Статус, самооценка и биохимия

В глубине поведенческих параллелей между человеком и человекообразными обезьянами лежат параллели биохимические. В стаях обезьян-верветок у доминирующих самцов обнаруживается более высокий уровень нейротрансмиттера серотонина, чем у субмиссивных особей. Аналогичное исследование показало, что в студенческих коллективах вожаки коллективов имеют более высокий уровень серотонина в крови, чем рядовые члены коллектива.
Это хорошая возможность окончательно развеять некогда процветавшее ложное представление, которое, впрочем, уже чуть теплится, но сейчас ему уже пора умереть пышной и заслуженной смертью. Хотя из этого не следует, что всякое гормонально зависимое или, шире, биологически зависимое поведение генетически предопределено. Да, есть корреляция между серотонином (гормон, как и все нейротрансмиттеры) и социальным статусом. Но из неё не следует, что социальный статус данного человека был "заложен в генах" и предопределён при рождении. Если проверить уровни серотонина президента студенческого братства задолго до его политического подъема или альфы обезьяны верветки задолго до её восхода на иерархический Олимп, то они будут вполне обычными. Уровень серотонина - хотя "биологическая" штука - в значительной степени результат влияния социальной среды. Природа не предназначает людей при рождении быть лидерами; природа экипирует их возможностями для лидерства, которое подталкивает их к нему и поддерживает в политически подходящий момент. У вас также может высоко подняться уровень серотонина, если вас выберут президентом студенческого братства колледжа.
Конечно, генетические различия имеют значение. Гены некоторых людей предрасполагают к повышенному честолюбию или уму, спортивным или артистическим качествам, прочим особенностям, включая повышенную выработку серотонина. Но расцвет этих качеств зависит от среды (иногда взаимно), и их возможный перевод в статус может быть делом редкого случая. Никто не рожден, чтобы лидировать, и никто не рожден, чтобы следовать. К примеру, врождённое строение ног некоторых людей может дать им преимущество в состязаниях по бегу, реализация этого врождённого качества зависит в равной степени и от культурной среды. Безусловно, есть хорошие эволюционные резоны полагать, что каждый способен от рождения вырабатывать много серотонина и тем самым занять высокий статус при соответствующих социальных условиях, способствующих его подъёму. Главная особенность человеческого мозга - поведенческая гибкость, и было бы очень непохоже для естественного отбора - создать такую гибкость и исключить для любого человека шанс занятия высокого статуса и генетического вознаграждения, из него вытекающего.
Как действует серотонин? Эффект действия нейротрансмиттеров настолько тонок, и так зависит от химического контекста, что простые обобщения опасны. Но вполне можно отметить, серотонин расслабляет людей, делает их более общительными, более социально уверенными, он во многом подобен стакану вина. Собственно говоря, алкоголь (в числе прочего) как раз и стимулирует секрецию серотонина. Немного и полезно упрощая, можно говорить, что серотонин поднимает самооценку; он побуждает вас вести образ жизни, подобающий всеми уважаемому примату. Чрезвычайно низкий уровень серотонина может быть причиной не только низкой самооценки, но и серьёзной депрессии, и даже может предшествовать самоубийству. Антидепрессанты типа "Прозак" повышают серотонин. (Серотонин - гормон чрезвычайно древний, многофункциональный и вездесущий; достаточно сказать, что его впервые выделили из коры облепихи. Применительно к статусу серотонин не столько предопределяет высокий статус, сколько констатирует его и помогает поддерживать. Предрасположенность к высокому ранговому потенциалу явственнее определяют другие гормоны, например - половые (причём тестостерон влияет намного сильнее эстрадиола), соотношение адреналин/норадреналин, очень сложным и интересным образом на статус влияет окситоцин; и это явно далеко не всё - А.П.)
Пока что в этой книге о нейротрансмиттерах типа серотонина, как и о биохимии вообще, сказано немного. Отчасти потому, что биохимические связи между генами, мозгом и поведением в значительной степени непонятны. Но также потому, что изящная логика эволюционного анализа часто позволяет нам вычислять роль генов без того, чтобы копаться в винтиках и гаечках их влияния. Но конечно, эти винтики и гаечки там есть. Всякий раз, когда мы говорим о влиянии генов (или среды) на поведение, на мысли, на эмоции, мы фактически говорим о биохимических механизмах влияния.
