Глава 8. общественный озноб

Каждое место не похоже ни на какое другое место,

И никакое другое место не похоже на дом.

Джеймс Канцлер, автор книги «География страны „Нигде“»

Возможно, вы видели эту рекламу. Это довольно новая реклама автомобиля‑внедорожника. В ней представлена пригородная улица с одинаковыми, богато выглядящими домами с безукоризненного вида газонами. «Паркетный джип», который, собственно, и рекламируется, припаркован на обочине улицы рядом с одним из таких домов, но возле каждого из остальных домов стоят… танки. Настоящие танки. Большие, смертоносные, военные танки. Эта холодящая кровь реклама призвана напомнить, какими холодными стали наши отношения с окружающими по мере ужесточения потребительского соревнования, этой войны всех против всех. С психологической точки зрения реклама намекает на то, что нам необходимо управлять автомобилем, не менее мощным, чем танк, чтобы составить конкуренцию всем остальным чудовищным транспортным средствам, которые ездят по улицам. Однако танк при этом должен быть высококлассным, комфортабельным. Конечно, эта реклама – преувеличение. Наши отношения с соседями не так холодны и враждебны. Пока не так. Но в воздухе определенно чувствуется какое‑то похолодание…

В 50‑е годы Дэйв часто проходил со своим дедом четыре‑пять кварталов до городской площади в Краун‑Пойнте, шт. Индиана, где жил этот старый джентльмен. С дедом все были знакомы, даже парень‑старьевщик с мешком на спине. Сорок пять лет спустя Дейв все еще помнит имена соседей своих бабушки и дедушки, и летние вечеринки, которые эти соседи устраивали на задних дворах своих домов. Но чувство места и доверие, которое приходит вместе с этим чувством, исчезают из наших городов и наших кварталов.

В 1951 году мы, сидя вместе со своими соседями, смеялись над ТВ‑шоу «Красный скелет». В 1985 году мы еще смотрели всей семьей «Семейные узы». Но в 1995 году, когда изоляция и бездействие превратились в образ жизни, каждый член семьи зачастую уже смотрел свой собственный телевизор. То, что начиналось как переселение в городские предместья в поисках хорошей жизни, переродилось в хвастовство частных потребителей друг перед другом, что отделило друг от друга соседей и членов семьи. Мы стали ощущать себя потерянными в собственных жилых кварталах. Гиганты торговли воспользовались нашим замешательством, начав расширяться, чтобы удовлетворить наши потребности в дешевых товарах: начиная от нижнего белья и кончая компьютерами.

Чем больше мы гнались за тем, что подешевле, и за деньгами, чтобы это купить, тем больше жизнелюбие уходило из наших городов. Теперь, если мы хотим почувствовать себя на Центральной улице так, как это было в старые добрые времена, – мы отправляемся в Диснейуорлд, в игрушечную добрососедскую атмосферу, где улыбающиеся владельцы магазинов, неторопливые шаги людей и старомодная обстановка напоминают нам, что и в наших местах отношения между соседями были когда‑то теплыми и дружелюбными.

Как компания «Дисней» собирается в будущем изображать старую добрую жизнь предместий? Будут ли они создавать звуковой фон – шум автомагистралей, устройств для сдувания листьев с газона, сигналы мусорных машин – чтобы добиться более реалистичного впечатления? Будут ли они воспроизводить автомобильные пробки, цепочки машин, стоящих бампер к бамперу, а в дополнение к ним сотовые телефоны, чтобы сказать нашим семьям, что мы опоздаем ко времени очередного выезда из дома? Потребует ли поездка по этому островку старой жизни больше билетов, чем требуется, чтобы пересечь центр города. Будут ли представлены деловые и развлекательные возможности, получившие столь бурное развитие в последние годы, например, такие, как «Детский космический челнок», услуги такси для детей, чьим мамам некогда отвезти их на тэквондо? Будет ли «Дисней» дополнительно нанимать людей на роли пригородных жителей, которые лишены возможности ездить на автомобилях – старых, беспомощных и малоимущих людей, выглядывающих из‑за занавесок своих гостиных?

ОДИНОКИЙ БОУЛИНГ

Куда в наши дни в Америке может пойти человек, не имеющий машины и располагающий весьма небольшим количеством денег? В его квартале нет кафе, приятного своим местным колоритом, кегельбана или закусочной, где соседи могли бы «почувствовать единение и вместе отрешиться от мира», согласно словам писателя Рэя Ольденбурга. Такие «великие прекрасные места» или, иначе говоря, «третьи места», одинаково не связанные ни с домом, ни с работой, теперь являются чем‑то запретным – расцениваются как форма нарушения личного пространства. Правда заключается в том, что понятие «добрососедские отношения» воспринимается как устаревшее в мире, над которым властвуют бизнес и правительство.

