Возвращайтесь домой возвращайтесь домой возвращайтесь домой

Билл угрюмо посмотрел на Майка. Он был потрясён и напуган; в нём стала просыпаться злость. И он был рад этому. Злость не лучшее из чувств, но всё же лучше, чем шок, лучше, чем всепоглощающий страх.

– Чем это было написано?..

– Да, – сказал Майк, – кровью Джерри Белвуда.

Ричи делают «Бип-Бип»

Майк забрал свои фотографии. Он подумал: Билл мог бы попросить одну из последних фотографий Джорджа, но не сделал этого. Майк положил их во внутренний карман пиджака, и, когда они исчезли с глаз долой, он почувствовал облегчение.

– Девять детей, – сказала Беверли тихо, – я не могу в это поверить. Я имею в виду… я верю в это. Но не могу поверить, что такое может быть. Девять детей и ничего, ничего вообще? Совсем ничего?

– Это не совсем так, – ответил Майк. – Люди разозлены, люди испуганы… или так кажется. Невозможно понять, кто в самом деле чувствует так, а кто притворяется.

– Притворяется?

– Беверли, ты помнишь, когда мы были маленькими, того человека, который уронил газету и спрятался в доме, когда мы звали на помощь?

Что-то всколыхнулось в её глазах, и она посмотрела одновременно испуганно и подавленно. Потом взгляд её выразил только изумление.

– Нет… когда это было, Майк?

– Не бери в голову. Вспомнишь, когда придёт время. Я могу только сказать, что сейчас всё выглядит, как и должно быть в Дерри. Очутившись лицом к лицу с жуткой чередой убийств, люди делают почти то же самое, что в том, 58-м году, когда дети исчезали или были найдены мёртвыми. Снова собирается Комитет Спасения Детей, только на этот раз не в средней школе, а в начальной. Сейчас здесь шестнадцать детективов из Государственного министерства юстиции, а также агенты ФБР, правда, не знаю, сколько их. И хотя Рэдмахер много говорит, не думаю, что он столько же делает. Снова ввели комендантский час.

– О, да. Комендантский час. – Потирая шею, Бен сказал:

– Как сейчас помню.

– Ещё созданы Дружины матерей, которые следят за тем, чтобы каждого школьника кто-нибудь сопровождал домой. «Ньюз» за последние три недели получили больше двух тысяч писем, требующих принять меры. И, конечно, опять началась миграция. Иногда я думаю, что только так можно обнаружить, кто искренне хочет, чтобы это прекратилось, а кто нет. Искренние те, кто испугался и уезжает.

– Что и правда люди уезжают? – спросил Ричи.

– Это происходит с началом цикла. Трудно сказать точно, сколько людей уезжает, потому что цикл не кончается внезапно. Но их довольно много. Они убегают, как дети, которые вдруг обнаружили, что их дом заселён привидениями не понарошку, а в самом деле.

– Вернитесь домой, вернитесь домой, вернитесь домой, – глухо сказала Беверли. Выглянув из-под руки, она посмотрела на Билла, а не на Майка. – Оно хотело, чтобы мы вернулись. Почему?

– Оно может хотеть, чтобы мы вернулись, – сказал Майк немного загадочно. – Уверен. Оно может. Оно может жаждать мести. В конце концов мы мешали Ему когда-то.

– Месть… или просто расставить всё по своим местам, – сказал Билл.

Майк кивнул.

– И с вами не всё в порядке, с вашей жизнью – тоже. Никто не уехал из Дерри нетронутым… невредимым… без Его отметины. Вы всё забыли, что случилось здесь, а воспоминания о том лете отрывочны. А потом ещё один любопытный факт: вы все богаты.

– О, давай, давай! – сказал Ричи. – Это уж слишком…

– Полегче, полегче, – сказал Майк, поднимая руку. – Я ни в чём вас не обвиняю, я просто стараюсь собрать факты и выложить их вам. Вы богаты по стандартам библиотекаря из маленького города, который получает одиннадцать тысяч в год после уплаты налогов, понятно?

Ричи неловко передёрнул плечами своего дорогого костюма. Бен, казалось, целиком был поглощён разглаживанием салфетки. Никто, за исключением Билла, не смотрел прямо на Майка.

– Никто из вас, конечно, не принадлежит к элите, – сказал Майк, – но вы богаты по стандартам американского среднего класса. Мы все здесь друзья, так что по-честному: кто-нибудь из вас заявил на 1984 год доходов меньше 90 тысяч долларов? Поднимите руку.

