Беседы с Карлосом Кастанедой

Кармина Форт, Мадрид, 1990 г.

Одно из поучений, данных доном Хуаном Карлосу Кастанеде, гласит: сотри свою личную историю...

И Кастанеда стер ее. Поэтому только очень, очень немногие могут говорить с ним...

Предисловие

Прошло уже более тридцати лет с тех пор, как молодой иммигрант из Южной Америки, которому было тогда двадцать пять лет, вместе со своим другом Биллом сел в автобус, который должен был доставить их в пустыню Аризоны. Он был студентом, изучавшим антропологию, и незадолго до этого стал американским гражданином. Никто не знал тогда его имени: Карлос Кастанеда.

В это же самое время — мы говорим о лете 1960 года — происходили сборы первых музыкальных групп в гаражах Калифорнии. Здесь, на Западном побережье Соединенных Штатов, они отметили своими ритмами новую эпоху, которая продолжается на Западе и по сей день. Стихами в духе поколения «Битлз» они объединялись для совместной борьбы против существующего порядка. Это было время, когда «black is beautiful» и «black power» становилось ощутимым и в повседневной жизни. Началась американская интервенция во Вьетнаме и превратила молодых людей, черных и белых, в «пушечное мясо». Первые хиппи украшали свои волосы цветами и выращивали марихуану — не только в коммунах, но и дома, на приусадебных участках. Их восточные наряды благоухали сандаловым деревом.

В те времена впервые были опубликованы на родине произведения Генри Миллера — после того, как почти четверть столетия они находились под запретом. Мрачная эра Маккартни подходила к концу. Юные, беспокойные члены американского общества, невзирая на все ограничения, начали поворачивать руль, определяющий нормальный ход вещей, в иное, экстремальное направление. Поэтому и водитель автобуса предупредил пассажиров, что внутри салона запрещено употребление спиртных напитков и «травки».

Карлос Кастанеда уже пробовал курить наркотики, но его совсем не интересовала «травка», которую можно было купить на любом углу. В этот жаркий день он ехал, как и прежде, в направлении мексиканской границы. У него была цель: после окончания учебы стать доцентом университета, и он собирал информацию для важной научной работы о некоторых лекарственных растениях, которые применяли индейцы данной области.

Цена, которую он в этот день заплатил за автобусный билет, без сомнения, окупилась с лихвой.

Вместе со своим другом, который помогал ему в работе и хорошо знал местность, он ожидал на остановке в Ногалисе автобус на Лос-Анджелес. Среди других пассажиров находился индеец, которого Билл знал как эксперта в использовании галлюциногенных растений вроде пейота и дурмана. Этот индеец яки, старый, худощавый и невозмутимый, произвел на Кастанеду неизгладимое впечатление. Ему захотелось заслужить доверие своего индейского собеседника, и он попытался представить себя с наилучшей стороны. Поэтому он начал разговор на тему о растениях, стараясь не подать виду, что его знания о предмете являются весьма поверхностными.

Но этот старик вовсе не был обычным индейцем, как не был он и обычным человеком. Одним-единственным взглядом он заставил Кастанеду почувствовать себя неловко и пошатнул с таким усердием воздвигаемое здание лжи.

Когда индеец исчез в направлении автобуса, незримая нить протянулась по пыльной земле и дрожащему воздуху и связала обоих навсегда.

Кастанеда разузнал, что индеец живет в Соноре. Он посетил его несколько раз, и между ними завязались дружеские отношения. Кастанеда усердно, однако безуспешно, пытался завести разговор о растениях-галлюциногенах. Однажды индеец яки, называвший себя доном Хуаном, сказал ему, что он действительно знает кое-что о лекарственных растениях и решил взять Кастанеду в ученики. Кастанеда согласился.

Первые годы своего ученичества он описал в книге «Учение дона Хуана». Оказалось очень трудно найти издательство, согласное опубликовать книгу. Но после издания книга, вопреки прогнозам, побила все рекорды и была встречена и читателями, и критиками с энтузиазмом. У книжных полок, где продавалась эта книга, можно было встретить самых прогрессивных людей. Невозможно и представить, чтобы нашлась хотя бы одна коммуна или университетская библиотека, где бы отсутствовало «Учение», в котором дон Хуан демонстрировал своему ученику совсем иной образ жизни и иную реальность. «Реальность», которая остается недоступной для неподготовленных, хотя она, как сказал бы Карл Густав Юнг, существует вместе с нашим миром явлений и подтверждается открытиями квантовой физики.

