Отклик на богословскую конференцию
«Библейский Шестоднев и эволюция», проведенную
Миссионерско-просветительским центром «Шестодневъ»
В Издательском совете Русской Православной Церкви,
Москва, 22 ноября 2001 г.
Обещавшимся быть благочестивыми и вводящим бесстыдно злочестивые эллинские учения в православную и соборную Церковь о человеческих душах, о небе, земле и других творениях – анафема.
Проходящим эллинские учения и обучающимся им не ради обучения, но и следующим их суетным мнением и верующим в них как в истинные и учащим им – анафема.
Постановления Константинопольского Собора 1076 г.
по делу Иоанна Итала [цит. по 6]
В наше время ученость возвращает язычников, принявших христианство, к язычеству и вводит снова идолопоклонство и служение сатане, изменив формы для удобнейшего обольщения человечества.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) [45]
Настоящая глава явилась результатом осмысления автором богословской конференции «Библейский Шестоднев и эволюция»[2] , не получившей, к сожалению, достойного объективного освещения ни в церковной, ни в светской прессе. Если не считать нескольких удачных передач в эфире радиостанции «Радонеж», вся информация о конференции в прессе свелась к двум публикациям. Во-первых, в газете «Пределы века» был напечатан доклад священника Льва Шихлярова (эволюциониста). И во-вторых – предельно предвзятая статья Е. С. Полищука «Сотворение мира: экзегетика или идеология» в газете «Церковный вестник» № 22. Евгений Семенович счел возможным написать, будто в докладах на конференции речь шла «не о поиске истины, а об идеологической схватке». О выступлении священника К. Буфеева «Шестоднев наизнанку» г-н Полищук написал, что «о. Константин весь свой доклад посвятил осуждению почившего пастыря» протоиерея Глеба Каледы. Это заявление – настоящая клевета. Другой доклад о. Константина – «Талмудические корни библейского эволюционизма» напомнил почему-то г-ну Полищуку (видимо, защищающемуся по принципу «наших бьют!»), те дискуссии, «когда аргументы по существу заменялись указанием на классовую или национальную подкладку тех или иных теорий». Такая аргументация «не по существу», применяемая самим Полищуком, представляется нам нечестной и недобросовестной.
На самом деле, как мы считаем, конференция была посвящена определению православного, церковного отношения, без преувеличения сказать, одного из наиболее актуальных вопросов современности – вопросу происхождения мiра и его развития. Острота постановки вопроса связана с тем, что на его решение в наше время активно претендует научное знание, имеющее столь высокий авторитет у современного человека, что и само слово Божие рассматривается им не иначе, как интерпретируемое в естественно-научных терминах. Желая показать гносеологический характер проблемы соотношения библейского Шестоднева и эволюции,мы посвятим настоящую работу исследованию возможности согласования знания научногои знания религиозного.
Ниже мы собираемся обосновать тезис о том, что в какие бы эволюционизм не облекался «телеологические», «христианские» и иные «теистические» формы, выбор – эволюционизм, либо антиэволюционизм – есть выбор всегда характера гносеологического и религиозно-философского, выбор, отделяющий от Церкви Христовой тех, кто впал в языческое идолопоклонство современному научному знанию. Саму же мiровоззренческую проблему соотношения библейского Шестоднева и эволюции можно выразить, в терминах дихотомического отношения абсолютного и относительного, внутреннего и внешнего, содержания и формы, духовного и душевного (или материального, телесного), веры и знания и прочее.
Всякому человеку, исповедующему православную веру, известно, что существует единственное истинное мiровоззрение – то, которое выражено Откровенным знанием, и которое сохраняется Священным Преданием Православной кафолической Церкви. И имеется также множество иных воззрений на мiр, не от Бога берущих свое начало, и потому изначально, уже в своей основе, ложных. К каждому такому ложному учению можно относиться как к духовной болезни, как к уклонению – одесную или ошуюю – с царского пути истинного богословия. Представителей двух направлений, двух тенденций духовного заблуждения с пути истинного богословия удобно, вслед за апостолом Павлом, именовать «иудеем» и «эллином», – ибо и иудеи знамения просят, и еллины премудрости ищут; мы же проповедуем Христа распята, иудеем убо соблазн, еллином же безумие (1 Кор. 1, 22–23). В этом контексте уместны будут также слова преподобного Максима Исповедника: «Пилат есть образ естественного закона, а толпа иудеев – образ писанного закона. Тот, кто по вере не оказывается превыше обоих законов, не может воспринять Истину, превосходящую и естество, и разум» [93, с. 227].
