Почему мы чувствуем себя цельными?

Теперь, когда мы знаем (осознаем!) тот факт, что в основном обрабатываем информацию бессознательно и автоматически, вернемся к вопросу, поставленному в конце предыдущей главы. Если так много сложных систем работает в нас на подсознательном уровне, специализированно и рассредоточенно, почему мы ощущаем себя цельными? Я считаю, что ответ на этот вопрос заключен в левом полушарии — в одном из его модулей, на который мы натолкнулись в ходе многолетних исследований. Опять-таки наши пациенты с расщепленным мозгом позволили получить потрясающие данные.

Через несколько лет после начала наших экспериментов мы работали с очередной группой пациентов с расщепленным мозгом на Восточном побережье. Мы проверяли, что они почувствуют, когда мы подсунем сообщение их правому полушарию и вынудим левую руку совершить какое-нибудь действие. Что они скажут себе, когда ни с того ни с сего их левая рука что-то сделает? Представьте, что вы читаете эту книгу и вдруг замечаете, что ваша рука начинает щелкать пальцами. Как вы себе это объясните? Мы придумали эксперимент, в котором могли спрашивать пациента, что, как он думает, делает его левая рука. Эти эксперименты выявили еще одну способность левого полушария, которая нас просто ошеломила.

Мы показали пациенту с расщепленным мозгом два изображения: куриную лапку в правом поле зрения, так что ее видело только левое полушарие, и снежный пейзаж в левом поле зрения — только для правой половины мозга. Затем перед ним поместили набор картинок, которые были доступны обоим полушариям, и предложили выбрать одну из них. Левая рука пациента указала на лопату (что было самым подходящим ответом на снежный пейзаж), а правая — на курицу (самый подходящий ответ на лапку). Мы спросили, почему он выбрал именно их. Его речевой центр в левом полушарии ответил: “Все просто. Куриная лапа относится к курице”, — легко объяснив то, что левый мозг знал, ведь он видел изображение лапы. Потом пациент посмотрел на свою левую руку, указывавшую на лопату, и не моргнув глазом сказал: “А чтобы вычистить курятник, нужна лопата”. Левый мозг, обратив внимание на действия левой руки, но не зная, почему она выбрала этот предмет, мгновенно поместил это в такой контекст, который бы все объяснял. Он интерпретировал выбор лопаты в контексте, соответствующем тому, что он знал, а знал он лишь о куриной лапке. Он ничего не знал о снежном пейзаже, но должен был объяснить картинку лопаты в левой руке. Разумеется, курицы оставляют грязь, а ее нужно убирать. Вот и разумное объяснение! Интересно, что левое полушарие не сказало: “Я не знаю”, — хотя такой ответ был бы по-настоящему верным. Оно задним числом придумало другой, который соответствовал ситуации. Оно соорудило ложное воспоминание, использовав доступную ему информацию и собрав ее в приемлемый ответ. Мы назвали этот левополушарный модуль интерпретатором 4.

Благодаря нашим пациентам с расщепленным мозгом мы наблюдали этот процесс в действии много раз. Так, например, мы передали слово “колокол” правому мозгу, а слово “музыка” — левому. Пациент сказал, что видел слово “музыка”. Когда его попросили показать на картинку, соответствующую тому, что он только что видел, он выбрал колокол, хотя там были другие картинки, лучше изображавшие музыку. Тогда мы спросили, почему он выбрал колокол. “Ну, — ответил он, — в последний раз, когда я слышал какую-то музыку, это были колокола, звонившие у вас здесь снаружи”. (Он говорил о расположенной неподалеку колокольне.) Его говорящему левому полушарию пришлось состряпать целую историю, чтобы объяснить, почему он указал на колокол. В другом эксперименте мы предъявили слово “красный” левому полушарию пациента, а “банан” — правому. Затем мы разложили на столе ручки разных цветов и попросили его нарисовать картинку левой рукой. Он взял красную ручку (это левое полушарие приняло простое решение) и нарисовал левой рукой банан (запечатленный правым полушарием). Когда я спросил, почему он нарисовал банан, его левое полушарие, совершенно не представлявшее, почему левая рука изобразила именно банан, ответило: “Этой рукой проще всего нарисовать что-то вроде банана, поскольку она слабее”. Опять-таки, левый мозг не сказал: “Я не знаю”, — что было бы самым правильным ответом.

