Правящая олигархия европы: деньги и власть

К XV веку (пик расцвета Возрождения) Италия представля­ла собой сложную систему политических, экономических и во­енных отношений между богатыми и влиятельными городами-государствами. При этом всю внутреннюю и внешнюю жизнь этих городов, жестким и тотальным образом, определяли влиятельные семьи торговцев и финансистов (торговые и банковс­кие дома), которые естественным образом срослись с государ­ственным аппаратом управления.

Особенность государственного устройства и техники управ­ления ведущих итальянских полисов состояла в установлении патримониально-государственной тирании городских торгово-финансовых групп, распространявших свою власть на значи­тельную территорию суши и моря. При этом большое значение имело поддержание между ними строгого баланса интересов. Естественно, что в таких условиях провозглашенная демокра­тия была всего лишь своеобразной ширмой. Точнее, демокра­тизм в итальянских городах-государствах не выходил за рамки узкого круга могущественных олигархов, о действительных по­литических целях которых городской плебс не имел никакого представления и деятельность которых держалась в строгом сек­рете. При этом привилегированные кланы были надежно изо­лированы от низших сословий, представляя собой яркий при­мер самоизолированной элиты.

В качестве примера можно рассмотреть Венецию — веду­щее итальянское государство того времени. Если в начале свое­го существования ею практически единолично управляли дожи¹, то затем они становятся просто первыми лицами государства, ее официальными представителями. Начиная с 1268 года народ теряет право выбирать дожей, отныне это становится исключи­тельной прерогативой правящей элиты — нобилей². При этом сложная процедура голосования была построена таким образом, чтобы высшая должность в государстве не оказалась под едино­личным контролем какого-то одного из финансово-политичес­ких кланов республики. Фактически вся демократическая сис­тема Венеции (как и другие возникшие после нее демократии За­пада) становится механизмом, обеспечивающим баланс интересов правящих аристократических семейств, осуществлявших коллек­тивное управление венецианской империей.

Реальная исполнительная власть в государстве принадлежа­ла Малому совету (Minor Consiglio), состоящему из шести совет-

^{1 Дож (urn. Doge) — глава Венецианской (кон. VII—XVIII в.) и Генуэзс­кой (XIV-XVII1 вв.) республик. Избирался пожизненно, в Генуе, начиная с 1528 г. — на 2 года.}

^{2 Институт нобилитета (от лат. nobilitas — знать) — впервые четко офор­мился в республиканском Риме, представляя собой замкнутый круг пат­рицианских и знатных плебейских семейств, держащих в своих руках выс­шие государственные должности.}

никое дожа. В конце XV векак ним, по указанию Большого со­вета, присоединяются шесть представителей от каждого город­ского сестьере¹, шесть «великих мудрецов», отвечающих за по­литику в целом, затем пять «мудрецов», занимавшихся делами морских владений Венеции, и пять — делами Террафермы². Все вместе они составляли коллегию (Collegia), в компетенцию ко­торой, начиная с XVI века, входит внешняя политика страны.

Кроме Малого совета, к числу органов исполнительной вла­сти республики принадлежал Совет сорока, члены которого из­бирались на год из состава Большого совета и имели право пе­реизбираться. Он исполнял функции высшего судебного орга­на на контролируемых Венецией территориях.

Другой государственный институт — Совет десяти — стал постоянным органом, формируемым Большим советом, отвеча­ющим за государственную безопасность, представляя собой одно из проявлений, как писал Коцци, «врожденного недоверия, пи­таемого Республикой ко всем и вся». Члены Совета десяти вели свои расследования втайне, опираясь на эффективно функцио­нирующую сеть шпионов и осведомителей, поставляющих свою информацию в отведенные для этого урны, самой знаменитой из которых была львиная пасть во Дворце дожей. В 1539 году также был создан постоянно действующий институт государственных инквизиторов, при помощи которого венецианская власть эф­фективно боролась со своими врагами [ 10, с. 74].

Кроме всего прочего, в Венеции действовал Сенат, который состоял из опытных советников (pregadi), специально пригла­шаемых дожем для решения разнообразных проблем. В середи­не XV века Сенат состоял из 120 человек, избираемых на год Большим советом и имеющих право быть переизбранными. Члены Сената отличались изрядной компетентностью по мно­гим вопросам. Они выбирали посланников, определяли их за­дачу и заслушивали отчеты. Они занимались военным флотом, набором солдат и кондотьеров и назначали проведиторов для надзора за последними. В число задач, решаемых Сенатом в сфере экономики (начиная с 1506 г.), входит назначение пяти «мудрецов», осуществляющих общую координацию торговли и надзор за снабжением города продовольствием, организацию морских конвоев, а также контроль за импортом и рынками зер­на, оливкового масла, соли и вина.

