Функционалисты о социальной стратификации

В послевоенные годы основополагающим принципом стра­тификационных концепций стал функционализм. Т. Парсонс, Л. Уорнер, Б. Барбер и другие авторы этого направления истол­ковывали социальное неравенство как «функционально необ­ходимое для сохранения общества, части которого рассматрива­лись как объединенные и взаимозависимые в системе, находя­щейся в равновесии» [Хинкл, Бесков, 1961, с. 436].

Большой интерес представляет личный вклад Т. Парсонса в проблему стратификации. Хотя он не занимался ею специ­ально, тем не менее ему принадлежит заслуга формулирования ряда положений о социальной стратификации на самом высо­ком уровне обобщения. Парсонс считал, что сущностью стра­тификации в любом обществе является относительная мораль­ная оценка, система ценностей, в терминах которой оценива­ются различные социальные единицы. Что же касается крите­риев такой оценки, то Парсонс находился здесь под влиянием уорнеровской традиции и его системы субъективных оценок. Далее Парсонс разрабатывал классификацию условий, в соот­ветствии с которыми тот или иной вид деятельности или те или иные человеческие качества оцениваются выше, чем другие. Эти условия зависят от главной тенденции данного общества, которая может заключаться в том, что общество стремится к достижению поставленных целей или же акцент делается на сплочение и интеграцию.

Одним из основных вариантов приложения общей теории функционализма к проблемам социальной стратификации яв­ляется концепция К. Дэвиса и У. Мура. Как и Т. Парсонс, они утверждали, что их теория объясняет функциональную необ­ходимость и универсальное наличие стратификации в каждом обществе. Под стратификацией они понимали неравномерное распределение материальных благ и общественного престижа. Это неравномерное распределение определяется функцио­нальной важностью (значимостью) позиции. Важность пози­ции может быть, по их работам, истолкована двояко: в субъек­тивном значении — позиция важна потому, что люди признают

ее таковой, в объективном — позиция важна вне зависимости от того, что считают люди, в этом смысле важность позиции суть отражение власти, места в иерархичных структурах соци­альной организации.

В трудах Дэвиса и Мура впервые не с оценочных и морали-заторских позиций, а с позиций научного анализа был раскрыт феномен социальной стратификации. «Как ни странно, — писали ученые, — главная функциональная необходимость, объясняющая универсальное существование стратификации, связана с тем, что любое общество сталкивается с неизбеж­ной проблемой размещения индивидов и стимулирования их внутри своей социальной структуры. Как функционирующий организм, общество должно каким-то образом распределять своих членов по различным социальным позициям и побуж­дать их выполнять обязанности, связанные с этими позиция­ми. Оно должно, следовательно, гарантировать себе два разных уровня стимулирования: исподволь возбуждать у нужных ин­дивидов желание занять определенное положение; и уже у за­нявших данное положение — желание выполнять связанные с ним обязанности.

Хотя социальный порядок может носить относительно устойчивый характер, всегда налицо постоянный процесс ме­таболизма, поскольку одни индивиды рождаются, другие ста­реют, третьи умирают. Их втягивание в систему социальных позиций должно быть как-то организовано и мотивировано. Это одинаково верно как для системы, основанной на кон­куренции, так и для неконкурентной системы. Для системы, основанной на конкуренции, большое значение имеет моти­вация достижения определенного положения, для системы же, основанной не на конкуренции, большое значение имеет мо­тивация выполнения обязанностей данного положения, но для всех систем необходимы оба типа мотиваций.

