Свидание в четвёртом измерении

Вы можете принести такую огромную пользу, уступая мне время от времени вашу руку, что меня удивляет ваша боязнь.

Философия, которую я хочу передать вам, должна проникнуть в мир. Возможно, что только очень немногие поймут её глубину в этой жизни, но семя, посеянное сегодня, может принести плод в далёком будущем, как те зёрна пшеницы, которые были погребёнными вместе с мумиями в течение двух или трёх тысяч лет и всё же проросли, когда их поместили в подходящую почву, в наши дни. То же и с философскими идеями.

Кто-то сказал, что глупо работать на философию, вместо того чтобы заставить философию работать на себя, но человек не может дать даже малой крупицы истинной философии, без того чтобы самому не пожать в семеро больше. Чтобы получать, нужно давать. Это — Закон.

Я многое могу рассказать вам о здешней жизни, и это поможет другим, когда для них придёт время великой перемены. Почти каждый приносит сюда воспоминания прошлого, более или менее живые воспоминания о своей земной жизни — по крайней мере, большинство из тех, с кем я уже имел дело.

Я встретил здесь одного человека, который не хотел говорить о Земле и всё толковал о «движении вперёд». Я напомнил ему, что как бы далеко он ни ушёл, он всё же вернётся к месту, откуда пустился в путь.

Вас, вероятно, интересует, нуждаемся ли мы в пище и питье? В определённом смысле, мы, несомненно, питаемся и поглощаем много воды. Вам тоже следовало бы пить побольше воды. Она питает астральное тело. Я не думаю, чтобы тело, лишённое влаги, могло обладать достаточной астральной энергией, чтобы уступить свою руку душе, которая находится на этом плане жизни, как это делаете сейчас вы. В нашем здешнем теле много влаги. Может быть, соприкосновение с так называемым духом потому и вызывает в некоторых горячих людях ощущение холода, и они вздрагивают.

Мне приходится делать усилие, чтобы писать через вас, но это усилие стоит того.

Я появляюсь там, где чувствую ваше присутствие. Я могу вас видеть лучше, чем других. И тогда я делаю обратное: вместо того чтобы входить внутрь, как я это делал прежде, я выхожу наружу с большею силой по направлению к вам. Я овладеваю вами стремительным натиском.

Иногда ваше писание останавливалось посреди начатой фразы. Причиной тому была моя слабая сосредоточенность. Вы заметили, может быть, что когда вы переходите из одного мира в другой, внезапный шум или, может быть, вторгнувшаяся мысль может вернуть вас обратно. То же и здесь.

Теперь об элементе, в котором мы живём. Он, несомненно, существует в пространстве, ибо он облекает всю Землю. И всё, каждая видимая вещь, имеет здесь свой соответствующий дубликат. Когда вы, погружаясь в сон, вступаете в этот мир[6], вы видите вещи, которые существуют или существовали в Материальном Мире. Вы не увидите ничего в этом мире, что не имело бы физического соответствия на Земле. Здесь существуют, несомненно, и воображаемые картины, мыслеобразы; но видеть воображением не значит владеть астральным зрением. То, что вы видите, засыпая, имеет реальное существование, и, меняя быстроту ваших вибраций, вы переходите в этот мир или, вернее, вы возвращаетесь в него, ибо необходимо из него выйти, для того чтобы вновь войти.

Воображение обладает великой силой. Если вы нарисуете картину в своём уме, вибрации вашего тела могут приспособиться к ней или, иначе, настроиться на тот же лад, если только воля работает в том же направлении, как это бывает при мысли о здоровье или болезни.

Можно было бы сделать интересный опыт: когда вы захотите перейти сюда, выберите определённый символ и держите его перед глазами. Я не уверен, но возможно, что это поможет вам изменить ваши вибрации.

Хотелось бы знать, смогли бы вы увидеть меня, если бы, заснув, перешли сюда с мыслью обо мне?

Сегодня я чувствую себя очень сильным, потому что долго был в присутствии того, кто гораздо сильнее меня; и потому сегодня я мог бы помочь вам в подобном опыте лучше, чем в другое время.