^{1 Сестьере — административные районы Венеции.}

^{2 Терраферма (ит. terraferma — твердая земля, суша) — т.е. сухопутные нладения Венеции.}

«Замковый камень в своде венецианской правительствен­ной системы» (по определению Тирье) — это Большой совет (Maggior Consiglio), который выбирает из своей среды советни­ков дожа, членов Сената, Совета десяти и значительное число магистратов. Его голос являлся решающим при принятии зако­нов, предлагаемых различными советами. До 1297 года он на­считывал от 400 до 500 человек; в начале XIV века — около 1,1 тыс., к концу века — примерно 1,2 тыс., а в 1493 году, по ут­верждению Марино Санудо, почти 2 тыс. человек» [10, с. 71— 72].

При этом в Большой совет допускались лишь патриции¹, только они в стране обладали политическими правами. «По свидетельству Санудо, в 1493 г. численность патрициев, пере­валивших возрастной рубеж в двадцать лет, составляла 2420 че­ловек; цифра эта — самая высокая за всю историю существо­вания патрициата. Согласно безвестному хронисту, в 1482 г. патриции занимали 732 административные должности, а в на­чале XVI в., по словам Санудо, таковых насчитывалось 800»² [10, с. 79-80].

Естественно, что среди этих двух тысяч представителей ве­нецианской правящей элиты существовало несколько десятков наиболее влиятельных семей (занимавшихся торговлей и фи­нансами), которые, размещая в исполнительных органах влас­ти своих ставленников, непосредственно определяли внешнюю и внутреннюю политику государства. Их политическое могуще­ство было практически безграничным. «Монополия на торгов­лю трансформировалась в монополию на власть» (Кракко). Для иностранцев переход этот также не остался незамеченным. «Власть перешла от всех к меньшинству» (Ab omnibus ad pocos), — писал в конце XVI века французский легист Жан Боден, а в 1677 году испанский посланник заявляет, что «свобода в Венеции перешла от народа к нобилям, исключившим из нее всех прочих граждан» [ 10, с. 74].

«Говоря о духе, пронизывающем венецианские государ­ственные институты, — писал Кристиан Бек, — Браунштейн и

^{1 Патриции (патрициат) (лат. patricii, от pater— отец) — 1) родовая ари­стократия в Древнем Риме; 2) высший, наиболее богатый, привилегиро­ванный слой населения средневековых городов Западной Европы (купцы, ростовщики, городские землевладельцы), в руках которых находилась по­литическая власть.}

^{2 Численность населения Венеции на протяжении ее существования как самостоятельного государства колебалась от 50 до 170 тыс. человек.}

Делор справедливо замечают: «Венецианская система представ­ляет собой круг, центр которого незаметно перемещается, но ок­ружность остается постоянной».

Однако круг этот включает в себя только аристократию. Но, как пишет Тирье, именно она «создала богатства города и наме­рена обеспечить его будущее... Да, если хотите, это олигархия, но олигархия мыслящая» [10, с. 76—77].

Практически абсолютная политическая власть олигархии естественным образом вытекала из ее финансового могущества,с которым не могла соперничать ни одна европейская страна того времени. Надо заметить, что именно денежные магнаты италь­янских городов-государств Средневековья заложили техноло­гическую основу финансовой системы Запада, сформулировав ее главные принципы и правила. После древних римлян они стали первыми, кто осуществлял депозитную банковскую дея­тельность. Банки хранили текущие счета купцов, снимать деньги с которых можно было только по письменному распоряжению владельца. Их клиенты простым росчерком пера могли рассчи­тываться со своими партнерами, имеющими счета в том же бан­ке или в соседнем. Таким образом, наряду с монетами ими в оборот включались и «письменные» деньги. В скором времени система ведения счетов значительно улучшилась благодаря глав­ному технологическому открытию — «бухгалтерии по-венеци­ански», двойной бухгалтерии, где каждому счету отводился разворот листа, на котором с одной стороны был отражен кредит, а с другой — дебет, благодаря чему банкиру с первого взгляда ста­новилась ясна вся финансовая ситуация клиента. С конца XII века начинается развитие системы переводных векселей, по­зволяющей трансферт капиталов, а также кредитование, исполь­зуемое для покупки и продажи.