Если бы обязанности, связанные с разными социальными позициями, были бы одинаково приятными индивидам, оди­наково важными для существования человеческого общества и требовали одинаковых талантов или способностей, то было бы все равно, кто какое положение занимает, и проблема определе­ния места в обществе потеряла бы свое значение. Однако в дей-

Ми

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

ствительности это очень и очень важно, кто и какое положение займет. Это важно не только потому, что некоторые социаль­ные позиции по природе своей более приятны, чем другие, но также и потому, что некоторые из них требуют особых талантов или специального обучения, а некоторые функционально бо­лее важны, чем другие. Необходимо также, чтобы обязанности, связанные с некоторыми социальными позициями, выполня­лись с тем усердием и прилежанием, которых требует их зна­чимость. Поэтому общество неизбежно должно располагать, во-первых, какими-то видами выгод, которые можно было бы использовать в качестве стимулов, а во-вторых, иметь в своем распоряжении какие-то способы неравномерного распределе­ния этих выгод (вознаграждений) в зависимости от занимае­мых позиций. Вознаграждение и его распределение становятся частью социального устройства и, в свою очередь, порождают (являются причиной возникновения) стратификации.

Могут спросить, какими видами вознаграждения рас­полагает общество для того, чтобы распределять свои кадры и обеспечивать наиболее существенные функции? Во-первых, в его распоряжении есть предметы, обеспечивающие средства существования и комфорт; во-вторых, средства для удовлетво­рения различных склонностей и для развлечения; и наконец, средства для укрепления чувства собственного достоинства и самовыражения. Последнее — в силу социального характера человеческой личности — является в основном функцией мне­ния других индивидов, но тем не менее занимает место наря­ду с двумя другими. В любой социальной системе все три вида вознаграждения должны распределяться дифференцирован­но в соответствии с занимаемыми социальными позициями. В определенном смысле вознаграждения как бы "встроены" в социальные позиции. Они состоят в "правах", связанных с этими позициями, плюс то, что можно назвать сопутствующи­ми благами. Часто права и иногда сопутствующие блага функ­ционально связаны с обязанностями, присущими данной со­циальной позиции...

Если права и сопутствующие блага, присущие различным социальным позициям в обществе, должны быть неравны­ми, то и общество, как следствие, должно быть стратифици-

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

рованным, потому что это и есть именно то явление, которое мы обозначаем термином "стратификация". Таким образом, социальное неравенство является тем неосознанно развивае­мым средством, при помощи которого общество обеспечивает выдвижение на важнейшие позиции наиболее компетентных лиц...» [Davis, Moore, 1945, p. 242-249].

Таким образом, Дэвис и Мур предложили следующие ба­зовые идеи, которые уже полстолетия служат источником дис­куссий.

1. Некоторые позиции в обществе функционально более важны, чем другие.

2. Только небольшое число людей в любом обществе об­ладает способностями, дающими возможность выполнять эти более ответственные функции.

3. Чтобы побудить одаренных людей нести нелегкие на­грузки, овладевать знаниями и навыками, им общество откры­вает доступ к дефицитным и необходимым благам.

4. Этот неравный доступ к благам (дефицитным ресур­сам, например, уникальным средствам поддержания здоровья) приводит к тому, что разные страты пользуются неодинаковым престижем и уважением.

5. Престиж и уважение плюс права и преимущества созда­ют институализированное неравенство, т.е. стратификацию.

6. Следовательно, социальное неравенство между страта­ми по этим признакам позитивно функционально и неизбежно в любом обществе.

Изложенные идеи далеко не всегда подтверждаются фак­тами реальной жизни. Дело в том, что присвоение благ и услуг обладателями собственности и власти зачастую неадекватно затратам труда и проявленным дарованиям. Признав функцио­нальность собственности и власти как базовых категорий нера­венства, а также отказавшись от иллюзий существования меха­низмов справедливого размещения людей соответственно спо­собностям, мы можем принять основные идеи Дэвиса и Мура.

В. Веселовский, известный польский социолог, в своей критике функциональной теории стратификации особое вни­мание обратил на механизм мотивации, побуждающей людей к профессиональной подготовке, являющейся условием высоко­го ранга позиции (по доходам, престижу и власти). Он считает,

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

что теория Дэвиса и Мура прежде всего внеисторична. Она ис­ходит из представления об устойчивости человеческой натуры, постоянства и универсальности существующих систем во всех человеческих общностях. Дэвис и Мур полагали, что образова­ние и профессиональная квалификация являются ценностями-средствами, а доходы и престиж — ценностями-целями. Между тем образование и квалификация сами по себе в современных обществах являются ценностями-целями. Таким образом, де­лает вывод Веселовский, неравномерное распределение до­ходов и престижа не является само по себе «функциональной необходимостью» для общества (см.: [Дэвис, Мур, 1968, с. 194— 212; Moore, 1963; Wesolovski, 1966, p. 129-162]).