Они посмотрели друг на друга украдкой, смущённые, как все американцы, грубыми фактами их собственного успеха, которые, как и яйца вкрутую, вызывают неприличные звуки, если их переешь. Билл почувствовал, что краснеет, и не мог одержать краску стыда. Ему заплатили на 10 тысяч больше суммы, названной Майком, только за первые наброски сценария «Аттик Рум». Ему пообещали ещё 20 тысяч за каждую переработку, если понадобится. Да ещё гонорары… да ещё большая часть прибыли от контрактов на две книги, только что подписанных… сколько же он заявил в декларации на 84 год? Около 800 тысяч долларов, да? Достаточно, чтобы выглядеть в глазах Майка Хэнлона монстром в свете его доходов в 11 тысяч в год.

Вот сколько мы тебе платим, чтобы ты поддерживал огни маяка, Майк, старина! – думал Билл. – Господи Иисусе Христе! Когда-нибудь ты должен был бы попросить поднять цену!

Майк сказал:

– Билл Денбро – преуспевающий писатель в обществе, где так мало писателей, а ещё меньше зарабатывающих себе на жизнь этим трудом. Беверли Роган – продажа тряпок, та область, где больше «званных, чем избранных», она, конечно, самый популярный дизайнер, обслуживающий почти третью часть страны.

– О, но это не я, – сказала Беверли. Она подавила нервический смешок, зажигая новую сигарету от старой. – Это Том. Только Том. Без него я до сих пор подшивала бы юбки и метала подолы. У меня нет никакой деловой сноровки, даже Том говорит. Это только… вы понимаете, Том. И случай. Счастливый случай.

Она затянулась и выпустила дым.

– Мне думать, что леди протестовать слишком сильно, – шутливо сказал Ричи.

Она бистро повернулась и сурово, свысока посмотрела на него:

– Что бы это значило, Ричи Тозиер?

– Не бейте меня, мисс Скарлет, – закричал Ричи высоким дрожащим голосом Пиканинни, – ив этот момент Билл ужасающе ясно увидел того мальчишку, которого знал когда-то; он не скрывался за взрослой оболочкой Ричи, но это существо было более реальным, чем сам Ричи. – Не бейте меня! Давайте я принесу вам другой коктейль, мисс Скарлет! Вы будет пить из другого кувшина, где он есть немного прохладнее! Не наказывайте несчастного мальчишку!

– Вы невозможны, Ричи, – холодно провозгласила Беверли. – Вам бы следовало повзрослеть.

Ричи посмотрел на неё, его ухмылка сменялась неуверенностью.

– Пока я не приехал сюда, я думал, что уже вырос; – сказал он.

– Ричи, а ты, наверное, самый преуспевающий диск-жокей в Штатах, – сказал Майк. – Ты, конечно, покорил Лос-Анджелес одной левой. У тебя две объединённые программы, кроме всего прочего, одна из них прямо-таки нокаутирующее представление, другая под названием «Причуды сорока».

– Лучше посмотри назад, дубина! – сказал Ричи грозным голосом Мистера Т., но покраснел при этом. – Я заставлю тебя побегать туда-сюда. Я прочищу тебе мозги кулаками. Я…

– Эдди, – продолжал Майк, не обращая внимания на выходки Ричи, – у тебя процветающая автомобильная служба в городе, где при переходе улицы тебе достаточно шевельнуть локтем, чтобы все машины остановились. Дела у тебя идут нормально, в то время как каждые две недели разоряются две автокомпании.

– Бен, а ты, наверное, самый популярный молодой архитектор в мире. – Бен открыл было рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул его.

Майк улыбнулся им, разведя руками.

– Я не собираюсь никого смущать, но я хочу всё разложить по полочкам. Есть люди, которым повезло в молодости, и есть люди, которым повезло стать настоящими профессионалами. Не будь людей, умеющих хорошо зарабатывать деньги, я думаю, всё бы развалилось. Если бы к такого рода людям принадлежал один или двое из вас, можно было бы подумать, что это случайность. Но вы все такие, включая Стэнли Уриса, который был самым преуспевающим молодым подрядчиком в Атланте, что означает… на всём Юге. Мне представляется, что ваш успех проистекает из того, что произошло здесь 27 лет тому назад. Если бы вы все эти годы дышали асбестовой пылью и заработали рак лёгких, связь с теми годами была бы не менее доказательной. Хочет ли кто-нибудь из вас оспорить это?

