Университетская этика: заповедная? корпоративная? профессиональная?

В.И. БАКШТАИОВСКИЙ, Ю.В. СОЮМОНОВ

Оправдание темы

Соотношение философии и образования во многом конкретизируется в плоскости этического.

«От хорошего профессора не требуется никаких особен­ных моральных норм и навыков, кроме тех, которые дикту­ются общими для всех людей, сообразными стране и эпохе требованиями моральной дисциплины», — пишет А.А. Гу­сейнов в статье «Этика профессора»¹. И защищает свой те­зис, характеризуя этику профессора через аппликацию про­стых истин морали: «Золотого правила» — применительно к ситуации асимметрии отношений профессора и студента, таящей в себе «опасность деградации в учительски назида­тельную и командно-снисходительную тональность», обре­тающего форму требования «Поставь себя на место студен­та»; «Не судите — да не судимы будете» применительно к ситуации зачета или экзамена: «Экзамен как форма учета знаний, а не оценки — так бы я определил идеал, к которо­му следует стремиться»; «Не лги» — применительно к ис­кренности, честности профессора: «Часто возникает иску­шение делать вид, изображая себя лучше, чем ты есть на самом деле». Вывод автора: в деятельности профессора «нет такой профессиональной специфики и таких особенных ситуаций, которые требовали бы исключений из общих мо­ральных требований или их конкретизации, ведущих к фор­мированию особой профессиональной этики».

Не вступая здесь в дискуссию по поводу трактовки автором природы профессиональной этики в «исключительской» и «дополнительной» — относительно требований универ­сальной морали — парадигме², отметим, что трактовка этики профессора без обращения к природе именно профессиональ­ной этики побуждает нас начать статью с оправдания ее темы. Оправдания не как «очищения от обвинения», но в значе­нии «показывая истину, подтверждая на деле» (В. Даль).

Первый мотив оправдания темы: необходимость проблематизации распространенной позиции, согласно кото­рой высшей школе вообще, университету — как одной из институций образовательной деятельности, на которой мы сосредоточим здесь свое внимание, — достаточно регули­ровать свою научно-образовательную деятельность на ос­нове заповедных истин морали, не прибегая к потенциалу ни профессиональной, ни корпоративной этик.

Наш тезис: в случае редукции сложной нормативно-цен­ностной системы университетов как научно-образовательных корпораций (но не «сферы образовательных услуг»)³ к про­стым истинам морали возможна банализация проблем этики высшей школы, в том числе университетской этики. И риск такого рода банализации вряд ли меньший, чем от редукции университетской этики к этике корпоративной.

Завершающий этот тезис прогноз риска дает второй мотив оправдания темы статьи. Речь идет о необходимости проблематизации наиболее распространенной редукции университетской этики к этике корпоративной, которую можно метафорически обозначить фразой «не надо двух этик» — профессиональной и корпоративной. Мы обнару­жили такого рода редукцию во многих университетских ко­дексах, легко «снимающих» сложность системы этического регулирования уже в названиях своих этических докумен­тов: «Кодекс корпоративной этики сотрудников и студен­тов Красноярского государственного педагогического уни­верситета им. В.П. Астафьева»; «Кодекс корпоративной эти­ки преподавателей, сотрудников и студентов Института ГМУ БелГУ»; «Кодекс корпоративной этики Южного фе­дерального университета»; «Кодекс корпоративного пове­дения сотрудников Владивостокского госуниверситета эко­номики и сервиса» и т.д. Проведенный нами анализ такого рода кодексов показал, что тема сходства-различия профес­сионально-этического кодекса и кодекса корпоративной этики в них никак не проблематизируется (при этом кор­поративная этика университета фактически отождествляет­ся с этикой бизнескорпорации).

Наш «профилактический» тезис: «корпорация-органи­зация» и «корпорация-профессия» предъявляют университетскому профессионалу как субъекту морального выбора разные этические кодексы. На практике они соответствуют разным версиям идеи-миссии Университета. На наш взгляд, современная ситуация в университетской этике требует осо­бого внимания к такой ее ипостаси, как профессиональная этика, этика базовых профессий научно-образовательной деятельности университета: преподавателя и научного со­трудника.

