Долгая имперская война Америки
Если крах 2007 года послужил стимулом осознать необходимость кардинального пересмотра некоторых основополагающих особенностей американского строя, внутренних ценностей и государственных интересов, то 11 сентября также должно побудить Америку серьёзно задуматься, насколько разумно она распорядилась уникальными возможностями, подаренными ей мирным, но при этом геополитически выгодным для нее исходом «холодной войны».
Сейчас ничего не стоит забыть, чем в действительности грозили человечеству долгих четыре с половиной десятилетия «холодной войны». В любой момент она могла из «холодной» перейти в «горячую», одним ударом уничтожив руководящую верхушку США и превратив в пепелище половину Штатов и Советского Союза. «Холодная война» была холодной лишь номинально: хрупкая система взаимного сдерживания зависела от благоразумия нескольких конкретных лиц.
После распада Советского Союза в 1991 году Соединённые Штаты стали властвовать безраздельно. Их политические ценности и социоэкономическая система вызывали всеобщее восхищение и служили объектом подражания. Её международному престижу ничто не угрожало. Отношения с заокеанской союзницей Европой строились уже не на объединяющем чувстве страха, а на вере в расширенное атлантическое сообщество, в составе которого Европа должна была стремительно двигаться к собственному более аутентичному политическому единству. На Дальнем Востоке на вершину международной иерархии постепенно поднималась Япония – ближайшая союзница Штатов в Азиатском регионе. Опасения, что японская «супердержава» перекупит крупнейшие американские компании, постепенно растаяли. Дипломатические отношения, установленные с Китаем в 1978 году, продолжали крепнуть, и Китай даже стал партнёром Штатов в противостоянии Советскому Союзу, когда в 1980 году тот ввел войска в Афганистан. Америка стала относиться к Китаю более благосклонно, теша себя иллюзиями, что отсталость Китая ещё долго не позволит ему выбиться в серьёзные соперники.
Таким образом, Америка выступала в массовом сознании мировым экономическим двигателем, политическим примером, социальным маяком и не имеющей себе равных верховной владычицей. Пользуясь этим статусом, она почти сразу же возглавила успешную мировую коалицию по выведению иракских войск из захваченного Кувейта – при поддержке России, содействии Китая и участии Сирии, не говоря уже о сотрудничестве традиционных союзниц Америки. Однако в последующие годы Штаты упустили момент и не сумели распутать клубок палестино‑израильского конфликта. Со времен войны 1967 года ближневосточная проблема превратилась в силу господства Штатов в этом регионе, скажем так, в лично американскую. Однако, если не считать выдающегося успеха президента Картера, сумевшего добиться подписания израильско‑египетского мирного договора, Соединённые Штаты даже в период глобального верховенства времен 1990‑х играли в регионе достаточно пассивную роль. После того как в середине десятилетия противником мирного урегулирования был убит рационально мыслящий премьер Израиля Ицхак Рабин, Штаты (в последние полгода восьмилетнего президентства Клинтона) предприняли запоздалую и тщетную попытку возобновить переговоры между Израилем и Палестиной – довольно вялую, надо сказать.
Вскоре после этого на страну обрушилась трагедия 11 сентября 2001 года – апофеоз всё более ужесточающихся в течение 1990‑х атак «Аль‑Каиды» на американские объекты. Трагические события спровоцировали три ответные реакции со стороны Соединённых Штатов. Во‑первых, президент Джордж Буш‑младший начал военную кампанию в Афганистане, целью которой было не только сокрушить «Аль‑Каиду» и свергнуть власть прикрывавших её талибов, но и установить в Афганистане современную демократию. Затем, в начале 2002 года Буш одобрил военную операцию, предпринятую премьер‑министром Израиля Шароном (которого Буш называл «человеком мира») с целью уничтожить Организацию освобождения Палестины на Западном берегу Иордана. В‑третьих, весной 2003 года Буш ввел войска в Ирак на основании неподтвержденных обвинений в связях Ирака с «Аль‑Каидой» и обладании «оружием массового уничтожения». В результате всего вышеперечисленного выросло недовольство мировой общественности действиями США на Ближнем Востоке, упрочился региональный статус Ирана, а Америка увязла в двух нескончаемых войнах.
