Геологический период истории Земли»
По учению протоиерея Стефана Ляшевского, с третьего дня творения начинается так называемый геологический период истории земли. Отец Стефан выделяет в третьем дне два творческих акта. «Первый творческий акт» он связывает со словами: Да соберется вода, яже под небесем, в собрание едино, и да явится суша (Быт. 1, 9). «Второй творческий акт» – со словами: Да прорастит земля былие травное... (Быт. 1, 11). При этом он со всей определенностью пишет: «К первому творческому акту относится архейская эра земли, а ко второму – ранний палеозой, то есть кембрий (традиционная геохронология после кембрия обычно называет ордовик, почему-то опущенный прот. Стефаном – свящ. К. Б.), силур и девон» [88, с. 33].
Более подробно о. Стефан соотносит геохронологию с библейскими днями творения следующим образом. «Раннему палеозою соответствует третий день творения, а позднему – четвертый день. Мезозой полностью от начала до конца соответствует пятому дню творения, а неозой – шестому дню творения, причем современный период, начиная с появления человека и до наших дней, – это седьмой день, когда “Бог почил от дел Своих”, которые творил и созидал» [88, с. 30].
Однако для читателя остается совершенно не ясным, в каком смысле автор использует слово «соответствует»? Про соответствие можно было бы говорить, если бы, к примеру, в палеозое были бы известны все виды растений и при этом ни одного вида животных, а до начала неозоя не было бы известно никаких сухопутных животных. Но поскольку, согласно общепринятой научной геохронологии, начиная с палеозоя, растительные и животные царства сосуществуют, причем как в морях, так и на суше – не видится ни малейших оснований говорить о «соответствии» геологических эпох библейским дням творения.
Наибольшее недоумение, конечно, вызывает утверждение о. Стефана о соответствии четвертого дня позднему палеозою. Будучи верен жанру научной фантастики, о. Стефан с дерзновенной легкостью восполняет то, о чем умолчал пророк Моисей, описывая четвертый день творения: «Только в четвертый день совершенно не упоминается ни о какой органической жизни, будь то растения или мiр одушевленных существ, а говорится только об установлении астрономических законов для земли, хотя можно было бы упомянутьо карликовом мiре амфибий и о панцирных двоякодышащих рыбах, но пророк говорит только о тех обитателях моря и суши, которые были известны тогда людям, а не вымерших в предыдущие геологические периоды» [88, с. 31].
Лишь фантаст может приписывать Божественному Откровению то, что в нем не содержится даже намеком. Нет никаких серьезных оснований утверждать, что при описании четвертого дня пророку Моисею «можно было бы упомянуть» про амфибий и панцирных рыб. Премудрость Божия, раскрывающаяся нам через Библию, не терпит таких легкомысленных и безответственных поправок и уточнений, какие предлагает внести в текст Шестоднева прот. Стефан Ляшевский. Согласно книге Бытия, амфибии и рыбы сотворены в пятый день, а в четвертый день созданы лишь небесные светила. Отец Стефан предлагает не «опыт согласования современных научных данных с библейским повествованием» [88, с. 5], но фактически делает попытку ниспровержения Библейского Шестоднева своими научно-фантастическими версиями.
Прот. Стефан, видимо, для вящей убедительности своих доводов приводит «древнееврейское» звучание одного выражения: «Если проанализировать еврейский текст первой главы книги Бытия, то «душу животных пресмыкающихся», читаемое « церец нейем гайо» надо понимать как создание именно самых низших животных» [87, с. 18 и 88, с. 31]. К сожалению, этот пассаж не украшает книг автора и не придает им солидности. Дело в том, что цитируемое выражение – ГГП VD2 ptf (Быт. 1, 20) на самом деле звучит по древнееврейски иначе: «шерец нефеш хайа», так что лучше бы о. Стефан не приводил транскрипцию трех слов с ошибками в каждом из них. Относительно содержания мысли о. Стефана следует заметить следующее. Главным значением глагола V-|tf (шарац) действительно является понятие «кишеть», «ползать», «быстро размножаться». Библейское же слово ntf (шерец) означает мелких кишащих животных, однако отнюдь не «самых низших» – простейших, как учит о. Стефан, но, как указано в Иврит-русском словаре Ф. Л. Шапиро, – лягушек, раков, червей и тому подобных. Так что бытописатель под выражением «души животных пресмыкающихся» имел в виду, вопреки заверению о. Стефана, вовсе не одноклеточные организмы, а то, что в церковно-славянской Библии передано удачным выражением: гады душ живых (Быт. 1, 20).