Он посмотрел на них. Никто не ответил.

– Все, за исключением тебя, – сказал Бен. – Что же случилось с тобой, Мики?

– Разве это не очевидно? – усмехнулся он, – Я оставался здесь.

– Ты хранил огонь на маяке, – сказал Бен. Билл дёрнулся и испуганно посмотрел на Бена, но Бен сурово глядел на Майка и не видел Билла. – Это заставляет меня, Майк, чувствовать себя препогано.

– Аминь, – сказала Беверли.

Майк покачал головой.

– Вам не за что винить себя, никому из вас. Вы думаете, это был мой выбор, остаться здесь или уехать? Или это, может быть, был ваш выбор? К чёрту, мы были детьми. По той или иной причине ваши родители были вынуждены уехать, а вы, ребята, были просто частью их багажа. Мои родители остались. Было ли это их собственное решение, каждого из них? Не думаю. Как они могли решать, кому уехать, а кому остаться? Была ли это удача? Судьба? Оно? Что-то другое? Я не знаю. Но это решали не мы, ребята. Так что прекратите.

– А ты… не того, не злишься? – ласково спросил Эдди.

– Я был слишком занят, чтобы сердиться, – сказал Майк. – Я много наблюдал и ждал… Я наблюдал и ждал, даже прежде, чем осознал это, но последние пять лет я был, что называется, на стрёме. С конца прошлого года я начал вести дневник. А когда человек пишет, он начинает думать больше… или просто острее. И одна из тем, над которой я размышлял, пока писал, – это природа Оно. Оно меняется, мы знаем это. Я думаю также, Оно подтасовывает факты и оставляет на людях Свои метки, в зависимости от того, кем Оно является; как оставляет свой запах скунс; даже, если вы примете ванну, запах останется. Или как кузнечик оставляет свои выделения у вас на ладони, если вы схватили его в руку.

Майк медленно расстегнул свою рубашку и широко распахнул её. Все увидели розоватые полосы шрама на гладкой коричневой коже его груди между сосками.

– Такие следы оставляют когти, – сказал он.

– Оборотень, – почти простонал Ричи. – О, Господи! Большой Билл! Оборотень! Когда мы вернулись на Нейболт-стрит.

– Что? – встрепенулся Билл, как человек, которого только что разбудили. – Что, Ричи?!

– Ты что, не помнишь?

– Нет… а ты?

– Я почти… Я почти вспомнил! – Ричи был и сконфужен и испуган.

– И ты говоришь, это не дьявольские вещи? – спросил Эдди Майка. – Он уставился на шрамы, как загипнотизированный. – Это что же, явление… естественного порядка?

– Это не то явление естественного порядка, которое мы понимаем и прощаем, – сказал Майк, застёгивая свою рубашку. – И я не вижу причин исходить из иной посылки, чем та, которую мы в самом деле понимаем: что Оно убивает, убивает детей, и что это ужасно. Билл понял это прежде, чем кто-либо из нас. Ты помнишь, Билл?

– Я помню, что я хотел убить это Оно, – сказал Билл, в первый раз услышав, что это местоимение обрело (и, наверное, навсегда) значение имени в его собственных устах. – Но у меня никогда не было такой широты охвата предмета, вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. – Я просто хотел убить Оно, потому что Оно убило Джорджа.

– А ты и до сих пор этого хочешь?

Билл старательно обдумывал свой ответ. Он посмотрел на свои сложенные на столе руки и вспомнил Джорджа в его жёлтом дождевике, весёлого, с бумажной лодкой, покрытой тонким слоем парафина. Он взглянул на Майка.

– Ббболыпе, чем когда либо.

Майк кивнул, как будто только этого и ожидал.

– Оно оставило свои знаки на нас. Оно избрало нас объектами приложения своей воли, так же как весь наш город, изо дня в день даже во время тех длинных периодов, когда Оно спит или находится в спячке, или что-то там ещё делает в промежутках между… между более деятельными периодами. Но если Оно каким-то определённым образом распространило на нас свою волю, то и мы тоже воздействовали своей волей на Оно. Мы остановили Оно, прежде чем Оно что-то успело сделать с нами, – я знаю это точно. Ослабили ли мы Оно? Причинили ему боль? Не убили ли мы Оно? Я думаю, мы так близко подошли к этому, что устранились, думая, что уже свершили это.

– Но ты тоже не помнишь эту часть? Да? – спросил Бен.