К 2010 году афганская и иракская войны уже вошли в число самых долгих за всю американскую историю. Первая, развязанная в считанные недели после нью‑йоркских терактов (беспрецедентных для Америки по количеству жертв среди мирного населения), представляла собой одобренный народом военизированный отпор, призванный уничтожить ответственную за теракт группировку «Аль‑Каида» и свергнуть в Афганистане движение «Талибан», укрывавшее преступников. Второй затянувшейся войной обернулось введение войск в Ирак в начале 2003 года, получившее поддержку за рубежом только от конформистского премьер‑министра Британии и от Израиля, тогда как остальные союзники Америки в большинстве своем выступали против либо выражали скептицизм. Свои действия президент США оправдывал необоснованными подозрениями, которые через несколько месяцев растаяли в воздухе, поскольку наличие оружия массового уничтожения в оккупированном американскими войсками Ираке так и не было подтверждено. Поскольку основное внимание президент Буш уделял иракской войне, война в Афганистане почти на семь лет отошла на второй план.
У обеих войн имелась одна общая черта: они представляли собой экспедиционные военные операции на вражеской территории. В обоих случаях правительство Буша не особенно учитывало сложную культурную обстановку, давние этнические распри, порождающие конфликты внутри конфликтов, напряженные отношения с соседями по региону (особенно с Пакистаном и Ираном), нерешенные территориальные разногласия – все это серьёзно усложнило действия США в Афганистане и Ираке, а также способствовало дальнейшему распространению антиамериканских настроений в регионе. И хотя непосредственная интервенция напоминала характерные для XIX века карательные имперские экспедиции против примитивных и зачастую разрозненных племен, развернувшаяся параллельно война с народным возмущением, всколыхнувшимся в эпоху массового политического пробуждения, оказалась, как с прискорбием убедились Соединённые Штаты, куда более затяжной и затратной. И наконец, в эпоху глобальной прозрачности безоговорочная победа, достигнутая бесчеловечными методами, уже не приветствуется. Даже Россия, без зазрения совести уничтожившая сотни тысяч афганцев и превратившая в беженцев несколько миллионов, не пошла на крайние меры, которые обеспечили бы ей окончательную победу.
При этом и афганский, и иракский конфликты – как в свое время прошлые экспедиционные войны Запада – практически не отразились на внутренней обстановке Америки (если не считать воюющих и их семьи). И хотя обе войны вытянули миллиарды долларов из американского бюджета, требуя более высоких затрат, чем все предыдущие войны за исключением Второй мировой, расходы в процентах от американского ВВП оказались низкими – в силу невероятного роста американской экономики. Более того, правительство Буша отказалось от повышения налогов для оплаты военных расходов, финансируя их за счет политически более выгодных займов – в том числе и зарубежных. В глазах общественности тот факт, что сражаться и умирать на этой войне – в отличие от вьетнамской и корейской – уезжали добровольцы, также снижал накал переживаний.
Что касается непосредственной подоплеки этих войн, переключение основного внимания с афганской войны на иракскую подкреплялось принятым администрацией Буша намеренно широким определением терроризма, оправдывающим кампанию против Саддама Хусейна – вопреки идеологическому неприятию Ираком «Аль‑Каиды» и ответной враждебности «Аль‑Каиды» к режиму Хусейна. Негласно объединив их под общей скобкой «исламского джихада» и оправдывая военные действия Штатов «борьбой с террором», было гораздо проще направить вспыхнувший 11 сентября гнев американского народа не только на непосредственных исполнителей, но и на другие исламские структуры. «Радиоактивное облако», которого предпочла не дожидаться в виде непосредственной угрозы Соединённым Штатам Кондолиза Райс (тогдашний советник президента по вопросам национальной безопасности), стало удобным символом, позволяющим настроить общественное мнение против огульно назначенного врага. Этот символ нагнетал общественные страхи до предела, ставя в заведомо проигрышное положение тех, кто осмеливался засомневаться в фактической точности претензий Белого дома к Ираку.