Прояснение этих механизмов придаёт форму начальным данным и помогает добавлять данные в дарвиновскую структуру. Физиологи обнаружили несколько десятилетий назад, что искусственное снижение самооценки (путём ложных сообщений о результатах персональных тестов) делает людей более склонными к обману в последующей карточной игре. Более современное исследование обнаружило, что люди с пониженным уровнем серотонина более склонны к импульсивным правонарушениям. Возможно, что оба этих результата, переведенные в эволюционные термины, говорят одно и то же: этот "обман" является адаптивным ответом, включающимся тогда, когда люди перемещаются ближе к дну иерархии, следовательно "полагают", что здесь законно получить ресурсы будет трудно. Возможно, есть доля правды в очевидно упрощенном рефрене внутригородских преступлении в том, что он вырастает из "низкой самооценки", поскольку телевидение и кино постоянно напоминают бедным детям, что они находятся бесконечно далеко от вершины насеста. И снова мы видим, как дарвинизм, часто карикатурно изображаемый как генетический детерминизм правого крыла, может поймать в сети разновидность детерминизма среды левого толка.
Мы также видим другой способ проверить теории группового отбора. Если принятие низкого статуса особью развилось главным образом как фактор успеха группы, и если этот успех будет тогда стекать вниз и приносить выгоду даже низкоранговым особям, то не следует ожидать, что животные низкого статуса будут тратить время на ниспровержение текущего порядка рангов в группе.
Подтверждение связи между серотонином и статусом у человекообразных обезьян - запутанная задача; никто не пытался это выяснить у наших кузенов - шимпанзе. Но, как пить дать, связь эта есть. В самом деле, столь поразительны параллели между отстаиванием статуса у шимпанзе и человека, так близко связаны с ними родственными узами, что и биохимические механизмы должны быть сходны - как и соответствующие психические или эмоциональные состояния, которые мы разделяем с шимпанзе благодаря нашему общему происхождению. На борьбу шимпанзе за ранг стоит посмотреть.
Большая часть того щедрого внимания, что шимпанзе уделяет статусу, - просто ритуал: поздравления, подобострастно предложенные социально превосходящей особи. Шимпанзе часто кланяется вниз и может буквально поцеловать ноги своего шефа. (Целование ног похоже на культурную причуду, оно наблюдается не во всех колониях шимпанзе). Столь мирно подтверждающийся статус, тем не менее, был завоёван борьбой (по крайней мере, в случае самцов). Шимпанзе, который регулярно вызывает большое уважение у соплеменников, когда-то выиграл несколько основных поединков.
Ставки очень нешуточны. Ресурсы распределены в грубом соответствии со статусом, и альфа-самец склонен брать львиную долю. В частности альфа ревниво охраняет привлекательных самок во время овуляции - заметной стадии их фертильности.
Раз уж эта лестница статусов существует, и высшие ступеньки её дают репродуктивные преимущества, то гены, которые помогают особи подняться на них за приемлемую цену, будут распространяться. Гены могут работать, прививая мотивации, которые у людей называются "амбициями" или "духом соперничества"; или напротив, прививая чувства типа "позора" (наряду с отвращением к этому чувству и тенденцией ощущать его после заметного проигрыша); или "гордость" (наряду с влечением к этому чувству и тенденцией ощущать его после достижения внушительных результатов). Но безотносительно к точным названиям чувств, если они повышают приспособленность, они становятся частью психологии вида.
Самец шимпанзе выглядит более преданным рабом этих сил, чем самка; самцы тратят на статус гораздо больше усилий. По этой причине самцовые иерархии нестабильны. Как-то всегда находится какой-нибудь молодой неслушник, бросающий вызов альфа-самцу, и альфа-самцы тратят много времени на выявление таких угроз и попытки отвести их. Самки устраивают иерархию с меньшей конфликтностью (возраст часто имеет большое значение) и после этого меньше озабочены своим статусом. Фактически, самочья иерархия так приглушена, что для различения её требуется опытный глаз. Особенно это заметно в сравнении с задачей выявления напыщенного, властного альфа-самца - это может сделать и школьник. Самочьи социальные коалиции - дружба - часто длятся всю жизнь, а мужские коалиции изменяются по мере стратегической выгодности.

