, оторванную от материи, а это и есть философский идеализм.

Поэтому, напр., английский махист Карл Пирсон, наиболее ясный, последователь­ный, враждебный словесным уверткам махист, прямо начинает главу VII своей книги, посвященную «материи», с параграфа, носящего характерное заглавие: «Все вещи дви­жутся, — но только в понятии» («All things move — but only in conception»). «По от­ношению к области восприятий праздным является вопрос («it is idle to ask»), что дви­жется и почему оно движется» (р. 243, «The Grammar of Science» ).

Поэтому и у Богданова его философские злоключения начались собственно раньше его знакомства с Махом, начались с тех пор, как он поверил крупному химику и мел­кому философу Оствальду, будто можно мыслить движение без материи. На этом давно прошедшем эпизоде философского развития Богданова тем уместнее будет остановить­ся, что нельзя обойти «энергетики» Оствальда, говоря о связи философского идеализма с некоторыми течениями в новой физике.

«Мы уже говорили, — писал Богданов в 1899 году, — что XIX веку не удалось окончательно порешить с вопросом о «неизменной сущности вещей». Сущность эта играет видную роль даже в мировоззрении наиболее

— стр. 243, «Грамматика науки». Ред.

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 285

передовых мыслителей века под именем «материи»...» («Основные элементы историче­ского взгляда на природу», стр. 38).

Мы говорили, что это — путаница. Признание объективной реальности внешнего мира, признание существования вне нашего сознания вечно движущейся и вечно изме­няющейся материи смешивается здесь с признанием неизменной сущности вещей. Нельзя допустить, чтобы к числу «передовых мыслителей» Богданов не относил в 1899 г. Маркса и Энгельса. Но диалектического материализма он явно не понял.

«... В процессах природы все еще различают обыкновенно две стороны: материю и ее движение. Нельзя сказать, чтобы понятие материи отличалось большой ясностью. На вопрос, что такое материя, — нелегко дать удовлетворительный ответ. Определяют ее, как «причину ощущений», или как «постоянную возможность ощущений»; но очевид­но, что материя тут смешана с движением...».

Очевидно, что Богданов рассуждает неправильно. Мало того, что он смешивает ма­териалистическое признание объективного источника ощущений (неясно формулиро­вано в словах причина ощущений) с агностическим миллевским определением мате­рии, как постоянной возможности ощущений. Основная ошибка тут та, что автор, вплотную подойдя к вопросу о существовании или несуществовании объективного ис­точника ощущений, бросает на полпути этот вопрос и перескакивает к другому вопросу о существовании или несуществовании материи без движения. Идеалист может считать мир движением наших ощущений (хотя бы «организованных социально» и «гармони­зованных» в высшей степени); материалист — движением объективного источника, объективной модели наших ощущений. Метафизический, т. е. антидиалектический, ма­териалист может принимать существование материи (хотя бы временное, до «первого толчка» и т. п.) без движения. Диалектический материалист не только считает движе­ние неразрывным свойством материи, но и отвергает упрощенный взгляд на движение и т. д.

286__________________________ В. И. ЛЕНИН

«... Всего точнее, может быть, оказалось бы такое определение: «материя есть то, что движется»; но это настолько же бессодержательно, как если бы мы сказали: материя есть подлежащее предложения, сказуемое которого — «движется». Однако дело в том, пожалуй, и заключается, что люди в эпоху статики привыкли видеть в роли подлежа­щего непременно что-нибудь солидное, какой-нибудь «предмет», а такую неудобную для статического мышления вещь, как «движение», согласились терпеть лишь в качест­ве сказуемого, одного из атрибутов «материи»».

Это уже что-то вроде акимовского обвинения искровцев в том, что у них в програм­ме нет слова пролетариат в именительном падеже! Сказать ли: мир есть движущаяся материя или: мир есть материальное движение, от этого дело не изменяется.

