Небольшое отступление про церковь... 2 страница
Суровый бой ведёт ледовая дружина,
Мы верим в мужество отчаянных парней...
В общем –
Наши ребята
Уже пятикратно
Уходят вперёд!
А летом... Где мои первые карусели? – В парке "Победы". И почему по правилам в кавычках? – Нет, вот как надо – Парк Победы. Безоговорочной Победы над фашистами. Без кавычек. Здесь прах погибших, здесь аллея героев, здесь позже поставят памятник маршалу Победы Жукову, а когда-нибудь, наверно, и храм...
А сколько всего интересного было! "Колесо", конечно, вышка для прыжков с парашютом... Ах, парашют...
Лишь недавно учились мы в классе десятом
И часы проверяли по школьным звонкам.
А теперь привыкайте, ребята, к десантным,
Продуваемым всеми ветрами войскам...
Ещё - вечные, казалось, шахматисты на скамейках... Второй такой шахматный клуб был, пожалуй, только в Михайловском парке у павильончика Росси. Да...
А ведь, я здесь родился, вот какая штука! Чуть не забыл об этом сказать. Собственно, на Алтайскую меня принесли через несколько дней... А в роддоме (что, кажется, и сейчас стоит в Парке Победы) меня подменили. Принесли на кормёжку другой тёте – На, соси! - Она и не заметила. А маме моей – другого... Она давай возмущаться: "Это не мой!" Ей говорят: "Спокойно, гражданочка! Все так говорят: "Не мой!" Вот, номерочек на ноге – ваш, ваш... Берите, пока дают! Или вы что – отказаться хотите?!" Но мама на номерочек не согласная была. – Подавайте моего, говорит! Ну, принесли в конце-концов и меня... А может – и не меня. Я теперь уже и сам не понимаю! Так, что я – ни я и лошадь не моя! И вся жись вот так вот – наоборот.
Вот собственно, пришли к истокам. Дальше по Ленсовета двигаться некуда. Остальное, я написал в "Моей родословной".
Теперь пора пройтись по Алтайской...
На Гагарина.
- Дальше Гагарина не ходить! – так напутствовали нас мамы в детстве. Фраза, звучащая двояко – куда уж дальше – он всю землю облетел! Ну а мы, конечно, на Гагарина, то есть – за Гагарина. Это как у дзержинцев: "Кораблик всегда смотрит в город!" На самом Гагарина, посреди новенького сквера, стояло мрачное здание постройки тридцатых годов – дача адмирала Трибуца – бывшего командующего флотом. Выстроено оно было в форме рубки линкора, и кто не понимал сего, тот дивился необычайности архитектуры. При нас там устроили коммуналки, а в семидесятые – его снесли...
Между Гагарина и Космонавтов простирался огромный квадрат незастроенного первобытного пространства – где лес, где кустарник, где болото. Нас, мальчишек, тянуло туда необычайно. Ещё бы! Почему-то посреди сталинского города солнца – коммунистического нашего Будущего - огромное, не тронутое, таинственное... Фильм про Сталкера тогда ещё не был снят, но своя зона у нас имелась (позже, когда фильм выйдет – а я, кажется, учился уже в институте, - сокурсники присвоят мне прозвище "Сталкер"...) Хотя основное моё прозвище - "Грунт" так и останется с первого класса до конца. Может, от того и тянуло всё время к земле. Кажется, предки мои был Землянские, но польские паны переписали их на латинский манер...
Всё в "Сталкере" было узнаваемо... Здесь за Гагарина тянулись болота, - пожалуй, уже и не «Сталкер», а "Собака Баскервилей", - за ними холмы – вернее, где холмы, а где и противотанковые валы сорок первого года. Ров превращался в болото, вал – в гору. Доты, вот где интересно было! Часть из них, взрывали в шестидесятые годы – это я помню. Какую-то грандиозную стройку там затеяли и бросили... и мы плавали на плотах по котлованам среди торчащих из воды свай. Однажды чуть меня там не утопила команда наших недругов, когда я отправился на плоты один...