Страницы этой книги были как сказочные хлебные крошки, которые Кастанеда рассыпал для того, чтобы каждый смог найти свой путь с сердцем — даже те, кто его давно потеряли. Ее невероятные выводы звучали в унисон с десятилетием, в котором сердце и чувство играли более заметную роль, чем человеческий интеллект.

Своими действиями Кастанеда расчистил усыпанную колючками дорогу — дорогу, которая должна была привести к новой надежде. Многие считали его первопроходцем и мечтали о том, чтобы пережить и прочувствовать нечто подобное.

Но хотя индивидуальные устремления рано или поздно и приводили к определенным результатам, однако нельзя было не учитывать то обстоятельство, что мы рождаемся с разными способностями. Степень соответствия рождения с целью, которую ставит перед собой каждое человеческое существо, как раз и является тем, что делает результаты столь различными. Если мы считаем, что случайностей не бывает, то это означает, что определенные события — такие, как встреча духовного учителя со своим учеником, — предопределены и непременно произойдут.

Жизнь дона Хуана проходила, насколько нам известно, между Мексикой и Юго-Западом Соединенных Штатов. И Кастанеде приходилось пересекать полконтинента с севера на юг и обратно, чтобы встретиться со своим учителем и проводником на пути воина.

Сам Кастанеда родом из Бразилии, хотя многие и считают, что он родился в Перу. Как случилось, что для него освободили место в истории магии нашего столетия? Когда он в пятнадцать лет сошел с корабля на берег в Сан-Франциско, он еще не знал, что десять лет спустя автобус доставит его к месту встречи со странной судьбой: пронизывающим взглядом старого индейца, который видел намного больше, чем кто-либо мог бы предположить.

Это было началом неравной борьбы: Кастанеда настаивал на том, чтобы узнать о галлюциногенных растениях, использовавшихся индейцами еще в доколумбовские времена. Однако, чтобы удостоиться чести принимать их вместе с доном Хуаном и его друзьями, он должен был вначале вооружиться терпением и чуткостью — качествами, которых ему в те времена как раз и не хватало. Они без стеснения потешались над серьезным студентом-атропологом, его самомнением и связанным с ним преднамеренным выставлением напоказ собственного интеллекта. Оба указанных качества служили для Кастанеды средством скрыть свой комплекс неполноценности.

Архетипические элементы в его книгах привлекли самые различные читательские круги: здесь был путешественник, ищущий Святой Грааль, которым руководил учитель, попеременно превращавшийся то в охраняющего Мерлина, то в колдуна-злодея. Он посылал ученика в неизведанные области, чтобы тот победил там драконов, охраняющих обычную реальность. Был здесь и рыцарь в духе Дон Кихота, который вызывал нежную привязанность, потому что в своем стремлении достичь внутренних высот постоянно становился посмешищем. Тут был и выносливый корабельный юнга, который по своей воле бросался в опасные глубины, так как хотел отыскать утерянное сокровище. Он боролся за то, чтобы остаться на поверхности в море неожиданных, нарушающих его психическое равновесие восприятий. Описания пережитого им интересовали в равной степени предприимчивых антропологов, искателей приключений, мистиков, наркоманов, тех, кого привлекают с юмором написанные произведения, и тех, кто искали долгожданную истину. Всех их можно вписать в список читателей, потому что его книги были полны поэзии, философии и глубины.

Чтобы успешно завершить свою научную работу, Кастанеда настаивал на том, чтобы испытать на себе действие пейота. Большего он не хотел. Но и на меньшее был несогласен. Дон Хуан согласился дать ему попробовать растение, потому что он видел, что этот по-западному воспитанный студент, который к тому же был упрям и зациклен на своей идее-фикс, нуждается в своего рода шоковой терапии. Опыт, который противоречил бы его маленькому, усыпляющему, рациональному миру, должен был превратить его в наследника знаний дона Хуана. Раз за разом предпринимал Кастанеда путешествия из Лос-Анджелеса к городкам на мексиканской границе. Их точное расположение осталось столь же неизвестным, как и настоящее имя его учителя. Возможно, под именем дона Хуана скрывается личность, о которой мы никогда не узнаем. Но это не имеет никакого значения, если то, что ищут, — не анкетные данные, а ответы на загадки Универсума, в котором нам не приходится рассчитывать на абсолютную определенность.

Запад был в восторге от «Учения дона Хуана». Здесь сообщалось о необычных переживаниях, которые описывал понятным языком достойный доверия человек — не шарлатан, не визионер, не искатель приключений, не представитель подозрительных обществ. Кастанеда был целиком и полностью членом буржуазного общества, образцовый студент с претензией на блестящую карьеру. Для этого он даже принял американское гражданство.