К этому следует добавить, что функционалисты стремились отделить социологические законы от экономических. Особенно странно это выглядит в стратификационных концепциях. Как метко выразился американский социолог Райт Миллс, «трудно, например, вообразить более бесплодную процедуру, чем ана­лиз... стратификации в Соединенных Штатах в терминах "го­сподствующей системы ценностей", не принимающей во вни­мание известную статистику жизненных шансов, основанную на уровнях собственности и дохода». Далее он отметил, что при рассмотрении реальных ситуаций как у Т. Парсонса, так и у дру­гих функционалистов «внезапно возникает вся экономическая и профессиональная структура, понимаемая в чисто марксист­ских понятиях, а не в понятиях нормативной структуры, проек­тируемой высокой теорией. Это вызывает надежду, что высокие теоретики не полностью потеряли контакты с исторической ре­альностью» [Миллс, 1959, с. 416-417].

Сказанное не снимает позитивной оценки выдающегося вклада функционалистов в создание подлинно научного под­хода к изучению проблем социального неравенства. Не случай­но, что, несмотря на многолетнюю критику (вполне справедли­вую), не сложилось и поныне равноценного функционализму научного направления, по-иному и более глубоко объясняю­щего сущность социальной стратификации.

Если осмыслить в определенной исторической перспек­тиве место функционалистов на временной шкале социологии неравенства второй половины XX в., то оно отчетливо задано твердой защитой присущей тогдашней Америке системы со-

циального иерархического неравенства как функционально оправданного экономической и социальной (гарантированной стабильностью) эффективностью существующего социально-экономического порядка. Логика священности частной соб­ственности здесь впервые подкреплена четко обоснованным принципом меритекратизма отбора и закрепленности инди­видов в их социально-производственной позиции. Тем самым уже устоявшаяся система рузвельтовско-труменского курса высокого налогообложения привилегированного меньшин­ства здесь подкрепляется и отказом от наследственного закреп­ления позиций в деловых организациях, а по связанности по­следних с государственными организациями — регулирование карьер по всей совокупности позиций в мире бизнеса и поли­тики по критериям дееспособности на основе полученного об­разования и тестирования реальной практикой компетенций в выполнении функций.

' 5.6. Классы и слои в современной , : теории стратификации¹ ц-

Этап позитивных оценок открытости западного общества с его широкими возможностями вертикальных социальных перемещений, пришедшийся на 1940-1960-е гг., благодаря оправданной критике слева исчерпал себя к концу 1960-х гг.

Стремление наиболее продвинутых представителей интел­лектуальной и политической элиты Запада повысить эффектив­ность капиталистической системы за счет применения в про­цессах социальной мобильности и модернизации социальных верхов принципа меритократизма вызвало в основной массе представителей национальных элит яростное сопротивление. О технологиях этого противостояния и написаны известные работы как неовеберианцев во главе с Дж. Голдторпом, так и неомарксистов во главе с Э.О. Райтом, а также в работах фран­цузских социологов во главе с П. Бурдье. Wellfare state с само­го начала стал ареной ожесточенной борьбы за ограниченные

¹ Данный раздел написан совместно с моим коллегой и неоднократным со­автором Г.А. Ястребовым.