Вот этот замечательный район под названием "Кикерекексинен" (лягушачье болото) и достался нам в наследие от древних ижорцев, живших здесь во времена Великого Новгорода. Предание рассказывает, что когда Петр вернул Российской державе эти земли, то попросил составить список малых народов, их населявших. Ему и составили: "Чудь, вепсы, ижора... и прочая шушера". Последнее стало нарицательным выражением – Петр просто не понял. В действительности Шушера – это одно из древних племён, населявших нашу местность. И по сей день недалече отсюда стоит посёлок Шушары. Ну, в фино-угорской этнографии я не силён и не скажу, родственники они ижорцам или сами по себе. Бог с ними. А слово "Кикерекексинен" осталось. Были и иные поселения: Ауто (теперь Автово), Купсино (Купчино). Были и русские сёла и городки. На стрелке Охты новгородцы выстроили свой городок Усть-Нева. В 1300-м году его взяли шведы и нарекли Ландскроной... Через год Андрей Александрович (сын Невского) взял его штурмом. Иван Грозный («Кемска волость, Кемска волость...») – потерял эти земли, проиграв Ливонскую войну... (Шведы нарекли город Ниеном) Петр – вернул... У Питера многовековая предыстория. А уж сколько веков Кикерекесинену? – Бог весть. Ну, Мамонтовская улица, опять же...
Я в детстве часто летал во сне, и почти всегда на Гагарина, и дальше – над этим болотом... То, что посреди города дано было детскому глазу – сельский, по сути, из глубинки, - пейзаж, в этом был Промысел Божий.
Самый необычайный облик придавала пустырю подстанция. Она запечатлена на картине замечательного питерского художника Ярослава Игоревича Крестовского. Какие-то невероятные вышки – просто из "Войны миров" Уэллса. Кстати, у Крестовского запечатлена и Чесменская церковь, и то место в Купчино, где стояла наша школа, в которой позже я учился с Федей. Где-то ходили мы с Ярославом Игоревичем по одним дорожкам... Долго числился он в непризнанных... В начале восьмидесятых случилась его триумфальная выставка в ЛОСХе. Художник ослеп и не мог работать – на выставку его привела за руку жена. Второй раз была у меня возможность пообщаться с ним в конце девяностых... Настроение – хуже некуда: картины все распроданы за рубеж – хлеба насущного ради... Хотя место им – в Русском музее...
А с Федькой мы дружили с детского сада. Федя, Федюня, - в основном в его компании и совершались все наши путешествия. Мы росли и нам требовались новые "зоны" для проникновения. И мы находили их везде по городу, а потом и за городом... Некоторые подсказывал нам папа – то же замаскировавшийся "сталкер": "Туда не ходи, сюда нельзя...", "Утонешь – домой лучше не приходи!" А сам нас этим и заразил...
Мы идём в музей.
Как Питером не гордиться... С детства мы знали о том, что сто один остров и сто мостов – больше чем в Венеции. А о том, что в нашем городе больше всего музеев – это уж с первого класса... Конечно, самый большой музей мира – Эрмитаж. Но в детском возрасте – это не главный музей. От обилия полотен и залов устаёшь, ноги еле волочатся. Ты ещё мал, чтоб понимать наравне со взрослыми, но достаточно велик, что бы не проситься на шею или на руки – уже не возьмут. Египетская мумия – это страшно. Афродита – не понятно. Леонардо да Винчи... ну, что Леонардо да Винчи... Разве что рыцарский зал! Так зачем же мы петляем с папой по анфиладам? Надо прямо в рыцарский зал и обратно! Ну, его, Эрмитаж, - в Русском интересней! Там народный отдел по крайней мере есть: Чудо-юдо-рыба-кит из "Конька-горбунка" – это нам понятно. И самое удивительное – живопись, взрослая живопись, - тоже понятна. Своя родная, русская. Да и папа хорошо объясняет. Вот шишкинские мишки... или вот поленовские "Христос и грешница" – тут, куда не встанешь, осёл всё время смотрит на тебя! Это я проверял всякий раз... В щелочку занавески за окном, во дворике – монумент Александру Третьему спрятан. Так... запомним. К юношеским годам я знал весь Русский наизусть. Жаль, потом началась эпидемия передвижек и замен экспозиций... И теперь уж я не помню, где что висит. Один из любимых – это и соседний музей – музей этнографии. И тут мне жалко, что... Не надо, наверное, менять экспозиций, постройте новые залы, филиалы – и откройте новые! Как не надо переименовывать улиц! Тем более - дважды!