– Нет. Я могу вспомнить всё до 15 августа 1958 года, почти всё. Но с 15 августа до 4 сентября, когда начались занятия в школе, – всё в плотной завесе тумана. Но это не туманная дымка, а полное отсутствие памяти. За одним исключением: мне кажется, я помню, как Билл кричал о чём-то, называя это мёртвые огни.

Рука Билла конвульсивно дёрнулась. Он сбил одну из пустых пивных бутылок, и бутылка разбилась об пол, как бомба.

– Ты не порезался? – спросила Беверли. Она привстала.

– Нет, – сказал он. Голос у него был сухой и хриплый. Руки покрылись гусиной кожей. Казалось, он ощущал свои скулы (мёртвые огни) и это впивалось в кожу лица, как острые кнопки.

– Я подберу…

– Нет, сиди. – Он хотел посмотреть на неё и не мог. Он не мог отвести глаз от Майка.

– Ты помнишь мёртвые огоньки, Билл, – мягко спросил Майк.

– Нет, – сказал Билл так, будто дантист переборщил с новокаином.

– Ты вспомнишь.

– Ради Бога, не надо.

– Всё равно ты вспомнишь, – сказал Майк. – Но не сейчас… Я тоже. А кто-нибудь из вас?

Один за другим они отрицательно покачали головами.

– Но мы же сделали что-то, – спокойно сказал Майк. – В каком-то месте мы смогли применить свою групповую волю. По какому-то вопросу мы достигли определённого понимания, сознательно или бессознательно. – Он взволнованно зашевелился. – Боже, если бы Стэн был здесь. Я чувствую, что Стэн с его логичным мышлением, мог бы что-нибудь придумать.

– Не исключено, – сказала Беверли. – Может быть, поэтому он убил себя? Может быть, он подумал, что если это что-то сверхъестественное, то не подействует на взрослых.

– Я думаю, что подействовало бы, – сказал Майк. – Потому что у нас, шестерых, есть нечто общее. Может быть, кто-нибудь из вас понял, что это?

Билл открыл было рот, но тут же закрыл его.

– Продолжай, – сказал Майк, – ты знаешь, по лицу вижу.

– Я не уверен, – ответил Билл, – но может быть, что все мы бездетны?

– Да, – сказал Майк, – то самое.

– Господи Иисусе, Святые Угодники! – возмущённо заговорил Эдди. – Что общего может быть у этого с ценами на бобы в Перу? Кто внушил тебе, что все на земле хотят иметь детей? Что за чушь ты говоришь?!

– А у вас с женой есть дети? – спросил Майк.

– Если ты следишь за каждым нашим шагом, как ты говорил, какого чёрта ты спрашиваешь?

– А вы пытались их иметь?

– Мы не пользовались предохранительными средствами, если ты намекаешь на это. – Эдди говорил это с достоинством, но щёки его пылали. – Так получилось, что моя жена немного… о, чёрт, она слишком толстая. Мы ходили к врачу, и она сказала, что моя жена никогда не сможет иметь детей, если не похудеет. Что ж мы из-за этого преступники?

– Не волнуйся, Эдс! – успокаивающе произнёс Ричи, подавшись к нему.

– Не зови меня Эдс, может быть, ты ещё осмелишься ущипнуть меня за щеку? – закричал Эдди, повернувшись к Ричи. – Ты знаешь, я это ненавижу, я всегда это ненавидел.

Ричи умолк.

– Беверли, – спросил Майк, – а что у тебя с Томом?

– Нет детей, – сказала она. – Тоже никак не предохранялись. Том хочет ребёнка… я тоже, конечно, – добавила она торопливо, обводя глазами всех. Билл подумал, что её глаза слишком блестят, почти как у актрисы, давшей хорошее представление. – Но пока что – ничего.

– А вы проходили тесты? – спросил её Бен.

– Да, конечно, – сказала она, сдержав короткий смешок. И тут, в миг озарения, каким обладают люди, наделённые проницательностью и даром внутреннего видения, Билл неожиданно понял очень многое о Беверли и её муже Томе – самом Величайшем Человеке в мире. Беверли ходила проверяться на тесты по бесплодности. И он догадался, что Величайший Человек в мире отказался даже предположить, что что-то может быть не в порядке с его драгоценной спермой.

