Сравнительный анализ расчетов индекса человеческого капитала (1994-2006 гг.)

В 1994 г. молодое поколение располагало более высоким уровнем человеческого капитала во всех типах поселений, включая поселения городского типа (ПГТ) и села, где в 1994 г. ИЧК был выше, чем в 2006 г., более чем на 30% — вот где кро­ются причины бедственного с точки зрения человеческого капитала положения ПГТ и сел в наши дни. Падение уровня человеческого капитала по старшему поколению (в отличие от младшего) за 13 лет было не столь значительным, а в ПГТ и селах уровень человеческого капитала в 2006 г. по старшему по­колению и вовсе вырос. Что касается межпоселенческой дина­мики, то в 1994 г. падение уровня человеческого капитала при снижении размера поселения было более ощутимым, даже для старшего поколения. По данным 1994 г., ключевым фактором дифференциации уровня человеческого капитала была не при­надлежность к тому или иному поколению, а тип поселения, в то время как в 2006 г. оба этих фактора оказывали влияния на дифференциацию человеческого капитала. *

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

Аналогичная ситуация для городов — уровень всех ком­понентов человеческого капитала по обоим поколениям был выше в 1994 г., нежели в 2006 г. Что касается ПГТ и сел, то у младшего поколения за 13 лет произошло существенное сни­жение уровня человеческого капитала — в 1994 г. значение ИЧК в ПГТ и селах было выше, чем в 2006 г. Уровень образования в 2006 г. повысился по сравнению с 1994 г., по всей видимости, за счет молодых, так же как и характеристики семьи. А индекс организаторских и предпринимательских способностей пони­зился у старшего поколения сел и ПГТ в 2006 г. по сравнению с 1994г.

Однако наиболее драматичный результат был получен при расчете индикатора человеческого капитала кластеров (прото-групп), выделенных в пространстве «власть — собственность». В среднем по данному показателю представители массовой группы, объединившей низшие и промежуточные слои (74% респондентов), более чем в два раза уступают представителям малочисленных (22% респондентов) средних слоев и более чем в три раза — представителям высших слоев (4% респондентов). Таким образом, наши результаты свидетельствуют о том, что крайне важным аспектом социально-экономического нера­венства в нашей стране становится угрожающий разрыв в ка­честве человеческих ресурсов между основными социальными группами.

На протяжении всей постсоветской российской истории уровень человеческого капитала падает, и механизмы его вос­производства явно нарушены. Ключевые компоненты челове­ческого капитала упали на треть. Кроме того, возникла проб­лема распределения человеческого капитала по поколениям и типам поселений. По сравнению с началом 1990-х гг. во второй половине 2000-х гг. возникла серьезная проблема — падение уровня человеческого капитала и дифференциация челове­ческого капитала молодого поколения по типам поселений. Отметим, что в начале 1990-х гг. проблемы дифференциации человеческого капитала по поколениям на сопоставимых дан­ных выявлено не было вовсе. В начале XXI столетия Россия столкнулась с проблемой крайнего дефицита здоровой, обра­зованной молодежи в небольших городах и селах и ростом ее

Глава 11. Формы социального неравенства в современной России

концентрации в крупных городах. Структурно-качественный состав человеческого капитала и его воспроизводство также вызывают опасения: по-прежнему основными составляющими человеческого капитала являются образование (уровень кото­рого падает с начала 1990-х гг.) и здоровье (проблемы которого во многом обусловлены возрастом), остальные же характери­стики человеческого капитала в новых условиях явно не полу­чают соответствующего развития. Кроме того, вызывает опасе­ние низкий (относительно общероссийского уровня) уровень человеческого капитала старшего поколения, несмотря на то что его распределение по типам поселений относительно рав­номерно.

Однако в сложившейся ситуации можно выделить и по­ложительные моменты. Во-первых, превышение уровня чело­веческого капитала молодого поколения над уровнем челове­ческого капитала старшего поколения, что говорит о функцио­нирующей системе воспроизводства человеческого капитала (конечно, эта система функционирует не очень эффективно — уровень человеческого капитала падает со временем у обоих поколений). Во-вторых, положительным моментом является довольно равномерное распределение человеческого капитала старшего поколения по типам поселений.