Демагогия, подпитываемая страхами, – мощное орудие, быстро приносящее плоды, но при этом чреватое значительными внутренними и внешними проблемами в долгосрочной перспективе. Примером его губительного воздействия могут служить наиболее нашумевшие случаи издевательств над иракскими пленными, включая некоторых старших офицеров. Это побочные эффекты восприятия врага как воплощения зла, к которому соответственно жестокие меры оправданно применимы. Американские СМИ – включая голливудские фильмы и телевизионные драмы – тоже внесли существенный вклад в формирование общественного настроения, визуально сосредоточивая страх и ненависть на персонажах с выраженными арабскими чертами. Подобная демагогия порождала дискриминационные действия по отношению к отдельным мусульмано‑американцам, особенно арабского происхождения, варьирующиеся от расовой дискриминации до масштабных обвинительных процессов против арабо‑американских благотворительных организаций. В общем и целом появление у «войны с террором» дополнительной религиозной и расовой составляющей подорвало доверие к американской демократии, а решение через полтора года после 11 сентября развязать иракскую войну вышло Америке боком.
Все могло бы – и должно было бы – повернуться по‑другому. Прежде всего война в Ираке была ненужной, и её следовало избежать. Вскоре для президента Буша она обрела более важное значение, чем предшествующая ответная военная реакция на спланированные в Афганистане теракты «Аль‑Каиды». Из‑за этого афганский конфликт оказался более затяжным и кровопролитным, а в конечном итоге более проблемным в геополитическом отношении, поскольку в него всё больше вовлекался и Пакистан. Во‑вторых, ещё раньше Штатам не следовало оставлять Афганистан без внимания после выхода оттуда советских войск. Страна в буквальном смысле лежала в руинах, отчаянно нуждаясь в экономической помощи, чтобы стабилизировать обстановку хотя бы минимально. Однако и Буш‑старший, и Клинтон проявили пассивное безразличие. Образовавшийся вакуум в 1990‑х заполнили талибы, за которыми стоял Пакистан, пытавшийся таким образом занять геостратегически выгодные позиции по отношению к Индии. Вскоре «Талибан» пригрел под своим крылом «Аль‑Каиду» – дальнейшее всем известно. После 11 сентября у США не осталось другого выхода, кроме как ответить силой на силу.
Но и тогда Штаты могли попытаться выработать общую стратегию по отделению религиозных экстремистов «Аль‑Каиды» от мусульманского большинства. Эта стратегия, как автор этой книги доказывал в свое время на публицистических полосах «Уолл‑стрит джорнал» и «Нью‑Йорк таймс», должна была совместить активную кампанию по уничтожению существующих террористических организаций (которую администрация Буша, к её чести, все же предприняла) с более широкими и долгосрочными политическими мерами, призванными лишить терроризм поддержки. Для этого требовалось побуждать посредников в мусульманских странах блокировать экстремизм как неприемлемую тенденцию – по аналогии с успешной политической коалицией против Саддама Хусейна десятилетием ранее. Однако для выполнения этой стратегической задачи от США потребовалась бы серьёзная нацеленность на мирное урегулирование конфликтов на Ближнем Востоке, что Бушем и его советниками отметалось безоговорочно.
Результатом было резкое падение глобального престижа Америки по сравнению с последним десятилетием XX века, прогрессирующее сокращение кредита доверия президенту, а значит, и стране, и существенное снижение самоидентификации союзников Америки с её безопасностью. Подавляющее большинство союзников сочли начатую в 2003 году войну в Ираке односторонней, сомнительной и чрезмерной реакцией Америки на трагедию 11 сентября. Даже в Афганистане, где союзники поддержали Америку в борьбе против «Аль‑Каиды», эта поддержка постепенно начала таять. Союзники по НАТО, участвующие в афганской кампании, ещё раньше американцев осознали, что стремление Буша объединить военные действия против «Аль‑Каиды» с попыткой создать в Афганистане современное демократическое государство содержит взаимоисключающие задачи и условия.