Я продолжаю узнавать многое, что хотелось бы передать вам. Например, я мог бы показать вам, как приходить сюда по своей воле, как это делают Учителя.

Сначала я овладевал только вашей рукой, чтобы писать посредством её, а теперь я в состоянии контролировать всю вашу психическую организацию. Мне помог в этом Учитель. Благодаря этому новому приёму вы не будете испытывать такой усталости, да и я тоже.

Теперь я уйду и постараюсь встретиться с вами через некоторое время. Если опыт не удастся, не теряйте уверенности, но попробуйте снова в другой раз.

Письмо 11

Мальчик Лайонел

Вам будет интересно узнать, что здесь, так же как и на Земле, существуют люди, посвятившие себя благу других. Здесь есть даже большая организация душ, которая называется Лигой. Их задача состоит в помощи тем, кто только что перешёл сюда; они помогают им приспособиться к новым условиям. Эта Лига приносит большую пользу. Они работают наподобие Армии Спасения, только на более — не скажу, высоком — интеллектуальном плане. Они помогают и взрослым и детям.

Дети являют здесь интересные особенности. У меня самого не было времени наблюдать за всем этим; но один из работающих в Лиге сказал мне, что детям легче приспособиться к здешней жизни, чем взрослым. Очень старые люди имеют наклонность много дремать, тогда как дети приходят сюда с большим запасом энергии и приносят с собой то же любопытство, которое свойственно им на Земле. Резких перемен не существует. Дети вырастают здесь, как говорят мне, так же незаметно, как и на Земле. Общее правило в том, чтобы сохранить нормальный ритм, но бывают случаи, когда душа возвращается очень скоро. Возможно, что это душа с большим любопытством и сильными желаниями.

Здесь встречаются ужасы даже более страшные, чем на Земле. Следы разложения от порока и невоздержанности здесь гораздо явственнее, чем там. Я видел здесь лица и формы, которые поистине ужасны, лица, которые казались полусгнившими и распадавшимися на части. Но это — безнадежные случаи, и таких работники Лиги предоставляют их печальной судьбе. Я не уверен в будущем этих людей: могут ли они воплотиться в этом цикле, я не знаю.

Но дети здесь так очаровательны! Один подросток часто бывает со мной; он называет меня отцом и искренне радуется нашим встречам. Ему, должно быть, около тринадцати лет, и он уже пробыл здесь какое-то время. Точный срок назвать он мне не смог, но я спрошу его, не вспомнит ли он земной год своего перехода сюда.

Это неверно, что здесь нельзя скрывать свои мысли. Здесь можно сохранять тайны, если знать, как это делать. Это производится внушением или наложением зарока. Хотя здесь все же несравненно легче читать чужие мысли, чем на Земле. Мы сообщаемся друг с другом приблизительно так же, как и вы. Но по мере того, как время идёт, я замечаю, что начинаю разговаривать всё чаще не губами, а посредством сильных проекций мысли. Вначале я открывал рот, когда хотел что-нибудь сказать; теперь я это делаю изредка, в силу привычки. Когда человек только что перешёл сюда, он не поймёт другого, пока тот не заговорит; или, вернее, пока сам он не научится говорить иначе.

Но я начал о мальчике. Он чрезвычайно интересуется некоторыми земными вещами, о которых я ему рассказываю, — особенно аэропланами, которые были ещё не особенно совершенными, когда он перешёл сюда. Ему хочется вернуться и полетать на аэроплане. Я говорю ему, что он может летать и здесь, без аэроплана, но для него это не одно и то же; ему хочется «вложить персты» в самою машину.

Я советую ему не торопиться с возвращением. Интереснее всего, что он может вспоминать свои предыдущие жизни на Земле. Многие здесь не имеют никаких воспоминаний о своих прежних жизнях, они помнят только то, что переживали перед уходом сюда. Вообще, это далеко не то место, где бы все знали обо всём — совсем нет. Большинство душ почти так же слепы, как и на Земле.