Однако, оставив в стороне познания о. Стефана в древнееврейском языке, проследим более подробно за его толкованием Шестоднева в «геологический период Земли». Итак, начало третьего дня отождествляется с архейской эрой, «когда еще не было на земле никакой органической жизни и только могучие силы огненной магмы, скрытой под отвердевшей корой, производили свои вулканические действия – кора проплавлялась, и из трещин в литосфере изливались магматические расплавленные горные породы и покрывали собой огромные пространства» [88, с. 33–34]. Живописание сделано как с натуры. Авторская фантазия при этом явно подогревается страницами учебника по общей геологии: «Раздвигались и надвигались друг на друга материки, плавающие в жидкой магме, и образовывались величайшие горные хребты...» [88, с. 34].
В таком стиле, когда о Слове Божием не встречается ни намека, ни воспоминания, о. Стефаном написано несколько абзацев текста. Под конец этого научно-фантастического описания дня третьего автор подытоживает: «Очень и очень многое можно еще написать для иллюстрации творческих слов Божиих: Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша» [88, с. 35]. Какое отношение все приведенное описание (и то «очень и очень многое», о чем автор умолчал) имеет к Божьему повелению о разделении воды и суши – остается для читателей загадкой. Жаль, что законы литературного жанра научной фантастики не позволяют задавать автору подобные дотошные и «каверзные» вопросы. А то бы мы узнали, почему о. Стефан считает, что между повелением – И рече Бог: да соберется вода... – и его исполнением – И бысть тако – прошло несколько миллиардов лет, хотя Библия явно говорит о мгновенности исполнения слова Творца.
Дальнейшее описание дня третьего у о. Стефана еще более фантастично. «Первые водоросли зародились в воде: так представляется в современной науке возникновение первой органики, и только позже появляются моллюски, питающиеся водорослями. (откуда же появляются моллюски? – свящ. К. Б.). Водоросли переходят в наземную траву (как же они “переходят”? – свящ. К .Б.), гигантские травы переходят в травовидные деревья палеозоя (каким же, интересно, образом травы становятся деревьями? – свящ. К. Б.)» [88, с. 35–36]. Допустим, что существует некая научная гипотеза, которая чем-то импонирует автору. Но нельзя же эту антибиблейскую гипотезу приписывать и навязывать Библии! Нетрудно убедиться, что прот. Стефан Ляшевский делает именно это.
«И пророк в точно таком же порядке описывает все, говоря сначала о зелени, что означает водоросли (!! – свящ. К. Б.), а затем указывает на траву, и потом уже на деревья, и подчеркивает, что не сразу все это появилось, но сначала Бог сотворил зелень, траву сеющую семя по роду и по подобию, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле, то есть постепенно, из рода в род, из вида в вид, через семена их развивается растительное царство» [88, с. 36].
Здесь научная фантастика уже перестает быть безобидной игрой воображения, но становится агрессивной по отношению к Слову Божию и искажает его. Не «из рода в род» создавались и появлялись новые виды, а «по роду» своему сохранялись! Библия говорит о сохранности и неизменности каждого вида растений, а о. Стефан – о постепенной их изменчивости и преемстве. Откровение Божие при этом коверкается и переосмысляется.
Но не только описание эволюционной ветви зеленых растений смущает в теории о. Стефана. Еще больше он запутывает читателя, когда рассуждает о последовательности качественных изменений в мiре, происходивших в библейские дни творения. В Шестодневе все названо предельно четко: в третий день – появление растений, в четвертый – ничего из флоры и фауны, в пятый – производятся водные животные и птицы. В описании о. Стефана это совершенно не так. «Первая растительность и даже первые моллюски (то есть фауна, водные животные! – свящ. К. Б.) появились в конце архейской эры, также входящей в состав третьего дня творения» [88, с. 38]. Далее утверждается, что девонский период, который о. Стефан отождествляет с переходом от третьего к четвертому библейскому дню, «появляются двоякодышащие рыбы... как переходная форма от моллюсков к рыбам» [88, с. 38]. Итак, оказывается, что четвертый день, пока Бог творил небесные светила, на земле шла интенсивная эволюционная работа по подготовке и формированию «переходных форм» к рыбам. И не только к рыбам: «Первый представитель ящеров – археозавр – появляется в конце палеозоя, то есть, уже на четвертый день творения» [88, с. 39].
Согласно картине, описанной о. Стефаном, на земле в четвертый библейский день уже были существа, имеющие глаза и способные наблюдать творение Солнца, Луны и звезд. Праведному Иову Многострадальному Бог сказал: Егда сотворены быша звезды, восхвалиша Мя гласом велиим вси Ангели Мои (Иов 38, 7). Протоиерей Стефан Ляшевский готов добавить к этим словам Божиим: «Тогда же в палеозое восхвалиша Мя купно с ангелами Моими вси моллюски, и вси панцирные рыбы и археозавръ».