Задолго до появления первых публичных банков в Барсело­не (1401) и Генуе (1407) семейные товарищества в Италии уже руководили процветающими частными банками. К 1250 году в каждом большом итальянском городе было не менее дюжины крупных торговых и банковских фирм; в одной Флоренции их насчитывалось 80.

Самая могущественная из них — Венеция, чеканила се­ребряный гроссо и золотой дукат, который стал международной валютой для государств Средиземноморского бассейна. В 1459 году Сенат Венеции заявил: «Наша золотая монета высоко ценится и имеет надежную репутацию во всем мире, она превыше всех золотых монет других народов!» [10, с. 60]

Пытаясь объяснить феномен поглощения в итальянских городах-государствах политической власти властью финансовой, Т. Грановский акцентировал внимание на том, что «в таких го­родах-государствах, какова была Флоренция, натурально имел большое значение кредит. Люди, располагавшие большими ка­питалами и имевшие возможность давать их другим, неминуе­мо должны были приобрести значительное влияние» [11, с. 38]. Иначе говоря, итальянскими городами-государствами того вре­мени правил ссудный капитал.

Подобная ситуация приводила к тому, что некоторые оли­гархические кланы, например Медичи и Фуггеры, были богаче, чем государства, в которых они жили, и обладали могуществом, превосходящим могущество королей. Среди членов семьи Ме­дичи были графы, королевы и римские папы; семья Фуггеров оказала поддержку Габсбургам и сделала Карла V императором Священной Римской империи. Спрос на деньги был столь ве­лик, что банкиры могли устанавливать по ссудам ставки от 10 до 100 и более процентов годовых (!).

Как уже было сказано, становление западной талассокра­тии началось в период могущества итальянских городов-госу­дарств. Вот как описывает К. Шмитт доминировавшую на тот момент Венецию: «Почти половину тысячелетия республика Венеция считалась символом морского господства и богатства, выросшего на морской торговле. Она достигла блестящих ре­зультатов на поприще большой политики, ее называли «самым диковинным созданием в истории экономики всех времен». Все, что побуждало фанатичных англоманов восхищаться Англией в XVIII-XX веках, прежде уже было причиной восхищения Ве­нецией: огромные богатства; преимущество в дипломатическом искусстве, с помощью которого морская держава умеет вызы­вать осложнения во взаимоотношениях континентальных дер­жав и вести свои войны чужими руками; основной аристо­кратический закон, дававший видимость решения проблемы внутриполитического порядка; толерантность в отношении ре­лигиозных и философских взглядов; прибежище свободолюби­вых идей и политической эмиграции» [12].

Государственная власть итальянских городов, лишенная функций сакрального посредничества между Богом и народом (чем была традиционно королевская власть в Европе), вынуж­дена была нести в себе определенную самодостаточность и опи­раться на самою себя, на собственную силу. Основой этой силы стали деньги. Говоря о Венеции, Я. Буркхардт замечал: «Остро­вной город уже в конце XV века казался сокровищницей всего тогдашнего мира» [5, с. 65].

Это было неудивительно, так как любые торговые маршру­ты, которые начинались из материковых владений Венеции или заканчивались там, весь экспорт с венецианских островов на Леванте¹ или городов Адриатики, обязательно проходил через венецианскую гавань. Создав свою компактную по размерам, но имевшую уникальное стратегическое и торговое значение морскую империю, протянувшуюся вдоль путей на Левант, Ве­неция целеустремленно расставляла к своей выгоде ловушки для подчиненных экономик, перераспределяя европейские товары по своему усмотрению. Политически лавируя между Византийской и Западной Римской империями, она захватила монополию на торговлю между ними, взяв под свой контроль основные товар­ные и денежные потоки того времени. Ввозя в Италию и Герма­нию с Востока шелка, пряности, хлопок, сахар, духи, рабов, дра­гоценности, квасцы и красители, она везла из Европы на Вос­ток лес, железо и медь, шерсть и разнообразное сукно, конопляные и льняные холсты. Кроме того, венецианцы уста­новили торговую монополию на соль и частично контролиро­вали торговлю основными продуктами питания, такими как зерно и оливковое масло, что приносило им колоссальный до­ход. Как утверждал Тирье: «Превратившись в настоящий склад восточных товаров у порога Италии и Германии, Венеция про­цветает, извлекая из своего положения прибыль для себя и не­обходимую пользу для других» [10, с. 30].