Мужчины, женщины и статус

Частично эта картина знакома и нам. Мужчины также имеют репутацию честолюбивых, эгоистичных и авантюристичных существ. Лингвист Дебора Таннен, автор книги "Вы совсем не понимаете" ("You Just Don't Understand"), сделал наблюдение, что для мужчин (в отличие от женщин) беседа - "прежде всего средство отстаивания независимости, а также достижения или поддержания своего статуса в социальной иерархии" (а для женщин беседа - прежде всего способ сигнализирования друг другу о принадлежности к одной группе - типа взаимного грумминга. - А.П.). В связи с этой темой широко обсуждалась (особенно во второй половине двадцатого века) обусловленность этого различия целиком культурой, и Таннен, в её книге, придерживается именно этой точки зрения. Это почти наверняка неверно. Эволюционная почва почти маниакального отстаивания самцами шимпанзе своего статуса сейчас хорошо понятна, и нет оснований полагать, что это явление не наблюдалось в течение всей эволюции человека.
Это та почва, которая объясняет самцовые и самочьи подходы к сексу: огромный репродуктивный потенциал самца, ограниченный потенциал самки и, как итог этого, неравенство репродуктивного успеха разных самцов. С одной стороны, самец - омега иерархии - может вовсе не иметь потомков, и из этого факта вполне следует, чтобы посредством естественного отбора выработать энергичное отвращение к низкому статусу. В другой - альфа может зачать потомков от многих матерей, и это веский резон для естественного отбора, чтобы выработать у самцов безграничную жажду власти. У самок репродуктивные ставки в статусной игре ниже. Самка шимпанзе, независимо от ее статуса, в момент овуляции вовсе не сталкивается с нехваткой поклонников. Какого-либо фундаментального сексуального соперничества с другими самками у неё нет.
Конечно, самки нашего вида конкурируют за партнёров, предлагающих наибольшие родительские инвестиции. Но нет никаких оснований полагать, что в ходе эволюции социальный статус был первичным инструментом в этой конкуренции. Кроме того, давление отбора в самцовой конкуренции за секс явно сильнее, чем давление в самочьей конкуренции за инвестиции. Причина опять находится в тех потенциальных различиях перспективности, намного больших среди самцов, чем среди самок.
Книга рекордов Гиннеса содержит яркий факт по этому поводу. Наиболее плодовитый в мировой истории родитель среди людей имел 888 детей, приблизительно на 860 больше, чем могла бы мечтать родить женщина, если, конечно, она не имела ловкость всё время рождать близнецов (аналогичное рекордное достижение для женщины составляет 67 (как итог 27 родов), и в этом случае действительно рождались исключительно близнецы, включая несколько рождений четверни. Максимальное количество родов живых детей у одной женщины составляет, если не ошибаюсь, 40 или 45 - А.П.). Его имя и титул - Моулей Исмаил Шарифиан по прозвищу "Кровожадный", император Марокко. Несколько неуютно осознавать, что гены человека по прозвищу "Кровожадный" отправились в жизненный путь в почти 1000 потомках. Но это тот путь, которым часто идёт естественный отбор - наиболее пугающие гены часто побеждают. Конечно, нет никакой уверенности в том, что кровожадность Моулей Исмаила находилась в отдельных генах; возможно, что это просто следствие его жестокого детства. Тем не менее, это факт: иногда гены ответственны за сверхординарную тягу мужчины к власти, и пока эта власть транслируется в жизнеспособное потомство, те гены процветают.
Вскоре после путешествия на "Бигле", Дарвин написал своему кузену Фоксу, что его работа "удачно подняла меня в собственных глазах, придала мне уверенности в себе и, я надеюсь, не слишком много тщеславия; хотя должен признаться, что часто чувствую себя подобным павлину, восхищающимся собственным хвостом". В тот момент, когда "естественный отбор" ещё не созрел в его голове, и задолго до того, как он додумался до концепций полового отбора, Дарвин не мог знать, насколько удачное сравнение он привёл. Позже же он бы наверняка увидел, что, действительно, величина самооценки мужчины зависит от тех же сил, что и приводят к росту хвоста у павлина; это результат полового соперничества среди самцов. В "Происхождении человека" он написал: "Похоже, что женщина отличается от мужчины по психическим склонностям, в основном в её большей нежности и меньшей эгоистичности". "Мужчина - конкурент других мужчин; он восхищает, когда побеждает в соперничестве, а это приводит к амбициозности, которая слишком легко переходит в эгоизм. Эти последние качества наделяют его естественным и к несчастью неотъемлемым правом".