Мы захотели узнать, распространяется ли это запоздалое создание ложных воспоминаний и на объяснение эмоциональных реакций или изменений. Спровоцировав у молодого пациента изменение настроения, мы провели похожий эксперимент. Сначала мы спросили вслух (так что это слышали оба полушария): “Кто ваша любимая... ?” А затем направили только правому полушарию слово “девушка”. Он сразу улыбнулся, покраснел, смутился (изменение настроения) и покачал головой, но сказал, что не расслышал слова. И больше он не мог ничего сказать. У него проявилась нормальная эмоциональная реакция молодого человека, которого спрашивают о девушках, включая отказ обсуждать эту тему, только он сам не знал почему. В конце концов он левой рукой по буквам написал имя своей девушки.

Не играй против крыс в Лас-Вегасе!

Затем мы задумали провести такой эксперимент, который бы показал, что левое и правое полушария по-разному анализируют мир. Мы воспользовались классической для экспериментальной психологии игрой, называемой экспериментом по оценке вероятности. Испытуемый должен угадывать, какое из двух событий произойдет следующим: вспыхнет ли свет над или под линией. Экспериментатор управляет светом так, что в 80% случаев он вспыхивает выше линии, а в 20% — ниже. Оказывается, у крыс в этой игре результаты лучше, чем у людей. Все животные за исключением человека стремятся максимизировать, то есть всегда выбирают тот вариант, который чаще всего случался в прошлом. Крысы быстро понимают, что следует всегда ожидать вспышки над линией. Так они получают награду в 80% случаев. Голуби максимизируют, казино в Лас-Вегасе, дети до четырех лет5. А затем что-то происходит: люди старше четырех лет используют иную стратегию, которая называется подбором по частоте, — пытаются учесть частоту предшествующих событий в своих ответах . Они предсказывают в 80% случаев, что свет появится выше линии, а в 20% — что ниже. Беда в том, что подобная стратегия приводит к большому количеству ошибочных предсказаний, ведь очередность событий носит абсолютно случайный характер. Но даже когда человеку объясняют, что порядок случаен, он пытается искать систему. Для ситуации со вспышкой выше линии человек дает правильный ответ в среднем только в 67% случаев. Мы придумали, как представить эту игру каждому из двух полушарий в отдельности, и обнаружили, что правое полушарие — максимизатор6, как крысы, голуби и дети младше четырех лет. Левое полушарие — вот кто использует подбор по частоте. Оно старается разгадать систему, стремится выявить причину, по которой частота вспышек именно такая, а не иная, и строит объяснительные теории. Мы пришли к заключению, что нейрональные процессы, ответственные за поиск законов развития событий, происходят в левом полушарии. Это оно склоняет человека искать порядок в хаосе. Оно же пытается увязать все факты в единую историю и помещает ее в нужный контекст. Похоже, левое полушарие стремится строить гипотезы об устройстве мира, даже когда налицо доказательства, что никакой закономерности нет. И оно упорно стоит на своем, даже если это неблагоприятно сказывается на результатах деятельности, например, в случае игровых автоматов.

Кажется странным, что левое полушарие ведет себя таким образом, даже когда это непрактично. Зачем нам такая система, которая отрицательно воздействует на точность? Ответ заключается в том, что по большей части она адаптивна , иначе у нас бы ее не было. Варианты развития событий во внешнем мире часто имеют четко выраженные детерминированные причины, так что обладание системой, которая их ищет, дает нам преимущества — везде, кроме Лас-Вегаса.