– А что у тебя с твоей женой, Большой Билл? – спросил Ричи. – Пытались? – Все посмотрели на него с любопытством… потому что они, конечно же, знали его жену. Одра несомненно была самой знаменитой, если не самой любимой актрисой в мире, хотя в какой-то степени была обязана этим растиражированной известности, которая иногда заменяет талант и служит разменной монетой во второй половине XX века; её фотография появилась в журнале «Пипл», когда она постригла волосы во время поездки в Нью-Йорк (пьеса, которую она планировала поставить на Бродвее, провалилась), потом была недельная поездка в Голливуд под пристальным наблюдением менеджера. Это была незнакомка, но симпатичное её лицо было известно всем. Билл заметил, что Беверли очень заинтересовалась.

– Последние шесть лет мы только этим и занимаемся, – сказал Билл. – Правда, восемь последних месяцев мы заняты другим – делаем фильм «Аттик Рум».

– Проходили тесты на бесплодность? – спросил Бен.

– Да, четыре года назад в Нью-Йорке. Доктора обнаружили небольшую кисту у Одры и сказали, что хотя забеременеть она не помешает, может случиться внематочная беременность. Но и она и я можем иметь детей.

Эдди тупо повторял:

– Это ничего, чёрт возьми, не доказывает.

– Как сказать, – ядовито заметил Бен.

– А как на твоём фронте, Бен? – спросил Билл. Он был шокирован и удивлён тем, что чуть было не назвал Бена Стогом.

– Я никогда не был женат. Я всегда был очень осторожен. Да мне и не идёт отцовство, – сказал Бен. – Кроме того, я не думаю, что об этом стоит говорить.

– А хотите послушать забавную историю? – спросил Ричи. Он улыбался, но глаза его были невесёлыми.

– Конечно, тебе всегда удавались смешные истории, Ричи, – сказал Билл.

– Твоё лицо похоже на мою задницу, мальчик, – сказал Ричи Голосом Ирландского Полицейского. Это был Великий Голос Ирландского Полицейского.

Ты совершенствовался по всем направлениям, Ричи, – подумал Билл. – Ребёнком ты не мог подражать Ирландскому Полицейскому, как бы ни напрягал мозги. За исключением одного… или двух раз, когда… (мёртвые огоньки) было что?

Бен Хэнском неожиданно прижал свой нос и закричал высоким кривляющимся голосом:

– Бип-бип, Ричи, Бип-бип!

Спустя мгновение Эдди смеясь сделал то же самое. Потом к ним присоединилась Беверли.

– Хорошо, хорошо, – кричал Ричи, смеясь с остальными. – Я не буду. Спаси, Господи!

– Ну, мужик, – едва выговорил Эдди. Он так сильно смеялся, откинувшись в своём кресле, что слёзы выступили у него на глазах.

– Ну ты даёшь! Словесный Понос! Вот так! Бен! Бен улыбался, но выглядел немного испуганным.

– Бип-бип, – сказала Беверли, хихикая. – Я совсем забыла об этом. Мы всегда делали тебе так, Ричи.

– Вы никогда не могли оценить настоящий талант, вот и всё, – сказал Ричи примирительно. Как и в дни детства, его можно было свалить с ног, но он неизменно поднимался, как ванька-встанька, и всё начиналось сначала. – Это был один из твоих небольших вкладов в «Клуб Неудачников», не так ли. Стог?

– Да, именно так.

– Что за человек! – дрожащим голосом восхищённо сказал Ричи и, чуть не задевая чайную чашку, стал кланяться, как будто повторяя своё «салям». – Что за человек! Что за человек!

– Бип-бип, Ричи, – сказал Бен шутливо, а потом взорвался смехом. Его грудной баритон ничем не напоминал его мальчишеский голос.

– Парни, хотите выслушать мою историю, или нет? – спросил Ричи. – Я не буду вдаваться в подробности, но вы оставьте ваше бипанье, если хотите услышать историю. Иначе я обижусь. Так вот, перед вами человек, который когда-то брал интервью у Оззи Осборна.

– Расскажи, – сказал Билл. Он взглянул на Майка и заметил, что Майк выглядит более счастливым, чем в начале завтрака, а может быть, он просто отдохнул? Или причиной было то, что он уловил незримую нить, которая связывала их всех с прошлым, они так легко вошли в свои старые роли, чего обычно не случается, когда старые друзья собираются после долгой разлуки? Так думал Билл. И ещё он думал: «Если есть определённые предпосылки для веры в сверхъестественное, что делает возможным воздействие на него, то может быть, всё как-то образуется? Мысль была не слишком успокоительная. Он чувствовал себя человеком, привязанным к носу управляемой ракеты. Вот уж в самом деле „бип-бип“.