Дисперсная, напоминавшая будущие империи британцев или голландцев (которые были разбросаны по всему Индийс­кому океану в соответствии со схемой, которую англосаксы име­новали «империей торговых постов» (tradingposts Empire) — це­пью торговых пунктов), морская империя позволяла Венеции «кор­миться» подчиненными экономиками других стран,препятствуя им действовать по-своему и сообразно с их собственной выгодой, превратившись в мощного международного монополиста. По это­му поводу М. Вебер писал: «Ориентация на монополию в за­морской торговле нигде не была столь очевидной и непререка­емой основой всего существования знати, как это было в Вене­ции в определенное время» [2, с. 360].

Контролируя при помощи своего флота значительную часть Средиземного моря, венецианцы активно использовали воен­ную силу и на суше. Так, в апреле 1204 года они совместно с

^{1 Левант (от. фр. levant или ит. levante — Восток) — общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря (Сирия, Ли- ван, Египет, Турция, Греция, Кипр).}

крестоносцами захватили и разграбили Константинополь, а за­тем поделили между собой его владения. В результате этого Ве­неции досталась значительная часть Константинополя, берего­вой полосы Ионического моря, островов, образующих Dominium Adriate (Адриатические владения), Пелопоннеса, Киклад, Гал-липоли и Родосто. А венецианский дож купил у маркиза Мон-ферратского остров Крит. Фактически, будучи прежде частью византийского мира, Венеция обрела господство над значитель­ной частью рухнувшей империи. Впрочем, непосредственно Венеция оккупировала только главные стратегические пункты Средиземноморья: Дураццо в Эпире, города Корон и Модон на юге Морей, Крит и Негропонт (о. Эвбея). Остальные достав­шиеся ей земли она раздала в ленное владение своим патрици­ям. Так, Марко Санудо за десять лет завоевывает Кикладские острова и основывает на них герцогство Архипелаг, в то время как остальные его сограждане обустраиваются на наиболее зна­чимых островах Эгейского моря, а позднее Венеция создаетсвою колонию на Крите.

Как констатировал К. Берк: «Мастерский ход Дандоло (ум. в 1205 г.) превратил Венецию в «подлинную колониальную им­перию Средневековья» (Тирье), просуществовавшую почти два столетия. Умело управляемая и разумно эксплуатируемая, она обеспечивала городу в лагуне доступ к азиатским товарам и бе­зопасность морских перевозок или же, если сформулировать кратко, господство в восточной части Средиземноморья» [10, с. 47].

Для максимально эффективной эксплуатации ресурсов этой обширной территории венецианцы создают соответствующую систему колониального управления, в основу которого были по­ложены два главных принципа — регионализм и централизм.

Общее руководство империей осуществлялось постоянным коллегиальным органом исполнительной власти, называвшим­ся «управлением» (regimen), во главе которого стоял ректор. Высшие чиновники (непременно венецианцы), избираемые на два года, являлись бывшими членами Большого совета или же Сената Венеции. Они действовали в рамках «договора» (commissio), определявшего их полномочия и жалованье, а по возвращении на родину представляли отчет о своем управле­нии вверенной им территорией. Из метрополии в колонии на­правлялись специальные комиссары, именуемые «синдиками Левантийских земель» (sindaci ad partes Levantis), для контроля за деятельностью местных властей и для выслушивания возмож­ных жалоб со стороны жителей.

К середине XV века Венеция путем войн и дипломатичес­ких интриг захватывает обширные территории и на материке, взяв под свой контроль торговые пути через Альпы и долину реки По. Надежно утвердившись на суше, она умело управляет своими материковыми владениями (Dominio di Terra Ferma). С подчиненными себе крупными городами она заключает комп­ромиссные соглашения. Так, она сохраняет ряд прерогатив падуанской коммуны, позволяя той выбирать свой Совет, назна­чавший, в свою очередь, судебных чиновников. В Вероне она сохраняет Сенат, наделенный правом издавать законы И изби­рать судей. В Виченце, Брешии и Бергамо продолжает действо­вать целый ряд местных статутов, равно как и судебных инсти­тутов. Администрации городов, подчиненных Венеции, неред­ко самостоятельно собирали налоги, а зачастую и сами назначали должностных лиц в подвластные им, более мелкие, населенные пункты.