Зачем площадь Пушкина переименовали обратно в Биржевую! Кто спросил питерцев? Готовятся выгнать Военно-морской музей, биржу нам обещают опять... Собираются дедушку Русского флота – петровский ботик куда-то перевести и на месте "дедушки" торговать акциями "юкос"! – На баржу всех их надо, на баржу! Как в "Незнайке на Луне", а Военно-морской не трогайте, ироды! Прогорят ваши акции всё равно, - вот увидите.
В музеи мы ходили по множеству раз и изучали всё досконально. Потом вырастаешь и со временем водишь поочерёдно своих детей... Музей это уже часть тебя, а тут какой-нибудь временщик начинает его переделывать и курочить или вовсе закрывать! По какому праву! Вообще, братцы, это мой город, я вам доложу. Мои музеи, мой Невский, Московский, моё Купчино, улицы мои, храмы, кинотеатры, бани, наконец... И когда не спрося меня, начинают ломать...
Ну, ладно, разберёмся.
Соседнее здание с Морским – ещё один из любимейших – Зоологический музей! Дальше по стрелке – Кунст-камера. Кунст-Камеру я не любил. Во-первых, страшные такие стоят при входе, не православные, прямо скажем, образины... Ну да.... интересного много, - вообще – первый музей в России, Петром ещё основанный. Готторпский глобус там, телескоп Ломоносова... Но вот младенцы заспиртованные – это я не понимаю. Ну, у Петра там плохо с головой было! Но теперь-то – надо бы их похоронить. Ведь это люди, за каждой колбочкой – трагедия. Никакого интереса для медицины давно уж они не представляют... а дух трагедии витает в залах! Похоронить с Богом и лучше про Ломоносова побольше – это же его рабочее место было.
Гуляли мы и по "стрелке". Во время наводнений интереснейшее (а для нас-то мальчишек!) там бывает зрелище: гранитные шары на парапете (ну, они метра полтора в диаметре) – плывут по воде. Как-то смотрим, у одного из шаров собралась молодёжь, и пытаются на шар забраться... Конечно, никому не удаётся! Папанька долго ходил вокруг, приглядывался, потом разбежался по парапету и запрыгнул на шар, как на "коня"...
А самый любимый – это был Артиллерийский музей. Часто для нас с папой воскресная поездка начиналась со станции метро "Горьковская". Выходишь и здесь прямо под одной крышей – "Мороженное". Я обязательно скатывался по гранитному парапету станции – прямо к мороженному.