^ 1

• '•••' - - Глава 12

ДИНАМИКА УРОВНЯ ЖИЗНИ

И ПОЛОЖЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ

НИЗОВ

Вводные замечания.

Динамика уровня жизни.

Стратегии выживания критических групп.

Социальные низы и политика неономенклатуры.

Вводные замечания

В постсоветской России вектор действий политиков, контролировавших принятие решений в социальной сфере в 1990-2000-х гг., в решающей степени складывался под влияни­ем неоконсервативной волны, шедшей в те годы прежде всего из США и Великобритании. Следует иметь в виду, что концеп­ция реформ изначально исходила из необходимости повыше­ния эффективности хозяйственной системы. При этом соци­альная сфера рассматривалась как элемент общей экономи­ческой стратегии. Критерий эффективности лежал на стороне экономических факторов, а состояние и динамика социальной сферы относились к числу ограничений. Несмотря на много­численные декларации о «социально ориентированной эконо­мике», «социальном государстве», развитие социальной сферы даже не называлось в качестве явной цели реформ. Достаточно сказать, что и к началу реформ, и многие годы позднее в от­личие от других постсоциалистических стран в России даже не ставился вопрос о создании программы по борьбе с бедностью. Фактически учитывался лишь один аспект — возможность упреждения острых социальных кризисов.

Совершенно не принималось во внимание то обстоя­тельство, что в отличие от многих из реформирующихся на-

Глава 12. Динамика уровня жизни и положение социальных низов

циональных экономик в России большинство домохозяйств не располагало материальными и финансовыми ресурсами на пе­риод адаптации к новой социально-экономической ситуации. Более того, одним из элементов «шоковой терапии» была кон­фискация всех сбережений населения и предприятий в первые месяцы 1992 г. в результате отпуска цен без всякой компенса­ции по вкладам в банках и сберкассах.

Социальная политика начального периода постсоветской России представляла собой комбинацию постепенно слабев­шей демократической тенденции и нараставшей неолибераль­ной (а точнее неоконсервативной) тенденции. К демократи­ческим, в интересах подавляющего большинства населения мерам в области социально-экономической политики можно отнести бесплатную приватизацию жилья, предоставление в собственность участков земли для семейного пользования и ряд других менее значимых решений.

К 1995—1996 гг. устоялся характер социальной политики и с того времени не менялся. Ключевыми звеньями социально-экономической политики являются:

1) снятие контроля государства за сохранностью государ­ственной собственности и концентрация в руках коррумпиро­ванных чиновников и созданных самою властью крупнейших собственников государственных доходов от налогов, рентных платежей и особенно от приватизированной (точнее, раздавае­мой «ближним») государственной собственности;

2) притворный характер самой приватизации (особенно на этапе залоговых аукционов);

3) снятие контроля над вывозом капитала;

4) снятие контроля над использованием рабочей силы.

На этом фоне все с большей полнотой стала формулиро­ваться и реализовываться социальная политика в той ее части, которая была ориентирована на социальную защиту слабых социальных групп. С середины 1990-х гг. правящая элита не­изменно борется за осуществление следующих приоритетных направлений социальных реформ, таких как:

• замена субсидий социальной направленности, адресо­ванных производителям благ и услуг, адресными компенсаци­онными выплатами нуждающимся семьям;

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

• принятие в области здравоохранения мер, направленных на усиление конкуренции медицинских учреждений в рамках системы обязательного медицинского страхования, это же ка­сается и сферы образования при доминировании платности образовательных и медицинских услуг;

• отказ при проведении политики занятости от предо­ставления субсидий предприятиям на сохранение и создание рабочих мест;

• прекращение в сфере социального страхования субси­дирования санаторно-курортных и иных мероприятий;

• переход к накопительной пенсионной системе.

В печати и общественных обсуждениях резко контрасти­руют позиции апологетов реформ и их оппонентов. Первые приводят данные о масштабах продажи автомашин и других предметов длительного пользования, об отдыхе многочислен­ных групп россиян на зарубежных курортах, о конкурсах на платные места в престижные университеты. В свою очередь их оппоненты сообщают сведения о невиданно низкой доле оплаты за труд в ВВП (порядка 30% против 60—70% в разви­тых индустриальных и постиндустриальных странах), о высо­ком уровне заболеваемости и смертности, многолетней низкой продолжительности жизни (59—62 года (за 2000-е гг.) у мужчин против 74—77 лет в развитых странах на протяжении много­летнего периода). Особое внимание оппоненты обращают на невиданную степень неравенства между низшими и высшими социальными слоями.