Взамен Венеция оставила за собой право одобрять консти­туции своих сателлитов и запретила изменять их без своего доз­воления, а в отдельных случаях включает в них выгодные ей за­коны.

Для управления сухопутными владениями Большой совет республики избирал главного проведитора Террафермы и под­чиненных ему ректоров, которые должны были непременно принадлежать к патрицианским домам. В большие города обыч­но направляли подеста, наделенного гражданскими и судебны­ми полномочиями, а также капитанов, ответственных за сбор налогов и за войска. В помощь им выделялись камерлинги, за­нимающиеся финансами, которые также должны были быть знатного происхождения; их сопровождали законники, кото­рых они подбирали себе в Венеции. Задачи каждого чиновника четко определялись в приказе о назначении на должность.

Ректоры, отвечающие за общественный порядок, беспере­бойное функционирование финансовой системы, выполнение общественных работ, вооружение, оборону и снабжение про­довольствием, находились под контролем регулярно приезжа­ющих инспекторов-надзирателей; также ректоры выступали по­средниками между местными администрациями и метрополи­ей, являющейся высшей и последней инстанцией в решении любых вопросов.

Прибыль, получаемая Венецией от эксплуатации своей ко­лониальной империи, по тем временам была фантастической. В речи, произнесенной в 1423 году дожем Томмазо Мочениго, были подведены блестящие успехи венецианской экономики:

«Наш город вкладывает в торговлю 10 миллионов дукатов; наши купцы ведут дела по всему миру, перевозят товары на судах, ко­раблях и галерах, и доход от перевозок составляет 2 миллиона дукатов, а прибыль, проистекающая из разницы между вложен­ными капиталами и валовым доходом, составляет 4 миллиона дукатов. Известно, что по морям плавает 3 тысячи наших боль­ших судов водоизмещением от 10 до 200 амфор, экипаж кото­рых составляет 8 тысяч человек. Известно также, что каждый год у нас в море выходит 45 галер, как больших, так и малых, и экипаж на них насчитывает 11 тысяч человек; у нас работают 3 тысячи корабельных плотников, 3 тысячи конопатчиков, 16 тысяч ткачей, что ткут шелк, сукно и бумазею. А еще извест­но, что у нас построено домов на сумму в 7 миллионов 50 тысяч дукатов; сдача жилья внаем приносит доход в 500 тысяч дука­тов; тысяча нобилей имеет ежегодный доход от 700 до 4 тысяч дукатов...» [10, с. 48].

Для того чтобы экономические достижения Венеции вы­глядели более наглядно, ее финансовое положение можно срав­нить с успехами других европейских государств того времени. По данным Ф. Броделя, в XV веке бюджет Венеции оценивался в 750-800 тыс. дукатов, к которым добавлялся доход материко­вых владений — 464 тыс. и доход от империи с «моря» — 376 тыс., что составляло общую сумму в 1615 тыс. На тот момент фран­цузский бюджет располагал всего лишь миллионом дукатов. С Испанией же и Англией, по бюджетным поступлениям, Вене­ция была почти на равных. В связи с вышеуказанным можно сделать вывод, что по своим доходам Венеция занимала первое место в Европе. При этом надо учитывать, что к тому времени она, в комплексе со своими материковыми владениями и морс­кой империей, имела население, не превышающее полтора мил­лиона человек, в то время как, например, во Франции Карла VI население составляло 15 млн.[4, с. 116—117].

Кроме того, финансово-экономическая специфика итальянс­ких городов-государств позволяла им легко проникать в финансо­во-экономические системы европейских стран и занимать там лидирующие позиции.Само финансово-экономическое устрой­ство итальянских республик по своему характеру было экспан­сионистским, рассчитанным на борьбу и захват.

Именно скрытое завоевание чужого экономического про­странства стало условием могущества любого итальянского го­рода, стремившегося, порой неосознанно, властвовать в обшир­ной европейской экономической системе. Фактически го­сподство Италии того времени основывалось на денежном

могуществе, а ее политика, как внутренняя, так и внешняя, пред­ставляла собою лишь обслуживающий элемент ее гигантской фи­нансовой машины, главным императивом существования кото­рой была экспансия, стремление к постоянному поглощению ма­териальных ценностей, что толкало ее на захват новых рынков.

Данное явление было почти банальным в своей повторяе­мости: такова Венеция, которая проникает в византийское про­странство; такова Генуя, которой удалось проникнуть в Испа­нию, или Флоренция, проникшая во Французское королевство, а перед этим — в королевство Английское и т.д.