Третий мотив оправдания темы. В Тюменском государ­ственном нефтегазовом университете разработана концепту­альная модель Этического кодекса. В открывающей Преам­булу рубрике указаны черты проблемной ситуации, в которой сформировалась наша модель. Одна из этих черт — «задача интеграции в этический кодекс университета форматов "ко­декс профессиональной этики" и "кодекс корпоративной этики"». На какой же основе должна быть предпринята та­кая интеграция: на основе подчинения? эклектичного сме­шения? системной интеграции?

Наш тезис: университетская этика представляет со­бой нормативно-ценностную — императивно-ценностную (Р.Г. Апресян) - систему, интегрирующую «малые системы»: профессиональную и корпоративную этики.

Попытаемся развернуть свою позицию, опираясь на тео­ретические исследования и проектную деятельность, в рам­ках которой была разработана концептуальная модель Эти­ческого кодекса университета⁴, подвергнутая компетентной экспертизе⁵.

О пределах адекватности идентификации университетской этики как корпоративной

Не ставя в рамках данной статьи задачу обсуждения не­простого вопроса о взаимодействии университетской этики с элементарными требованиями нравственности, нормами индивидуальной морали, тем не менее, отметим, что этот вопрос нередко просто не рефлексируется ни исследовате­лями, ни авторами этических кодексов. Пример: отвечая на вопрос о том, какие принципы легли в основу этического Документа СПбГУ «Кодекс универсанта», М.С. Каган назвал «гуманистическое понимание человеческих отношений». В качестве убедительного доказательства этого подхода автор ссылается на такой феномен, как дружба. Соответственно и «группа заповедей, которые мы сформулировали, представ­ляют некий идеальный образ члена университетского кол­лектива, каким он должен стремиться быть, одновременно стремясь к тому, чтобы его окружение было таким же»⁶.

На наш взгляд, эффект такого рода этических форма­тов кодексов, как «кодекс порядочного человека», «кодекс добродетелей», «кодекс интеллигента» весьма ограничен. Разумеется, не потому, что мы считаем маловажным регу­лирование взаимоотношений в университетском сообще­стве, в профессорско-преподавательском коллективе, в его отношениях со студентами и т.д., но потому, что мы счита­ем нецелесообразным проектировать кодекс университетс­кой этики вне и без предваряющей рефлексии этической природы и кредо профессии.

Продуктивнее ли редукции университетской этики к простым моральным истинам или нормам межличностных отношений идентификация университетской этики как эти­ки корпоративной? Например, в обращении Совета по воп­росам высшего образования Великобритании к универси­тетам, опубликованном под заголовком «Ethics Matter: managing ethical issues in higher education» содержится рис­кованная, на наш взгляд, рекомендация руководству уни­верситетов последовать примеру бизнес-структур и принять меры к созданию кодексов. Понятно, что эта рекомендация мотивирована более глубокой проработанностью этики биз­неса и менеджмента по сравнению с этикой университетс­кого образования. Однако даже в условиях коммерциали­зации этой сферы весьма уязвима аргументация типа «эти­ка маркетинга предполагает честность по отношению к кон­курентам». За такой рекомендацией легко обнаружить склонность интерпретировать образование как сферу услуг¹.

Надо ли доказывать, что профилактика редукции уни­верситетской этики к нормам этики корпоративной одно­временно предполагает и осознание опасности нигилизма в отношении корпоративной этики. Разве случайно «Бухаре­стская декларация этических ценностей и принципов выс­шего образования в Европе» в рамках характеристики про­блемной ситуации выделяет такой признак, как превраще­ние университетов «в комплексные и крупномасштабные учреждения, для управления которыми уже недостаточно руководствоваться традиционными академическими и кол­легиальными нормами»⁸. Именно в этом признаке — важ­ная причина обращения современных университетов к кор­поративной этике. А лучше бы говорить об этике организа­ции, ибо корпоративная самоидентификация университета чревата покорением университетской этики бизнесэтикой.