Интерпретатор в действии

Раз мы поняли, что интерпретатор левого полушария стремится искать объяснения событиям или их причины, мы можем посмотреть, как он работает в самых разных ситуациях. Вообще, его действиями можно объяснить результаты многих прошлых экспериментов, например знаменитого исследования по социальной психологии, проведенного в 1980 году, до открытия этого механизма интерпретации. Добровольцу с помощью грима делали на лице бросающийся в глаза шрам, который он видел в зеркале, и говорили, что ему предстоит разговор с другим человеком и что экспериментатора интересует, отразится ли на поведении собеседника этот физический недостаток испытуемого7. Ему давали указание отмечать любые особенности поведения собеседника, которые, по его мнению, будут реакцией на шрам. В последний момент экспериментатор говорил, что должен смочить шрам, иначе тот растрескается. На самом же деле он без ведома испытуемого стирал весь грим. После встречи испытуемого с другим человеком экспериментатор спрашивал, как все прошло. Все испытуемые рассказывали, что с ними отвратительно обращались и что их собеседники были напряжены и высокомерны. Затем им показывали видео, на которое снимали их собеседников во время встречи, и просили отметить моменты, когда те реагировали на шрам. Каждый испытуемый, как только видео запускали, просил остановить его и, относя это на счет шрама, показывал, что собеседник посмотрел в сторону, и так весь просмотр. Модуль интерпретации испытуемых хватался за первое и самое простое объяснение, какое только мог придумать на основании доступной информации: лицо испытуемого обезображено шрамом, собеседник часто отводит глаза, больше никого в комнате нет, так что отвлекаться ему не на что. Разумное объяснение — собеседник смотрит в сторону из-за шрама. Интерпретатор стремится выявить причину и следствия. Он постоянно объясняет мир, используя данные, которыми обладает в текущем когнитивном состоянии, и стимулы из внешней среды. Любопытно, что во время разговора люди всегда отводят взгляд, однако обычно это проходит незамеченным. Сигнал о том, что собеседник часто смотрит в сторону, достиг сознания наших испытуемых исключительно потому, что они следили за реакциями другого человека и заранее приготовились их выявлять. Вся их история, казавшаяся им в тот момент абсолютной реальностью, строилась на двух неверных предпосылках: (1) что у них на лице шрам и (2) что их собеседник отводит глаза в сторону чаще, чем это обычно бывает. Таким образом, важно помнить, что объяснения интерпретатора хороши ровно настолько, насколько верна информация, которую он получает.

Мы пользуемся своим модулем интерпретации в течение всего дня, пытаясь понять суть ситуаций, истолковывал входные сигналы и физиологические реакции нашего тела, объясняя все. В предыдущей главе мы говорили о том, что правое полушарие живет буквальной жизнью и точно вспоминает предъявлявшиеся ему ранее предметы среди новых, тогда как левое полушарие ошибочно принимает похожий предмет за тот же самый. Как я уже говорил, левый мозг жульничает. А наш интерпретатор поступает так не только с предметами, но и с событиями. В одном эксперименте с участием здоровых людей, не переносивших операцию по расщеплению мозга, мы показывали им набор примерно из сорока картинок, иллюстрировавших рассказ о мужчине, который просыпается утром, одевается, съедает свой завтрак и отправляется на работу. Затем, чуть погодя, мы проверяли, какие картинки каждый из испытуемых запомнил. На этот раз мы демонстрировали другую серию изображений: несколько картинок из исходного набора чередовались с новыми — часть из них вполне соответствовала рассказу, а другая часть не имела ничего общего с историей (отвлекающие изображения, на которых, например, мужчина играет в гольф или посещает зоопарк). Что вы или я делаем, когда перед нами ставится такая задача? Мы обычно объединяем исходные картинки с теми, что им соответствуют, и с легкостью отбраковываем все посторонние. У человека с расщепленным мозгом именно так поступает левое полушарие. Правое же, однако, ведет себя иначе. Как мы знаем из прошлой главы, где речь шла о запоминании предметов, правое полушарие абсолютно правдивое и опознает только те картинки, которые ему показывали раньше. Левый же мозг улавливает суть истории и признает все, что в нее вписывается, отсеивая остальное. Такой подход снижает точность, но обычно облегчает обработку новой информации. Правый мозг не улавливает смысла истории, он очень буквалистичен и не принимает ничего из того, что ему не предъявляли исходно. Вот почему ваш трехлетний ребенок удивленно возражает, когда вы приукрашиваете рассказ. Малыш еще максимизирует, а его левополушарный интерпретатор, который удовлетворен, если передана верно суть, еще не работает в полную силу.