JUL

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

ресурсы. Расширение возможностей выходцев из низов, бур­ный рост среднего класса с его увеличивающимися и эконо­мическими, и политическими притязаниями были расценены в консервативно-буржуазных кругах как угроза стабильности самой системы. Отсюда и неовеберианство с четким доказа­тельством: рост стандартов потребления рабочих не приводит их массово к смене ценностных ориентации на переход в ряды среднего класса. Последовали блестящие опусы Голдторпа с его группой, Гидденса и т.д. В те же годы Бурдье доказал, что, несмо­тря на широко распространенные требования равенства возмож­ностей, элиты приспособили новые стратегии, чтобы обеспечить свою преемственность от поколения к поколению. Система со­циализации подрастающего поколения, включая технологии об­разования, была ключевым моментом в этих стратегиях.

Первый вопрос, который возник при рассмотрении про­блем стратификации, — это вопрос о классах. С самого начала следует учесть, что многие авторы пишут преимущественно о классах, не употребляя термин «страты». Один из распростра­ненных подходов к анализу этих категорий в их взаимосвязи таков. Классы есть частный случай страт. В любом историче­ском обществе было социальное неравенство. Соответственно существовали и группы людей, которые в чем-то значимом для них как членов данного общества были расположены выше или ниже других групп (например, на шкалах власти, собственности, престижа, богатства, физической силы, образования и т.д.).

К каким же из группирований людей современные сто­ронники европейского классового подхода к анализу систем неравенства относят понятие «класс»? Одну из трактовок предлагает современный британский социолог Джон Скотт в своей книге «Stratification and Power» (1996). По его мнению, в тех случаях, когда местоположение группы людей оказывает существенное влияние на жизненные возможности членов со­циальной группы, то эта группа — не просто страта, а социаль­ный класс. Если в обществе все страты являются социальными классами, то оно может быть охарактеризовано как классовое общество. Таково капиталистическое общество [Scott, 1996].

Для таких авторов, как Дж. Скотт, классовое членение есть один из видов (или форм) социальной стратификации. Но в литературе широко представлен и другой подход, согласно ко-

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

торому в современных обществах классовое разделение людей предшествует (или существует параллельно) стратификацион­ному, под которым понимается статусная иерархия. Статус же, как известно, ассоциируется с уважением и престижем, и, сле­довательно, статусные позиции распределяются в соответствии с традициями, правилами, нормами, предписаниями и госу­дарственной политикой. В этом подходе классы не рассмат­риваются как частный случай стратификационной иерархии.

Классовый подход нередко противопоставляют страти­фикационному (из множества трактовок понятия «класс» мы останавливаемся здесь на более традиционном — социально-экономическом). Особенно это характерно для американских социологов.

Включение в поле социологического анализа социального неравенства/стратификации наряду с классом и социального статуса является правильным для научного исследования. Но столь же значимо различение этих категорий и реальных яв­лений, стоящих за ними. К сожалению, эти категории нередко смешивают, подменяют классы, т.е. социально-экономические образования, статусными группировками. Между тем различие между классом и статусом зародилось давно и имеет длинную историю. Средневековые авторы в основном описывали окру­жающий их социальный мир, используя образы и лексику со­словий, представлявших собой официально признанные кате­гории людей. Индивиды, принадлежавшие к этим сословиям, занимали определенную позицию в статусной иерархии.

Переход от средневековых обществ к индустриальным .привел к социальным изменениям, в ходе которых статусная стратификация уступила место классовой. Такова доминирую­щая линия в научной европейской литературе. Европейские авторы обычно пишут, что лишь представляя жизнь классов, можно понять процессы, протекающие в современном им об­ществе. Классы определяются как экономические категории, занимающие определенную позицию в системе производства и принимающие участие в борьбе друг с другом. Возникновение классов видят в неравной собственности и доходах, создающих основные формы социального деления.

Основное направление американской социологии, с дру­гой стороны, объединяло эти две идеи в единую концепцию,

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

в которой основное внимание уделялось социальной позиции и соответствующему ей престижу и минимизировался эко­номический аспект. Таким образом, в американской социо­логической мысли слово «класс» используется (в тех случаях, когда оно вообще используется) для обозначения социального ранжирования и определения социального положения, соот­ветствующего каждому уровню социальной иерархии, которое Вебер называл статусом.