Быть «иудеем», в нашей терминологии, означает понимать конкретный символизм Священного Писания только буквально, а не духовно, отделяя, таким образом, символ от символизируемой им реальности, слово от его смысла. Как показал в своем докладе о талмудических корнях «библейского эволюционизма» о. Константин Буфеев, именно такое чисто внешнее, формальное, безблагодатное, но с соблюдением буквы закона, прочтение Шестоднева является эволюционистским.
Другая крайность – оказаться «эллином», – в нашем понимании, означает попытку рассудочного, логического истолкования Священного Писания, при котором не требуется никакого подвига веры. За отправную точку при таком мiровоззрении принимается не сама вера Богу, не смирение и подчинение себя, своего ума пред Божественным откровением, а вера рассудочная, истолковывающая Божественное Откровение, вечную Истину, в свете достижений современного естествознания, то есть «подчиняющая» слово Божие слову науки – современной «эллинской мудрости». Святитель Василий Великийтак писал о вере и несомненности глаголов Господних: «В рассуждении сказанного Господом не должно приходить в колебание и сомнение, но несомненно принимать, что всякий глагол Божий истинен, всесилен, хотя бы в противном уверяла природа. Ибо в этом – и подвиг веры. Кто не верит Господу в малом, тот, очевидно, тем паче не поверит в большем. Должно не на собственных рассуждениях утверждаться и отвергать, сказанное Господом, но знать, что глаголы Господни достовернее собственного удостоверения» [20, с. 369–371].
О двух «ученых» способах уклонения от истинного богословия пишет святитель Феофан Затворник:«Что сотворим, яко человек сей много знамения творит? (Ин. 11, 47). Только и нашла в Спасителе виновного иудейская ученость. И в наши дни немецкая ученость только и находит в Евангелии Христовом, что сверхъестественное: все хорошо, только это, вишь, нейдет. И в решении обе учености сошлись. Иудейская решила: уне есть да един умрет, а не все погибнут (Ин. 18, 14); и немецкая положила: устраним сверхъестественное, чтобы сохранить все прочие истины евангельские.Что же вышло? Те сгубили народ, а эти растеряли все христианские истины и теперь остались почти не причем. Господь есть краеугольный камень здания спасения; так и вера в сверхъестественное есть краеугольный камень всего здания богодухновенной истины» [143, с. 91].
Истинное святоотеческое богословие не содержит идеи эволюционизма. Но эта идея присуща «эллинской» и «иудейской» (талмудической) учености. Обе эти учености суть разные стороны, разные оттенки современного прогрессистского естественнонаучного образа мышления. Эволюционизм являет собой идеологическую концепцию современной науки – естественнонаучного знания, а также лингвистики, истории и прочих областей знания, – точнее даже не науки, а позитивистского мировоззрения, в среде которого развивается наука.
О том, что эволюционизм является верой языческой, писалось и ранее [166, с. 185, 248]. Главная суть язычества – не в многобожии, а в идолопоклонстве – в обожествлении, фетишизации тварной природы и дел рук человеческих. Язычество утеряло давным-давно связь с живым и личным Богом – Творцом мiра и Промыслителем всей твари, и, «освободившись» от Истинного Бога, положило начало всего космоса в некоем первичном хаосе (в неоязычестве – в «квантовом вакууме»), в котором, в результате эволюции его свойств, зарождаются сознательные и организованные «боги», приводящие в порядок мiровой хаос и из него устраяющие весь космос (в атеистическом варианте неоязычества – обожествляется сама материя первичного хаоса в ее способности к самоорганизации, саморазвитию и самосознанию).
В традиции талмудического иудаизма мы можем наблюдать схожую картину: измена истинному Богу (в отличие от язычества, произшедшая в исторически определенное время) и поклонение богу чуждему (Пс. 43, 21) (под видом Бога истинного).