Дарвин также видел, что это неотъемлемое право не было следствием лишь нашего происхождения от обезьян, но и продуктом сил, действовавших намного позже, когда мы стали уж людьми. Самые сильные и энергичные люди - те, кто лучше всего защищал и снабжал дичью семьи, а позднее были руководителями или лидерами, обеспечивались лучшим оружием и большей собственностью (к примеру, большим количеством скота) - преуспевают в размножении, имея большее количество детей, чем более слабые, бедные и низкоранговые члены тех же племён (однако уместно заметить, что при всяческих "дворцовых переворотах", пришедшая к власти конкурирующая коалиция стремится без лишних проволочек ликвидировать детей прежних властителей - то есть, вроде бы очевидные жизненные преимущества детей высокоранговых родителей на практике небесспорны, и уж точно - рискованны - А.П.). Без сомнения, что такие люди имели возможность выбора самых привлекательных женщин. В настоящее время вожди почти любого племени в мире легко получают более, чем одну жену. Действительно, изучение племён Аче, Aкa, Ацтеков, Инков, древних Египтян и многих других культур не оставляет сомнений в том, что без использования контрацепции мужская власть транслируется в большее количество потомков. И даже теперь, когда контрацепция разорвала эту связь, тем не менее, остаётся связь между статусом и интенсивностью и разнообразием половой жизни этого мужчины.
Конечно, мужская конкурентоспособность имеет, как культурные, так и как генетические основания. Хотя мальчики природно более напористы и самоуверенны, чем девочки, у них есть инструменты образования небольших союзов. Опять же, эти предпосылки могут сами по себе находиться частично в генах. Родители могут быть врождённо склонны к формированию в своих детях оптимальных репродуктивных стратегий (строго говоря, стратегий, которые были бы оптимальны для репродукции в нашей среде эволюционной адаптации). Маргарет Мид однажды сделала такое наблюдение примитивных обществ, которое, думается, вполне применимо в какой-то мере к обществам людей вообще: "Маленькая девочка узнаёт, что она - женщина, и ей нужно просто ждать, что однажды стать матерью. Маленький мальчик узнаёт, что он - будущий мужчина, и чтобы добиться успеха в мужских делах и превратиться однажды в настоящего мужчину, ему нужно будет доказывать свою мужественность". Относительная сила этих сообщений может зависеть от того, сколько эволюционного смысла им придаётся в местном масштабе. Есть свидетельства, что в полигинийных обществах, где мужчины высокого статуса астрономически плодовиты, родители воспитывают конкурентоспособность своих сыновей с особым вниманием.
Ничто из вышесказанного не означает, что мужчины обладают монополией на амбиции. Самкам приматов, как обезьянам, так и людям, статус может приносить различные выгоды, такие, как большее количество еды или привилегированный уход за детьми; соответственно, они стремятся к повышению статуса с тем или иным энтузиазмом. Самка шимпанзе обычно доминирует над неполовозрелыми самцами, и в случае вакуума в самцовой структуре власти, может даже достигать больших политических высот. Если в неволе в колонии шимпанзе не имеется взрослых самцов, самка может занять статус альфы и затем отстаивать его с большим умением при появлении конкурентов-самцов. А бонобо, другие наши кузены по эволюции, обнаруживают даже большее самочье властолюбие. В неволе, в нескольких маленьких колониях самки - несомненные лидеры. Даже на воле более грозные самки могут доминировать над непритязательными взрослыми самцами.
Итак, когда мы наблюдаем иерархические поединки у шимпанзе, мы можем распространять увиденное (по крайней мере, частично) на самок. Мы сосредоточимся на самцовых поединках, потому что у самцов они выражены более ярко. Но психические силы, питающие эти сражения, если уж они есть у людей, вероятно, имеются у женщин точно так же, как и у мужчин, хотя в меньших дозах.
Иерархии, как у шимпанзе, так и у человека, изощрённее куриных (в отличие от куриных, они в основном пирамидальны, а не линейны - А.П.). Положение в иерархии у приматов может изменяться день ото дня, и не только потому, что иерархии перестраиваются (что встречается), но потому, что господство может зависеть от контекста, в частности от того, какие приматы появляются вокруг. Дело тут в том, что шимпанзе и людям присуще нечто, отсутствующее у кур - взаимный альтруизм. Проживание в компании со взаимовыгодным альтруизмом означает наличие друзей. А друзья помогают друг другу в социальных конфликтах.
