Утилитаристская фикция общего блага

(Старая неоклассика)

Анахронизм теоретических установок классической политэконо­мии, основанных на метафизике естественного права, во второй по­ловине XIX в. становился все более очевидным. Особую роль играли при этом два момента делающей большие шаги модернизации:

Экономическая модернизация в рамках «великого бума», чет­верти века беспримерной динамики вырвавшегося на свободу либерального капитализма, которую известный представитель экономической и социальной истории Эрик Хобсбаум¹⁷⁵ дати­ровал 1848-1875 гг., привела к таким побочным эффектам ин­дустриализации, как непрогнозируемая прогрессирующая ур­банизация населения, лишающая крестьян их культурных кор­ней, возникновение класса индустриальных рабочих и появле­ние уже упомянутого «социального вопроса». В результате приобретенного опыта победителей и проигравших в ходе экономической рационализации и произошедшей вследствие этого мировоззренческой поляризации между (экономическим) либерализмом и растущими социализмом и марксизмом, вера в нейтральную беспартийность «рыночного принципа» потеряла свою политическую невинность.

Культурная модернизация, которую Макс Вебер так вырази­тельно охарактеризовал как «расколдовывание мира»¹⁷⁶ и ко­торая породила тенденцию секуляризации, с начала Нового времени ведущую к эмансипации науки от теологического, церковного «откровенного знания». В последней трети XIX в.

¹⁷⁵ Hobsbawm E.J. Die Bliitezeit des Kapitals. Eine Kulturgeschichte der jahre 1848-1875. Munchen, 1977.

^]>e Weber M. Die Protestantische Ethik und der Geist des Kapitalismus / Weber M. Gesammelte

ею полностью прониклись также и гуманитарные и общест­венные науки¹¹⁷. Политическая экономия, которая примерно до 1870 г. осознавала себя еще вполне в классической тради­ции как ценностно ориентированную философию хозяйства, уже не отвечала новому, квазиестественнонаучному методо­логическому идеалу свободной от ценностных оценок, объек­тивной науки законов (позитивизм и сциентизм)¹⁷⁸.

В стараниях неоклассиков превратить политическую экономию в чистую экономическую теорию примерно с 1870 г. соединились оба этих момента: цель — обеспечить старой национальной экономии в

¹⁷⁷ Детальное описание этого процесса см.: Ulrich P. Transformation derokonomischen Vernunft. Fortschrittsperspektiven der modernen Industriegeselt-schaft, 3. revid. Aufl. (первое издание 1986 г.). Bern-Stuttgart-Wien, 1993. S. 145 идалее; относительно методологических выводов для этики см. там же, с. 269 идалее.

¹⁷⁸ В немецкоязычных странах дебаты о новом понимании науки в наукахоб обществе и в экономической теории известны по «спору о ценностях»,начатому Максом Вебером в «Обществе социальной политики» в 1909 г. «Об­щество» первоначально занимало ценностную, социально и политически ан­гажированную позицию в вопросе о статусе науки — об этом еще напоминаетего старое название, «Общество экономических и социальных наук», сегодняупотребляемое как дополнительное. Требование Макса Вебера, строго разде­лить («свободную от ценностных суждений») науку и нормативные посту­латы, сначала встретило энергичное сопротивление, но затем постепенновозобладало, хотя и не в веберовском смысле. Вебер (Weber М. GesammelteAufsatze zur Wissenschaftslehre, 4. Auflage. Tubingen, 1973. S. 146-214) аргу­ментировал в пользу понимания наук об обществе как свободных от цен­ностных суждений, но все же по их предпосылкам связанных с ценностямикультурологических наук: «Не может быть чисто "объективного" анализакультурной жизни» (там же, с. 170), поскольку «без носящих ценностнуюокраску идей исследователя нет ни принципа отбора материала, ни ос­мысленного познания индивидуальных реальностей... Познание в науках окультуре связано с "субъективными" предпосылками, ...которым мы придаемкультурное значение» (там же, с. 182). Вебер (там же, с. 161 и далее) проро­ческим образом выступил против «односторонности экономической точкизрения» и ее распространения «на все социальные науки» (там же, с. 165) и.заметодическое обращение к обуславливающим познание «ценностным идеям»,причем, он уже распознал в «идеально-типическом методе» (as if) «абстракт­ную экономическую теорию» адекватного научного понимания (там же, с. 190и далее). Однако на преимущественно англосаксонскую неоклассическуюжономическую теорию (пролагающую свой путь через теорию предельнойполезности с ее гедонистической вульгарной психологией) концепция Веберане сказала влияния, и в ней возобладало плоское позитивистское понимание науки, как мы еще увидим.