Среди наших аргументов против редукции универси­тетской этики к этике корпоративной (и в пользу «точеч­ной» интеграции требований корпоративной этики в импе­ративно-ценностную систему университета) — склонность корпоративной этики к умалению статуса университетского профессионала как субъекта морального выбора. Для не­которых концепций этики организации характерен тезис о том, что университетский кодекс призван поддерживать не столько моральный выбор профессионала, сколько «объек­тивированные (разумеется, принимаемые субъектами) цен­ности, принципы, нормы». На наш взгляд, риск такого под­хода связан с уверенностью в том, что можно идентифици­ровать организацию в качестве морального субъекта, при­чем берущего на себя индивидуальную ответственность про­фессионала за моральный выбор. Но такая редукция не ме­нее рискованна для университетской этики, чем риск под­мены духа университета как научно-образовательной корпо­рации духом бызнескорпорации.

Одно из условий ограничения экспансии корпоративной этики — сосредоточенность университетской этики на куль­тивировании этики профессиональной, этики базовых про­фессий научно-образовательной деятельности университета. В основе «антиредукционного» потенциала профессиональной этики — ее миссия, предназначение, выходящее, в отличие от корпоративной этики, за рамки функциональности.

С чем связан потенциал этики профессии в развитии университетской этики

Во-первых, профессиональная этика — социальное изоб­ретение. Нередко авторы специальных работ и учебных по­собий, описывающих природу профессиональной этики, довольно упрощенно представляют дело таким образом, будто с незапамятных времен существовала некая обще­ственная мораль. Затем при каких-то обстоятельствах от нее откололась, отщепилась, сепарировалась часть, которой предстояло служить моралью, практикуемой в различных профессиональных средах. Ей предназначалось стать как бы «прикомандированной» для обслуживания указанных сред, будучи соответствующим образом приспособленной для этой роли. Но так ли это?

Мы исходим из того, что мораль не является духовно-практическим монолитом, что в жизни морали целесообраз­но различать исторические и функциональные качественно разнородные слои. Когда в Новое время начался процесс де­зинтеграции до этого будто бы высеченного из одной глыбы социума, пришла пора автономий в практической и интел­лектуальной жизни людей. «Отслоились» в самостоятельные области не только политика, экономика, религия, право и т.п., автономизировалась и сама мораль, отделяющаяся от пестрых обычаев, обычного права. Она кристаллизировалась в качестве специфического и универсального средства регу­ляции и ориентации поведения, став моралью как таковой, достигшей стадии исторической зрелости.

В стадии зрелости мораль оказалась способной — при определенных условиях — пойти на собственную сегмента­цию. Казалось бы, совершив вынужденное «отступление» из неведомых ей прежде автономных функциональных под­систем, мораль переходит к продуктивной «работе» в под­системах общества.

Историческое время обнаружило расщепление уютно­го цельнокроеного мира на отдельные функциональные подсистемы («миры»), открылся факт их выхода из-под при­вычно понимаемого морального контроля, факт их само­организации. Оказалось, что терминами «добро» и «зло» трудно оперировать в дифференцирующихся сферах и ви­дах человеческой деятельности, что устранение того, что столь беззаботно называли «моралью», из функциональных подсистем общества, как ни странно, ею самой (не сразу, не в одночасье) одобрялось и покрывалось, тогда как усердное и бесплодное морализаторство ею же осуждалось. По выра­жению Н. Лумана, возникли затруднения с двузначным ко­дированием «хорошо/плохо» в ситуации оформления на­званных подсистем; такие затруднения он назвал «парадок­сами морального кода»⁹.