Это может показаться самоочевидным - для чего же ещё нужны друзья? Но на деле этот вопрос заслуживает пристального внимания. Эволюционная смесь, которая произвела взаимный альтруизм и иерархию статусов, наблюдается чрезвычайно редко в летописи животной жизни.
Катализатор этой смеси - тот факт, что раз иерархии существуют, то статус становится ресурсом. Если статус расширяет ваш доступ к еде или сексу, то есть смысл добиваться статуса абстрактно, подобно тому, что есть смысл зарабатывать деньги, хотя сами они несъедобны. Так что взаимовыгодный обмен, увеличивающий статус животных, не отличается от обмена едой: пока обмен выгоден, естественный отбор поощрит его при возможности. Действительно, пристально рассмотрев общества шимпанзе и людей, можно предположить, что с точки зрения естественного отбора, помощь в борьбе за статус - главная цель дружбы.
Эволюционный сплав иерархии и взаимного альтруизма составляет значительную часть средней человеческой жизни. Многие, а может почти все, колебания нашего настроения, наших судьбоносных поступков, изменения наших взглядов о людях, учреждениях, даже идеи, управляются психическими механизмами, входящими в этот сплав. Он во многом формирует текстуру нашей каждодневной жизни.
Он также сформировал многое из структуры нашего существования. Жизнь внутри и вне корпораций, внутри и вне национальных образований, внутри и вне университетов, это всё управляется теми же самыми психическими механизмами. И взаимный альтруизм, и иерархии статусов возникли в помощь выживанию индивидуальных генов, но, кроме этого, они вместе поддерживают весь мир.
Вы можете видеть основу в ежедневной жизни шимпанзе. Посмотрите на структуру их общества, затем представьте себе, что они неимоверно поумнели, в памяти, хитрости, стратегическом планировании, языке, и сразу вы сможете представить зрелище зданий, наполненных хорошо одетыми шимпанзе: офисы, здания Капитолия, здания университетского городка, которые функционируют так же, как и сейчас, ни хуже, ни лучше.

Шимпанзе как политики

У шимпанзе, как и у человека, статус зависит более чем от амбиций и грубой силы. Верно, что процесс восхождения альфы на вершину почти всегда влечёт битьё нижестоящих, по крайней мере, однажды. Новый альфа, после восхождения может выработать привычку укрощать своего предшественника и всех прочих субъектов; он пробегает по колонии, стуча по земле, строго глядя на ряды обезьян, которые кланяясь, подтверждают его превосходство. При этом он может хлопнуть одного или двух из них просто так, для порядку. Однако для достижения и удержания господства часто требуется стратегический здравый смысл.
Наиболее известный пример статуса, достигнутого умом, любезно предоставил нам Майк, один из шимпанзе, изученных Джейн Гудалл в Африке. Майк, совсем не огромный самец, обнаружил, что если бежать к вышестоящим шимпанзе, громко двигая пустые канистры из-под керосина в их направлении, то можно заслужить их почтение. Гудалл пишет: "Иногда Майк исполнял этот номер до четырёх раз подряд, пока его конкуренты не приступили к груммингу его ещё раз, прежде чем он "заряжал" их. Когда он, в конечном счете, останавливался (часто точно там, где сидели другие самцы), они иногда возвращались и покорными жестами начинали вычёсывать Майка... Майк предпринял определённые усилия, чтобы использовать другие человеческие предметы и расширить свои демонстрации - стулья, столы, коробки, треноги, всё, что было доступно. Мы, в конечном счёте, сумели обеспечить его всеми такими вещами".
Специфический гений Майка не особенно типичен, и не может быть полностью применим к эволюции человека. У шимпанзе обычным при достижении статуса использованием ума является не технологическое колдовство, но социальная сообразительность - манипуляция взаимно-альтруистической преданностью в пользу личных интересов - Макиавеллизм. Бессовестность, проще говоря.
В конце концов, шимпанзе, как и люди, редко лидируют в одиночку. Сомнительно, чтобы альфа мог бы доминировать над группой обезьян, многие из которых - весьма честолюбивые молодые самцы, без источника регулярной поддержки. Поддержку может осуществлять, главным образом, единственный сильный субдоминант, который помогает альфе держать претендентов в узде, за что он получает покровительство типа доступа к овулирующим самкам. Также поддержка может исходить из близких отношений с доминирующей самкой; она пользуется защитой альфы и, возможно, в ответ получает повышенную заботу о ней и её детёнышах. Поддержка может иметь более сложные и широкие формы.