Динамика уровня жизни

Складывающееся (пожалуй, уже сложившееся) общество характеризуется невиданным в мире индустриальных стран разрывом между бедностью и богатством. В 1990-е гг. резко усилилось имущественное расслоение населения, появились значительные слои так называемых новых бедных, работаю­щих бедных [Радаев, 2000]. По данным академика Д. Львова, реальная среднемесячная заработная плата работника (в ценах 1991 г.) за период 1991-1998 гг. снизилась с 548руб. до 193руб., т.е. почти в 3 раза. При этом отношение средней заработной

Глава 12. Динамика уровня жизни и положение социальных низов

платы к прожиточному минимуму соответственно упало с 3,16 до 1,70, т.е. без малого в 2 раза (Известия. 2000. 2 мая).

С 1999 г. начался рост заработной платы. Только к концу 2005 г. реальная заработная плата достигла уровня дореформен­ного 1990 г. — 100,3% (рассчитано по: [Российский статистиче­ский ежегодник, 2006, с. 171]). В 2006 г. реальная заработная плата выросла на 13,3%, в 2007 г. — еще на 17,2%, в 2008 г. — на 11,5% (рассчитано по: [Российский статистический ежегод­ник, 2009, с. 167]). Тем самым дореформенный уровень был ощутимо превышен на уровне средних показателей. Этот рост сменился снижением в ходе экономического кризиса 2008— 2009 гг. Но следует принять во внимание отсутствие данных о возросшей дифференциации заработной платы, в частности такого показателя, как медиана месячной заработной платы.

Ускоренные темпы роста заработной платы наблюдались даже не столько в нефтяной промышленности, дававшей стра­не огромную часть прироста ВВП и сверхдоходов от природ­ных ресурсов, сколько в финансовой сфере, сфере услуг и опе­рациях с недвижимостью. Так, в 2006 г. наибольшие значения коэффициента фондов характерны для оптовой и розничной торговли (33 раза), финансовой деятельности (32 раза). Для сравнения, в отраслях с относительно низким уровнем нера­венства в 2006 г. коэффициент фондов составлял: 11,5 раза — в распределении электроэнергии, газа и воды; 14,5 раза — на транспорте; 15 раз — в здравоохранении и 16 раз — в образова­нии [Иванов, Суворов, 2006, с. 136].

Дифференциация в оплате связана с различиями в ко­личестве и качестве труда и условиях работы только у занятых на предприятиях, относящихся к одному сектору экономики, т.е. различия в уровне заработной платы обусловлены в пер­вую очередь структурной составляющей экономики. Уровень человеческого капитала играет второстепенную роль. В разви­тых странах, в среднем, чем больше человеческий капитал, тем больше получает его носитель. В российских же условиях рав­ный по величине человеческий капитал может совмещаться как с высоким, так и с низким доходом, т.е. связь между доходом и уровнем человеческого капитала неоднозначна. Уборщица в банке, как и в 1990-е гг., и поныне получает заработную плату

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

больше профессорской. Нищенская оплата труда, несмотря на определенный рост в 1999-2008 гг., сохраняется у школьного учителя, врача, инженера, научного работника. Если принять среднюю заработную плату за 100, то в 2007 г. она составляла в образовании 65 (против 56 в 2000 г.), у работников в сфере фи­нансов — 257, у работников в сельском хозяйстве — 45, у заня­тых добычей полезных ископаемых — 209, у работников обра­батывающих производств — 97 [Григорьев, Плаксин, Салихов, 2008, с. 31].

В апреле 2011 г. после публичного выступления извест­ного доктора Л. Рошаля тысячи врачей, медсестер и их кол­лег по «цеху» обратились к Интернету, поскольку не смогли иным способом довести до общественности информацию о своем труднейшем положении. Вот некоторые цитаты из ме­дицинских интернет-форумов, обобщенные публицистом С. Белковским. «Зарплата хирурга — 5350 р. в месяц, зар­плата уборщицы в офисе через дорогу от больницы — 6000 р. Зарплата санитарки — 1600 р. Кто же идет работать на такую зарплату? Сумасшедшие? Святые?». «...Врач, детский невро­патолог высшей категории, — сумма к перечислению: 4331,58; анестезиолог-реаниматолог, первая категория, полставки — 3260,42» [Белковский, 2011].