– Ну, так вот, – начал своё повествование Ричи. – Я могу говорить либо долго и нудно, либо дать вам комическую копию с Блонди и Дэгвуда, но я остановлюсь на чём-то среднем. Через год после того, как я поехал в Калифорнию, я встретил там девушку, и мы почувствовали сильное влечение друг к другу. Начали жить вместе. Сначала она принимала противозачаточные таблетки, но от них постоянно плохо себя чувствовала. Неплохо было бы поставить спираль, говорила она, но я ещё не совсем сошёл с ума: тогда в газетах впервые появились публикации о том, что они небезопасны. Мы много говорили о детях и отлично договорились, что если мы даже узаконим наши отношения, то всё равно не будем их иметь, потому что не хотим. Мы не имеем права бросить детей в этот грязный, перенаселённый, говенный мир… и бам-бам, бабл, бабл, – пойдём положим бомбу в мужском туалете Банка оф Америка, а потом отойдём на безопасное расстояние, закурим и поговорим о разнице между маоизмом и троцкизмом, если вы понимаете, что я хочу сказать. А может быть, я слишком давил на нас обоих. Ёлы-палы, мы были молоды и разумно идеалистичны. Развязка наступила, когда меня кастрировали, толпа на Беверли Хилл сделала это без всякого сожаления – вульгарный «чик» – и всё. Операция прошла без проблем и без всяких последствий. Хотя они могли быть, вы знаете. У одного моего приятеля это место вспухло до размеров колеса от «Кадиллака» образца 1959 года. Мне пришлось подарить ему на день рождения пару подвязок и две бочки, этакий дизайнерский бандаж, но опухоль спала.

– Всё исполнено с твоим обычным тактом и чувством собственного достоинства, – отметил Билл.

– Спасибо, Билл, за слова поддержки. В твоей последней книге ты применил слово «совокупление» 206 раз, я считал.

– Бип-бип, Словесный Понос, – сказал Билл важно, и все засмеялись. Биллу показалось невероятным, что десять минут тому назад они говорили об убитых детях.

– Поскорее, Ричи, – сказал Бен. – Время летит.

– Мы с Сэнди прожили два с половиной года, – продолжал Ричи. – Дважды подходили к тому, чтобы пожениться. Когда всё кончилось, я подумал, как мы спасли себя от сердечной боли и всего прочего, живя просто так, без всякого объединения в семью. Вскоре она получила предложение работать в юридической конторе в Вашингтоне, а я получил предложение в КЛАД, работать по выходным жокеем – не много, но всё-таки. Она сказала мне, что это её шанс, и я буду самым бесчувственным шовинистом в Соединённых Штатах, если стану вставлять ей палки в колёса; вскоре она навсегда покинула Калифорнию. Я сказал ей, что у меня тоже есть шанс. Так мы всё вытряхнули и трахнулись, и в конце концов вытряхнутая и трахнутая Сэнди уехала.

Через год после этого я решил сделать обратную вазектомию. Никакой реальной причины для этого не было, и я знал по литературе, что шансов мало, но подумал – чем чёрт не шутит.

– У тебя был кто-то постоянный? – спросил Билл.

– В том-то и дело, что нет, это самое смешное, – сказал Ричи, ухмыляясь. – Просто однажды проснулся… с этим в голове.

– Да, хорошенькое дельце, – сказал Эдди. – Общая анестезия, вместо местной? Хирургия? Неделя в больнице!

– Да, доктор предупредил меня об этом, – ответил Ричи.

– Но я настаивал, не знаю почему. Доктор спросил меня, понимаю ли я, что операция будет очень болезненной, а результат – как игра в «орёл или решка». Я сказал, что знаю. Он сказал: о'кей. А я спросил, когда же, потому что по мне – чем скорее, тем лучше. Тогда он сказал: «Попридержи коней, сынок, попридержи коней. Первым делом надо взять анализ спермы, чтобы убедиться, что операция необходима». Я сказал, что сдам анализы после вазектомии. Это сработало. Но он сказал мне, что иногда операция не нужна, потому что всё происходит само собой. «Ой, мама! – сказал я. – Никто мне этого не говорил». Он сказал, что шансы невелики, почти равны нулю, но раз такая серьёзная операция, мы должны всё проверить. Ну, я и пошёл в мужской туалет с каталогом голливудских красоток Фредерика и спустил в Дикси-чашку…

– Бип-Бип, Ричи, – сказала Беверли.