Самое главное, чему учит христианство, в отличие от всякого язычества, – это то, что человек есть личность, имеет образ и подобие Божие и предназначен для вечной жизни. Отсюда естественным образом вытекает, что он не произошел из низших форм жизни и не может перейти ни в какой иной чин. Обретение же этой вечной жизни – освобождение от уз времени в свободу вечности – не следует из развития материи, не предопределено фаталистически заранее, но решается во временной жизни человека в его подвиге следования за Спасителем. Смерть в христианстве – расторжение целостности человеческого естества – есть наказание за грехи и, вместе с тем, врачевание: во Всеобщее Воскресение человек воскреснет в нетленном теле. Для христианина, «чающаго воскресения мертвых и жизни будущаго века», не может стоять вопрос о каком-то особом «научном» прочтении Шестоднева: ведь если православный человек верует в тайну Боговоплощения, в Рождество, Богоявление, Воскресение, Вознесение, в Сошествие Святого Духа на Апостолов, в Преображение, в чудесное Успение Божией Матери, во все неисчислимое множество ветхозаветных и новозаветных чудес, совершенных Господом и Его святыми угодниками, в действие Церковных Таинств и во все прочие чудеса Божии (то есть сверхъестественные явления, принципиально непостижимые естественнонаучным разумом, ибо они – ради нашего обращения к Богу – собоюпреодолевают действия естественных законов), то неужели для факта происхождения мiра ему будет потребно искать какое-то естественное научное эволюционистическое объяснение и радоваться тому, что богооткровенное – чудесное! – объяснение можно проинтерпретировать в научных терминах?!
Для всех языческих верований эволюциянеобходима как способ «преодоления»смерти, состоящий в обретении иной, более «совершенной» формы жизни, в вечности существования самого мiра. Для христианина преодолетьсмерть – то же самое, что обрести жизнь, – означает жить ради Бога, самому эволюционируя к Богу (в плане своего духовного роста).
Богословскую проблему отношения к эволюционизму, то есть проблему существования так называемого «христианского эволюционизма» (или «библейского эволюционизма») невозможно решить в отрыве от христианского отношения вообще к научному знанию.
Наука (какая бы она ни была – атеистическая, или «христианская») всегда исповедует язычество, и потому ученый – всегда «эллин» (если, конечно, не «иудей»[3] ). К примеру, для современного цивилизованного ученого верить в то, что он имеет обезьяньих предков, а живая природа могла произойти из неживой, является такой же «нормой приличия», как для язычника-эллина верить в то, что остров Эгина был заселен людьми, которые раньше были муравьями, а также в то, что после потопа землю заселил новый род людей, произведенных из камней.
Свое неприятие эволюционизма высказывают, например, научные креационисты, научноаргументируя, почему эволюционизм является лженаучнойтеорией. В основе научного креационизма лежат труды протестантских авторов (что справедливо всегда подмечают «христианские эволюционисты»), и это неслучайно: вся креационистская аргументация несостоятельности эволюционизма носит научныйхарактер, а значит – столь же относительна, условна и ограничена, как аргументация эволюционистов, ибо само понятие «лженаучный» (или «антинаучный») уже предполагает считать научное знание непреложной истиной[4]. Эволюционизм есть порождение не христианского богословского мышления, но мышления научного, то есть земной «эллинской» и «иудейской» учености. Можно сказать, что концепция эволюции столь же научна, сколь наука эволюционистична[5] , ибо обе они имеют одни и те же «эллинско-иудейские» корни.
В каком же отношении пребывают знания о мiре научное, естественное и религиозное, богооткровенное?
Основатель «христианского эволюционизма» П. Тейяр де Шарден, выдвинувший концепцию спасения мiра во Христе путем его эволюции – «претворения космогенеза в Христогенез», – писал: «Наука и религия – это две дополняющие одна другую стороны одного и того же познавательного акта, единственного акта, могущего охватить познание Высшего» [цит. по 10, с. 98].
С сожалением приходится констатировать, что взгляд на науку и религию, подобный воззрению католического священника-иезуита, все чаще встречается на страницах современной православной апологетической литературы. Такая, гностическая по своей сути, позиция, при которой «религия и наука дополняют и подтверждают друг друга», и «христианская вера и естественнонаучный разум находятся в полном согласии», оказывается весьма привлекательнойи удобной.Привлекательной, ибо разрешает ее адептам называться христианами, не отказываясь от материалистического мiровоззрения. Удобной, поскольку позволяет всех противников обвинить в невежестве и мракобесии, ретроградстве и обскурантизме.