– За последние шестьдесят лет мы из горожан превратились в потребителей, – говорит Джеймс Канцлер, автор книги «География страны «Нигде»». «Быть потребителями не очень хорошо потому, что у потребителей нет никаких обязанностей и ответственности перед своими собратьями‑потребителями. А у горожан есть. У них есть обязанность заботиться о других горожанах, о целостности городской среды и городской истории».

Гарвардский политолог Роберт Патнэм посвятил свою научную карьеру изучению «общественного капитала», взаимосвязей между людьми, которые объединяются в сообщества. Он заметил, что уровень управляемости человека разнится в зависимости от степени его вовлеченности в такие мероприятия, как забастовки избирателей и в такие организации, как объединение читателей газет или хоры, исполняющие хоралы. Недавно он захватил воображение публики, сделав вывод, что слишком многие американцы «ходят в боулинг в одиночку» (в сравнении с предыдущим поколением, большее количество людей увлекается боулингом, но меньшее количество делает это в составе команды). В прошлом нация коллективов, мы превратились теперь в нацию одиночек. Как правило, всего лишь около половины избирателей в нашем государстве голосуют на президентских выборах. Только тринадцать процентов граждан сказали, что посещают общественные собрания по проблемам жизни города или школьные собрания, а число членов РТА[14]снизилось с двенадцати миллионов в 1964 году до семи миллионов в 1995 году. Союз женщин‑избирателей потерял сорок два процента членов с 1969 года, а братские по отношению к нему организации типа Лосей и Львов находятся на грани вымирания.

Количество добровольно вступающих в ряды бойскаутов снизилось с 1970 года на двадцать шесть процентов, а в организацию Красный Крест – на шестьдесят один процент. В общей сложности, согласно официальным данным, 109 миллионов американцев добровольно берутся за неоплачиваемую работу, но многие из них делают это «на бегу», урывками, так что, в действительности, число добровольцев, посвящающих этому все свое время, снизилось, «фактор получения удовольствия» стал главным стимулом для добровольцев. Если это не увлекательно, забудь об этом. Исследование, проведенное в 1998 году, показало, что тридцать процентов взрослых молодых людей становились добровольцами, потому что это весело, по сравнению с одиннадцатью процентами, которые сказали, что преданы делу.

Патнэм признает, что число членов таких более новых организаций, как Club Med и Американская ассоциация пенсионеров, увеличивается. Но большинство людей, состоящих в этих организациях, подчеркивает он, никогда не встречаются – они просто платят свои взносы и читают письма с новостями из этих организаций. Группы, складывающиеся в интернетовских чатах, как бы удобно это ни выглядело, безлики и бестелесны. «Встреча с человеком лицом к лицу несомненно более эффективна для установления доверительных отношений», – говорит он.

«СЦЕПЛЕНИЕ» АМЕРИКИ

Еще один симптом вырождения гражданских качеств – это исчезновение традиционных гражданских лидеров общественных организаций. Управляющие банков, владельцы частного бизнеса, имеющие давние связи с городскими сообществами, сброшены с позиций предводителей этих сообществ с тех пор, как в города пришли банковские объединения US Banks, супермаркеты Wal‑Mart, торговые центры Offiсе Мах и Home Depot, чтобы отстранить этих людей от дел. И что же мы получаем, когда эти деловые цепи начинают работать? Более низкие цены, более дешевые вещи. Но то, что мы теряем – это ценность внутригородской общности, нематериальная, но более важная для достижения высокого качества жизни. Мы теряем возможность личного соприкосновения.

Например, мелкий бизнес отдает на благотворительные цели более высокий процент своей прибыли, чем посторонние для города большие франчайзинговые компании. Кроме того, он выигрывает по части местного колорита и разнообразия товаров. В местной кофейне можно увидеть какую‑нибудь поделку, автор которой живет по соседству. Эта кофейня – ваша кофейня. У вашего местного продавца книг вы с гораздо большей вероятностью найдете книги небольших издательств, которые печатают более широкий ассортимент книг, чем самые крупные и известные издательства.

«Сцепление Америки» произошло так быстро, что трудно поверить статистике. В 1972 году на независимых книготорговцев приходилось пятьдесят восемь процентов всего объема книжных продаж, а к 1997 году их доля упала до всего лишь семнадцати процентов, и этот показатель продолжает снижаться. Торговые центры Lowe’s и Home Depot контролируют более четверти рынка оборудования и инструментов, вынуждая многих местных ремонтников носить корпоративные цвета своей компании, в случае если они не «слишком умелые». Подобным же образом выглядит статистика по части аптек, количество которых за недавнее время уменьшилось на 11000. Исчезают также магазины видеокассет, кофейни и магазины канцелярских товаров.