Вот штука, через сорок лет пришел с детьми и попробовал скатиться... не катится... Что ж, выходит, полировка гранита стала уже не та? Дальше шли мы мимо памятника "Стерегущему", мимо грота (здесь и посейчас зимой раздолье катающимся!) к деревянному мосту. Набережной ещё по Кронверскому каналу не было... На песчаном откосе стояли рыбацкие лодки и рядом лодочная станция. Мы иногда приходили сюда ловить нашу фирменную питерскую корюшку. О, жареная в сухарях корюшка! Кто не ел – помочь не могу – не объяснишь... Иногда – брали лодку и катались по Неве. Станцию потом закрыли – опасное это дело – на лодочке по Неве! Правильно закрыли. Но жаль – конечно... Но в тот день ни за корюшкой, ни на Неву и даже не в Петропавловку, а – в Артиллерийский. Странный замок Павла Первого и в нем же начатая им коллекция оружия – самая большая в мире, насколько известно. Пожалуй, в Артиллерийском я... - без хвастовства, - провел бы экскурсию и с закрытыми глазами... Вот двор. Сейчас тут заборчики наставили, а жаль. Раньше, как ритуал, прежде чем идти в залы, мы, конечно должны были облазить все орудия, самоходки, машины. У некоторых пушек ручки крутятся и механизмы работают. Но история...
Я расскажу вам только про один экспонат. Пушка "Единорог", отлитая знаменитым Чоховым при Иване Грозном. Чохов знаменит для многих только тем, что отлил московскую Царь-пушку. Но та пушка, изначально была для вида – из неё никогда не стреляли. Это ведь как сейчас – ядерный щит: приходите, мол, интуристы, посмотрите и подумайте... Царь-пушка для тогдашних интуристов имела такое же значение... Но Чохов отливал и боевые пушки. Одна из них – тоже гигантская по своим временам, - под названием "Единорог" стоит слева от входа в музей. Пушка эта сражалась не одно столетие и притом в трех армиях мира... Грозный, проиграв Ливонскую войну, вынужден был оставить её полякам... у тех отобрали шведы. Уже при Петре русский купец увидел её на площади в Стокгольме, прочитал: "Мастер Чохов..." и решил купить. Шведы подумали, подумали... и продали, распилив, всё ещё грозное орудие, на три части. Здесь у нас на Литейном дворе русские мастера сварили ствол, да так, что и швов не видно...
Вообще об Артиллерийском можно было бы говорить и говорить, но я, собственно, хотел рассказать про зону.
Большая часть экспонатов тогда находилась не во дворе на обозрение посетителям, не в залах, а между самим замком и наружным валом Кронверка. Там, конечно, был забор и милиция с собаками. Но ход через забор показал нам папа (Вот ведь, разбойник, и даже заснял один из походов на любительскую камеру!). Это стал для нас как бы второй музей – и гораздо более интересный. После мы стали осваивать его с Федюней и даже разработали план, как утащить самую маленькую пушечку. Очень уж она нам понравилась... И утащили бы, несмотря на охрану, но в последний момент – совестно стало.
А сейчас она стоит в зале, в экспозиции. Её, оказывается, Алексей Михайлович подарил когда-то Петруше. Это дедушка (то есть бабушка) русской артиллерии, если хотите.... А мы с Федюней хотели её украсть... Действительно стыдно!
Второе место для наших путешествий – разумеется, Петропавловка. Изучив её многочисленные музеи, мы принялись проникать в недоступные для нормальных граждан места. Первой задачей из тех, что мы себе поставили, было обойти Петропавловку по крышам вокруг. Это сейчас, не без наших стараний, быть может, можно приобрести билет и пройтись по одному из бастионов. А тогда выхода на верх не было. Надо было лезть через колючку и сигнализацию... – а там по пути военные предприятия. Да ещё орудия, из которых вот уже триста лет палят в полдень. План наш почти удался... но, в конце концов, нас поймали и отпустили потом лишь благодаря малости возраста.
Совершенно замечательные путешествия были предприняты по крышам Невского и прилегающим домам. Со временем путешествия расширялись, опыт накапливался, - мы уже не попадались. Мы забирались на различные заводы. Мало того, что предприятия эти большей частью древние – что и интересно, - но они все ещё и военные объекты, которые охраняются. Не охранялось, пожалуй, только кладбище кораблей на Турухтанных островах. (Видно, что оно уж настолько было недоступно и отдалённо, что никто и не предполагал посетителей!) Вот это было интереснейшее место! Нечто подобное было в авиагородке: там за забором было авиационное кладбище. Конечно, пробраться и посидеть пусть в разбитом, но настоящем вертолёте, - это здорово! Но всё же, корабельное кладбище – это сильнее...