духе времени репутацию занимающей нейтральную позицию объ­ективной науки — обусловила элиминацию из этой дисциплины общественно-политических аспектов теории распределения, кото­рые невозможно было освободить от ценностных суждений, как того требовало новое сциентистское понимание науки. Неоклассики хо­тели — в отличие от своих классических предшественников — не выступать больше в качестве моральных философов, а располагать нейтральной, объективной и как можно более формализованной теорией. Поэтому был начат процесс математической формализа­ции экономической теории и ее последовательного «очищения»'⁷⁹ от мировоззренческих положений.

Здесь не идет речь о том, чтобы детально проследить этот историко-теоретический процесс в его неоклассической фазе¹⁸⁰. Мы только покажем, в каком направлении преимущественно развива­лась «рационализация» нормативного фундамента этой дисципли­ны. Это был путь от старых принципов, основанных на метафизике естественного права, к этике утилитаризма, в англосаксонском мире начиная с Джереми Бентама¹⁸¹ превратившейся в доминирующий способ рационального объяснения поведенческих норм и нашедшей «применение» в экономической теории благодаря фундаментально­му сходству с экономическим мышлением, а именно, своему калькуляторному концепту рациональности. Новые положения неоклас­сической экономической теории, происходящие из утилитаристской этики, можно в основном свести к трем элементарным пунктам: 1) этическому гедонизму, 2) утилитаристскому принципу и 3) рыноч­ной теореме максимума.

^т Kriisselberg H.-G. Property-Rights-Theorie und Wohlfahrtsokonomik / Schiiller A. (Hrsg.). Property Rights und okonomische Theorie. Munchen, 1983 S. 45-77, здесь s. 58.

¹⁸⁰ Ulrich P. Transformation der okonomischen Vernunft. Fortschrittsperspek-tiven der modernen Industriegesellschaft, 3. revid. Aufl. (первое издание 1986 г.). Bern-Stuttgart-Wien, 1993. S. 200 и далее. Краткий, но систематически диф­ференцированный обзор конституирующих признаков неоклассической экономической теории см.: Hampicke U. Ethik, Natur und neoklassische Okono-mie / Biervert В., Held M. (Hrsg.). Okonomische Theorie und Ethik. Frankfurt-New York, 1987. S. 78-100, специально s. 79 и далее.

^isl Ben/ham ./. An Introduction to the Principles of Morals and Legislation. London, 1789. Переиздано: New York-London, 1970; частично переведено на немецкий: Но fife О. (Hrsg.) Einfuhrung in die utilitaristische Ethik. KJassische und zeitgenossische Texte, 2. Aufl. Tubingen, 1992. S. 55-83, здесь s. 55 и далее.

(1) Этический гедонизм

В качестве высшей цели индивидам приписывается максимизация их выгод и максимальное удовлетворение всех желаний¹⁸². Челове­ческие потребности описываются как безграничные, а средства их удовлетворения, которыми располагает человечество, — как ограни­ченные. Речь здесь идет об определенной характеристике человече­ской натуры (психологический гедонизм). Но при этом делается «вывод», что высокая степень удовлетворения потребностей (теми благами, которые находятся в распоряжении) предпочтительнее так­же и в этическом смысле, чем низкая (этический гедонизм), тем са­мым провозглашается определенная норма, в соответствии с которой субъективное удовлетворение потребностей тоже необходимо мак-симировать. Эта норма никак не мотивирована этически, скорее, мы имеем дело с натуралистическим заблуждением относительно (яко­бы) сущего и должного, начало которому положил Джереми Бентам, предложивший следующую формулировку в первой же фразе своей утилитаристской этики, ставшей затем широко известной:

