V. экономический строй мануфактуры

Во всех рассмотренных нами промыслах, организо­ванных по типу мануфактуры, громадная масса рабочих несамостоятельны, подчинены капиталу, получают только заработную плату, не владея ни сырым мате­риалом, ни готовым продуктом. В сущности, громадное большинство рабочих в этих “промыслах” — наемные рабочие, хотя это отношение никогда не достигает в мануфактуре той законченности и чистоты, которая свойственна фабрике. В мануфактуре с промышленным капиталом сплетается самыми разнообразными спосо­бами торговый, и зависимость работника от капиталиста приобретает массу форм и оттенков, начиная от работы по найму в чужой мастерской, продолжая домашней работой на “хозяина”, кончая зависимостью по за­купке сырья или сбыту продукта. Рядом с массой зависимых рабочих продолжает всегда держаться при мануфактуре более или менее значительное число quasi-самостоятельных производителей. Но вся эта пестрота форм зависимости только прикрывает ту основную черту мануфактуры, что здесь уже раскол между представителями труда и капитала проявляется во всей силе. Ко времени освобождения крестьян этот раскол в крупнейших центрах нашей мануфактуры был уже закреплен преемственностью нескольких по­колений. Во всех вышерассмотренных “промыслах” мы видим массу населения, не имеющую никаких средств к жизни, кроме работы в зависимости от лиц имущего класса, а с другой стороны — небольшое меньшинство зажиточных промышленников, держащих в своих руках (в той или иной форме) почти все производство района. Этот основной факт и сообщает нашей мануфактуре резко выраженный капиталистический характер, в от­личие от предыдущей стадии. Зависимость от капитала и работа по найму были и там, но ни в какую прочную форму еще не отливались, массы промышленников, массы населения еще не охватывали, не вызывали раскола между различными группами участвующих в производстве лиц. И производство само сохраняет еще в предыдущей стадии мелкие размеры — раз­ница между хозяином и рабочим сравнительно мала, — крупных капиталистов (стоящих всегда во главе мануфактуры) почти нет, — нет и детальных ра­бочих, прикованных к одной операции и тем самым прикованных и к капиталу, объединяющему эти де­тальные операции в один производительный меха­низм.

Вот свидетельство одного старого писателя, рельефно подтверждающее эту характеристику данных, приве­денных нами выше: “В селе Кимрах, как и в других так называемых богатых русских селах, напр., в Пав­лове, половина населения — нищие, питающиеся одною милостыней... Если работник заболел и еще притом одинокий, то рискует на следующую неделю остаться без куска хлеба”[465].

Таким образом, уже в 60-х годах вполне обнаружи­лась основная черта в экономике нашей мануфактуры: противоположность между “богатством” целого ряда < знаменитых” “сел” и полной пролетаризацией громад­ного большинства “кустарей”. В связи с этой чертой стоит то обстоятельство, что наиболее типичные работ­ники мануфактуры (именно совсем или почти порвавшие с землей мастеровые) тяготеют уже к последующей, а не к предыдущей стадии капитализма, стоят ближе к работнику в крупной машинной индустрии, чем к крестьянину. Вышеприведенные данные о культурном уровне кустарей рельефно свидетельствуют об этом. Но на всю массу рабочего персонала мануфактуры нельзя распространить такого отзыва. Сохранение массы мелких заведений и мелких хозяйчиков, сохра­нение связи с землей и чрезвычайно широкое развитие работы на дому, — все это ведет к тому, что весьма многие “кустари” в мануфактуре тяготеют еще к кре­стьянству, к превращению в мелкого хозяйчика, к прошлому, а не к будущему[466], обольщают еще себя вся­ческими иллюзиями о возможности (посредством край­него напряжения работы, посредством бережливости и изворотливости) превратиться в самостоятельного хозяина[467]. Вот замечательно справедливая оценка этих мелкобуржуазных иллюзий, данная исследователем “кустарных промыслов” Владимирской губернии:

“Окончательная победа крупной промышленности над мел­кой, объединение работников, рассыпанных по многочисленным светелкам, в стенах одной шелковой фабрики, составляет лишь вопрос времени, и чем скорее наступит эта победа, тем лучше для ткачей.

Современная организация шелковой промышленности харак­теризуется неустойчивостью и неопределенностью экономиче­ских категорий, борьбою крупного производства с мелким и с земледелием. Эта борьба завлекает хозяйчика и ткача в волны ажитации, не давая им ничего, но отрывая от земледелия, втя­гивая в долги и обрушиваясь на них всею тяжестью во время застоя. Концентрация производства не понизит заработной платы ткача, но она сделает излишними переманивание и спаи­вание рабочих, привлечение их задатками, не соответствующими их годовому доходу. С ослаблением взаимной конкуренции, фабриканты потеряют интерес тратить значительные суммы, чтобы опутать ткача долгами. Притом крупное производство настолько ясно противополагает интересы фабриканта и работ­ников, богатство одного и нищету друшх, что у ткача не может возникнуть стремления самому сделаться фабрикантом. Мелков производство дает ткачу не больше, чем крупное, но оно не имеет такого устойчивого характера, как последнее, и потому гораздо глубже развращает рабочего. Для ткача-кустарника рисуются какие-то фальшивые перспективы, он ждет того момента, кото­рый позволит ему заправить собственный стан. Для достижения этого идеала он напрягает все усилия, входит в долги, ворует, лжет, в своих сотоварищах видит уже не друзей по несчастью, а врагов, конкурентов на тот же жалкий стан, который рисуется ему в отдаленном будущем. Хозяйчик не понимает своего эко­номического убожества, заискивает перед скупщиками и фабри­кантами, скрывает от товарищей места и условия закупки сырья и сбыта фабриката. Воображая себя самостоятельным хозяй­чиком, он становится добровольным и жалким орудием, игруш­кой в руках крупных торговцев. Не ^спев выбиться из грязи, заправив 3—4 стана, он уже говорит о тяжелом положении хозяина, о лености и пьянстве ткачей, о необходимости обеспе­чить фабриканта от потери долгов. Хозяйчик — это ходячий принцип промышленного холопства, как в доброе старое время дворецкий и ключник были живым олицетворением крепостного холопства. Когда орудия производства не отделены вполне от производителя и последнему представляется возможность сделаться самостоятельным хозяином, когда экономическую пропасть между скупщиком и ткачом соединяют фабриканты, хо­зяйчики и заглоды, управляя и эксплуатируя низшие экономи-. ческие категории и подвергаясь эксплуатации верхних; тогда общественное сознание работников затемняется, а их вообра­жение развращается фикциями. Возникает конкуренция там, где должна быть солидарность, а интересы враждебных по суще­ству экономических групп объединяются. Не ограничиваясь одной экономической эксплуатацией, современная организация шелкового производства находит своих агентов среди эксплуа­тируемых и на них возлагает труд затемнять сознание и раз­вращать сердца работников” (“Пром. Влад. губ.”, вып. III, стр. 124—126).