Нет нужды доказывать, что к описанию пророка Моисея все научно-фантастические построения о. Стефана не имеют никакого отношения.
«Пятому дню творения, – учит о. Стефан, – соответствует от начала до конца вся мезозойская эра, то есть периоды: триасовый, юрский и меловой» [88, с. 46]. Вновь, предлагая четкую идентификацию библейского дня творения с научной геохронологией, о. Стефан забывает пояснить, в каком смысле он использует слово «соответствует». Но это, разумеется ничуть не мешает простору для его фантазии.
«Это было царство гигантов, перед которыми современный слон показался бы маленьким. Один из видов класса рептилий мог бы свободно заглянуть в окна шестого этажа... Самые разнообразные и самые причудливые формы из класса пресмыкающихся – рептилий – наполнили землю: динозавры, напоминающие легендарных чудовищ, не похожие на наших зверей, диплодоки, гигантозавры и многие другие» [88, с. 46–47].
Весьма неожиданно вспоминает о. Стефан о Библии: «То, что три тысячи лет читалось так: и птицы да полетят над землею, по тверди небесной, теперь может быть изображено подлинными картинами прошлого – отпечатками в пластах юрского периода» [88, с. 47].
Отец Стефан задается серьезным вопросом: «Как же произошел переход от пресмыкающихся к птицам?» Но отвечает он на этот вопрос совершенно легкомысленно и неубедительно: «Вся тварь, повинуясь слову Создателя своего, размножалась, видоизменяясь... Размножались не только количественно, но и в разнообразные виды» [88, с. 47–48]. Но каким словом Создатель повелел видам изменяться, о. Стефан, разумеется, не может указать, потому что таких слов в Библии нет. Библия, напротив, утверждает неизменность и сохранность всех видов как флоры, так и фауны по роду их.
Отец Стефан вместо этого рисует очередную научно-фантастическую картину: «У одного вида птиц рождались птенцы со своими особенностями, которые давали начало новому виду птиц, у которых в свою очередь, в свое время, когда это было благословлено Богом, появлялись птенцы, не совсем на них похожие» [88, с. 48].
Данное описание не имеет никакого отношения к серьезной науке. К библейскому богословию приведенные рассуждения имеют отношение лишь в том смысле, что в них имя Божие используется всуе.
Заметим в этой связи, что в научно-фантастических романах имя Божие, очевидно, вообще не может быть произнесено в истинном и благоговейном употреблении. Видимо чувствуя это, японский писатель-фантаст Сакё Комацу вложил в уста своего героя, ученого-эволюциониста профессора Тадокоро, речь (поставленную нами эпиграфом к настоящей главе), где вполне органично и «естественно» вспоминается не имя Всевышнего, но имя врага рода человеческого. С сожалением приходится признать, что в книгах о. Стефана имя Божие по преимуществу используется всуе.
Общую картину автор иллюстрирует конкретным сюжетом.«Голова археоптерикса – это не голова птицы, но морда зверя, морда его родственника (в баснях и в русских народных сказках используют еще более удачное выражение чем «родственник»: «кум» – свящ. К. Б.) птеродактиля, с острыми большими зубами и мягкими губами. И только в следующем поколении (прямо-таки в следующем! – свящ. К. Б.) отпадает позвоночный хвост и голова делается головой птицы с клювом. Таково творчество Божие» [88, с. 48].
Такое, с позволения сказать, «творчество Божие», заключающееся в «отпадении позвоночного хвоста» у несчастного археоптерикса, напоминает чем-то историю с осликом Иа из известной детской повести про Винни-Пуха, с тем, правда, отличием, что никто пока не заявлял о находке отпавшего и окаменевшего позвоночного птичьего хвоста.
Прот. Стефан спрашивает:
– Что это – эволюция? [88, с. 49]
Мы отвечаем:
– Нет, это чистой воды фантастика. В лучших традициях жанра.
Далее о. Стефан описывает шестой день творения: «Наступает последняя эра земли – неозойская, включающая в себя третичный и ледниковый (четвертичный) периоды. Это царство зверей, животных» [88, с. 51].
Окончательную хронологическую путаницу между геологическими эпохами и библейскими днями творения о. Стефан вносит следующим утверждением: «Начало седьмого дня относится к третьему межледниковому периоду, ко времени появления человека. На этой точке стоит большинство археологов» [88, с. 51]. Справедливости ради уточним, что «большинство археологов» об этой своей точке зрения на начало седьмого дня творения даже не догадываются.
Fantasy