В предыдущем воплощении мальчик был изобретателем, и в этот раз, по его словам, он перешёл сюда в результате несчастного случая. Ему бы следовало остаться здесь подольше, чтобы приобрести более сильный ритм для своего возвращения. Но это моя собственная идея. Меня так интересует этот мальчик, что мне хотелось бы удержать его, и это, вероятно, влияет на моё мнение.

Вы видите — человеческое нам вовсе не чуждо.

Вы, кажется, хотите меня спросить о чем-то? Попробуйте сказать громко. Я думаю, что услышу. Да, я чувствую себя гораздо моложе, чем на Земле и гораздо крепче, и гораздо здоровее. В самом начале я чувствовал себя временами, как и во время моей болезни, угнетённым, а временами — свободным от этого чувства; теперь же — совсем другое! Моё тело почти не беспокоит меня.

Я думаю, что старые люди молодеют здесь до тех пор, пока не обретут внешность своих цветущих лет, после чего они пребывают в этом возрасте более или менее длительное время. Вы видите, что я не знаю всего. Я успел собрать уже много забытых сведений, но относительно подробностей здешней жизни мне ещё многому придётся научиться. Ваша любознательность поможет мне изучить условия здешней жизни, чего иначе я бы не сделал ещё долго, а может быть, и никогда. По-видимому, и здесь большинство людей не научается ничему, и здесь на первом плане — желание преуспевать, как и во время земной жизни.

Да, здесь есть школы, где желающие могут обучаться, но Великих Учителей здесь немного. Как правило, здешние профессора высшей мудростью не обладают, совершенно так же, как и на Земле.

Письмо 12

Мир первообразов

Мне нужно сделать добавление к тому, что я говорил, когда старался объяснить вам, что всё, встречающееся здесь, существует и на Земле. С тех пор я узнал, что это не совсем верно. Здесь есть различные слои. Узнал я это совсем недавно. Я и до сих пор думаю, что в слое, ближайшем от Земли, всё или почти всё существует и на Земле в плотной материи. Но если удалиться подальше от Земли (как далеко, я не могу определить земной меркой), можно достигнуть Сферы образцов или — если можно так выразиться — Первообразов вещей, которые ещё только возникнут на Земле. Я видел формы вещей, которые, насколько мне известно, не существовали на вашей планете, например, будущие изобретения. Я видел крылья, которые человек сможет приспособить к своему телу. Я видел также новые формы летательных аппаратов. Я видел модели городов и башен со странными, похожими на крылья, проекциями, употребление которых мне совершенно непонятно. Прогресс механических изобретений, очевидно, только ещё начался. В другой раз я продвинусь дальше в этом Мире Первообразов и посмотрю, нельзя ли проникнуть ещё дальше.

Но имейте в виду: я рассказываю вам совершенно так же, как рассказал бы путешественник о вещах, которые он видит впервые. Иногда мои объяснения могут быть неверны.

Когда я был в области, которую мы будем называть Миром Первообразов, я не встретил там никого, кроме одного случайного путника вроде меня. Я делаю из этого естественное заключение, что только немногие, покидающие Землю, посещают эту область. Я вывожу из всего, что видел, и из общений с душами, перешедшими сюда, что большинство из них не удаляется очень далеко от Земли.

Очень странно, но между тем я видел людей, которые воображают себя в обстановке настоящего ортодоксального рая: они поют в белых одеяниях с венцами на голове и с арфами в руках. Не принадлежащие к ним называют эту область «Небесной Страной».

Мне рассказывали, что существует также и огненный ад, чуть ли не с запахом серы, но до сих пор я не видел его. Когда буду сильнее, я постараюсь добраться до него, и если это не слишком мучительно, я проберусь и дальше, — если мне будет позволено.

В настоящее время я перехожу с места на место и до сих пор основательно не изучил ещё ни одной области.

Мальчика, которого, кстати сказать, зовут Лайонел, вчера днём я взял с собой. Может, следовало бы сказать — вчера ночью, так как ваш день — наша ночь, когда мы находимся на вашей стороне. Вы и твёрдая Земля находитесь в центре нашей большой сферы.