В общей сложности более полумиллиона франчайзинговых фирм, работающих в шестидесяти различных отраслях промышленности, контролируют тридцать пять процентов рынка розничных продаж. Используя метод повышения эффективности за счет роста масштабов розничной торговли и распространения товаров и обладая возможностью удерживаться на рынке даже в затруднительном положении, корпоративные розничные торговцы способны вытеснить конкурентов в течение года, а то и быстрее.

В погоне за увеличением объема покупок и налоговых поступлений, члены совета потребителей и городского совета, как правило, жертвуют представителям франчайзинговых фирм сначала главную улицу города, а потом окраины, забывая, что большая часть франчайзинговых долларов электронным способом переводится в центральный офис фирмы, тогда как доллар, истраченный в заведении местного владельца, остается в том же городе или районе. Ценность местного доллара во много раз повышается, поскольку владельцы мелкого бизнеса привлекают местных архитекторов, дизайнеров, плотников, изготовителей указателей, местных бухгалтеров, страховщиков, компьютерных консультантов, юристов, рекламные агентства – все службы, работников которых большие фирмы нанимают по контракту извне. Местные торговцы и агенты по продаже распространяют, кроме того, более высокий процент товаров местного производства, чем франчайзинговые цепи, создавая тем самым большее количество рабочих мест для местных производителей. Покупая товары в магазинах, являющихся звеньями этих цепей, мы вместо стимуляции притока в городскую казну получаем обратный эффект.

В 2001 году наши социальные гарантии находятся в состоянии упадка. Обезумев от потока материальных вещей и не вступая в соприкосновение с атмосферой здорового сообщества, мы смотрим на жизнь своих кварталов как бы со стороны. Спеша на работу, мы видим вереницу бульдозеров, выравнивающих площадку, прежде служившую для семейного отдыха у реки, но мы еще не знаем, что там будет построено. Велика вероятность, что это будет супермаркет Wal‑Mart, закусочная МсDonald's или кофейня Sturbacks.

ЭЛ НОРМАН, AL NORMAN, SPRAWL‑BUSTER

«Когда я отлучаюсь из города, – говорит Эл Норман, – по возвращении домой меня ждет ни больше, ни меньше, как сотня электронных писем со всего мира. Обеспокоенные горожане спрашивают меня, как помешать гигантам торговли прокатиться по их городам подобно асфальтовому катку». Норман возглавил движение сопротивления появлению компании Wal‑Маrt в своем родном городе Гринфилде, шт. Массачусетс – и победил. Через час после того, как сообщения об этой истории появились в «Тайм», «Ньюсуик», «Нью‑Йорк Тайме», «мой телефон начал звонить и с тех пор не перестает. Сейчас я разрываюсь между тридцатью шестью штатами, обучая местных активистов необходимым приемам».

На веб‑сайте Нормана перечислено около 100 случаев успеха, причем в некоторых из них он лично прокладывал путь к победе, но ему так же хорошо известно, что такое неудача, и он был свидетелем социо‑экономических потрясений, которые следуют за такими неудачами. «Газета «Адирондак Дэйли Энтер‑прайз» опубликовала отчет о том, что произошло с розничными торговцами в Тикондероге, шт. Нью‑Йорк, за последние восемь месяцев с тех пор, как в городе появился супермаркет Wal‑Маrt, – сказал Норман. – По меньшей мере на двадцать процентов снизились обороты в аптеке, ювелирном магазине, в магазинах автомобильных запчастей, а вот песенка пригородного гастронома «Грейт Американ Маркет» была и вовсе спета. Сначала они сократили часы работы, потом снизили штат работников с двадцати семи человек до семнадцати. А в январе этого года гастроном закрылся совсем. Многие из тех, кто покупал там продукты – это пожилые люди с низкими доходами и без автомобилей».

«Я здесь уже 25 лет, – сообщил Норману владелец пригородной станции Саноко. – В прежние годы всю предрождественскую неделю на этой улице негде было припарковаться. В этом году на ней мог бы приземлиться самолет». Все машины в это время были припаркованы у торгового мегацентра. Норман вспоминает Хенникер, шт. Нью‑Гемпшир – город, активно противостоящий строительству магазина Rite‑Aid площадью 11000 кв футов. «Мне приятно было прочитать плакат на въезде в город:

«Добро пожаловать в Хенникер, единственный Хенникер на Земле!» Проблема в том, что есть другая часть американского населения. Ее представители встают на общественных собраниях и настаивают, что у них есть Богом данное право на дешевое белье и взбитые сливки. Кажется, что их чувство человеческого сообщества по размерам не больше, чем тележка для покупок».