– Да, ты права, – сказал Ричи, – часть о каталоге Фредерика – ложь, конечно, вы никогда не найдёте ничего подобного во врачебном кабинете. Тем не менее, доктор вызывает меня через три дня и спрашивает, какие новости я хочу услышать сначала – плохие или хорошие.

«Конечно, хорошие», – сказал я.

«Хорошие новости, что операция не нужна, – сказал он. – А плохая новость в том, что каждая, с кем ты был в постели последние два или три года, может предъявить к тебе иск как к потенциальному отцу своего ребёнка».

«Вы говорите то, что я слышу, я не ослышался?» – спросил я его.

«Я говорю и повторяю, что ты способен к деторождению, в твоей сперме миллионы живых клеточек. И дни твоего скакания на неосёдланных лошадках сочтены, Ричард».

Я поблагодарил его и встал. Потом я позвонил Сэнди в Вашингтон.

«Ричи, – сказала она мне. И голос Ричи неожиданно стал голосом той девушки Сэнди, которую никто из них никогда не встречал. Это была не имитация и не простое копирование, это было, как если бы она сама присутствовала здесь. – Здорово, что ты позвонил! Я вышла замуж!»

«Здорово! – сказал я. – Ты должна была дать мне знать. Я бы прислал тебе смеситель». Она продолжала: «Всё тот же старый Ричи, всегда переполнен шутками». «Да, – сказал я, – всё тот же старый Ричи, всегда переполненный шутками. А между прочим, Сэнди, у тебя не доучилось ребёночка, после того как ты уехала из Лос-Анджелеса, или может быть, какие-то неприятности с циклом?»

«Эта твоя шутка не смешная, Ричи», – сказала она, и я понял, что она сейчас повесит трубку. Поэтому я рассказал ей всё, что произошло. И она начала смеяться, на этот раз это было тяжело. Она смеялась, как мы с вами смеёмся, ребята, как будто кто-то рассказал ужасно смешную историю и невозможно удержаться. Когда она стала затихать, я спросил, что она нашла в этом смешного? «Это просто замечательно, – сказала она, – на этот раз посмеялись над тобой. Подшутили над тобой. Пластинка Тозиер. Сколько ублюдков ты наплодил с тех пор, как я уехала на восток, а Ричи?»

«Значит, ты не испытала ещё радости материнства?» – спросил я её.

«Собираюсь в июле, – сказала она. – Есть ещё вопросы?»

«Да, – ответил я, – когда же ты изменила своё мнение о том, что рожать детей в этом говенном мире – аморально?»

«Когда я встретила человека, который оказался не говном», – ответила она и повесила трубку.

Билл начал смеяться. Он смеялся, пока слёзы не покатились по щекам.

– Да, – сказал Ричи. – Я думаю, она так быстро со мной переговорила, чтобы оставить за собой последнее слово. Я пошёл к врачу через неделю и спросил его, не может ли он объяснить мне подробнее, чем вызвана эта регенерация. Он сказал, что говорил с несколькими своими коллегами о моём случае. Оказалось, что в течение трёх лет за 1980–1982 годы Калифорнийское отделение Академии медицинских наук получило 23 рапорта о регенерации. Шесть операций оказались сделанными плохо. Над другими шестью просто подшутили. Итак… только одиннадцать настоящих операций за три года.

– Одиннадцать из скольких сделанных? – спросила Беверли.

– Из 28617-ти, – сказал Ричи, – и ни одного ребёнка в результате. Говорит это тебе о чем-нибудь, Эдс?

– Это всё же не доказывает, – уныло начал Эдди.

– Нет, – сказал Билл, – это ничего не доказывает. Но это может служить неким звеном. Вопрос заключается в том, что мы сейчас будем делать? Ты что-нибудь думал об этом, Майк?

– Разумеется, думал, – сказал Майк, – но без вас, пока вы все не собрались и не поговорили так, как сейчас, решить было невозможно. Я не мог предвидеть, чем закончится наша встреча, пока она действительно не произошла.

Он надолго замолк, задумчиво глядя на них.

– У меня есть идея, – сказал он, – но, прежде чем я изложу её вам, нужно, как мне кажется, решить, будем ли мы что-то здесь делать. Постараемся ли мы сделать то же, что уже сделали прежде? Попытаемся ли мы снова убить Оно? Или опять разделимся на шесть и разъедемся в разные стороны?