Поборникам научного знания полезно будет вспомнить, что отдел богословской науки апологетика, возникший с самых первых христианских времен, имел целью защитить христианство от нападений и обвинений со стороны языческих писателей и еретиков. Перед апологетикой стоит задача изложить начала и основы христианства для язычников – средствами, доступными самим язычникам, то есть при помощи «мудрости века сего» обличить безумие всей этой «мудрости» и подготовить чрез то их к восприятию спасительной веры в Христа распята. Поэтому весьма важно не забывать в апологетической проповеди о Христе для «эллинов» и «иудеев», что именно от их посягательств – «эллинов» и «иудеев» – ведется защита Христа, хотя проповедь и глаголется на удобопонятном им языке.
Сегодняшняя апологетика имеет ту же задачу проповеди христианства для современных язычников (или безбожников) – ученых и философов – на естественно-научном и философском языке, и вместе с тем, задачу защиты Истины христианства от всех относительных человеческих истин философии и натурфилософии.
Многие же современные апологеты, напротив, пытаются науку произвести от христианского начала.
Не будем оспаривать того утверждения, что современная наукадействительно возникла под влиянием христианства. Наука средневековая (доренессансная)содержательно отличалась от науки современной, ибо имела магико-оккультный характер: химия в ней не отделялась от алхимии, астрономия от астрологии, а эксперимент от магического заклинания. Наука и магия (герметизм, парацельсизм, спиритуализм, анимизм и прочее) имели в период становления в средние века достаточно много общего, вступая во взаимоотношения то сотрудничества, то соперничества за право быть господствующей моделью мiроздания. Отделение же науки от магии произошло под влиянием христианства, поставившем проблему отношения к чуду,то есть проблему разделения и противопоставления естественногои сверхъестественного,не имевшей места в магико-оккультных учениях. С точки зрения христианской, само происхождение и бытие мiра с его законами природы, жизнью, разумом уже является чудом, ибо не может иметь рационального, естественного объяснения, кроме того, что причина всего заключена в Боге, яко из Того и Тем и в Нем всяческая (Рим. 11, 36). Напротив, в появившейся в XVII веке науке (механике) обрисовался и, в принципе, замкнулся круг природного бытия, зафиксированного в научных понятиях, в котором, наоборот, не было места чуду. «Научное естествознание только потому и смогло появиться, – пишет диакон Андрей Кураев, – что христианская вера расколдовала мiр. Физика стала естествознанием, а не духоведением, она смогла изучать безличностные математические законы, а не особенности реакции “духов”» [75, с. 115]. Наука (рациональное познание) в то время отделилась от мифической и мистической стороны герметизма, но она унаследовала от него безусловный детерминизм и гордостное самообольщение овладеть тайнами бытия и стать яко бози (Быт. 3, 5). Однако высвобождение науки из магического плена не приблизило ее к Истине, так же как и для спасения человека недостаточно «порвать» с оккультистами, если при этом не оказаться внутри Церковной ограды.
Истина не лежит в «плоскости» видимого (материального) мира, познаваемого наукой. Мiр во всей полноте – вся глубина богатства и премудрости разума Божия (Рим. 11, 33) познается лишь верою: Верою разумеваем совершитися веком глаголом Божиим, во еже от неявляемых видимым быти (Евр. 11, 3). Истина приходит к нам не из материального – временного, изменяющегося мiра, но мiра духовного, вечного, и потому она находится за пределами научного метода познания: Дух Истины от Отца исходит (Ин. 15, 26), на небесех уготовится истина Твоя (Пс. 88, 3). Истина не в научных и философских знаниях, а в живой связи с Божественной Троицей, осуществляемой Вседержителем лишь при всецелом устремлении человека к Богу, при сознательном желании исполнять Его святую волю. Знание Истины открывается не плотию и кровию, но Отцом Небесным (Мф. 16, 17): не может человек приимати ничесоже, аще не будет дано ему с небесе (Ин. 3, 27). Узреть Истину – постичь сверхрациональные и духовные принципы бытия и их связь с рациональными и материальными аспектами существования – возможно только чистым сердцем (Мф. 5, 8); только направляя свою волю в соответствии с заповедями Бога, очищаясь от страстей, от власти греха, живя верой, познавая Христа любовью, воспринимая Его в себя, можно подняться до созерцания тайн Царствия Божия, прийти к подлинному познанию Истины: аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и уразумеете Истину (Ин. 8, 31–32).