«Природа поставила над человеком две силы, боль и наслаждение. Лишь две эти силы определяют не только то, что мы должны делать, но и то, что мы будем делать»¹⁸³

Натуралистическое заблуждение кроется в приравнивании «what we shall do»* (эмпирическая гипотеза) к «what we ought to do»**

¹⁸² Историко-догматически этот гедонистический посыл, лежащий в осно­ве утилитаристской этики, и субъективистское уравнивание счастья, удовле­творения потребностей и распоряжения собственностью вошли в экономичес­кую теорию через теорию предельной полезности (маржиналистская револю­ция). См.: Biervert В., WielandJ. Der ethische Gehalt okonomischer Kategorien В Beispiel — Der Nutzen / Biervert В., Held, M. (Hrsg.). Okonomische Theorie und Ethik. Frankfurt-New York, 1987. S. 23-50.

^I8! Bentham J. An Introduction to the Principles of Morals and Legislation. London, 1789 (переиздано: New York/London, 1970). Цитир. по немецкому частичному переводу: Hoffe О. (Hrsg.) Einfuhrung in die utilitaristische Ethik. Klassische und zeitgenossische Texte. 2. Aufl. Tubingen, 1992. S. 55-83, здесь s. 55.

О происходящих из теории естественного права предпосылках утилита­ристской этики см.: Ulrich P. Transformation der okonomischen Vernunft. Fortschrittsperspektiven der modernen Industriegesellschaft, 3. revid. Aufl. (первое издание 1986 г.). Bern-Stuttgart-Wien, 1993. S. 180 и далее.

* what we shall do (англ.) — что мы будем делать.

** what we ought to do (англ.) — что мы должны делать.

(нормативное требование). В этом приравнивании мы видим не случайную, не умышленную ошибку, а старую присущую филосо­фии естественного права идентификацию «природного», «естест­венного», с этически «правильным», «хорошим».

Как мы уже обнаружили, в неоклассической экономической тео­рии навязывание гедонистических идей маскируется аксиоматичной формой их подачи: максимизации личной выгоды не требуют пря­мо, но дефинируют ее как «рациональное» индивидуальное поведе­ние. Но обозначение того или иного способа поведения как рацио­нального, разумеется, тоже несет нормативную нагрузку, ведь ра­циональность есть понятие ориентирующее, и ее практический смысл в том, чтобы определять и оценивать разумность наших дей­ствий. Как мало общего имеет «чисто» экономическое определение рациональности с разумом в подлинном смысле слова, становится очевидным, если мы вдумаемся в нелепость выдвижения в качестве высшей инстанции, определяющей правильность нашего поведения, не разума человека, а его потребительской натуры в чистом виде, а ведь именно это предлагает этический гедонизм; разум представля­ет собой в этой схеме Fie более чем средство. Перспектива преодо­ления ограниченности и нехватки земных благ на пути критико-рационального культивирования наших потребностей, т.е. критиче­ский по отношению к потребностям подход к искусству «хорошей жизни», заведомо лежит за рамками экономической рациональности; сам смысл хорошей жизни для Homo oeconomicus аксиоматически сужается до гедонистической цели максимизации выгод. Не (хозяй­ственно-этическая) рефлексия по поводу потребностей, а только (экономически-техническое) производство благ представляется с экономической точки зрения «необходимым» и рациональным.

(2) Утилитаристский принцип

Об утилитаристской этике можно говорить не в том смысле, что она допускает отклонение от эгоистического принципа максимизации личных выгод. Ее этический критерий состоит совсем в другом, а именно, в социальной максимизации общих выгод, принимая в расчет концепцию общего блага: «наибольшее счастье наибольшего числа людей» (Бейтам). Это та причина, по которой утилитаристы считали себя социальными реформаторами и получили наименование философских радикапов; они выступали против рыночно-мета-

физических представлений о гармонии и постулата laissez faire и защищали позицию, согласно которой гармония человеческих от­ношений возникает не сама по себе, а создается рациональной по­литикой. Эта рациональная политика и должна была ориентиро­ваться на утилитаристский принцип максимизации выгоды всех.