Некоторые могли узнать в нем самих себя: если речь шла о том, чтобы достигнуть своей цели, он был, как и его учитель, целеустремленным, расчетливым и не боящимся лжи. И к тому же еще мужественным. Необходимое качество, если хотят войти в мистерию знаний.

Он был заслуживающим доверия — и как раз это превратилось для него в дилемму: мог ли он позволить себе открыто выступать с рассказами о своих опытах и предоставить свою личную жизнь суду жаждущих все знать читателей и средств массовой информации? Или последовать совету своего учителя и стереть личную историю — якорь, на котором прочно закрепилось эго?

Карлос Кастанеда выбрал свой путь: он скромно называл себя учеником индейского мага, он не давал никаких справок о своей личной жизни и избегал порывов тщеславия. Это было совершенно необычное поведение, которое, однако, делало его еще более привлекательным в глазах его приверженцев. Многие миллионы читателей безоговорочно записались в последователи кастанедизма. Его книг ожидали как Евангелия, их с уважением читали и горячо обсуждали. И это продолжается более тридцати лет. Кроме уже указанных достоинств, следует отметить, что они написаны хорошим языком. Они являются полной противоположностью педантизму постмодерна и элитарному герметизму, который обряжает себя бесконечной вереницей букв, чтобы скрыть то обстоятельство, что он не может предложить ничего нового, живого и оригинального.

В то время как большинство философов ограничиваются тем, что списывают мысли у других и пишут диссертации о том, что уже столетия известно, Кастанеда предлагает нам новую «Систему веры», которую он сам применяет в своей повседневной жизни. Он был лишь простым посредником одного из посвященных в знание Толтеков — того, кого все мы знаем под именем дона Хуана.

Если кто-то хочет взлететь, то вмиг сбегаются испытывающие страх и тянут его за ноги обратно на землю. Ведь если все вместе ползают по земле, то они чувствуют себя спокойно в своем убожестве. Но они вмиг ощущают себя униженными, если кто-то может смотреть на них из другой, недоступной для них области.

Есть одно хорошее выражение: «Закутанный в лохмотья презирает все, чего не знает». Есть люди, к которым это определение вполне подходит. Их собственная важность является тем балластом, который не дает им подняться. Но они скрывают ее, просто-напросто поворачиваясь в другую сторону, если кто-то прямо указывает им на их самомнение. Многие верят тому, что пережил Кастанеда и о чем он рассказал в своих книгах, но немало и тех, кто выступает против, защищая самих себя.

В ходе моих разговоров с ним, о которых пойдет речь на последующих страницах, мне стало ясно, что его уважение к памяти своего учителя намного больше, чем забота о том, верят ли ему. Он никогда не пытался дать доказательства существования дона Хуана.

Именно этого ему не могли простить. Достопримечательно, как ирония судьбы, что в конце концов многие ученые и представители средств массовой информации объявили его обманщиком. А ведь он отважился на свое приключение только потому, что хотел научной основательности как необходимого условия достойно занять место в аудиториях университета. Грубая непостижимая шутка судьбы, вполне в духе дона Хуана.

Почему Кастанеда полез в это осиное гнездо? Было бы намного проще отложить перо в сторону после написания «Учения дона Хуана»! Эта книга сделала его миллионером, принесла ему славу и открыла все двери. Но он решил вновь закрыть эти двери и одновременно настоял на том, чтобы тщательно и усердно продолжать свои полевые исследования и весь процесс посвящения, которые продолжались в общей сложности тринадцать лет.

Точно тринадцать лет, но Кастанеда не суеверен.

Дон Хуан ушел в 1973 году и оставил своему ученику тяжелый груз Традиции Толтеков, которая давала ему картину мира, совершенно противоположную его прежнему мировоззрению. С одной стороны, мы имеем дело со студентом антропологии, который с огромным энтузиазмом занимается своим делом, так что даже согласен подвергнуть себя неизвестным последствиям действия пейота: видеть светящийся внутренний поток энергии собаки, играть с ней, пить из одной миски, лаять... все, о чем он рассказывает в своей первой книге таким увлекательным и гениальным способом. Однако, с другой стороны, если этот студент вдруг поворачивается против тех, кто ему, как одному из «своих», громко аплодировал, и советует им освободиться от чувства «собственной важности», симптома жалости к самому себе, жить, как живут воины, и быть безупречными... И если он вдруг заявляет, что именно индейский маг открыл ему истину, а не те профессора, которые его поддерживали, потому что видели в нем авангард новой антропологии...