Мнение о том, что между наукой и верой нет противоречий молчаливо предполагает принять одно из следующих двух утверждений.
Первое утверждение атеистично. Оно состоит в том, чтобы свести проблему на нет, полагая, что наука безрелигиозна (будто бы в безбожии и есть Истина), и потому предмет ее исследования не имеет ничего общего с религиозной верой. Эволюционизм являет собой пример, служащий яркой иллюстрацией несостоятельности такого мнения: безбожная наука выдвигает концепцию, неприемлемую именно с позиций религиозных. Предметы познания науки и веры, действительно, не совпадают, но именно в том смысле, как временное не может совпадать с вечностью, а часть с целым. Православие является не формой, но неотъемлемым содержанием жизни, и потому пронизывает все ее стороны, в том числе и научную, а не ограничивается способом проявления культовых потребностей в специально отведенном месте. Святитель Феофан Затворникписал: «Верующие имеют полное право втесняться с духовным в область вещественного, когда материалисты лезут со своею материю без зазрения совести в область духовного» [144, с. 84].
Второй способ, как «уйти от противоречий» науки и религии, состоит в том, чтобы считать их разными путями, ведущими человека к одной цели «познания скрытой гармонии мiра». Эта точка зрения по форме деистична, а по смыслу пантеистична. Ее придерживаются, например, все «телеологические эволюционисты».
Мы не ставим задачи провести обзор всей современной апологетической литературы; заметим лишь, что в большой степени она страдает сциентизмом,пытаясь не столько защитить христианство от посягательств науки, сколько с помощью христианства оправдать свои научные пристрастия.
Ограничимся примерами двух высказываний диакона Андрея Кураева, иллюстрирующих оба названные (по сути, противоположные друг другу) способа «примирения» науки и религии.
Первая цитата: «Чтобы не принять языческую, религиозно окрашенную космологию, христианский мiр выработал свой, радикально безрелигиозный способ познания мiра – науку» [78, с. 235].
Вторая цитата: «И религия, и наука стремятся проникнуть за мiр видимых феноменов с целью обретения надвременных идеальных смыслов (эйдосов), законов. Вера в незримые рациональные структуры мiра является тем звеном, которое соединяет традиционную и научную мысль... Наука, как и вера, познает мiр невидимый» [79, с. 354, 355].
В одном из своих трудов о. диакон проговаривается, почему он пытается во что бы то ни стало «соединить» науку с религией: «Ведь самый простой путь к соединению – это обретение общего врага. Таким общим врагом ученых и священников является оккультизм» [76, с. 368]. В борьбе с оккультизмом, рерихианством, теософией и прочими языческими (кстати, заметим, всегда эволюционистскими) заблуждениями мы полностью солидарны с о. Андреем. Но длительное погружение в мутный поток оккультизма, видимо, привело к тому, что он и сам оказался этим потоком увлечен; трудно иначе понять почему богослов-священнослужитель в своих рассуждениях ищет опоры в мирской мудрости и пытается оправдать эволюционизм. Будем надеяться, что столь блестяще эрудированный миссионер и проповедник пересмотрит некоторые свои взгляды и признает, что православному христианину негоже быть эволюционистом и верить слову ученых как слову Божию, утверждая равноправие двух путей познания Закона Божия: «через изучение мiра самого человека («познавая себя – я познаю Тебя») и через изучение смыслов тварного бытия, вложенных Творцом в физический мiр» [79, с. 341][6] .
Вернемся, однако, к святоотеческому пониманию науки. Православная святоотеческая мысль, в отличие от западного богословия, подменившего во многом веру религиозную верой в поддерживающую ее науку, всегда отделяет Истину Откровенную, данную Богом, от истины, добытой научным и философским изысканием – истины всегда ограниченной, нецелостной, относительной и изменчивой – и никогда не защищает последней, хотя и пользуется ею с апологетическими целями. Однако эта апология отнюдь не подразумевает «равенства» самой «защищаемой» богооткровенной Истины с используемой при этом научной аргументацией, тем паче не предполагает подчиненного, зависимого от научных истин, положения Божественной Истины: Творец выше твари, и душа больше пищи, и тело – одежды (Лк. 12, 23).