Однако, как мы показали в ряде своих публикаций¹⁰, конкретизация общественной морали в моралях (этиках) прикладных, в том числе и профессиональных, предпола­гает не просто «дополнительные» нормы или «отступления» от норм общей этики, а (до)развитие морали. Оказавшись в западне трудноразрешимых задач, этика сделала очень важ­ный «шаг в сторону» от «исключенческого» подхода. Она задалась вопросом иного свойства: а что, если дело вовсе не в исключениях, как, впрочем, и не в плачевном состоянии морали, якобы «неосторожно угодившей» в непригодные для нее сферы профессиональной деятельности, а в форми­ровании здесь особого типа морали? Тогда общество долж­ны беспокоить не столько вопросы соотношения морали и экономики, морали и политики, морали и образования и т.п., сколько проблема преобразования морали в тех случа­ях, когда она прилагается к этим сферам. Не в этом ли про­цессе оформляется такое социальное изобретение, как про­фессиональная этика?"

Во-вторых, идентификация профессиональной этики предполагает преодоление практики неразличения феноме­нов «профессия» и «род занятий, вид деятельности». Обратив­шись к жизни языка, легко обнаружить, что с термином «профессия» могут быть связаны весьма различные значе­ния: поприще, дело, род занятости человека, сфера знаний, специальность, ремесло, противоположность любительству, отрасль мастерства, занятие, которому надо специально учиться, служба как источник заработка, карьера и т.д.

Тем не менее, начиная, вероятно, с А. Флекснера, для различения феноменов «профессия» и «род занятий, вид де­ятельности» используются разные определения: professions и occupations. В качестве отличия первого из них Оксфордс­кий словарь социологии выделяет тип работы, который включает в себя «регулятивный момент» и «код поведения». Представляется, что пренебрежение смыслом различения профессии и любого специализированного рода занятий, вида человеческой деятельности, уверенность в «очевидно­сти» содержания понятия «профессия» затрудняют и пони­мание природы профессиональной этики. Затрудняют уже потому, что за рамками внимания остается существенный признак «морального измерения» профессии — саморегули­рование: «Главное преимущество, которое общество предо­ставляет представителям определенных видов деятельнос­ти, — это право на значительную долю самоконтроля над их собственными действиями»¹².

Анализ результатов ряда специальных исследований дает возможность выделить и собрать вместе наиболее зна­чимые признаки «морального измерения» профессии: идею профессионального призвания и служения; альтруистичес­кую мотивацию; саморегуляцию, причем в широком смыс­ле слова, который предполагает самоопределение к профес­сии, свободу и автономию в профессии, создание ассоциа­ций, этические кодексы.

В-третьих, потенциал профессиональной этики опре­деляется не просто ее функциональной — регулятивной — ро­лью, но ориентирующей миссией. Основной мотив выбора пафосного понятия «предназначение» для идентификации профессиональной этики — критичное отношение к весьма распространенной в литературе абсолютизации роли функ­ционального направления поиска ее идентичности. Основ­ной аргумент такого выбора — интерпретация дуалистичности морального феномена в целом: мораль не просто обслу­живает социальные системы, она — институт, превосходя­щий функциональность, ориентирующий на критику заве­денного в социуме порядка.

В основе распространения функционального подхода к профессиональной этике лежит абсолютизация лишь од­ной из сторон ее собственной дуалистичности. При, каза­лось бы, равной вероятности как гиперморальной, так и гиперсоциальной односторонностей в интерпретации дуа­лизма природы профессиональной этики (морали), в реаль­ной практике встречается скорее вторая крайность. Соответ­ственно, акцентирование предназначения профессиональ­ной этики важно потому, что позволяет увидеть в последней элемент, превосходящий функциональность, а потому ориен­тирующий, с одной стороны, на критическое отношение к практикуемым профессиональным нравам, а с другой — на постоянное соотнесение требований профессиональной этики с ценностями общества. Поэтому и общество, в свою очередь, держит профессиональную этику под пристальным критическим вниманием, не только спрашивая себя: «Хо­рошо ли работают те подразумеваемые соглашения, кото­рые оно заключило с профессиональными группами», но и, «если баланс нарушен не в пользу лучших общественных интересов в данной области», задавая себе не риторический вопрос: «Может быть, стоит пересмотреть соглашение?»¹³.