Всё дело в том, что модернизирующие реформы, навязанные извне, проведённые второпях и противоречащие вековым традициям, строящимся на глубоких религиозных убеждениях, вряд ли продержатся без продолжительного и настойчивого иностранного присутствия. А последнее чревато новыми вспышками сопротивления, не говоря уже о том, что проживание около четырнадцати миллионов пуштунов (примерно 40% населения) в Афганистане и около двадцати восьми миллионов пуштунов в Пакистане (порядка 15% населения) грозит перехлестом конфликта через афганско‑пакистанскую границу и его неуправляемой территориальной и демографической эскалацией.
Возможные зловещие уроки происходящего имеют прямое отношение к ближайшему будущему Америки. Вдобавок к незавершённой кампании в Афганистане и затяжной иракской войне перед Америкой стоят три потенциально более сложные геополитические дилеммы в обширном, нестабильном и густонаселённом районе к востоку от Суэцкого канала и к западу от Синьцзяна: это рост исламского фундаментализма в ядерном Пакистане, вероятность прямого конфликта с Ираном и опасения, что неспособность США добиться подписания равноправного мирного соглашения между Израилем и Палестиной вызовет ещё большую неприязнь к Америке на политически пробуждающемся Ближнем Востоке.
Тем временем Америка продолжает действовать в одиночку, если не считать некоторых малозначительных выступлений со стороны её друзей и некоторых жестов поддержки от номинальных партнёров по региону. Кроме того, что союзники потихоньку выходят из участия в кампании, три соседние с Афганистаном державы, которым самим стоит опасаться потенциальной угрозы растущего исламского экстремизма, хранят предусмотрительную пассивность. Их участие сводится к формальному сочувствию действиям Америки: со стороны России это выражается в оказании некоторой материально‑технической поддержки военной кампании; со стороны Китая – в сдержанном одобрении санкций против Ирана; со стороны Индии – в скромной экономической помощи Афганистану. В то же время ведущие стратеги этих стран не могут не понимать: увязание Америки в этом конфликте ведет к падению её международного престижа (который между тем оттягивает на себя потенциальные угрозы безопасности их странам). И это, по большому стратегическому счету, вдвойне выгодно затаившей обиду России, растущему в экономическом отношении Китаю и питающей региональные амбиции Индии. Как в региональном, так и в глобальном масштабе их геополитический вес по мере постепенного утрачивания Америкой своего статуса будет расти.
Следовательно, необходимо, чтобы американский народ и конгресс США всецело осознали зловещий факт: помимо внутриполитического тупика, влекущего за собой спад внутренней экономики, отсутствие реалистичного учета национальных интересов во внешней политике – прямой путь к крайне рискованному положению Америки в ближайшие двадцать лет. Распространение военных действий в Афганистане на Пакистан либо вооружённое столкновение с Ираном, либо новый виток палестино‑израильской вражды заставит Америку ввязаться в региональные конфликты, выхода из которых в обозримом будущем не предвидится, а тем временем в исламских странах, население которых составляет около 25% от общемирового, будут расти антиамериканские настроения. Тем самым обрубая все перспективы на исполнение Америкой желаемой мировой роли, которая сама плыла ей в руки каких‑нибудь два десятилетия назад.
Как уже доказывалось ранее, у Соединённых Штатов ещё имеется потенциал для серьёзного государственного обновления, но лишь в случае мобилизации народных сил. Кроме того, Штатам необходимо преодолеть самоизоляцию и утрату влияния, вызванную последними внешнеполитическими действиями. Учитывая, насколько военно‑политическая мощь Штатов превосходит возможности любого предполагаемого соперника, глобальное верховенство США ещё можно сохранить на достаточно долгий период, если своевременно объединить целенаправленное государственное совершенствование с переориентированием стратегического мышления.