Эта путаница отражает нежелание многих американских исследователей рассматривать классы как коллективно орга­низованные социальные группы. Вместо этого подчеркивается открытый характер американского общества.

Доминирующее мнение университетских профессоров-традиционалистов таково: в американском обществе — обще­стве возможностей — люди могут с легкостью перемещаться по иерархической лестнице вверх и вниз. По мнению, преоб­ладающему в американском социологическом сообществе, класс — это устаревшая идея, родившаяся в XIX столетии и являющаяся неуместной для понимания прогрессивного ин­дустриального или постиндустриального обществ. Тенденции полной модернизации ведут к устранению классовых различий и способствуют возникновению общества, в котором достоин­ства и способности имеют большее значение, чем социальное происхождение. Принадлежность к какому-либо классу пере­стает играть решающую роль при социальной идентификации индивида в обществе, ее замещают пол, этничность и т.д.

Класс как таковой мертв, появляются новые способы идентификации индивидов — таково основное положение представителей бывшего весьма распространенным в конце XX в. течения постмодернизма.

Таким образом, постмодернисты выступают как скепти­ки в отношении сохранения классов или крупных социальных слоев, поскольку, по их мнению, классовый подход не отража­ет фрагментацию и изменчивость современного потребления. При этом они часто ссылаются на то обстоятельство, что люди в своей повседневной жизни не отождествляют себя с каким-либо классом, как на аргумент отсутствия классов. Однако, конечно, это на деле не доказательство, что классовые отноше­ния как объективная реальность исчезли.

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

Конкретная критика постмодернистов в адрес сторонни­ков классового подхода была связана прежде всего со слабой эмпирической состоятельностью критериев классовой ситуа­ции, принятых в классических и неоклассических подходах, а также иррелевантностью этих критериев в контексте перехо­да к формам социального расслоения, характерным для нового типа общества.

Во-первых, они обратили внимание на то, что в процессе доведения классических теорий до такой степени концепту­альной проработки, при которой основанные на них классовые модели начинают более или менее адекватно отражать факти­ческую социальную и экономическую дифференциацию в об­ществе, постепенно сходит на нет «классовый» характер этих самых теорий, т.е. речь в этом случае идет уже не о классах как таковых, а о профессиональных и статусных группировках.

Во-вторых, введение дополнительных измерений классо­вого положения и его последующее «расчленение» приводит к тому, что получаемые группировки утрачивают свою объяс­няющую способность применительно к другим измерениям социального неравенства. Это вынуждает сторонников клас­сового анализа включать в свои аналитические модели наряду с собственно классовым положением такие переменные, как пол, раса, возраст и пр., что, по мнению постмодернистов, ста­вит под сомнение релевантность классовых членений [Pakulski, 2005, р. 153-154].

Однако, оставив в стороне мнение о том, что подобную аргументацию вряд ли стоит считать доказательством исчезно­вения классовых отношений как объективной реальности, сле­дует указать на ограничения, с которыми сталкивается пред­ложенная постмодернистами рамка при анализе неравенств в некоторых современных обществах. Вполне вероятно, что применительно к обществам, развивающимся в логике пере­хода от индустриальной фазы к постиндустриальной, от модер­на к постмодерну, претенциозные гипотезы о многомерности и усложнении стратификации могут быть вполне обоснован­ными. Но как быть с обществами, не подпадающими под эту классификацию? Ведь до недавнего времени описанная дина­мика изменений изучалась исключительно на примере посте-