Как я говорил, интерпретатор — чрезвычайно перегруженная система. Мы обнаружили, что она принимает активное участие и в эмоциональной сфере, пытаясь объяснить перемены настроения. Мы расстроили одну из наших пациенток, показав ее правому полушарию страшное видео о правилах пожарной безопасности, где человек попадает в огонь. На вопрос, что она видела, пациентка ответила: “Точно не знаю. Думаю, просто белую вспышку”. Но когда ее спросили, повлияло ли это на ее настроение, она сказала: “Сама не знаю почему, но я немного испугана. Я не в своей тарелке. Может быть, мне не нравится эта комната, а может, это вы заставляете меня нервничать”. Тут она обернулась к одному из моих помощников и сказала: “Я знаю, что мне нравится доктор Газзанига, но сейчас я почему-то его боюсь”. Она переживала эмоциональную реакцию на видео, все последствия со стороны вегетативной нервной системы, но не понимала, чем все это вызвано. Интерпретатор левого мозга должен был объяснить, почему она напугана. Информация, которую он получал извне, говорила о том, что в комнате был я, задававший вопросы, и что ничего плохого не происходило. Первое разумное объяснение, к которому пришел интерпретатор, заключалось в том, что это я ее пугал. Поразительно, но мы обнаружили, что, оказывается, факты — это здорово, но можно обойтись и без них. Левый мозг использует то, что у него есть, а в остальном импровизирует. Первое же правдоподобное объяснение подойдет, так что в рассматриваемом случае — экспериментатор и пугает! Интерпретатор, находящийся в левом мозге, создает порядок из хаоса, который преподносят ему все остальные процессы, выдающие информацию. Мы повторили эксперимент с другой эмоцией и с другой пациенткой. Мы послали изображение красотки ее правому полушарию, и испытуемая смешливо фыркнула. Она тоже сказала, что ничего не видела, но когда ее спросили, почему она улыбнулась, ответила, что у нас забавное оборудование. Вот что наш мозг делает весь день напролет. Он берет информацию от разных своих отделов и из внешнего мира и соединяет ее в историю. Он также учитывает сигналы, исходящие от тела, как показывает следующий классический эксперимент.

Гормон адреналин, или эпинефрин, выделяемый надпочечниками, активизирует симпатическую нервную систему, повышая частоту сердечных сокращений, сужая кровеносные сосуды и расширяя дыхательные пути, благодаря чему мозг и мышцы получают больше кислорода и глюкозы. Он вызывает дрожание рук, покраснение лица, учащенное сердцебиение и беспокойство. Наше тело выделяет его в самых разных обстоятельствах: в уже упоминавшейся реакции борьбы или бегства и в других кратковременных стрессовых реакциях, спровоцированных опасностью (падением с лодки в бурную воду), возбуждением (как перед выходом на сцену вашего любимого исполнителя) или разными раздражителями, например громкими звуками, жарой и другими внешними стрессогенными факторами вроде вашего начальника. В 1962 году Стэнли Шехтер и Джерри Сингер из Колумбийского университета провели эксперимент (в котором использовалось введение в заблуждение, а потому сейчас он уже не был бы дозволен), доказывающий, что эмоциональные состояния определяются комбинацией физиологической активности и когнитивных факторов8. Участникам эксперимента сказали, что им сделают инъекцию витаминов для исследования их влияния на зрительную систему, но на самом деле им вкололи адреналин. Части испытуемых сообщили, что инъекция витаминов может вызвать побочные действия, в частности учащенное сердцебиение, тремор и покраснение, а другим — что побочных эффектов нет. После укола они общались с помощником экспериментаторов, который своим поведением демонстрировал либо благодушие, либо злость. Те испытуемые, которым сообщили о возможных побочных эффектах укола, приписывали свои симптомы, например учащенное сердцебиение, действию витаминов. В то время как остальные относили свое вегетативное возбуждение на счет окружающей обстановки. Те, кто был с благодушным помощником экспериментаторов, говорили, что находятся в приподнятом настроении, а кто был с сердитым — испытывали злость. Таким образом, имелось три разумных объяснения физических симптомов, однако только одно было правильным — действие адреналина. Эти результаты в очередной раз показывают, что люди склонны находить объяснения событиям. Когда мы возбуждены, то стремимся выяснить почему. Если есть очевидное объяснение, мы его принимаем, как сделала группа, которой сообщили о воздействии эпинефрина. Когда же тривиального объяснения нет, мы придумываем другое.

Итак, интерпретатор в нашем левом полушарии берет все входные данные и собирает их в единую осмысленную историю. Вот как это работает. Однако, как мы видели, объяснения левого мозга хороши лишь настолько, насколько хороша получаемая им информация. А во многих приведенных выше примерах информация, имевшаяся у левого полушария, была ложной.