Однако полностью отметать куда менее позитивную картину американского будущего было бы страусиной политикой. На ум приходят три базовых сценария, отражающих возможный упадок Америки. Наиболее неблагоприятное развитие событий предполагает серьёзный финансовый кризис, погружающий Америку вместе с большей частью мира в опустошительную экономическую депрессию. Как показал кризис 2007 года, эта страшная перспектива отнюдь не умозрительна. В сочетании с разрушительными последствиями растущей вовлеченности США в военные операции за рубежом подобная катастрофа может – всего за несколько лет – положить конец глобальному превосходству Америки. Малоутешительно, что с большой долей вероятности происходить это будет на фоне общемировых волнений, включая финансовые коллапсы, ударную волну глобальной безработицы, политические кризисы, раскол этнически уязвимых государств и растущую ожесточенность политически пробудившихся и социально неудовлетворенных масс.
Пусть такой стремительный и радикальный крах Америки менее вероятен, чем корректирование внутренней и внешней политики США (отчасти благодаря кризису 2007 года, послужившему хоть и болезненным, но полезным предупредительным сигналом), два альтернативных «промежуточных» сценария продолжающегося спада также рисуют не самое радужное будущее. Основная действительность такова: Америка одновременно рискует съехать назад в системное устаревание, вызванное отсутствием прогресса в социальном, экономическом и политическом реформировании, и пожать плоды ошибочной внешней политики, которая в последние годы пугающе далека от учета особенностей постимперской эпохи. Тем временем потенциальные соперники Штатов (особенно в некоторых частях Азии) целенаправленно, шаг за шагом, приобщаются к реалиям XXI века. Недалек тот час, когда некоторая совокупность этих факторов окажется роковой как для внутриполитических идеалов Америки, так и для её внешнеполитических интересов.
Таким образом, один из «промежуточных» и, возможно, более вероятных исходов предполагает неопределенное скатывание экономики в рецессию с ухудшением уровня жизни, ветшанием государственной инфраструктуры, снижением экономической конкурентоспособности и социального благополучия. Этот же сценарий сулит проведение некоторых запоздалых внешнеполитических мер, способствующих снижению высоких затрат и рисков единоличного политического вмешательства, к которому в последнее время пристрастились Штаты. Тем не менее усугубляющийся внутриэкономический застой ещё больше подорвет мировой престиж Америки и доверие к международным обязательствам Штатов, а также заставит другие державы срочно – и скорее всего безуспешно – искать новые пути обеспечения своей финансовой стабильности и национальной безопасности.
Может случиться и наоборот: Америка благополучно справится с внутренними трудностями, но потерпит поражение во внешней политике. Согласно второму «промежуточному», но все такому же неблагоприятному сценарию, её ждёт умеренный прогресс на внутреннем фронте; потенциальные преимущества для международной политики, к сожалению, будут уничтожены совокупными пагубными последствиями затянувшихся и, возможно, даже усиленных единоличных зарубежных операций (например, в Пакистане или Иране). Внутриполитические успехи не компенсируют внешнеполитическую программу, вместо сотрудничества с другими странами вовлекающую Штаты в разорительные кампании против растущего числа врагов (иногда созданных своими же руками). Кроме того, всеобъемлющий внутриполитический успех невозможен в принципе, если ресурсы тратятся на подрывающие силы зарубежные кампании.
В любом случае Америку ждёт неуклонная и в конечном итоге роковая утрата способности играть ведущую роль на мировой арене. Нерешенные внутренние и затягивающиеся внешние проблемы выжмут из нее все соки, постепенно деморализуя общество, подрывая социальный престиж и сокращая кредит мирового доверия. В результате где‑то к 2025 году на фоне международной нестабильности Америка де‑факто лишится триумфально провозглашённого владычества над XXI веком. Кто в этом случае будет претендовать на освободившееся место?