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

пенной трансформации западных стран, а потому и сценарий этой трансформации рассматривается в качестве универсаль­ного при интерпретации изменений, происходящих в «менее развитых» странах. Однако никем из апологетов постмодер­низма не уделяется должного внимания анализу неоднород­ности институциональных предпосылок, определяющих срав­нительные успехи или провалы такой модернизации в тех или иных обществах. В этой связи, например, далеко не очевидно, что усиление и переплетение неклассовых принципов диффе­ренциации, о растущей роли которых рассуждают постмодер­нисты, является следствием перехода к обществу «постмодер­на», а не проявлением неких универсальных для глобализиру­ющегося мира тенденций, не связанных с вектором развития конкретного общества. В результате этого от внимания ис­следователя ускользает не только внутренний механизм этого развития, но и приводящие его в действие конкретные соци­альные акторы. Признание «классовой смерти» постмодерни­стами, по существу, равнозначно признанию «конца истории» по Ф. Фукуяме [Fukuyama, 2006], т.е. либерализма как системы социально-экономических отношений, у которой не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. Однако сегодня почти не вызывает сомнения, что ни нынешний Китай, ни нынеш­няя Европа, ни даже Америка не готовы примириться с отсут­ствием альтернатив собственному развитию.

Кроме того, предположение о несущественности классо­вых делений в постиндустриальных обществах представляется определенным лукавством в свете блестящего анализа, кото­рый развивает в своих работах один из наиболее влиятельных современных социологов Мануэль Кастельс. Он одним из пер­вых обратил внимание на феномен усиливающейся в развитых западных странах фрагментации работников на малочислен­ную информациональную (т.е. высококвалифицированную, работающую преимущественно в инновационных отраслях) и родовую рабочую силу, представленную наиболее массовой группой работников. Этот процесс сопряжен с крайне нерав­номерным распределением ресурсов между двумя группами, вследствие чего основные слои среднего класса не только те­ряют свои сегменты на рынке труда, но и сталкиваются со сжа-

Глава 5.

Основные вехи становления теории социального неравенс

тием ресурсной базы для воспроизводства собственного соци­ального статуса и передачи части накопленного социального и человеческого капитала следующим поколениям. С другой сто­роны, так называемые золотые и даже платиновые воротнички концентрируют в своих руках значительную часть богатства и обладают высоким социальным престижем. Происходит это, по мнению Кастельса, вследствие перехода постиндустриаль­ных обществ к новому, информациональному способу произ­водства, в котором главным источником роста производитель­ности становятся информация и знания [Castells, 2010]. Что это, как не основа для нового классового деления?

Оппонируя концепциям смерти социального класса, Гордон Маршалл, профессор Оксфордского университета, в 1997 г. отмечал, что классовый анализ ныне, вероятно, более жизнеспособен, чем когда-либо в его долгой социологической истории. Социальный класс столь же важен для понимания индустриальных обществ конца XX в., как он был настоятель­но необходим для анализа обществ начала XX в., по важней­шим характеристикам — обществ-двойников. Другое дело, что макроструктурные классовые разделения конкретизируются в социальных ресурсах и жизненных шансах, вытекающих из исторически складывающихся специфических гражданских, рыночных и трудовых ситуаций, в которые включаются инди­виды. В современном мире жизненные шансы людей все боль­ше зависят от ресурсов образования, культурного и социально­го капиталов [Marshall, 1997].

Описанная выше ситуация означает, что в работах многих социологов концепция класса является открытой для несколь­ких интерпретаций — как статусная группа, как профессио­нальная группа, как группа по доходу и группа власти, т.е. по­нятием класса охватываются неоднородные социальные объ­екты в зависимости от того теоретического контекста, который вкладывают в этот термин различные авторы.

Различен и смысл, вкладываемый разными авторами в тер­мин «социальный слой». Большинство социологов обозначают этим термином общественную дифференциацию в рамках ие­рархически организованного общества. Зачастую содержание термина ничем не отличается от содержания, вкладываемого в

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

термин «класс». В тех же случаях, когда данные понятия разли­чают, термином «страта» обозначают группы внутри «классов», выделенные по тем же основаниям, что и сами «классы».

П. Сорокин как-то заметил: «Класс наделал своим теоре­тикам не меньше хлопот, чем национальность. И в этом случае попытки "схватить этого Протея" оказывались не более успеш­ными: "класс" либо ускользал и ускользает из пальцев своих теоретиков, либо, пойманный, превращается в нечто столь неопределенное и неясное, что становится невозможным от­личить его от ряда других кумулятивных групп, либо, наконец, сливается с одной из элементарных группировок» [Сорокин, 1993, с. 357]. Эти слова, написанные более 80 лет назад, совер­шенно не устарели и сегодня.