Следует также учесть данные о многократно увеличив­шихся затратах нижних и средних слоев на оплату услуг ЖКХ, учреждений здравоохранения и образования. Так, по данным Росстата, в 1994 г. расходы населения на медицинские услуги и лекарства составляли 3 млрд руб., расходы государства — 24 млрд; в 2007 г. расходы населения (в тех же рублях 1994 г.) выросли до 16 млрд руб., а расходы государства после многих лет спада — до 16—19 млрд руб. и в 2007 г. наконец превысили расходы 1994 г., года предельного сжатия госбюджета, на не­сколько процентов и составили 26 млрд.

Суммарный объем заработной платы по-прежнему со­ставляет около 30% ВВП, тогда как в развитых капиталистиче­ских странах он достигает не менее 60% ВВП [Львов, Овсиенко, 2000, с. 111]. На 1 долл. заработной платы российский работник производит 4,6 долл. продукции, а американский — 1,7 долл. [Львов, 2004, с. 29-31].

Глава 12. Динамика уровня жизни и положение социальных низов

Академик Р.И. Нигматулин, пожалуй, может быть оценен как независимый эксперт в обсуждаемом вопросе: «Экономия на оплате труда, в отличие от современного Китая и СССР 1930-1950-х гг., используется в современной России не для инвестиций, а "проматывается на роскошь и вывозится за гра­ницу"». Автор призывает: «Пора понять экономическую необ­ходимость цивилизованного "передела" доходов (не собствен­ности, а доходов) в пользу основной части населения с целью сбалансированности экономики, чтобы избыточные траты на роскошь обратить на развитие производства через покупатель­ский спрос». С этой целью он предлагает резко повысить ми­нимальную заработную плату до уровня стоимости 300—400 кг хлеба и перейти к прогрессивному налогообложению доходов [Нигматулин, 2005].

Основным показателем оценки благосостояния насе­ления является уровень реальных средних душевых доходов. К марту 1992 г. по отношению к декабрю 1991 г. они состави­ли 28%. К ноябрю 1994 г. реальные душевые доходы выросли на 58% и достигли 44% к уровню декабря 1991 г. Удивительна последующая динамика. За экономически благополучные по­следующие три года к ноябрю 1997 г. этот показатель спустил­ся еще ниже: уровень доходов упал по сравнению с ноябрем 1994 г. на 10,8% и составил всего лишь 40% от уровня 1991 г. В ноябре 1998 г. уровень реальных доходов опустился до 81,5% к уровню ноября 1997 г., а в июле 1999 г. — 72,7% к предыду­щему году. В 2000 г. доходы выросли на 9,1%, что не вернуло их даже к уровню 1997 г. и не довело даже до половины дохо­дов 1991 г. (47,8%) [Обзор экономики России..., 2000; Суриков, 2003; Кастельс, Киселева, 2001].

В 2000-е гг. доходы непрерывно росли. Уровень доходов за 2005 г. составил 93,4% от уровня 1990 г. [Российский статисти­ческий ежегодник, 2006, с. 170]. Реальные доходы в 2006 г. по от­ношению к предыдущему году увеличились на 9,9%; в 2007 г. — на 12,0; в 2008 г. — еще на 9,6%. Таким образом, в итоге ре­альные душевые доходы в 2008 г. превзошли, наконец, уровень 1990 г. на 29,9% (рассчитано по: [Российский статистический ежегодник, 2009, с. 167]), тем не менее и на сентябрь 2007 г. до 20% россиян имели доходы ниже прожиточного минимума.

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

Отметим, что и распределение прироста доходов носит неспра­ведливый характер. Например, более '/₃ прибавок к зарплате в 2006 г. досталось 10% наиболее оплачиваемых работников и только 1,5% — 10% низкооплачиваемых [Экономический до­клад..., 2007, с. 27].