Конечно, это было всё мальчишество... Родители наши ни о чем не догадывались... Просто мальчишки – в большом городе... И как потом я понял, многие из наших путешествий были не безопасны... Но всё это как-то помогло полюбить Родину ещё больше, прикоснуться к её истории, подивится её экономической и военной мощи. Мне потом пришлось – и это не случайно, наверно, - поработать инженером на этих заводах. На Ждановском, Кировском, Адмиралтеском, Электросиле... Туда, можно было бы водить экскурсии и это, поверьте, не менее интересно, чем Эрмитаж. Пришлось поработать (и не один год!) на настоящих зонах – не в качестве ЗК, а в качестве инженера – оборонка же...
Ну, что ещё у мальчишек было? Места сражений - поиски оружия. Мне повезло – у меня был "Дегтярёв", правда, без диска. Диска я найти не мог... После очистки от ржавчины и смазки он оказался вполне боеспособным (просто кидать патроны в костёр – это ж не интересно...). Стрелять приходилось одиночными. Но где спрячешь пулемёт в квартире на тридцати двух квадратных метрах? Папа посоветовал сдать пулемёт в школьный музей и мы – прощай оружие! – отнесли его в школу, где имелся музей блокады. Это вторая моя (двести пятая для города) школа. Замечателен музей был тем, что назывался он: "Девятьсот героических лет". Надо было – "...дней", но кто уж там сделал описку... Мы все – школьники – видели, да помалкивали, ибо неслабое название получалось... А начальство, видимо, не замечало. Не знаю – сохранилось ли оно (название) до сего дня и стоит ли мой "дегтярь" за стеклом на витрине, но в 1978 году, - когда я прощался со школой, - ещё стоял...
...пускай потом ничто не повториться,
Для нас всегда открыта в школе дверь...
Нет, знаете, ни разу не заходил – не просто это на самом-то деле... на пепелище...
Но надо ещё рассказать немного и о легальных наших походах семьёй, я ведь только начал, да сбили меня эти "зоны"... Не обращайте внимания...
Воскресная зимняя электричка в Павловск (или в Пушкин). У каждого второго пассажира лыжи в руках. "Мороз и солнце – день чудесный..." А вот и альма матер автора этих строк... Я не знаю, кто больше раз пробегал по екатерининским аллеям, "где лежала его треуголка и растрёпанный том Парни" – мы или сам Александр Сергеевич. А потому и город Пушкин, и Павловск для нас такая же Родина, как и для самого Пушкина: "Все те же мы – нам целый мир – чужбина. Отечество нам – Царское село!"
Вряд ли только носился он по этим склонам на лыжах...
Мы были свидетелями восстановления из праха порушенных дворцов и парков, порушенных самым образованным воинством в Европе... У каждого танкиста – под сидением Гетте, у каждого бомбометателя "люфтваффе" – за пазухой Гейне. И руины... оставшиеся после них. Здесь в Пушкине, в оккупации умер замечательный фантаст Александр Беляев. Он был брошен один, больной и умер от голода... А сколько таких! Здесь сгорел уникальный архив великого русского этнографа Георгия Семёновича Виноградова... А сколько ещё сгорело! Пушкинский лицей был разбомблён и что же... Рукописи всё-таки не горят, это верно... горят люди их написавшие... Поменял бы Александр Сергеевич своё мнение о Европе, увидев всё это? "Клянусь честью, что ни за что на свете..." Да-да, Александр Сергеевич, и мы клянёмся. Клянёмся перед лицом своих товарищей... и перед вашим тоже...
Конечно, лазали мы в Фёдоровский городок - здесь когда-то Есенин служил санитаром и читал однажды стихи царской семье... Ведь прозревал, видел судьбу их:
...всё ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладёт печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.