Лучшей иллюстрацией подвижности власти у шимпанзе и сопутствующей этому эмоциональной и познавательной сложности шимпанзе является описанная приматологом Францем де Ваалом почти мыльная опера, отчёт о жизни среди шимпанзе, поселённых на двухакровом острове в зоопарке голландского города Арнхема. Некоторые находят книгу Ваала, под тем же названием - "Шимпанзе как политики", спорной. Они полагают, что он чрезмерно легко приписывает шимпанзе почти человеческий характер. Но невозможно отрицать, что эта книга уникальна в её поминутно детальном отчёте о жизни среди обезьян. Я перескажу рассказ так, как делает сам де Ваал, с сохранением его увлекательного антропоморфического тона; мы рассмотрим проблемы интерпретации позже.
Ероен, ведущий персонаж в драме, хорошо понимал зыбкость власти. Борясь за позицию альфы, он полагался на преданность различных самок, особенно Мамы, высоковлиятельной обезьяны, занимавшей доминирующую нишу в женской иерархии на протяжении всего рассказа Ваала. Именно к самкам обращался за помощью Ероен, когда его статус оспаривал более молодой и сильный Луит.
Напор Луита неуклонно нарастал. Сначала это было половое сношение с самкой вблизи овуляции, вопиюще произведённое на виду у ревнивого и стяжательного (как и все альфы) Ероена; затем последовал ряд агрессивных демонстраций и угроз, нацеленных на Ероена; и, наконец, произошло физическое нападение: Луит спустился на Ероена с дерева, ударил его и убежал. К такому обращению альфа-самцы не привыкли. Ероен закричал.
Затем он перебежал к группе шимпанзе, главным образом самок, обнял каждую и, объединив этим свои стратегические связи, повёл их к Луиту. Ероен и компания загнали Луита в угол, он потерял самообладание и закатил истерику. Первое сражение он проиграл.
Казалось, Ероен ощущал заранее, что этот вызов готовился. Отчеты Де Ваала показывали, что за несколько недель до первого откровенного вызова Луита Ероен потратил более чем удвоенное время на дружественные контакты со взрослыми самками. Политические деятели тоже часто целуют детей перед выборами.
К сожалению, для бедного Ероена эта победа была мимолетной. Луит начал разрушать главную коалицию. В течение нескольких недель он наказал сторонников Ероена. Когда он видел самку, вычёсывающую Ероена, он приближался к паре, угрожал или фактически нападал на самку, иногда прыгая вверх-вниз рядом с ней. Но позже Луита можно было заметить за груммингом той же самой самки или играющим с её детьми, пока её не было с Ероеном. Самки получили сигнал.
Возможно, если бы Ероен защищал своих союзников получше, он мог бы оставаться в статусе альфы. Но этот выход был рискован из-за союза между Луитом и молодым самцом по имени Никки. Никки сопровождал Луита, когда тот преследовал самок, иногда самостоятельно давая им крепкий шлепок. Их сотрудничество было естественным: Никки, только входящий во взрослую жизнь, боролся за установление господства над всеми самками - обряд инициации молодого самца шимпанзе - и его союз с Луитом упростил его задачу. Позже, после некоторых колебаний, Луит предоставил Никки дополнительный стимул в виде особых сексуальных привилегий.
Изолировав Ероена, Луит смог уже восходить к рангу альфы. Восхождение прошло через несколько неизвестных враждебных столкновений, пока Ероен, наконец, не засвидетельствовал смирение и покорно приветствовал Луита.
Луит показал себя мудрым и зрелым лидером. Под его управлением жизнь была спокойной и справедливой. Когда два шимпанзе дрались, он вставал между ними и спокойно своей властью прекращал столкновение, без запугивания или благоволения. И когда он принимал сторону одной воюющей стороны, это почти всегда была сторона проигравшая. Эту схему поведения - поддержку угнетённого - мы сейчас называем популизмом. К нему прибегал также и Ероен. Было видно, что популизм особенно впечатлял самок; будучи менее самцов озабоченными отстаиванием статуса, они как бы присуждали премию за социальную стабильность. Луит мог теперь рассчитывать на их поддержку.