Наука в неменьшей степени, чем религия утверждена на вере, но в отличие от веры религиозной, утвержденной на абсолютных богооткровенных догматах, наука предполагает веру во всегда относительные и условные постулаты, принципы, законы, являющиеся таковыми, поскольку в науке не существует и не может существовать абсолютного критерия истинности, то есть нет научного ответа на вопрос: Что есть истина (Ин. 18, 38)? Православие – вера в Богочеловека – открывает человеку подлинный смысл его жизни – богообщение – и наполняет ее реальными жизненными ценностями. Наука же сама претендует на открытие и познание высшего смысла жизни, оставляя религии, в лучшем случае, роль моральной поддержки себя, а потому и допускает лишь такую религию, которая не вступает в противоречие с утверждаемым ею культом человеческого разума – человекобожием.
Наука и вера существенно различаются самим способом познания, хотя в основании каждой лежит личный опыт. Различия эти религиозно-мистического и естественнонаучного опытов обрекает на неуспех любую попытку представить их в одном и том же контексте. Причина этого заключена в том, что нельзя «смешивать» Истину Абсолютную и истину относительную, Божественное и человеческое, Творца и тварь. Наука является делом рук человеческих, цели ее – земные и временные; вера христианская – дело Божие, цели ее – небесны и вечны: Якоже отстоит небо от земли, тако отстоит путь Мой от путий ваших, и помышления ваша от мысли Моея (Ис. 55, 9). Преподобный Марк Подвижниксказал: «Иное есть ведение вещей, а иное – ведение Истины. Сколько различно солнце от луны, столько второе полезнее первого» [162, с. 120].
По мнению святителя Иоанна Златоуста, «вера не принимает умозаключений не потому, что они безрассудны, но потому, что она превосходит всякое размышление». «Вера есть щит, покрывающий тех которые веруют, не испытывая. Когда же кто станет вдаваться в мудрствование, начнет обо всем умствовать и судить по-своему, для того вера не составляет собой щита, напротив, тогда мы об нее спотыкаемся. Вера все укрывает и осеняет – таково должно быть ее свойство. Нельзя ее укоротить рассудком, в противном случае ноги или другая часть тела останутся открытыми, а щит должен быть достаточной величины» [117, с. 11, 12].
Преподобный Максим Исповедниксчитал, что «вера есть истинное ведение, обладающее недоказуемыми началами», «высший род познания в сравнении с обычным», «ипостась (в смысле «сущность», «реальность» – С. Б.) вещей, превышающих ум и разум», «орган действительного восприятия и познания Истины» [93, с. 216]. И еще: «Есть два вида знания. Одно – научное; оно бесполезно, поскольку не стремится к осуществлению заповедей. Другое знание – деятельное и действенное, которое подлинно печется о постижении сущих посредством духовного опыта» [93, с. 218–219].
В своем отношении к научному знанию Святые Отцы всегда подчеркивали, что сами научные достижения при всей своей относительной полезности, не возводят к Истине, а потому, говоря словами святителя Василия Великого, «не должно, однажды предав сим мужам (то есть ученым – С. Б.) кормило корабля, следовать за ними, куда ни поведут, но, заимствуя у них все, что есть полезного, надобно уметь иное и отбросить» [17, с. 344].
О противопоставлении естествознания («ведения») и веры писал еще преподобный Исаак Сирин:«Ведение противно вере. Вера во всем, что к ней относится, есть нарушение законов ведения, впрочем – ведения не духовного. Определение ведения то, что оно не имеет власти что-либо делать без разыскания и исследования, а, напротив того, разыскивает, возможно ли тому быть, о чем помышляет и чего хочет. Что же делает вера? Она не соглашается пребывать в том, кто приближается к ней неправо.
Ведение без разыскания и без своих способов действия не может быть познано. И это есть признак колебания в истине. А вера требует единого чистого и простого образа мыслей, далекого от всякого ухищрения и изыскания способов. Смотри, как они противятся друг другу. Дом веры есть младенчествующая мысль и простое сердце. Ибо сказано: в простоте сердца (Еф. 6, 5) своего прославили Бога, и: аще не обратитеся, и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное (Мф. 18, 3). Ведение же ставит сети простоте сердца и мыслей, и противится ей. Ведение есть предел естества и охраняет его во всех стезях его. А вера совершает шествие свое выше естества. Ведение не отваживается допустить до себя что-либо разрушительное для естества, но удаляется от этого; а вера без труда дозволяет, и говорит: на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия (Пс. 90, 13)» [62, с. 118–119].