Я взял мальчика с собой на прогулку, как сказали бы вы.

Прежде всего мы отправились в старый квартал Парижа, где я жил в прежней жизни, но Лайонел абсолютно ничего не видел, и когда я ему указывал на некоторые строения, он спросил меня совершенно искренне, не вижу ли я их во сне. Вероятно, у меня развита способность, которой обладают не все жители астральной страны. Так, когда Лайонел нашёл, что Париж — плод моего воображения (сам он жил в Бостоне), тогда я отправился с ним в «Небесную Страну». Её он тотчас же увидел и сказал: «Это, должно быть, то самое место, про которое мне рассказывала бабушка. Но где же Бог?»

Этого я не мог сказать, но тут мы заметили, что все смотрят в одном направлении. Мы тоже стали смотреть вместе с другими и увидели яркий свет, подобный солнечному, только свет был мягче и не так ослепителен, как у материального солнца.

«Вот, — сказал я мальчику, — что видят те, кто видит Бога».

А теперь я должен сказать вам нечто очень странное: пока мы смотрели на этот свет, между ним и нами начала медленно образовываться фигура, которую мы на Земле привыкли называть Христом. Он с нежностью смотрел на людей и протягивал к ним Свои руки. Затем Его образ изменился, и на Его правой руке оказался ягнёнок; а затем — Он стоял, как бы преображённый, на горе; после этого Он заговорил и начал учить их, мы могли слышать Его голос. А затем Он исчез, и видение прекратилось.

Письмо 13

Реальные и нереальные формы

Когда я впервые перешёл сюда, я был так заинтересован всем увиденным, что не расспрашивал, как следует относиться к окружающему; но позднее я начал замечать разницу между предметами, которые на первый взгляд кажутся состоящими из одной и той же субстанции. Так, я начинаю видеть разницу между тем, что, несомненно, существовало на Земле, как, например, форма мужчин, женщин и детей, и между другими вещами, которые, хотя и видимы, и кажутся осязаемыми, но тем не менее должны быть, вероятнее всего, мыслеобразами.

Эта мысль пришла мне, когда я смотрел на драмы, разыгрываемые в «небесной стране», и она недавно снова явилась ко мне с ещё большей силой, когда я проводил исследование в той области, которую назвал «миром первообразов».

Позднее я буду, вероятно, различать и тот, и другой вид с первого взгляда. Например, если я встречу здесь существо или то, что покажется существом, и мне скажут, что это известный герой романа вроде Жана Вальжана Виктора Гюго, я буду иметь основание думать, что это всего лишь мыслеобраз, но настолько жизненный, что он кажется настоящим существом в этом мире разреженной материи. Но до сих пор я ещё не встречал таких героев.

Таким образом, пока я не удостоверюсь, что встреченное существо слышит меня и может отвечать мне или другим, к нему обращающим, я не смогу окончательно решить, что оно действительно существует. Отныне я буду исследовать всех встречающихся мне. Герой романа или иное создание мысли, как бы живы они ни казались, не могут отвечать на вопросы, ибо не имеют души, не имеют реального центра сознания.

Когда я вижу странную форму дерева или животного и могу его осязать, ибо чувства действуют здесь совершенно так же, как и на Земле, я знаю, что она существует в тонкой материи астрального плана.

Я думаю, что все существа, которых я видел здесь, реальны; но если я встречу такое, которое не смогу осязать и которое не сможет отвечать на вопросы, тогда я получу подтверждение своей гипотезы, что частицы материи, из которых составляются мыслеобразы, обладают достаточной степенью сцепления, чтобы казаться реальными.

Несомненно, нет духа без субстанции, и нет субстанции без духа, скрытого или выявленного, но нарисованный человек на далёком расстоянии может казаться самим человеком.

Могут ли здесь существовать сознательные, преднамеренные мыслеобразы? Я думаю, да. Такая форма мысли должна быть очень интенсивна, для того чтобы сохраняться в течение длительного времени.