Этико-критический потенциал этого принципа нашел выраже­ние в ранней теории благосостояния, особенно у Пигу¹⁸⁴. На осно­ве теории предельной полезности, согласно которой потребление каждой следующей единицы блага имеет для потребителя после­довательно убывающую субъективную ценность, он приходил к выводу, что уравнительное распределение благ в обществе приве­дет к максимально возможной общей пользе в масштабе народного хозяйства. Этот теоретический результат был явно нежелательным для большинства либеральных экономистов и мог явиться тем мо­тивом, по которому вопросы распределения постепенно были вы­теснены из ранней теории благосостояния, как и из экономической науки вообще.

Однако этим возможным эгалитаристским выводам из утилита­ристского принципа не хватало удовлетворительной теоретической базы. Сам принцип содержал в высшей степени проблематичное нормативное допущение, а именно, фикцию определяемого «народ­нохозяйственного общего интереса», или, короче, народнохозяйст­венного оптимума. При этом народное хозяйство имплицитно созна­валось как коллективный субъект¹⁸⁵, не знающий внутренних кон­фликтов, и максимировать надо было не что иное, как «его» выгоду:

«Что такое общий интерес? Сумма интересов разных членов, из которых эта общность состоит»¹⁸⁶.

Серьезное этико-рациональное возражение против этой логики арифметического сложения заключается в том, что при статистиче-

¹⁸⁴ Pigou AC. The Economics of Welfare. London, 1920. S. 89 и далее (пере­издано в 1960 г.).

¹⁸⁵ Об историко-догматических основаниях старой экономической фикцииколлективного субъекта см.: Ulrich P. Diskursethik und Politische Okonomie /Biervert В., Held M. (Hrsg.). Ethische Gamdlagen der okonomischen Theorie. Ei-gentum, Vertrage, Institutionen. Frankfurt-New York, 1989. S. 71 и далее.

¹⁸⁶ Beniham J. An Introduction to the Principles of Morals and Legislation.London, 1789. Переиздано: New York-London, 1970; немецкий частичныйперевод: Hojfe О. (Hrsg.). Einfiihrung in die utilitaristische Ethik. Klassische undzeitgenossische Texte. 2. Aufl. Tubingen, 1992. S.

ском сопоставлении преимуществ одних (пользы) с потерями дру­гих («внешней» ценой извлекаемой пользы) не учитываются непри­косновенное достоинство и неотделимые права каждого отдельного индивида, которые приносятся в жертву «общественным интере­сам», или «общему благу». Другими словами, утилитаризм, а вместе с ним и неоклассическая экономическая теория в целом, во всяком случае в той версии, которую мы до сих пор наблюдаем, слепы по отношению к проблеме справедливости. И этот пробел не случаен, он является следствием старой, основанной на идее естественного права веры в гармонию, убежденности в том, что обеспечение спра­ведливого порядка в обществе есть задача высшей по отношению к человеку инстанции.

В вульгарной экономической теории¹⁸⁷, практикуемой в реаль­ной экономической политике, фикция общего блага в рассеянном виде продолжает господствовать до сих пор, особенно в форме идеологии экономического роста. Следуя этой идеологии, эконо­мический рост «в конечном итоге» (в долгосрочной перспективе формулировка смягчается, ввиду очевидного наличия проиграв­ших вследствие динамики рынка) надо признать «преимуществом для всех»: благосостояние всех как результат экономического роста — гласила, возможно, неплохо задуманная, но по сути идео­логическая формула 1950-х и 60-х, которая фактически еще и се­годня служит выражением высшей хозяйственно-политической цели¹⁸⁸. Это утилитаристское представление о (растущем) «общем благе» как высшей справедливости или, как минимум, как доста­точной легитимации рыночного принципа до сих пор оказывает действие даже на хозяйственных этиков, в остальном абсолютно критичных по отношению к экономизму, например, на Хорста Штейнмана и Альберта Лёра: также и по их на удивление некри­тичному определению

¹⁸⁷ О вульгарной версии экономистической фикции максимизации общегоблага у Мюрдаля и Альберта речь заходит там, где — в отличие от чистойэкономической теории — в качестве мерила максимизации пользы, а вместе стем и народнохозяйственного «роста», все еще берется (брутто) социальныйпродукт.