Что мы знали тогда об этом - мы забирались на купол разбитого Фёдоровского собора, рискуя сорваться... Сейчас он, слава Богу, восстановлен... Ну, конечно, ещё были Ораниенбаум, Гатчина, Орешек...
Особый путь и особые воспоминания – Петергоф. В ту пору одно за другим стали появляться чудеса техники. Ещё в Ярославль к родственникам в 1969 году мы ездили на дымящем паровозе (что может для мальчишки и интересней), и в тот же год летали на самолёте к морю. Весь народ кинулся летать: и дёшево и здорово – ибо всё внове... и я, и папа, - все мы летели впервые. Вот и в Петергоф мы не поехали на электричке, а почти полетели: сто километров в час – на судне на подводных крыльях. И хотя шумно очень и страшно, но здорово – так-то вот мчаться по Финскому заливу из XX века в XVIII – й...
А потом эти фонтаны, где мы свято верили, - как кажется, верят и нынешние ребятишки, - вот наступишь на камешек – и тебя обольёт. Камушки эти искали при любой погоде, и сухим не выходил никто...
Но ещё удивительнее другая картинка из детства – опять-таки проникновение в ... Поздняя осень, солнечно, чуть морозно и мы с папой вдвоём бродим по аллеям и фонтанам. Петергоф закрыт. Фонтаны молчат, бассейны пусты, только летит и летит золотая листва... Кроме нас во всём парке – никого... Я залезаю на дракона на шахматном каскаде – сфотографироваться...
Я повторюсь, как и в Пушкине, Павловске да и везде... вся радость детства, все счастье открытий были связаны и с исторической памятью, которая всегда – через трагедию... Вот один из рассказов экскурсовода... "Когда фашисты ворвались в Петродворец, то стали пытать хранителя – дабы выкопать старинные трубы фонтанов. Трубы были заложены ещё Петром – свинцовые трубы. Свинец был нужен на пули... Но, наш русский Сцевола, претерпев все муки до конца, смолчал и плана трубопровода не выдал".
Сейчас, по сравнению с шестидесятыми... Многое сделано, многое изменилось... Так и не нашли, но восстановили всё-таки "янтарную комнату"... Вы теперь можете видеть пригороды Питера почти такими, какими они и были задуманы... Но всё ведь может повториться, если мы забудем о прошлом. Вот ведь какая штука.
Когда я был маленьким – любил рассматривать всемирную карту: Америка представлялась мне страшным драконом с Гренландской льдистой головой, хищно нависшей над Европой… Она протягивала свои лапы виде Лабрадора и Аляски… - Э-э-э, - думал я, - лапы коротки! – Но теперь, когда я гляжу на мировую карту, мне кажется, что лапы несколько подросли… а Россия как-то маленько попятилась на восток…
Проезжая лет пять назад мимо одного из памятников Зелёного кольца блокады, с горечью заметил, что бронзовые буквы оторваны от гранита... Украдены... Цветмет, понимаете... А мы ходили когда-то пионерами, возлагали цветы у этих дотов, обелисков, братских могил... И вот совсем недавно еду – уже заранее сердце сжимается, - восстановили надписи или нет? Вот поворот и... где оно? Притормозил, развернулся... проехал снова... Ни обелиска – вообще ничего. Большое полотно рекламы... бензоколонка и... ничего!
Значит, повторится... К сожалению – повторится...
Площадь Победы.
В наших прогулках по Кикерекексинену осталось пройти от нашего дома в южном направлении. Это самое молодое направление. Если Московская площадь, начатая в 1936, году завершилась к столетию Ильича в 1970-м постановкой памятника, то так называемая Средняя рогатка (налево – в Москву, а прямоезжая дорожка – в Киев) долго оставалась местом окраинным... вот к тридцатилетию победы работа закипела. По сторонам Московского проспекта поднялись высотные здания... Разумеется, от котлована до последнего двадцать второго этажа все они были нами облазаны, а в центре новой площади, названной площадью Победы, воздвигся музей-памятник, автором которого опять же был М. К. Аникушин...