Излишек капитала, который соответственно становился свободным (в XVIII в., например, лишь половина генуэзских капиталов размещалась внутри города, другие «странствовали» по миру), выгодно использовался итальянскими финансовыми магнатами в других странах, позволяя проводить политику фи­нансовой экспансии.

Опыт трех четвертей столетия, прежде всего генуэзских куп­цов и банкиров, позволил им с помощью управления торговыми потоками, а также капиталами и кредитами (возможность моби­лизовать кредит) стать распорядителями европейской торговли и финансов. А это, в свою очередь, вынуждало их негласно, пу­тем манипулирования политическими деятелями разных госу­дарств (на уровне личных, неофициальных отношений и заку­лисных интриг) корректировать их внешнюю и внутреннюю по­литику, навязывая им свои цели и правила политической «игры», дабы обеспечить сохранность своих капиталов, т. е. не­гласно контролировать и направлять процессы общеевропейской политики.

Таким образом, при царствующих монархиях Европы скрыто, но непоколебимо правила олигархия¹итальянских республик.Необ­ходимо подчеркнуть, что царила именно олигархия (узкий и зам­кнутый круг очень богатых людей, свободно вхожих в дома вельмож и королей в качестве их советников и сотрудников), а не Венеция, Флоренция, Генуя или Италия вообще, игравшие для них лишь роль удобных на тот час «штаб-квартир», которые оли­гархи могли покинуть в любой момент вместе со своими капита­лами. Здесь властвовал универсальный принцип людей без Ро­дины — «ubi bene, ibi patria»². T. e.они имели транснациональную

^{1 Олигархия (греч. oligarchia, от oligos — немногочисленный и аrhе — власть) — узкий круг лиц (олигархов), в руках которых одновременно на­ходятся политическая и финансово-экономическая власть.}

^{2 Где хорошо, там и родина (лат.).}

сущность,а поэтому для них не существовало каких-либо незыб­лемых правил и законов, определяемых национальной традици­ей.В своих действиях эти люди стояли над всякой традицией или правом, руководствуясь лишь собственной выгодой.Естественно, что подобная ситуация не располагала их к неукоснительному соблюдению буквы закона. Прежде всего она открыла широкую дорогую для «закулисных» финансовых и политических комби­наций, игнорирующих общеобязательные, формальные прави­ла политических и экономических отношений. В связи с этим Я. Буркхардт писал: «...Италия становится родиной «внешней по­литики», которая и в других странах постепенно делает несуще­ственными общепризнанные правовые отношения. Вполне объективная, чуждая как предрассудков, так и нравственных со­мнений, трактовка международной жизни достигает порой со­вершенства, в блеске которого она кажется элегантной; целое же производит впечатление разверзнувшейся бездны.

Все эти интриги, лиги, вооружения, подкупы и предатель­ства и составляют внешнюю историю тогдашней Италии. Осо­бенно Венеция была долгое время предметом всеобщих жалоб, что она якобы стремится покорить Италию или постепенно ра­зорить ее, чтобы государства, обессиленными, одно за другам, сами бы падали в ее объятия» [5, с. 87—88].

Таким образом, именно итальянские города-государства по­ложили первый камень в фундамент политического стиля За­пада и соответствующей ему геополитики.

[1]Дугин А. Метафизика Благой Вести (православный эзотеризм). — М.:Арктогея, 1996.

[2] Вебер Макс. Избранное: Образ общества. — М.: Юрист, 1994.

[3] Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения: Исторический смысл эстетики Возрождения. — М.: Мысль, 1998.

[4] Бродель Ф. Время мира: Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. — М.: Прогресс, 1992. Т. 3.

[5] Буркхардт. Якоб. Культура Италии в эпоху Возрождения. — М.: Ин-трада, 1996.

[6] Панюкова Е. Призрак атеизма // КоммерсантЪ Власть. 2001. № 45.

[7] Макиавелли Никколо. Сочинения. — СПб.: Кристалл, 1998.

[8] Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Прогресс, 1995.

[9] ФеврЛюсьен. Бои за историю. — М.: Наука, 1991.

[10] Бек Кристиан. История Венеции. — М.: Издательство «Весь Мир», 2002.

[11] Грановский Т.Н. Лекции по истории Средневековья. — М.: Наука, 1987.

[12] Шмитт К. Земля и море: Созерцание всемирной истории, http://resist.gothic.ru/index.html.