«Система взглядов, которую я хотел исследовать, поглотила меня».

Это признание в одной из его книг звучит слишком сильно для чувствительных желудков. Если этот молодой человек хочет стать магом, да еще и намеревается преподать моральный урок обществу, которое самодовольно и высокомерно, как немногие другие, — значит, совершенно закономерно, он должен быть предан забвению.

Кастанеда не рвал на себе волосы и не скрежетал зубами. Он продолжал плести новые книги из нитей своей собственной жизни. Сейчас уже опубликовано девять его книг. В ходе наших бесед в Лос-Анджелесе он сообщил мне, что история дона Хуана завершится еще двумя книгами.

Для тех читателей, которые могут считать себя экспертами по Кастанеде, будет ясно, что я не являюсь хорошим знатоком Толтекского учения. Я считаю себя читательницей, которая благодаря ее профессии получила возможность описать из собственной перспективы повседневной реальности этого в общем недостижимого человека.

Мой интерес к нему возник из очень обычного жизненного увлечения. Он начался с трех слов, которые встретились мне во введении к «Учению дона Хуана»: индейцы, Юго-Запад, Грейхунд. В конце шестидесятых годов я жила в Соединенных Штатах и часто ездила автобусом в живописные городки и местности, чтобы разузнать побольше об индейцах, которые так восхищали и так пугали меня в кинотеатрах моего детства.

В великолепии природы Аризоны и Новой Мексики я открывала для себя маленькие деревушки, вигвамы, деревенские площади, вкусную пищу, общества художников, хиппи, осеняющих себя и других знаком мира, и огромное количество индейцев — продающих произведения своего ремесленного искусства, пьющих, ищущих защиты в резервациях и поворачивающихся спиной как к белым, так и к своему прошлому.

Дон Хуан обладал силой подняться над этим, ежедневно видимым, но едва ли замечаемым геноцидом, о котором мы, испанцы, так хорошо знаем — или должны бы знать.

Америка — воображаемая гора, полная сокровищ; живая загадка прошлого. Но лишь немногие знают заветные слова: «Сезам, откройся»! Игнорирование и неуважение пяти столетий оставили по себе печальные следы. Подобную недооценку сразу почувствовал и Кастанеда, объявив себя магом.

На следующее Рождество Кастанеде исполнится 55 лет. Он будет продолжать свои ежедневные тренировки кунг-фу, смеяться над прошлым и будущим, и далее интенсивно жить в настоящем, в котором ему придется обойтись без дона Хуана, человека знания и высоко ценимого учителя.

Если бы они могли вновь встретиться!

Мадрид, 1990

Введение

Летом 1988 года во время путешествия в Калифорнию я решила разузнать, что же случилось с Карлосом Кастанедой. Слухи ходили самые разные. Некоторые утверждали, что он умер несколько лет назад, хотя новые книги о доне Хуане продолжали появляться под его именем. Его совершенно нетипичное для известного писателя поведение, когда он отказывался рекламировать свои книги и собственное имя периодическими пресс-конференциями, могло иметь для многих только два объяснения: нарциссизм или смерть.

И хотя ни Кастанеду, ни его произведения нельзя было отнести к обыкновенным, должно же все-таки существовать объяснение такому единственному в своем роде исчезновению. Возможно, он устал от скептицизма, с которым принимали его книги в определенных культурных кругах?

За несколько месяцев до этого я просмотрела статьи, написанные о нем, и обратила внимание на одну, в которой давалась биография Кастанеды и краткое описание первых четырех книг. Автор статьи откровенно потешался над Кастанедой и утверждал, что дон Хуан существует только в воображении последнего. Противоречивые сведения, которые он давал о себе, его постоянный отказ привести подробные данные о себе и о доне Хуане породили в конце концов неуверенность большого числа даже самых любознательных журналистов и ученых. Они отзывали назад свои восторженные рецензии на первые книги, которые внесли большой вклад как в литературу, так и в антропологию, и обвиняли автора в том, что вся его работа — не более чем фикция. Фикция, написанная от первого лица и выдаваемая за пережитое в действительности, немного приперченная этноантропологией.

Слишком поздно. Благодаря начальному благожелательному приему книги Кастанеды разошлись по всему миру и превратили личность автора в миф. По просьбе студентов Калифорнийского университета он прочел там в начале семидесятых годов цикл лекций, притушив этим мощный критический напор. Но со времени его последнего появления на публике прошли многие годы. Где же Кастанеда сейчас? Схоронился он в джунглях или в труднодоступных мексиканских горах?