¹⁸⁸ Эта формула нашла отражение в числе прочего и в названии известнойкниги Эрхарда: Erhard L. Wohlstand fiir alle. Dusseldorf, 1957. Но Эрхард ни вкоем случае не защищает позицию односторонней ориентации на экономи­ческий рост.

«...легитимация рыночной экономики эмпирически (sic!) опирается на компаративное преимущество эффективности, которое способствует социальному миру. Это составляет ядро хозяйственно-этической леги­тимации рыночной экономики»¹⁸⁹

Опыт большинства национальных экономик учит нас, что рефор­мы, проводимые по рецептам неолиберальной политики дерегулирования рынка и интенсификации конкуренции, влекут растущие социальные проблемы, поэтому приравнивание рынка к критерию социального мира не имеет ничего общего с реальностью, утилита­ристская фикция общего блага сказывается здесь самым вопиющим образом; если невзирая ни на что рыночное «преимущество эффек­тивности» (для всех?) превозносится как «гарантия социального ми­ра», то мы отказываемся видеть в этом стремление к подлинной ле­гитимации и склонны подозревать здесь идеологию. Это было и ос­тается всего лишь детским повторением старой утилитаристской формулы общего блага, заклинанием, которое должно поддержи­вать социальный мир. В действительности же с его помощью мож­но было (и, очевидно, можно до сих пор) только «упорно» изгонять общественно-политическую проблему распределения, затрагиваю­щую ценности и интересы, из актуальной экономической теории и политики. Только так можно объяснить суждение Тугенхата:

«Утилитаризм — это идеология капитализма, потому что он позво­ляет (по видимости. — Петер Ульрих) морально оправдать рост эко­номики как таковой, без учета вопросов распределения»¹⁹⁰.

Однако с тех пор, как экономический рост «развитых» эконо­мик стал регулярно отставать от роста производительности труда, стала очевидной тенденция к так называемому обществу двух тре­тей (т.е. к обществу, треть граждан которого практически остается признать лишней) и, кроме того, наметились экологические грани­цы роста, с тех пор все более широким кругам становилось понят­но, что в конце концов речь идет все-таки о вопросе справедливо­сти, например, о справедливом распределении ограниченного чис­ла рабочих мест или находящихся в распоряжении растущей эко­номики природных ресурсов.

¹⁸⁹ Steinmann И., Lohr A. Unternehmensethik als Ordnungselement in der Markt-wirtschaft / Schmalenbachs Zeitschrift fur betriebswirtschaftliche Forschung, 47(1995), S. 143-179, здесь s. 155 (выделено Петером Ульрихом).

¹⁹⁰ Tugendhat E. Vorlesungen iiber Ethik. Frankfurt, 1993. S. 327.

Нобелевский лауреат Гуннар Мюрдаль был первым, кто признал этическую неприемлемость идеи максимизации общей выгоды и тем самым решился отрицать существование «чисто экономической точки зрения» и саму возможность принимать в экономической сфере решения, свободные от влияния каких-либо ценностей; он прозрел в утилитаризме «прикрытие идеи естественного права»¹⁹¹ и абсолютно верно критиковал экономистическую фикцию общего блага «либеральной» экономической теории как «коммунистиче­скую фикцию»¹⁹²: как «фикцию единого для всех целеполагания в экономическом процессе, в котором нет единства»¹⁹³. Поэтому можно вслед за Луманном кратко и емко зафиксировать: «"Общее благо" не есть та цель, о которой надлежит думать»¹⁹⁴. Систематичные выводы из этого были извлечены новой неоклассической экономической теорией позднее, лишь спустя десятилетие, когда пришли импульсы извне, прежде всего со стороны философской этики, да и эти выводы были лишь частичными¹⁹³.