Можно заметить, что рассматриваемая динамика доходов складывалась благоприятно для населения в период борьбы парламента с исполнительной властью (1992—1994 гг.) и приоб­рела позитивный характер после стабилизации авторитарного президентского режима при Путине.

По данным независимых исследований, соотношение до­ходов 10% самых благополучных сограждан к доходам 10% са­мых бедных членов общества составляет 1:25, а в Москве (по данным Мосгорстата) и того выше: 1:40, 1:50. Даже по зани­женным данным Росстата, эта разница в доходах в 2007 г. соста­вила 16,8 раза против 13—14 раз в предыдущие годы. Счетная палата РФ провела свой собственный расчет соотношения доходов 10% самых обеспеченных россиян и 10% самых не­благополучных сограждан и получила следующие данные: по России в целом разрыв в доходах составил в 2007 г. 30 раз и по Москве — 41 раз (Московский комсомолец, 2008, 28 марта). В Европейских странах этот показатель колеблется между 1:4 и 1:8, даже в США — 1:10 (см.: [Кричевский, 2008; Гонтмахер, 2008]; КоммерсантЪ, 2007, 20 апр.). Основной измеритель не­равенства в распределении доходов в обществе коэффициент Джини, по официальным данным Росстата, в 1990 г. был равен 0,26, уже в 1995 г. поднялся до 0,38, а с 2006 по 2010 г. закрепился на уровне 0,42. Другими словами, даже по этим росстатовским заниженным данным за последние 20 лет в России произошла чрезвычайная концентрация доходов и коэффициент Джини почти удвоился. По мнению компетентных авторов, «такая сильная поляризация за такое короткое время редко встреча­ется в истории. Этот феномен недвусмыслен и известен всем» [Самсон, Красильникова, 2010, с. 72].

Итог таков: согласно данным Росстата, за чертой бедно­сти (т.е. с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума) находились: в 1992 г. — 49,7 млн человек (т.е. 33,5% общей численности россиян); в 1998 г. — 34,0 млн (23,3%);

Глава П. Динамика уровня жизни и положение социальных низов

в 1999 г., как следствие дефолта, в этом положении оказались 41,2 млн человек (28,3%); затем наступило ежегодное снижение и численности, и доли тех, кто находился за чертой бедности. В 2003 г. их осталось 29,0 млн, т.е. 20,4% от общего числа жите­лей страны [Россия в цифрах, 2004, с. 99]. В 2007 г. доля бедных (по официальным данным, с доходом ниже 3,7 тыс. руб.) со­кратилась до 16,3% (КоммерсантЪ, 2007, 20 апр.).

Выступая на Ярославском международном политическом форуме (8 сентября 2011 г.), президент Д.А. Медведев отметил, что в 2010 г. доход ниже прожиточного минимума получали 12% россиян. В 2011 г. положение стало несколько хуже: доля самых необеспеченных граждан поднялась до 15%. При этом первая децильная группа получала примерно треть совокупно­го дохода всех граждан.

Однако степень сопоставимости и надежности приве­денных выше официальных данных заслуживает обсуждения. Согласно методике Госкомстата черта бедности устанавливает­ся на основе величины прожиточного минимума, который из­меряется на основе стоимости так называемой минимальной потребительской корзины. Но за исследуемый период (1991 — 2007 гг.) она неоднократно менялась.

Установленный в 1990 г. еще союзным правительством размер корзины прожиточного минимума, как и в других ци­вилизованных странах, не только давал семьям возможность выживать, но. и включал расходы на культурные нужды. При таком расчете прожиточного минимума в том же 1990 г. за чер­той бедности оказалось 28% населения. После либерализации цен в 1992 г. ниже черты бедности (при сохранении предрефор-менной минимальной потребительской корзины) оказались 75% граждан. Появилась идея из этой огромной массы бедных вьщелить самых обездоленных и на них направить социальную помощь. Правительство Ельцина в ноябре 1992 г. «сжало» эту корзину в 2 раза. На какое-то время бедных стало (по статисти­ке) намного меньше. Но с ростом бедности в ходе шоковых ре­форм процент живущих ниже порога немыслимого по жалкому размеру прожиточного минимума был значительно превышен.