КРЕПОСТЬ АМЕРИКА

Что будет, если синдром потреблятства вынудит человеческие сообщества распасться или изуродует их (например, когда большая компания покинет город и уволит сотни людей)? Мы – «гусеницы», все глубже и глубже заворачивающиеся в свой кокон. Включая обитателей охраняемых квартир, жителей закрытых кварталов, заключенных в тюрьмах, приверженцев систем безопасности, по меньшей мере пятая часть страны в наше время живет за решеткой. «С общественной точки зрения дом‑крепость сам по себе навлекает беду на своих жильцов», – говорит дизайнер жилых кварталов Питер Кэлторп. – Чем больше люди погружаются в изоляцию, чем меньше они открыты для себе подобных, тем больше им приходится бояться».

Социолог Эдвард Блэкли согласен с этим. «Мы представляем собой общество, которое добивается цели объединения людей всех национальностей и всех уровней доходов, но существование закрытых жилых кварталов является прямой противоположностью этой цели, – пишет он в книге «Америка в виде крепости». – Как может нация жить по общественному соглашению, если в ней отсутствует контакт между членами общества?» Коль скоро появление закрытых жилых кварталов является завершающим этапом отстранения от остальной части городского сообщества, а также отступления от системы гражданских норм, 20000 подобных кварталов, в которых живет около девяти миллионов людей, уже совершили это отстранение. Почему такое большое число людей отгородилось от окружающего города? Мы что, не доверяем друг другу? В 1958 году уровень доверия был сказочно высоким. Семьдесят три процента американцев во время опроса ответили, что считают действия федерального правительства правильными «в большинстве случаев» или «почти всегда». К 1996–1997 гг. этот показатель упал до менее чем тридцати процентов. То же самое происходит с доверием людей друг другу. Шестьдесят процентов сейчас считают, что «осторожность во взаимодействии с людьми никогда не бывает лишней». Та же история имеет место на работе, где недостаток доверия влетает в копеечку. «Когда мы не можем доверять своим служащим или другим участникам рыночных отношений, – пишет Роберт Патнэм, – мы, в конце концов, начинаем растрачивать деньги на аппаратуру для слежения, отделы жалоб, страхование, юридические услуги и давление с помощью государственного регулирования».

Опрос, проведенный в 2000 году по всей Америке, выявил коллективную слабость нашей нации. По сравнению с девяноста шестью процентами людей, которые чувствовали себя в безопасности в своих домах, двадцать процентов не чувствовали себя в безопасности на улицах своего собственного района и тридцать процентов не чувствовали себя в безопасности, находясь внутри торгового центра. Что эти результаты сообщают об окружающем нас мире? Схватить ужин, который нам завернут в ресторане, кое‑как вытерпеть дорогу от работы до дома и попасть, наконец, домой – вот как мы живем. В социологическом опросе, охватившем широкий круг американцев, спрашивалось, «что, по их мнению, является наиболее серьезной проблемой, перед лицом которой стоит их собственное городское сообщество». Как и следовало ожидать, это оказался небывалый рост уровня преступности, учащение случаев проявления насилия, но, неожиданным образом, с этими проблемами разделило первое место расширение сети автомобильных дорог. Обе эти проблемы американцы рассматривают как «вышедшие из‑под контроля». И в стремлении снова обрести этот контроль мы обращаемся к очевидным средствам: борьбе или бегству.

Мы пытаемся бороться с преступностью законодательными и принудительными мерами, на которые теперь приходится семь процентов американского бюджета. За последние годы мы увеличили количество людей в полицейской форме, чтобы они контролировали преступность, и теперь полицейских, работающих по найму, у нас в три раза больше, чем настоящих полицейских. Суммы, собираемые с населения в виде налогов и приходящиеся на содержание каждого заключенного в тюрьме, сравнимы со стоимостью обучения в Гарвардском университете.

В любой плотно заселенной местности слышны звуки, свидетельствующие о том, что здесь небезопасно. Автомобильная сигнализация, писк электронных замков и полицейские сирены свидетельствуют о наших тщетных попытках обрести контроль над преступностью. На самом деле, в противоположность распространенному мнению, но согласно статистике, жизнь в пригороде является более рискованной, чем жизнь в пределах города, потому что пригородные жители ездят на автомобилях в три раза больше, чем жители городских районов, и в три раза большее их количество погибает в автокатастрофах. Однако по‑прежнему миллионы людей продолжают переселяться в кажущиеся безопасными пригороды.