(3) Рыночная теорема максимума

Следует заметить, что утилитаристский принцип в неоклассиче­ской экономической теории проявился в двух различных формах. Во-первых, бентамовская идея утилитаристского расчета нашла свое продолжение и, собственно говоря, теоретически законченное выражение в теории благосостояния. Ее задачи непредвзятого оп­ределения наибольшей коллективной пользы (ранняя теория благо-

¹⁹¹ Myrdal G. Das politische Element in der nationalokonomischen Doktrin-bildung, 2. Aufl. (первое немецкое издание — Berlin, 3 932) Bonn-Bad Godes-berg, 1976. S. 22. Шумпетер в том же смысле подчеркивает «в качестве важнейшего пункта, который необходимо понять, ...что утилитаризм есть нечто иное, как новая система естественного права». (Schumpcter ,/, Gesihichteder okonomischen Analyse, 2 Bde. Gottingen, 1965. S. 185).

¹⁹² Там же, с. 48, 113, 135 и далее.

¹⁹³ Там же, с. 113. Об историко-догматических основаниях этой фикцииединого хозяйствующего субъекта в доклассическом учении о народномхозяйстве и о ее утилитаристском продолжении в ранней теории благосостоя­ния см.: Ulrich P. Diskursethik und Politiscl е Okonomie / Biervert В., Held M.(Hrsg.). Ethische Grundlagen der okonomischen Theorie. Eigentum, Vertrage, In-stitutionen. Frankfurt-New York, 1989.

¹⁹⁴ Luhmann N. Zweckbegriff und Systemrationalitat, 2. Aufl. Frankfurt, 1977.S. 180.

¹⁹⁵ См. об этом ниже.

состояния) или коллективистского упорядочения льгот (поздняя теория благосостояния) в конце концов были объявлены — даже оставляя за скобками прагматичные трудности экономического операционного анализа — принципиально неразрешимыми¹⁹⁶. По­пытка отделить этико-политические общественные проблемы от вопроса о справедливой организации социальных отношений между членами общества и ограничить их утилитаристской проблемой максимизации общей выгоды оказалась симптоматичной «калькуляторной ошибкой»¹⁹⁷ экономистов-неоклассиков.

Гораздо более центральное и влиятельное место, хотя это и ме­нее очевидно, утилитаристская фикция объективного «народнохо­зяйственного оптимума» заняла в теории общего равновесия, т.е. собственно в парадигме неоклассической экономической мысли¹⁹⁸. Основная формула этой идеальной теории совершенного рынка гла­сит, что на свободном от трений и разногласий рынке (с бесплат­ным проведением трансакций), на котором идеально отлажен меха­низм конкуренции, возникает тенденция к равновесию между спро­сом и предложением внутри всех частей рынка, как и между ними, и

¹⁹⁶ Краткий обзор и критику по этому вопросу см.: Ulrich P. Transformationder okonomischen Vernunft. Fortschrittsperspektiven der modernen Industriegesell-schaft, 3. revid. Aufl. (первое издание 1986 г.). Bern-Stuttgart-Wien, 1993. S. 206и далее. Все еще актуальную основополагающую критику см.: Bohnen А.Die utilitaristische Ethik als Grundiage der modernen Wohlfahrtsokonomik.Gottingen, 1964.

¹⁹⁷ Об этом пишет Альберт {Albert И. Okonomische Ideologic und politischeTheorie, 2. Aufl. Gottingen, 1972. S. Ill): «Это, так сказать, профессиональнаяошибка экономистов — ставить проблему калькуляции в центр дебатов пофундаментальным вопросам политического устройства». Альберт, один изведущих и наиболее острых критиков как опирающейся на теории равновесияи благосостояния «теоремы максимума», так и ее вульгаризации в виде«идеологии экономического роста», в своих поздних работах лишь подменяет это экономистическое заблуждение другим, сциентистским, предлагая свое критико-раииональное понимание экономической науки как эмпирически-анапитической социальной науки, т.е. нейтральной и теоретической, вместо практической социальной экономии. См. об этом: Ulrich P. Transformation derokonomischen Vernunft. Fortschrittsperspektiven der modernen Industriegesell-schaft, 3. revid. Aufl. (первое издание 1986 г.). Bern-Stuttgart-Wien, 1993.S. 234 и далее, s. 341 и далее.