– Кажется, да, – начала Беверли, но Майк покачал головой – он ещё не кончил.

– Вы должны понять, что наши шансы на успех предусмотреть невозможно. Я знаю, что они невелики, и знаю, что, будь Стан с нами, их было бы больше. С уходом Стэна наш круг разорвался. И я не знаю, сможем ли мы вообще с этим разорванным крутом выбросить Оно вон, хотя бы ненадолго, как мы сделали это прежде. Я думаю, Оно убьёт нас одного за другим, и, возможно, каким-нибудь ужасным способом. Детьми мы создали этот кружок, замкнутый кружок, до сих пор я не понимаю, как нам это удалось. Я думаю, если мы согласимся продолжать действовать, мы создадим новый кружок, поменьше, не знаю, сможем ли мы сделать это. Может оказаться, что… уже слишком поздно. Майк опять посмотрел на них внимательно, глаза его потухли и выглядели усталыми на коричневом лице. – Думаю, нам надо проголосовать. Остаться и попытаться опять что-то сделать или разъехаться по домам. Вот что мы должны выбрать. Я собрал вас здесь во имя старого обещания. Результаты могут быть хуже, и жертв может быть больше, Он взглянул на Билла. И в этот миг Билл понял, что надвигается. Он трепетал, но ничего не мог поделать и с чувством облегчения представил себе, что должен совершить самоубийство; бросить руль и закрыть глаза рукой – принять это. Майк собрал их здесь, Майк скрупулёзно выложил всё перед ними… а сейчас он уступает бразды правления… Он собирается отдать их тому, кто уже выиграл в 1958 году.

– Что ты скажешь. Большой Билл? Сформулируй.

– Прежде чем я скажу, – сказал Билл, – ввсе ли поняли вопрос? Ты что-то собираешься сказать, Бев? Она покачала головой.

– Отлично, думаю, вопрос стоит таким образом: остаёмся ли мы здесь и боремся, или обо всём забываем? Кто за то, чтобы остаться?

В первые секунды никто за столом не пошевелился. Это напомнило Биллу атмосферу аукциона, когда цена неожиданно зависает, и тогда те, кто не собирается больше повышать цену, замирают, как статуи, боясь пошевелить рукой – как бы аукционист не прибавил ещё пять или двадцать пять. Билл подумал о Джорджи, который никому не желал зла, который хотел только выскочить из дому, где просидел целую неделю, о Джорджи с бумажной лодкой в одной руке, о Джорджи, который благодарит его… а потом встаёт на цыпочки и целует его в холодную щёку: «Спасибо, Билл. Отличная лодка».

Он почувствовал, как старая ярость поднимается в нём, но сейчас он был старше, и перспективы у него были пошире. Теперь это был не только Джорджи. Жуткая вереница имён прошла перед его мысленным взором. Бетти Рипсом, найденная замёрзшей в земле; Шерил Ламоники выловлена из Кендускеага, Мэтью Клементс, разбившийся на своём мотоцикле; Вероника Гроган, 9 лет, найдена в канализационном коллекторе; Стивен Джонсон, Лиза Альбрехт, все остальные, и только Богу известно, сколько ненайденных. Он медленно поднял руку и сказал:

– Давайте убьём Оно, на этот раз действительно убьём Оно. Только одно мгновение единственно его рука была поднята, как у единственного ребёнка в классе, который знает правильный ответ и которого все остальные ненавидят. Потом Ричи вздохнул, поднял руку и произнёс:

– К чёрту всё. Это не может быть хуже, чем брать интервью у Оззи Осборна.

Беверли подняла руку. Краски вернулись на её лицо, пятна выступили на скулах, щёки горели. Она выглядела и чрезвычайно взволнованной и испуганной до смерти.

Поднял руку и Майк.

Бей поднял руку.

Эдди Каспбрак сидел в кресле и выглядел так, как будто желал раствориться в этом кресле и исчезнуть. Его тонкое лицо было ужасно испуганным, когда он посмотрел направо и налево и потом назад на Билла. И Биллу на миг показалось, что наверняка Эдди просто встанет, толкнёт дверь и выйдет из комнаты, не глядя ни на кого. Но Эдди поднял руку, а другой рукой схватил свой аспиратор.

– Так и надо, Эдс, – сказал Ричи. – Мы действительно собираемся дать себе пищу для размышления, я думаю.

– Бип-бип, Ричи, – дрожащим голосом сказал Эдди.