II. Риторика: между избыточностью и информацией

II.1.

Здесь следует отметить одно любопытное противоречие рито­рики, с одной стороны, риторика сосредоточивается на таких речах, которые как-то по-новому (информация) стремятся убедить слушате­ля в том, чего он еще не знает;

с другой, она добивается этого, исходя из того, что уже каким-то образом слушателю известно и желательно, пытаясь доказать ему, что предлагаемое решение необходимо следует из этого знания и желания

⁹¹ Вся VII глава "Улисса" Джойса представляет собой ироническое использование практически почти всех риторических приемов Наиболее основательным учебным пособием по теме является Н Lausberg, Handbuch den Literarisches Rhetorik, München, М Hueber Verlag, 1960

Но чтобы сообразовать это разноречие избыточности и информа­тивности, следует принять во внимание, что слово "риторика" имеет три значения:

1) риторика как наука об общих условиях побудительного дискурса (этой стороной и заведует семиология, поскольку, как мы увидим ниже, здесь мы снова сталкиваемся с диалектикой кодов и сообще­ний);

2) риторика как техника порождения определенного типа выска­зываний, как владение приемами аргументации, позволяющими по­родить высказывания убеждения, основанные на разумном балансе информации и избыточности (на этом поле хозяйничают различные дисциплины, изучающие механизмы мышления и чувствования);

3) риторика как совокупность уже апробированных и принятых в обществе приемов убеждения. В этом последнем смысле риторика пред­стает как совокупность, перечень отработанных способов убеждения, используя которые она подтверждает свои собственные посылки.

II.2.

Мы привыкли вкладывать в слово "риторики" смысл, содер­жащийся в пункте 3. И в самом деле, риторическим мы называем такое высказывание, которое строится на базе готовых оборотов речи и расхожих суждений, пытается играть на банальных чувствах, в резуль­тате оказываясь действенным лишь для наименее подготовленной части аудитории. И так получилось оттого, что всякий раз в течение многих веков, когда школьной риторике доводилось говорить о при­емах аргументации, определяя механизм порождения, (пункт 2), она норовила свести все дело к устоявшимся формулам (пункт 3).

Именно поэтому, когда риторика, например в своей теории тро­пов, кодифицирует неординарные формы речи, она занимается не частными тропами, но общими условиями их конструирования. Рито­рика никогда не скажет, что метонимия — это когда вместо слова "король" говорят "корона", она укажет на то, что метонимия опреде­ляет один предмет через другой, находящийся с ним в отношениях смежности. Предложенная форма может быть использована самым неожиданным и индивидуальным образом. Когда мы знакомимся с примерами риторических фигур и общих мест, почерпнутыми Перельманом из истории литературы, из философии, богословия, из каких-то конкретных проповедей, мы убеждаемся, что у великих авторов риторические приемы, отвечая традиционным требованиям техники порождения, выглядят неожиданно свежими, причем до такой степе­ни, что они становятся почти неузнаваемыми в речи, кажущейся живой, свободной и необычной.

С другой стороны, риторика не описывает из ряду вон выходящие случаи риторических фигур, которых не может предположить ника­кой набор психологических или каких-либо других ожиданий, она описывает только те приемы, пусть весьма неожиданные, которые набор слушательских ожиданий все-таки может вместить. В отличие от поэтического дискурса, который, базируясь на минимальных дозах избыточности (в минимальной степени принимая во внимание ожида­ния адресата), побуждает потребителя к усилию истолкования, к пере­оценке кодов, — и это одна из существеннейших характеристик совре­менного искусства, — риторика, отвергая крайности, закрепляет взве­шенный тип речи, управляемую неожиданность. Причем все это дела­ется не для того, чтобы сокрушать все привычное и известное, но для того, чтобы спровоцировать частичный пересмотр уже известного и тем самым убедить в своей правоте.

II.3.

Здесь уместно поговорить о так называемой обогатительной риторике, которая убеждает, максимально перерабатывая уже извест­ное; такова риторика, которая действительно исходит из устоявшихся предпосылок, но оспаривает их, критикует, разбирает, опираясь при этом на другие предпосылки (как тот, кто критикуя, общие места количества, ссылается на общие места качества: "этого не следует делать, потому что это делают все, и тогда вы будете конформистом, но следует делать то, что отличает вас от всех прочих, ведь только рискуя, возлагая на себя ответственность, человек осуществляется").

Но есть и другая риторика, назовем ее утешительной, она близка той риторике, о которой говорилось в пункте 3 как о совокупности отработанных и усвоенных обществом приемов и которая симулирует информативность и новизну, потрафляя надеждам адресата, под­тверждая его ожидания и убеждая его согласиться с тем, с чем он уже и так сознательно или бессознательно согласен.

Так очерчивается двоякая функция и двоякое понимание ритори­ки:

1) риторика как техника порождения, эвристическая риторика, провоцирующая дискуссию ради того, чтобы в чем-либо убедить.

2) риторика как хранилище омертвелых и избыточных форм, уте­шительная риторика, стремящаяся укрепить адресата в его убеждени­ях, прикидывающаяся спором, а на деле исчерпывающаяся апелля­цией к чувствам.

Последняя создает лишь видимость движения, с виду она побужда­ет к неординарным поступкам, как, например, приобрести какую-то вещь, согласиться с каким-то суждением политики, но при этом она исходит из таких предпосылок, аргументов и использует такой стиль,

которые относятся к тому, что уже принято, апробировано и устоя­лось, и, стало быть, призывает сделать, создавая иллюзию новизны, то, что мы в сущности уже много раз делали.

Что же касается первой, то она, действительно, созидает движение, исходя из устоявшихся предпосылок и аргументов, она их подвергает критике, пересмотру, использует стилистические приемы, которые в целом не нарушая наших обычных ожиданий, все же их обогащают.