Долго ли, коротко ли, но популизма надолго не хватило. Луит продолжал сталкиваться, с одной стороны, со стойкой любовью Ероена к власти (и, возможно, с его некоторой вялой враждой, хотя после поражения Ероена оба демонстративно примирились и активно занимались взаимным груммингом); с другой стороны - с заметными амбициями Никки. Луит, должно быть, нашёл последнего большей угрозой, поскольку явно искал союза с Ероеном, тем самым вытесняя Никки из круга лидеров. Но Ероен, по-видимому, знающий его основное место в равновесии сил, подбодрил скромного союзника, и они заиграли друг против друга. Наконец, он переместил свой вес на сторону Никки, и в союзе с ним свалил Луита. Статус альфы получил Никки, но Ероен продолжил играть его карты настолько ловко, что в течение следующего года он, а не Никки, лидировал среди всех самцов в сексуальной активности. Де Ваал счёл Никки "номинальной альфой", а Ероена - властителем за троном.
История имеет ужасный эпилог. После того, как книга Де Ваала была издана, Никки и Ероен были низложены. Но они продолжали стремиться к их общей цели - свергнуть Луита и восстановить совместный высший статус. Однажды ночью, в ходе жестокой борьбы, они смертельно ранили Луита (и в этом есть даже чуточку дарвинистской символики), оторвав его яички. Де Ваал мало сомневался, на ком из двух подозреваемых убийц лежит бОльшая вина. Он позже заметил, что "Никки, который моложе на десять лет, явно только заложник в играх Ероена". "Я боролся с этим моральным суждением, но сегодня я не могу не смотреть на Ероена, как на убийцу".

Каково оно - быть шимпанзе?

Это история Арнхемских шимпанзе, рассказанная как будто про людей. Заслуживает ли Де Ваал осуждения за антропоморфизм? Как ни странно, даже жюри эволюционных психологов могло бы голосовать за осуждение, по крайней мере, по одному пункту обвинительного акта.
Де Ваал подозревает, что как раз перед претензиями Луита на высший статус, когда Ероен начал проводить больше времени с самками, он "уже понял, что отношение Луита к нему изменилось, и он знал, что его положение стало угрожающим". Ероен, вероятно, "понял" изменение отношения, и этим можно хорошо объяснить его внезапный интерес к политически значимым самкам. Но должны ли мы, вслед за Де Ваалом, согласиться, что Ероен "знал", то есть сознательно ожидал надвигающийся вызов и рационалистически принял меры, чтобы парировать его? Разве не могла напористость роста Луита просто вызвать муки ненадёжности, которая тянула Ероена к более близкому контакту с его друзьями?
Конечно, гены, поощряющие рациональный, пусть и неосознанный ответ на угрозу, могут жить припеваючи в ходе естественного отбора. Если младенец шимпанзе или человека, обнаружив животное пугающего вида отступает к матери, то это будет логичная реакция, но младенец, возможно, не ощутит логику. Точно так же, когда я предложил выше, что рецидивирующая болезнь Дарвина, возможно, периодически поддерживала его привязанность к Эмме, я не имел в виду, что он сознательно возвращался к её значимости ввиду своего слабого здоровья (хотя это и возможно). Угрозы самых различных видов возлелеивают нашу привязанность к людям, могущим помочь нам противостоять этим угрозам, - к семье и друзьям.
Дело в том, что слишком лёгкое приписывание стратегических успехов сознательности шимпанзе может затенить основную тему эволюционной психологии - повседневное человеческое поведение (часто продукт подземных сил) - это силы, порождающие возможно рациональные поступки, но они не сознательно рациональны. Следовательно, де Ваал может создавать вводящую в заблуждение дихотомию, говоря о "перестройке политики" Ероена и Луита, "рациональных решениях и оппортунизме", а затем утверждает, что "в этой политике нет места симпатиям и антипатиям". Очень похоже, что политика может быть продуктом симпатий и антипатий; первичный двигатель политики - естественный отбор, он калибрует эти чувства, непосредственно проводящие его политику.
С этим оглашённым приговором, наше жюри эволюционных психологов, вероятно, продолжило бы оправдывать де Ваала по другим пунктам антропоморфизма. Ибо часто он приписывает шимпанзе не человеческую расчётливость, но человеческие чувства. На ранней, неокончательной фазе противостояния Луита против Ероена, оба периодически боролись. А борьба (как у шимпанзе, так и у многих других приматов, включая нас), рано или поздно, как правило, заканчивается ритуалами примирения. Де Ваал обращает внимание, с какой неохотой каждый шимпанзе начинало восстановление отношений, и приписывает эти колебания "чувству чести".