Письмо 14

Фолиант Парацельса

Недавно я попросил моего Учителя показать мне архивы, где могли бы храниться записи наблюдений живших здесь, если такой архив существует. Он сказал:

— Ты был большим любителем книг на Земле. Пойдём.

Мы вошли в большое здание, подобное библиотеке, и у меня захватило дух от изумления. Меня поразила не архитектура здания, а количество книг и рукописей. Их, должно быть, было множество миллионов.

Я спросил Учителя, все ли книги здесь. Он улыбнулся и сказал:

— Неужели тебе всё ещё мало? Ты можешь выбрать всё, что хочешь.

Я спросил, по какому принципу расположены книги — по предметам или как-то иначе.

— Здесь есть определённый порядок, — ответил он. — Какую ты хочешь?

Я сказал, что хотел бы видеть книги, в которых записаны наблюдения над этой, все ещё малознакомой для меня, страной.

Тогда он взял с полки объёмистый том. Текст был напечатан крупным чёрным шрифтом.

— Кто написал эту книгу? — спросил я.

— Здесь есть подпись.

Я посмотрел в конец книги и увидел подпись, которую употреблял Парацельс.

— Когда он написал это?

— Вскоре после переселения сюда. Это было написано между жизнью Парацельса на Земле и его следующим воплощением.

Книга, которую я раскрыл, представляла собой трактат о духах человеческих, ангельских и элементальных. Она начиналась с определения человеческого духа как духа, имевшего опыт жизни в человеческой форме; а элементальный дух определялся как более или менее развитое самосознание, не имевшее ещё такого опыта.

Затем автор определял ангела как духа высокой ступени, который не имел и, вероятно, в будущем не будет иметь переживаний в материи. Затем он утверждал, что ангельские души разделяются на две резко различающихся группы — небесные и преисподние; первые принадлежат к тем ангелам, которые работали в гармонии с законами Бога, последние — к тем, которые работали против этой гармонии. Автор утверждает, что каждая из этих групп необходима для существования другой, что если бы все были добрые, то вселенная прекратила бы своё существование, что и само добро перестало бы быть добром из-за отсутствия своей противоположности — зла.

Парацельс утверждает, что в архивах царства ангелов есть указание на то, что добрый ангел стал злым, а злой ангел — добрым, но что это были редкие случаи.

Далее он предупреждает те души, которые будут пребывать в той области, где он это писал и в которой сам я нахожусь в настоящее время, чтобы они не вступали в контакт со злыми духами. Он заявляет, что в более тонких формах здешней жизни больше соблазнов, чем в жизни земной, что сам он был неоднократно осаждаем злыми ангелами, убеждавшими его присоединиться к ним, и что их аргументы были иногда чрезвычайно благовидны.

Он продолжает, говоря, что во время своей земной жизни имел частые общения с духами — и добрыми, и злыми; но что пока он был на Земле, он никогда — насколько ему известно — не беседовал с ангелом из породы злых.

Он указывает своему читателю, что есть только один способ определить, принадлежит ли существо здешнего Тонкого Мира к ангелам или же к человеческим или элементальным духам — отличить ангела можно только по большей силе сияния, окружающего его. Он говорит, что и добрые и злые ангелы окружены необычайным сиянием, но что между ними есть разница, заметная при первом же взгляде на их лица: глаза небесных ангелов горят любовью и разумом, тогда как смотреть в глаза ангелов преисподней чрезвычайно тяжело.

Он говорит также, что ангел тьмы может ввести в заблуждение смертного человека, явившись пред ним под видом ангела света, но что такой обман невозможен по отношению к душе, освободившейся от своего физического тела.

Возможно, в другой раз я продолжу эту тему, а теперь я должен отдохнуть.

Письмо 15

Римская тога

Особенно интересной делает для меня эту страну отсутствие условностей. Здесь нет двух людей, одетых одинаково; или нет, это не совсем точно. Очень многие одеваются так необыкновенно, что их наружный вид придаёт здешнему миру большое разнообразие.