¹⁹⁸ Кратко сформулированное систематическое изложение и в то же времякпитику модели теории общего равновесия и различных вариантов ее разви­тия см.; Holleis W. Ь^г<\^ Ungleichgewicht der Gleichgewichtstheorie. Zur Diskus-sion um die neoklassische Wirtschaftstheorie. Frankfurt-New York, 1985.

равновесная цена («естественная цена»!) является в то же время той ценой, которая — абсолютно независимо от народнохозяйственного распределения покупательной способности — реализует народно­хозяйственный оптимум, т.е. общее благо {теорема максимума)¹⁹⁹. С теорией равновесия «вера в оптимальность»²⁰⁰ идеального рынка приобрела еще более формализованную оболочку, которая создает впечатление приближающейся к естественнонаучному теоретиче­скому идеалу «социальной физики»²⁰¹, но на самом деле представ­ляет собой не что иное, как математизированную метафизику²⁰². Так в обычном нормативном применении теоремы максимума дела­ется излишним любой опирающийся на теорию благосостояния расчет; кажется достаточным просто последовательно ориентиро­вать практическую экономическую политику на «принцип рынка»: больше рынка «с экономической точки зрения» всегда хорошо!

Проблема только в том, что этот «чудесный спасительный мир Вальраса»²⁰³ представляет собой всего лишь аксиоматично прило­женную идеальную теорию, которая — из-за недостатка обоснован-

^l9Q Как позднюю форму утилитаристской фикции общего блага в виде исходящей из теории равновесия теоремы максимума можно рассматривать Economics of Property Rights (теорию права собственности), экономическую теорию трансакций и особенно теорему Коуза, занимающуюся решением проблемы внешнего эффекта с точки зрения «чисто экономической» макси­мизации выгоды: Coase R. The Problem of Social Cost / The Journal of Law and Economics, 3 (1960), S. 1-44; ср. с этой интерпретацией: Ulrich P. Transforma­tion der okonomischen Vernunft. Fortschrittsperspektiven der modernen Industrie­gesellschaft, 3. revid. Aufl. (первое издание 1986 г.). Bern-Stuttgart-Wien, 1993. S. 250 и далее; Thielemann U. Das Prinzip Markt. Kritik der okonomischen Tauschlogik. Bern-Stuttgart-Wien, 1996. S. 51 и далее.

²⁰⁰ Albert H. Okonomische Ideologic und politische Theorie, 2. Aufl. (первоеиздание 1954 г.). Gottingen, 1972. S. 66 и далее, s. 122 и далее. Альберт пред­лагает радикальную критику опирающейся на теорию равновесия теоремымаксимума как «ядра экономической идеологии» (там же, с. 68), которая«достигает высшей точки в дефиниции оптимального состояния экономики,абсолютно необоснованной с этической точки зрения» (там же, с. 123).

²⁰¹ Шумпетер видел в теории общего равновесия Л. Вальраса «работу,сравнимую с достижениями теоретической физики» (Schumpeter J. Geschichteder okonomischen Analyse, 2 Bde., Gottingen, 1965. S. 1010).

²⁰² Ulrich P. Transformation der okonomischen Vernunft. Fortschrittsperspek­tiven der modernen Industriegesellschaft, 3. revid. Aufl. (первое издание 1986 г.).Bern-Stuttgart-Wien, 1993. S. 202 и далее.

²⁰³ Vogt W. Zur Kritik der herrschenden Wirtschaftstheorie / Vogt W. (Hrsg.).Seminar: Politische Okonomie. Frankfurt, 1973. S. 180-205, здесь s. 188.

93

ных предпосылок — не имеет ни нормативной силы, ни эмпириче­ского наполнения²⁰⁴. А тот, кто рассматривает ее как достаточное нормативное знание, на основе которого можно строить практиче­ские рекомендации в экономике и общественной политике, импли­цитно основывается на старой метафизике рынка. И формальная абстрактность, и точность теории общего равновесия не могут тут ничего изменить. По-научному добросовестнее было бы, разумеется, последовательно отказаться от нормативного обращения к «чисто экономической точке зрения», во всяком случае пока ее методический статус определяется как теория as if, или же, если говорить о практическом значении этого нормативного положения, критически переосмыслить ценность ориентации на названный «рыночный принцип» в рамках (тогда уже снова политической) экономии.