Он осторожно помещает ту фразу в кавычки, но они могут быть не нужны. В обществе шимпанзе, как и у людей, мирный эпилог может нести намеки подчинения; а подчинение в ходе борьбы за ранг влечёт реальные эволюционные издержки, поскольку может привести к вторичному или даже более низкому статусу. Так что врождённое отвращение к такому подчинению (по крайней мере, до какого-то предела) имеет эволюционный смысл. Говоря о нашем виде, мы называем такое отвращение чувством чести или гордости. Есть ли причины отвергать использование тех же самых терминов при разговоре о шимпанзе? Как отметил де Ваал, исходя из близкого родства наших двух видов, мы должны предполагать глубокую психическую общность. Хорошая экономная наука выдвигает единственную гипотезу, правдоподобно объясняющую два отдельных явления.
Известно, что жёны, бывает, поговаривают про своих мужей: "Для него признать себя виноватым - всё равно, что застрелиться", или: "Он никогда первым не извинится", или: "Он ненавидит ситуации, когда им распоряжаются". Мужчины не желают признавать превосходство другого человеческого существа даже в таких обыденных вопросах, как муниципальная география. Видимо, в течение эволюции человека самцы, которые слишком легко искали примирения после борьбы, или как-то иначе без особой необходимости подчинялись другим, видели, что их статус снизился, а вместе с этим - их жизненная успешность. Возможно, самки поступали так же; женщины, как и мужчины, отказываются приносить извинения или признавать неправоту. Но насколько народной мудрости можно доверять, средняя женщина меньше упрямится, чем средний мужчина. И это не должно нас удивлять, поскольку жизненная успешность наших предков женского пола меньше зависела от степени упорства, чем таковая у предков мужского пола.
Де Ваал также говорит об "уважении". Когда господство Луита стало, наконец, бесспорным, он игнорировал слабые знаки желания восстановить отношения от Ероена, пока он слышал некоторое "почтительное хрюканье" - однозначные признаки подчинения. Бета-шимпанзе может питать хорошие чувства к альфе, такие же, какие проигравший боксёр-профессионал чувствует к противнику, говоря, что теперь его "уважает". В моменты полного господства обезьяны, когда побежденный приседает в униженном подчинении, более подходящим словом может быть "страх".
Джейн Гудалл, как и де Ваал, видела знаки "уважения" у знакомых ей обезьян, хотя использовала это слово несколько по-другому. Вспоминая обучение молодого шимпанзе Гоблина, подчинённого самцу-альфе Фигану, она пишет, что: "Гоблин был очень почтителен к своему "герою", ходил за ним везде, смотрел, что он делал, и часто вычёсывал его". Каждый, у кого в юности был образец для подражания, может представить себе чувства Гоблина. Фактически, слово "благоговение", видимо, лучше описывает ситуацию, чем "почтение".
Длинный прыжок от поверхностных параллелей между нами и обезьянами к глубинам психологии приматов может выглядеть поспешным. И, возможно, так оно и есть; возможно, что странное подобие между шимпанзе и человеческой жизнью не основано на общем эволюционном происхождении или общей биохимии. Однако если мы не намерены объяснять такие явления, как уважение, почтение, страх, честь, упрямая гордость, презрение, надменность, амбиции и так далее, как механизмов, выработанных естественным отбором, для нашей жизни в иерархичном обществе, то как тогда мы должны объяснять их? Почему они найдены во всех культурах? Существует ли альтернативная (материалистическая - А.П.) теория? Если да, то объясняет ли она, почему гордость и амбиции у мужчин в среднем у выше, чем у женщин? Современный дарвинизм объясняет всё это, и довольно просто: естественный отбор в контексте иерархии статусов.

Смог - значит прав?

Одно из проявлений приписываемого де Ваалу антропоморфизма одевает в плоть скелетное предположение, сделанное Робертом Триверсом в его статье 1971 года о взаимном альтруизме. Де Ваал полагает, что поведение шимпанзе может "управляться теми же самыми чувствами справедливости и давлением морали, что и у людей". Эта мысль была навеяна самкой шимпанзе по кличке Пуист, которая "поддержала Луита в преследовании Никки. Когда Никки позже начал угрожать Пуист, то она обратилась Луиту и протянула ему руку в поисках поддержки. Луит, однако, не сделал ничего, чтобы защитить её от нападений Никки. Пуист тут же повернулась к Луиту и, неистово лая, преследовала его по всему вольеру и даже била е<