Второй раз изменения были произведены в апреле 2000 г., когда в новом прожиточном минимуме несколько увеличились

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

расходы на непродовольственные товары и услуги. В результа­те величина прожиточного минимума по сравнению со стои­мостью потребительской корзины 1992 г. возросла на 15—20% в ценах 2000 г. [Овчарова, Попова, 2001, с. 16—20]. Тем не менее и в этом исчислении величина официально установленного про­житочного минимума была явно занижена. Так, в 2003 г. про­житочный минимум для трудоспособного населения составлял 2304 руб., для пенсионеров — 2605 руб., для детей — 2090 руб. Его размер в натуральном исчислении выглядит следующим образом. Минимальная потребительская корзина, действо­вавшая вплоть до конца 2005 г., включала в среднем на одно­го человека в год (по трудоспособному населению): хлебных продуктов — 152,0 кг, картофеля — 123,6 кг, овощей — 89,4 кг, фруктов — 16,4 кг, сахара — 20,3 кг, мяса и мясопродуктов — 31,5 кг, рыбных продуктов — 13,7 кг, молока и молокопродук-тов — 210,7 кг, яиц — 166 шт., масла растительного и других жи­ров — 12,0 кг. Нормативы по пенсионерам выглядели гораздо скромнее: мяса — 22,2 кг, яиц — 90 шт. и т.д. Обескураживающе смотрелись минимальные наборы одежды и обуви, постельно­го белья, товаров культурно-бытового и хозяйственного назна­чения и т.д.

В 2005 г. Министерство здравоохранения и социального развития РФ произвело коррекции в сторону некоторого уве­личения содержания потребительской корзины. Особое вни­мание было уделено повышению качества питании. Так, по­требление мясопродуктов трудоспособным гражданам было увеличено на 22% (т.е. 38,5 кг на год), а пенсионерам — на 39% (т.е. 31,5 кг). Впрочем, и эти нормативы были примерно в 2 раза ниже биологической нормы потребления. Состав же непродовольственных товаров остался неизменным. Да и быть иначе не могло, так как прожиточный минимум был повышен всего лишь на 84 руб. С этого времени и до 2011 г. прожиточ­ный минимум не менялся. Если вернуться к оценке уровня бедности по дореформенному прожиточному уровню 1990 г., то доля бедных подскочит до 30%. «Примерно столько россиян ограничивает себя в элементарных продуктах питания и бук­вально считает каждый рубль... Причем почти половина из них работает! Врачи, учителя (далеко не везде им щедро доплачи­вают губернаторы), и в сельском хозяйстве иногда получают

Глава 12. Динамика уровня жизни и положение социальных низов

копейки, и на предприятиях малорентабельных — средняя зар­плата в текстильной промышленности, например, чуть выше 5 тысяч рублей...» [Гонтмахер, 2008]. Замечу, что и по опросу 2010 г., проведенному по программе профессора Н.И. Лапина (очередная волна Всероссийского мониторинга «Ценности и интересы населения России»), бедных оказалось те же пример­но 30% (Поиск, 2011, № 18-19, май).

Профессор Н. Кричевский напоминает, что в Европе бед­ным считается тот, кто получает меньше 60% среднегодового дохода в своей стране. Если же измерять бедность в России таким же образом, то в 2007 г. после восьми лет довольно бы­строго роста средних заработных плат и доходов число бедных в стране составило 39,7% всего населения, или более 56 млн че­ловек. И это вполне естественно. Ведь за эти же годы 60% обще­го прироста доходов пришлось на 20% самых достаточных рос­сиян и лишь только 3% — на 10% самых бедных [Кричевский, 2008, с. 4].

Как говорится, со стороны виднее. И вот суждение такого благожелательного наблюдателя, как выдающийся британский историк, член Королевской академии Эрик Хобсбаум: «В отно­шении краткосрочной перспективы нам не от чего быть песси­мистами... Люди стали жить дольше. Они более здоровы и лучше развиты физически. Они богаче. Их жизненные перспективы более разнообразны. Конечно, есть страны и регионы, к которым это не относится, — например, Африка или, к моему сожалению, Россия. На мой взгляд, лишь одна из трагедий, пережитых вашей страной, получила должную оценку в мире; масштаб же пост­коммунистической катастрофы не понят за пределами России» (курсив наш. — О.Ш.) [Хобсбаум, 2004, с. 13]. . • ••