Наиболее интересные авторы стремились не игнориро­вать идеи ни сторонников классовых теорий, ни их оппонен­тов. В этом отношении плодотворен подход германского (бри­танского) социолога Ральфа Дарендорфа. Он подчеркивал, что страты образуют иерархическую систему (иерархический кон­тинуум), отличаясь друг от друга постепенными различиями. Класс же — это всегда категория для целей анализа динамики социального конфликта и его структурных корней, и поэто­му он может быть четко отделен от страты как категории для описания иерархических систем в данный момент времени [Darendorf, 1976, р.76].

Однако заметим, что проведенные исследования страти­фикации также не были ограничены ни поверхностью обще­ства, ни его статикой и притязали на то, чтобы объяснить сущ­ность общественной жизни. Лишь с помощью фундаменталь­ных законов функционирования и развития социальных орга­низмов может быть дан анализ и классов с их конфликтами, и страт с их взаимодействиями и противоречиями.

Проблема разграничения теорий стратификации и клас­совой структуры интересно интерпретирована И. Краусом. «Стратификация и классовое деление, — пишет он, — разные структуры отношений. Стратификация — понятие описатель­ное, подразумевающее некую упорядоченность членов обще­ства на основе какого-нибудь подходящего критерия, вроде дохода, образования, образа жизни, этнического происхожде-

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

ния... Классы... являются конфликтными группами, которые, объединяясь, оспаривают существующее распределение вла­сти, преимуществ и других возможностей... классы формиру­ются, когда совокупность индивидов определяет свои интере­сы как сходные с интересами других из той же совокупности и как отличающиеся и противостоящие интересам другой сово­купности лиц...». Краус подчеркивает важную роль в процессе формирования класса собственной идеологии и создания клас­совой организации. В этом явно чувствуются отголоски зна­комства с марксистскими понятиями «класс в себе» и «класс для себя», выработанными для характеристики процесса фор­мирования пролетариата и подчеркивающими огромную роль в этом процессе субъективного фактора.

Краус иначе, чем Маркс, представляет себе объективные факторы, обусловливающие существование классов. В марк­систской теории это прежде всего место в исторически опреде­ленной системе общественного производства, у Крауса — от­ношение к каким-либо социальным благам; поэтому любая страта, выделенная по произвольно выбранному признаку, яв­ляется потенциальным классом (своего рода «классом в себе»), а любая осознавшая общность своих интересов и организаци­онно оформившаяся страта превращается в действительный класс (т.е. «класс для себя»). Основной вопрос, с точки зрения Крауса, как «принадлежавшие к страте становятся представи­телями класса» [Kraus, 1976, р. 12, 15-16].

Представляется, что для понимания разницы между классовым и стратификационным подходами целесообразно на время забыть об эклектических и компромиссных совре­менных интерпретациях. Сопоставим классы в марксистской теории и страты в функциональной теории. В чем тут разни­ца? Признание класса означает признание антагонизма, про­тивоположности интересов больших общественных групп. Признание же страт означает признание определенных разли­чий между людьми по каким-то признакам, различий, которые приводят к слоевому размещению индивидов в обществе при продвижении их снизу вверх.

Марксистская теория классов занимается разделением общества, выявлением общественных противоположностей,

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

а теория стратификации — общественной дифференциацией. В первом случае выделяются элементы дезинтеграции, внутрен­них антагонизмов, тогда как дифференциация предполагает целостность общества, его функциональную неразделимость. Теория классов проводит разделение общества по альтерна­тивным признакам на властвующих и подданных, эксплуата­торов и эксплуатируемых, на владельцев средств производства и на лишенных их, тогда как теории стратификации разделяют общество на основе одной или нескольких черт, имеющихся в наличии в каждой из групп, но в различной степени (так, все имеют какой-то доход, но только различных размеров, и все в обществе имеют какой-то престиж, но не одинаковый).