Святитель Григорий Палама:«Знание, добываемое внешней ученостью, не только не подобно, но и противоположно истинному и духовному». «Есть ли во внешней науке что-либо полезное для нас? Даже очень; ведь и в яде, извлекаемом из змеиных тел, много действенного и целебного, и знатоки врачебного искусства считают изготовленное из него снадобье лучшим и полезнейшим, равно как для изготовления тайных отрав берутся как раз сладчайшие из кушаний, способные скрыть добавленное снадобье; словом, в мирской мудрости есть полезное, и много, как в меде, смешанном с отравой, но много и опасности, что отделяющие из этой смеси мед не заметят вместе с ним смертоносного осадка... Во внешней мудрости надо еще сначала убить змия, то есть уничтожить приходящую от нее надменность – как это нелегко! ведь, как говорится, “философское высокомерие не сродни смирению”, – но, так или иначе, уничтожить; потом надо отсечь и отбросить как безусловное и крайнее зло главу и хвост змия, то есть явно ложное мнение об уме, Боге и первоначалах и басни о творении(выделено нами, – С. Б.), а среднюю часть, то есть рассуждения о природе, ты должен при помощи испытующей и созерцательной способности души отделить от вредных умствований, как изготовители лечебных снадобий огнем и водой очищают змеиную плоть, вываривая ее». «Открывание тайн природы, различные методы логики – это одновременно и благо и зло, не только потому, что проявляется соответственно идее тех, которые им пользуются, и легко принимает форму, которую придает ему мнение тех, кто им владеет, но также и потому, что изучение его хорошо лишь до той степени, которая придает зраку души проницательность. Но оно худо для того, кто отдается этим исследованиям так, чтобы оставаться в них до старости... Есть люди с невероятным бесстыдством объявляющие, что заниматься всю жизнь эллинской наукой вовсе не помеха для совершенства жизни, и не слышащие обращенных прямо к ним слов Господа: Лицемеры! Замечать небесные знамения вы умеете, а время Царствия Божия почему не замечаете (Лк. 12, 56)?.. Венец зла, главнейший диавольский грех – гордость – возникает от знания! Как же тогда всякая страсть от незнания? И как это знание очищает душу? Знание надмевает, а любовь созидает (1 Кор. 8, 1)». «Хоть изучи естественную философию от Адама до самого конца, без чистоты ты будешь с не меньшим, а то и с большим успехом глупцом, чем мудрецом; наоборот, даже без философии, очистившись и избавив душу от дурных нравов и учений, ты приобретешь победившую мiр Божию премудрость. Пусть твоими учениями будут учения веры, а не знания о величине и движении неба и небесных тел и обо всем, что от них происходит... Отдавать все силы и старания познанию подобных вещей есть эллинская ересь» [29, с. 18, 32, 33, 16, 10].
Святитель Игнатий Брянчанинов: «Науки – плод нашего падения, – произведение поврежденного падшего разума. Ученость – приобретение и хранение впечатлений и познаний, накопленных человеками во время жизни падшего мiра. Ученость – светильник ветхого человека, светильник, которым мрак тьмы во веки блюдется.Искупитель возвратил человекам тот Светильник, который им дарован был при создании Создателем, Которого лишились они при грехопадении своем. Этот Светильник – Дух Святый, Он Дух Истины, наставляет всякой истине, испытывает глубины Божии, открывает и изъясняет тайны, дарует и вещественные познания, когда они нужны для духовной пользы человека. Ученому, желающему научиться духовной мудрости, завещает Апостол: Аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. 3, 18) Точно! Ученость не есть собственно мудрость, а только мнение мудрости. Познание Истины, которая открыта человекам Господом, к которой доступ – только верой, которая неприступна для падшего разума человеческого, – заменяется в учености гаданиями, предположениями. Мудрость этого мiра, в которой почетное место занимают многие язычники и безбожники, прямо противуположна, по самым началам своим, мудрости духовной, божественной. Нельзя быть последователем той и другой вместе; одной непременно должно отречься. Падший человек – ложь, и из умствований его составился лжеименный разум, то есть образ мыслей, собрание понятий и познаний ложных, имеющие только наружность разума, а в сущности своей – шатание, бред, беснование ума, пораженного смертною язвою греха и падения» [цит. по 116, с. 74–75].