Это была третья архитектурная доминанта моего детства: Чесменский собор с храмом, Дом советов и – Площадь победы. Впрочем, площадь эта была промыслена ещё во времена египетских пирамид, ибо...
Питер – это третий Третий Рим. Здесь, стоя на Средней Рогатке, в центре гигантского блокадного аникушинского кольца, ощущаешь планетарную соотнесённось Питера. Во-первых – на районном – архитектурном масштабе: Идеальная, неудержимая першпектива главного когда-то имперского Московского тракта, завершающаяся на севере шпилем Петропавловки, расходящиеся на юг и юго-восток Московское и Киевское шоссе. Но есть и планетарный масштаб – знаменитый Пулковский меридиан. Знал ли Петр, что располагает главную ось новой столицы по Пулковскому меридиану? Уходя прямо на юг, взбирается он на величайшую нашу питерскую гору – Пулковскую, проходит через знаменитую Пулковскую обсерваторию... Здесь с 41-го по 43-й шли страшные бои за обладание высотой. Когда смотришь на Москву с Воробьевых гор, припоминая вид с Пулковской на Питер, Москва, да простят мне москвичи, кажется такой маленькой, сказочно-пряничной... Здесь – масштабы иные... Но оборотимся снова на юг, - куда же уходит пулковский меридиан? А он, далеко минуя Москву, приводит нас в Киев – мать городов русских... Первый наш Третий Рим. Ибо "Третий Рим" – это понятие мистическое и метафизическое. Как переходящее красное знамя... сначала Третьим Римом (хоть это и не было озвучено ещё) был Киев, потом – Москва, потом, - с 1709 года по год 1918-й – Питер...
Но закончим про меридиан. Уходя дальше на юг, он проходит возле второго Рима – Константинополя, пересекает море и древнюю Александрию, идёт параллельно Нилу, досягает до знаменитых пирамид... ну и дальше, через Африку к южному полюсу... Не отсюда ли в Питере нечто египетское: "Египетские ворота", сфинксы, мумия, наконец...
Про Первый Рим не говорю. Вот хотя бы знаменитый Воронихинский "Казанский". Тут при всей оригинальности формы – сплошные цитаты из Римской архитектуры... Ну и так далее.
Часто Питер противопоставляют Риму (и всем трем): Рим первый, Константинополь, Москва (и наш протопервый Третий – Киев) стоят на семи холмах... И имеют свою сакральную архитектуру... А Питер, якобы, город плоскостной, геометрический... невозвышенный...
Однако... Тут дело в правильно выбранной системе отсчёта. Пётр мыслил взгляд на Питер не с мостовой, не с улицы, не из окна машины, а с Невы. Город изначально замышлялся как город водный и с центральной его "площади" – Большой Невы, мы видим громады остовов-холмов и их тоже – семь... Впечатление усилится, если мы мысленно удалим воду, и встанем на дно широкой (в километр) и глубокой (до тридцати метров) Невской долины. Перед нами будет Заячий остров-холм с твердыней Петропавловки, за ним "холм" Петроградки. За нами, напротив - цитадель Зимнего на "холме" левого берега, разделённого Фонтанкой на две половины. Слева – громада Васильевского, справа – Выборгской стороны. Далее, за излучиной, Охта обозначит седьмой большой холм... а всего, если считать по островам – только больших, - их будет тридцать... Взгляните отсюда на историю и архитектуру Питера: на кафедральный Исаакий, идущий под конвоем двух императоров, на противопоставление и союз Дворца и Тюрьмы, причем, Тюрьмы, ставшей усыпальницей-казематом для всех императоров (и только один, последний – так и остался свободным... ибо не захотел лечь в заточении. Да вот, говорят ещё, что и гроб Александра I тоже пуст. Тоже – сбежал. Ушел в старцы...)... И несть числа питерским парадоксам...