«... Ведь должна же энергия иметь носителя!» — говорят сторонники материи. — «А почему?» — резонно спрашивает Оствальд. — «Разве природа обязана состоять из под­лежащего и сказуемого?» (стр. 39).

Ответ Оствальда, столь понравившийся в 1899 году Богданову, есть простой софизм. Разве наши суждения, — можно бы ответить Оствальду, — обязаны состоять из элек­тронов и эфира? На деле, мысленное устранение материи как «подлежащего», из «при­роды», означаетмолчаливое допущение мысли как «подлежащего» (т. е. как чего-то первичного, исходного, независимого от материи), в философию. Устраняется-то не подлежащее, а объективный источник ощущения, и «подлежащим» становится ощуще­ние, т. е. философия становится берклианской, как бы ни переряживали потом слово: ощущение. Оствальд пытался избегнуть этой неминуемой философской альтернативы (материализм или идеализм) посредством неопределенного употребления слова «энер­гия», но именно его попытка и показывает лишний раз тщетность подобных ухищре­ний. Если энергия есть движение, то вы только передвинули трудность с подлежащего на сказуемое, только переделали вопрос: материя ли движется? в вопрос: материальна ли энергия? Происходит ли превращение энергии вне моего

НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 287

сознания, независимо от человека и человечества, или это только идеи, символы, ус­ловные знаки и т. п.? На этом вопросе и сломала себе шею «энергетическая» филосо­фия, эта попытка «новой» терминологией замазать старые гносеологические ошибки.

Вот примеры того, как запутался энергетик Оствальд. В предисловии к своим «Лек­циям о натурфилософии» он заявляет, что считает «громадным выигрышем, если ста­рое затруднение: как соединить понятия материя и дух — будет просто и естественно устранено подведением обоих этих понятий под понятие энергии». Это не выигрыш, а проигрыш, ибо вопрос о том, вести ли гносеологическое исследование (Оствальд не яс­но сознает, что он ставит именно гносеологический, а не химический вопрос!) в мате­риалистическом или идеалистическом направлении, не решается, а запутывается про­извольным употреблением слова «энергия». Конечно, если «подвести» под это понятие и материю и дух, тогда словесное уничтожение противоположности несомненно, но ведь нелепость учения о леших и домовых не исчезнет от того, что мы назовем его «энергетическим». На стр. 394 «Лекций» Оствальда читаем: «Что все внешние явления могут быть изображены, как процессы между энергиями, это обстоятельство проще всего объяснить тем, что именно процессы нашего сознания сами являются энергетиче­скими и таковое свое свойство передают (aufprägen) всем внешним опытам». Это — чистый идеализм: не наша мысль отражает превращение энергии во внешнем мире, а внешний мир отражает «свойство» нашего сознания! Американский философ Хиббен очень метко говорит, указывая на это и другие подобные места лекций Оствальда, что Оствальд «появляется здесь в наряде кантианства»: объяснимость явлений внешнего мира выводится из свойств нашего ума!

* Wilhelm Ostwald. «Vorlesungen über Naturphilosophie», 2. Aufl., Leipz., 1902, S. VIII (Вильгельм Ост­вальд. «Лекции о натурфилософии», 2 изд., Лейпциг, 1902, стр. VIIL Ред.).

" J. Gr. Hibben. «The Theory of Energetics and Its Philosophical Bealings», «The Monist», vol. XIII, № 3, 1903, April, pp. 329—330 (Дж. Гр. Хиббен. «Энергетическая теория и ее философское значение», «Мо­нист», т. XIII, № 3, 1903, апрель, стр. 329—330. Ред.).

288__________________________ В. И. ЛЕНИН

«Очевидно, — говорит Хиббен, — что если мы первоначальное понятие энергии опре­делим таким образом, чтобы оно включало и психические явления, то это уже не будет то простое понятие энергии, которое признается в научных кругах или даже самими энергетиками». Превращение энергии рассматривается естествознанием как объектив­ный процесс, независимый от сознания человека и от опыта человечества, т. е. рассмат­ривается материалистически. И у самого Оствальда в массе случаев, даже вероятно в громадном большинстве случаев, под энергией разумеется материальное движение.