В теории классов специфические экономические, поли­тические и культурные интересы являются именно тем, что отделяет друг от друга классы, а в теории стратификации ка­тегория «интересы» вообще не присутствует, а если в исключи­тельных случаях и присутствует, то не является обязательным атрибутом социальных слоев.

С точки зрения приверженцев концепции К. Маркса, клас­сы являются объективно данными, т.е. они существуют незави­симо от сознания и представлений как их членов, так и внешних наблюдателей. Сознание классового отчуждения марксистами рассматривается не как критерий для выделения класса, а как высокая ступень в развитии самого класса (переход от «класса в себе» к «классу для себя»). В большинстве же стратификаци­онных подходов сознание самих членов выделенных слоев или внешних наблюдателей играет главную или, по крайней мере, существенную роль в дифференциации общества.

Современные сторонники марксистской теории клас­сов отказались от тезиса о растущей общественной поляри­зации. Их классовые схемы, сохраняя экономический детер­минизм, все в большей мере отражают растущее усложнение общественных структур и рост значения и доли средних слоев (классов). (Достаточно в этой связи вспомнить теорию и схемы классовой структуры Э.О. Райта, речь о которой пойдет ниже.) Одновременно последователи стратификационных подходов все чаще принимают в расчет конфликтологические аспекты классового подхода.

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

В этом отношении характерны обобщающие работы бри­танских социологов. Так, в книге Энтони Гидденса «Социология» соответствующая глава так и названа: «Стратификация и клас­совая структура». Родовым понятием выступает стратификация, а классы — как видовое понятие, частный случай стратифика­ции. Рассматривая проблемы стратификации и неравенства в современных западных обществах, Э. Гидденс именует основ­ные социальные группы классами, но описывает их не во вза­имном противостоянии, а как ранжированные общности («выс­ший класс», «средний класс», «низший класс») [Giddens, 1995, р. 205-241].

Надо заметить, что в исследованиях по проблемам соци­ального неравенства в мировой социологической науке с кон­ца XX в. наступила пауза, заполненная добротными эмпири­ческими изысканиями с расширением географии их проведе­ния, но без новых концептуальных откровений. По-прежнему доминирует европоцентристский подход, игнорирующий цивилизационное разнообразие социального неравенства. Отсутствуют теории, объясняющие системы социальных не­равенств в мире, разделенном на глобальную информацион­ную и старую индустриальную экономики. Нет сложившихся и признанных в научном сообществе концепций, объясняющих процессы трансформации социальных иерархий в постсоциа­листических обществах, отнюдь не во всех случаях движущихся по направлению к капитализму (см., например: [Lane, 2007]).

Подтверждением сказанного служат материалы дискус­сий, прошедших в начале 2000-х гг. на страницах академических журналов («American Journal of Sociology», «Acta Sociologica»). В них приняли участие такие авторитетные представители раз­личных научных и идейных направлений, как Дж. Голдторп, Э. Соренсон, Э.О. Райт, Д. Груски, Д. Скотт и др. Их теоре­тические конструкты, подтвержденные многолетними иссле­дованиями как в собственных странах, так и в сравнительных международных исследованиях, близки к жизненным реалиям современного мира. В любом случае все дискутанты призна­ют надобность изучения реальных социальных неравенств на основе выявления реальных групп в современном обществе как обладателей определенных реальных ресурсов (благ).

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

Перечень этих благ, на основе которых и складывается, и воспроизводится неравенство, практически неизменен. Он включает экономические ресурсы (владение землей, предпри­ятиями, рабочей силой и т.д.); политические (власть в обще­стве, на рабочем месте и т.д.); социальные (доступ к высокоста­тусным социальным сетям, социальным связям, ассоциациям и клубам); престижные («хорошая репутация», слава, уваже­ние, этническая и религиозная чистота); человеческие ресурсы (человеческий капитал) — мастерство, компетенция, обучение на работе, опыт, формальное образование, знание