Так что истинный взгляд на Питер-Третий Рим – с воды или даже из-под воды. Вот такая подводная топография...
Что, собственно, Пушкин и провидел:
...Евгений вздрогнул... Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились...
............................................ и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался....
А вообще, у Питера есть и доримская история ещё. Ведь весь он (вернее то место, где ныне он) ещё восемь, девять столетий назад был (было) дном Литоринового моря. Вот Пулковские горы – южный берег, а Поклонная гора – северный... Там, в районе нынешнего Парголово, на тогдашнем морском берегу, на острове Рус (Карельский перешеек был тогда островом) обитали, по всей видимости, легендарные русы. Которых где только не искали: от Швеции до Антарктиды (или даже – Атлантиды): и не нашли. А они жили здесь – на окраине Питера... Я последние годы и сам тут живу (на Поклонной горе) – вот отсюда «есть пошла Русская земля...».
Потом воды схлынули – обнажая пространство для будущего Третьего Рима...
Но Питер имеет особенную судьбу среди сородичей-Римов. Он единственный средь них носит имя святого, он единственный, нан единственный средь них имеет имя святого, он единственный.ераторов (и только один, последний - так , на противопоставление и чью землю никогда не ступала нога неприятеля. Город легенд... город, чей местный говор принят в нашей культуре, как общенациональный литературный русский язык. Его и доныне зовут культурной столицей России. Что очевидно.
Здесь, на площади Победы, постигается многое и видно отсюда, несмотря на "плоский" характер Питера далеко… Видно и какую цену заплатили мы за сбереженный город и сбереженное слово:
...Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
Но мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово...
Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки.
Но, быть может, я и так уж слишком много рассказал об архитектуре своего детства?..
Архитектуру называют застывшей музыкой... Это справедливо. Теперь же обратимся к самой музыке, то есть к песне и поэзии.
Песни нашего детства.
Бабушка моя (по маме) Анна Семёновна Груздева была из Ярославской губернии (Петровский р-н, деревня Новолесное), но лишь в зрелом возрасте я обнаружил её песенное наследие, а осознал и вовсе поздно – когда её уже не стало. В своей деревне была она песельницей (по местному – "словутницей") и ни одна свадьба без неё не игралась. Но в городе люди деревенские, по настоящему одарённые, ведут себя скромно. При мне уже она в застольях не пела, уступая место более молодому поколению. А заметил я бабушкины способности (разумеется, я бабушку и без песен любил!), когда она нянчила племянника – о-о, сколь разнообразно и удивительно текла её колыбельная! Но те колыбельные, что пелись когда-то надо мной, я само собой – не помнил. Но где-то в подкорке осталось... прорвалось потом любовью к народной песне.
А вот папин репертуар я помню наизусть до сих пор – наверное, он стал первой моей поэтической школой. Вот уж действительно, настоящая беда, как говаривал Пушкин, Московскому государству приключилась – не поём больше за столом, не собираемся семьями... А каковы эти детские воспоминания, когда вся семья собирается, приходят гости или приезжают родственники и... поют. Вот мы идем к бабушке с дедушкой на Пасху разговляться... На их маленькой кухне, более похожей на ботанический сад, под каждым фикусом, столетником, лимоном – тарелка или миска с застывшим студнем, противни с пирожками, кулич, крашенные яйца... Я приникал носом к огромным жестяным банкам из-под сельди: к Пасхе в них уже поднималась рассада – здесь огурцы, там – помидоры – целый лес маленьких зелёных пальм... В комнате накрывают круглый стол... Ну, это само собой... Вот старшее поколение стучит в домино, - и это само собой... Да, само собой, - водочка в графинчике, но не помню, что б кто-то был пьян. Не помню... Но я жду песен...