Моя собственная одежда похожа на ту, что я носил на Земле, хотя однажды, в виде опыта, остановившись мысленно на одной из моих прежних жизней, я облёкся в платье того времени.

Здесь проще простого приобрести нужную одежду. Я не могу сказать, каким образом я обрёл то, в чем оказался при переходе сюда; но когда я начал обращать на эти вещи внимание, я обнаружил себя одетым так же, как и прежде.

Здесь многие носят костюмы древних эпох. Но я не вывожу из этого, что они были здесь все эти истёкшие века. Возможно, они носят такую одежду потому, что она им нравится.

Как правило, большинство остаётся вблизи тех мест, где они жили на Земле; но я предпочёл с самого начала скитаться. Я быстро передвигаюсь из одной страны в другую. Одну ночь (у вас это — день) я могу провести в Америке, другую — в Париже. Я нередко отдыхал на диване в вашей гостиной, а вы и не знали об этом.

Хотя думаю, что вы, наверно, почувствовали бы моё присутствие, если бы я оставался так же долго около вас в состоянии бодрствования.

Но не подумайте из этого, что нам необходимо опираться во время отдыха на твёрдую материю вашего мира. Вовсе нет. Мы можем отдыхать на тонкой субстанции нашего собственного мира.

Однажды, после моего переселения сюда, я увидел женщину в греческом одеянии и спросил, где она взяла его. Она сказала, что сделала сама. На мой вопрос: как? — она ответила:

— Я просто сделала образец в уме, и он превратился в мою одежду.

— Как вы его скрепляли? Стежками?

— Но совсем не так, как это делается на Земле.

Тогда я пригляделся и заметил, что её одежда состояла из одного куска материи, прихваченного на плечах булавками с разноцветными камнями.

После этого я стал сам пробовать создавать вещи. Тогда-то мне и пришла идея облечься в римскую тогу, но я никак не мог припомнить, какой у неё вид.

Когда вслед за тем я встретил своего Учителя и сказал ему о своём желании, он научил меня, как создавать одежду по своему вкусу: нужно представить себе ясно образец одежды, сделать его для себя видимым, а затем — силой желания облечь тонкой субстанцией ментального мира этот воображаемый образец. После чего возникнет желаемая одежда.

— В таком случае, — сказал я, — субстанция ментального плана отлична от субстанции, составляющей моё тело?

— В конечном счёте, — ответил он, — материя одна и та же в обоих мирах, но в быстроте вибраций и в разреженности большая разница.

Субстанция, из которой сделана наша одежда, кажется очень тонкой, тогда как тела наши представляются довольно плотными. Мы совсем не чувствуем себя прозрачными ангелами, сидящими на влажных облаках. Если бы не быстрота, с которой я переношусь через пространства, я готов иногда думать, что моё тело столь же плотно, как и прежде.

Я нередко могу видеть вас, и для меня вы кажетесь прозрачной. Я думаю, что это снова тот же вопрос о приспособлении к окружающей среде.

Вначале мне было трудно соизмерять количество энергии, необходимой для каждого определённого действия. Так, например, вначале, когда я хотел продвинуться на малое расстояние, скажем, на несколько ярдов, я оказывался за целую милю от намеченного места, до того мало усилий требует здесь передвижение, но в настоящее время я уже приспособился.

Я решил запастись большим количеством энергии для очень деятельной жизни на Земле, когда я снова вернусь туда. Здесь же самая трудная задача для меня — это писать посредством вашей руки; вначале это отнимало все мои силы, но теперь я чувствую все меньше сопротивления с вашей стороны, и мне приходится затрачивать всё меньшее усилие. И все же я не мог бы писать без перерыва, не употребляя в дело вашу жизненную энергию, а этого я не хочу.

Вы, вероятно, заметили, что перестали утомляться после писания, как вначале.

Но я заговорил об отсутствии условностей в нашем мире. Мы приветствуем друг друга, но только когда хотим. Хотя я видел несколько старых женщин, которые боялись говорить с незнакомыми, но вероятно, они были очень недолго здесь и ещё не отвыкли от земных привычек.

Письмо 16