«Науки человеческие, будучи плодом падения, удовлетворяя человека, представляя ему Божию благодать и Самого Бога ненужным, хуля, отвергая, уничижая Святаго Духа, соделались сильнейшим орудием и средством греха и диавола для поддержания и укрепления падения. Свет человеков соединился со светом демонов и образовал человеческую ученость (премудрость), враждебную Богу, растлевающую человека диаволоподобною гордынею. Объятый недугом учености, мудрец мiра сего подчиняет все своему разуму и служит сам для себя кумиром, осуществляя собою предложение сатаны: будете яко бози, ведяще доброе и лукавое (Быт. 3, 5). Ученость, предоставленная самой себе, есть самообольщение, есть бесовский обман, есть знание, преисполненное лжи и поставляющее в ложное отношение ученого и к себе, и ко всему. Ученость есть мерзость и безумие пред Богом; она – беснование. Слепоту свою она провозглашает удовлетворительнейшим ведением и видением, а хранимое ею падение неотъемлемым достоянием злосчастного книжника и фарисея. Мудрование плотское – вражда на Бога: закону бо Божию не покоряется, ниже бо может. Мудрование бо плотское – смерть есть (Рим. 8, 7 и 6). Святый Дух заповедует отвержение мудрости земной для того, кто хочет приступить к Богу и соделаться причастником духовной мудрости (1 Кор. 3, 18). Апостол Павелзамечает, что немногие из ученых приняли веру христианскую (1 Кор. 1, 26); напротив того, для этих мнимых и напыщенных мудрецов показалась безумием духовная мудрость, всеобильно и всесовершенно заключающаяся во Христе (1 Кор. 1, 23). По водворении веры христианской в мiре ученость родила бесчисленные ереси и ими старалась ниспровергнуть Святую Веру. Величайшее злодеяние – убийство Богочеловека – совершено учеными во имя мудрости их и во имя закона их. В наше время ученость возвращает язычников, принявших христианство, к язычеству и, отвергая христианство, вводит снова идолопоклонство и служение сатане, изменив формы для удобнейшего обольщения человечества» [46, с. 402–403].
Святитель Феофан Затворник:«Наука не самостоятельная госпожа. В моду вошло выставлять науку, как царственную некую особу. Особа эта – мечта. Ни одной у нас науки нет, которая установилась бы прочно в своих началах. Кое-что добыто по всем наукам. Но все это не таково, чтоб давать право ссылаться на науку, как на авторитет решающий. Науки нет, а есть научники, которые вертят наукою, как хотят. Есть, следовательно, только догадки и наведения научников. Это то же, что прежде говорилось: разум того требует. Как разум плохо себя зарекомендовал в истории человеческих мудрований, то бросили так выражаться, а стали ставить вместо его науку – нечто безличное. Пред женщинами ныне преклоняются. И науку выставили как какую красавицу, делают перед нею книксен» [147, с. 112].
«Нагородили они себе множество мечтательных предположений, возвели их в неопровержимые истины и величаются тем, полагая, что уж против них и сказать нечего. На деле же они так пусты, что и говорить против них не стоит. Все их мудрования – карточный дом: дунь – и разлетится. По частям их и опровергать нет нужды, а достаточно отнестись к ним так, как относятся к снам. Говоря против снов, не доказывают несообразности в составе или в частях сна, и говорят только: это сон – и тем все решают. Точно такова теория образования мiра из туманных пятен, с подставками своими – теорией произвольного зарождения, дарвиновского происхождения родов и видов и с его же последним мечтанием о происхождении человека. Все, как бред сонного. Читая их, ходишь среди теней. А ученые? Да, что с ними поделаешь? Их девиз: не любо, не слушай, а лгать не мешай» [143, с. 261].
Из приведенных святоотеческих высказываний следует, что после грехопадения, в результате которого произошло разобщение всех душевных сил человека, говорить о согласииверы человека с его разумом (или согласиирелигии с наукой) невозможно. Вся беда ученых-эволюционистов в том, что они не признают факта грехопадения Адама в его буквальном, а не символическом смысле, как понимали это Святые Отцы. Наука является способом постижения законов падшего мира падшим разумом. Присущая же порой науке самоуверенность и желание проникать в истоки происхождения мира и во все самые затаенные его загадки с неизбежностью приводит к противопоставлению разума вере. Но, по словам Апостола, аще ли кто мнится ведети что, не у ч