Поэтому и произошло такое оригинальное явление, что ученик Оствальда, Богданов, ставши учеником Маха, стал обвинять Оствальда не за то, что он не выдерживает по­следовательно материалистического взгляда на энергию, а за то, что он допускает (ино­гда даже кладет в основу) материалистический взгляд на энергию. Материалисты кри­тикуют Оствальда за то, что он впадает в идеализм, за то, что он пытается примирить материализм с идеализмом. Богданов критикует Оствальда с идеалистической точки зрения: «... Враждебная атомизму, но в остальном очень родственная старому материа­лизму энергетика Оствальда, — пишет Богданов в 1906 году, — привлекла самые горя­чие мои симпатии. Скоро я заметил, однако, важное противоречие его натурфилосо­фии: подчеркивая много раз чисто методологическое значение понятия: энергия, — он сам его в массе случаев не выдерживает. Энергия из чистого символа соотношений ме­жду фактами опыта у него то и дело превращается в субстанцию опыта, в материю ми­ра...» («Эмпириомонизм», кн. III, стр. XVI—XVII).

Энергия — чистый символ! Богданов может после этого сколько угодно спорить с «эмпириосимволистом» Юшкевичем, с «чистыми махистами», эмпириокритиками и т. д., — с точки зрения материалистов это будет спор между человеком, верящим в желтого черта, и человеком, верящим в зеленого черта. Ибо важны не различия Богда­нова от других махистов, а то, что у них есть общего: идеалистическое толкование «опыта» и «энергии»,

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 289

отрицание объективной реальности, в приспособлении к которой состоит опыт челове­ка, в снимке с которой состоит единственно научная «методология» и научная «энерге­тика».

«Материал мира для нее (энергетики Оствальда) безразличен; с ней вполне совмес­тим и старый материализм, и панпсихизм» (XVII)... — т. е. философский идеализм? И Богданов пошел от путаной энергетики не по материалистической, а по идеалистиче­ской дорожке... «Когда энергию представляют, как субстанцию, то это есть не что иное, как старый материализм минус абсолютные атомы, — материализм с поправкой в смысле непрерывности существующего» (там же). Да, от «старого» материализма, т. е. метафизического материализма естественников, Богданов пошел не к диалектическому материализму, которого он в 1906 году так же не понимал, как и в 1899 г., а к идеализ­му и к фидеизму, ибо против «методологического» понятия энергии, против истолко­вания ее как «чистого символа соотношений между фактами опыта», ни один образо­ванный представитель современного фидеизма, ни один имманент, ни один «неокрити-цист» и т. д, возражать не станет. Возьмите П. Каруса, с физиономией которого мы дос­таточно познакомились выше, — и вы увидите, что этот махист критикует Оствальда совершенно по-богдановски: «Материализм и энергетика, — пишет Карус, — принад­лежат безусловно к одной и той же категории» («The Monist», vol. XVII, 1907, № 4, p. 536). «Нас очень мало просвещает материализм, когда он говорит нам, что все есть ма­терия, что тела суть материя, и что мысль есть только функция материи, а энергетика проф. Оствальда ничуть не лучше, раз он говорит нам, что материя есть энергия, и что душа есть только фактор энергии» (533).

Энергетика Оствальда — хороший пример того, как быстро становится модной «но­вая» терминология и как быстро оказывается, что несколько измененный способ выра­жения ничуть не устраняет основных философских вопросов и основных философских направлений. В терминах «энергетики» так же можно выразить

290__________________________ В. И. ЛЕНИН

материализм и идеализм (более или менее последовательно, конечно), как и в терминах «опыта» и т. п. Энергетическая физика есть источник новых идеалистических попыток мыслить движение без материи — по случаю разложения считавшихся дотоле нераз­ложимыми частиц материи и открытия дотоле невиданных форм материального дви­жения.