Ответ оказался намного проще. Он занимался своими делами в круговерти десятимиллионного Лос-Анджелеса.

И именно здесь мне наконец удалось познакомиться с ним 25 августа 1988 года. Причиной тому были не мои особые способности, а его решение.

Встреча

Мне посчастливилось познакомиться с человеком, лично знавшим Кастанеду. Руководительница Института иберийских и латиноамериканских исследований несколько месяцев назад завтракала с ним. Она оказала мне дружескую услугу, дав номер телефона его агента — женщины с испанской фамилией. Но когда я позвонила по этому телефону, мне ответили, что ее больше там нет и они не знают, кто занимается делами Кастанеды. После короткого периода разочарования я обратилась в союз писателей. Он не был его членом.

Наконец я связалась с издательством «Simon and Schuster» в Нью-Йорке, выпускающим его книги. Дженифер Кувел из отдела рекламы дала мне телефонный номер женщины, которую она знала как агента Кастанеды в Лос-Анджелесе. Когда я позвонила туда, секретарша попросила меня подождать, а затем ответила, что их фирма больше не представляет интересы господина Кастанеды.

Да, все оказалось куда сложнее, чем мне казалось вначале. Хорошо, во всяком случае, оставалось издательство. Я вновь позвонила Дженифер Кувел и сообщила обо всех предпринятых мною шагах. Она посочувствовала мне и сказала, что остается только один путь: написать письмо, которое она перешлет в Лос-Анджелес по адресу, который она не имеет права мне сообщить. Оставалось всего несколько недель моего пребывания в Соединенных Штатах, и я сильно сомневалась, что такая попытка принесет успех в столь короткий срок. Я хотела дать ей свой номер телефона, чтобы она сообщила его Кастанеде. Но и это было невозможно. Они посылают ему только письма, потому что сами не знают, где Кастанеда находится. Я должна была ей поверить. Я тоже читала, что иногда он звонит своему издателю из телефонной будки и говорит, что находится в определенном городе, пока разговор не прерывает телефонистка, утверждающая, что звонок был совсем из другого места.

Дженифер дружески пообещала мне, что отправит письмо в Лос-Анджелес со срочной почтой, если я пошлю его на ее имя. Неоценимая помощь! Так я и поступила. Но поскольку я не была убеждена, что письмо настигнет Кастанеду до моего отъезда, я указала кроме своего адреса в Лос-Анджелесе также мой постоянный адрес в Мадриде.

Я жила у родственников в Санта-Монике и нетерпеливо ожидала какого-нибудь известия от него. Однажды я еще раз позвонила Дженифер, и она уверила меня, что отправила письмо в Лос-Анджелес. Но дни проходили, и мне казалось все более невероятным взять интервью у Кастанеды во время нынешнего пребывания в Соединенных Штатах. Я примирилась с этой мыслью — как и многие другие — и перестала пытаться собрать о нем сведения.

В среду 24 августа в девять часов вечера зазвонил телефон; моя сестра встала и взяла трубку. Через несколько мгновений она повернулась ко мне и сказала: «Это Карлос Кастанеда!» Хотя я и боялась, что связь может прерваться, я ответила из своей спальни. Я взяла трубку и спросила: «Господин Кастанеда?» Мягкий голос ответил с латиноамериканским акцентом: «Да. Вы Кармина?»

Фантастика, это сработало!

Я поблагодарила его за звонок, и он подтвердил некоторые сведения из моего письма. Несколько минут мы говорили на испанском, единственном языке, который мы использовали и позже. Наконец он коснулся темы моего письма:

— Итак, вы хотите взять у меня интервью? — спросил он дружески.

— Да, если вы не возражаете, — осторожно ответила я.

Я все еще не верила своим ушам; все происходящее казалось мне мыльным пузырем, который каждую секунду может лопнуть.

— И когда мы сможем увидеться? — спросил он, беря инициативу в свои руки.

— Послезавтра?

— Нет, лучше завтра, — решил он. — В половине одиннадцатого утра у меня встреча с моим адвокатом. Можем мы встретиться в половине четвертого?

— До четырех я не смогу, — сказала я, — потому что приглашена на деловой обед.

За неделю до этого я уговорила Барбару Робинсон встретиться со мной, чтобы она рассказала мне о Кастанеде, — как раз в тот день, когда мне удалось самой с ним познакомиться. Мы согласовали с Кастанедой день и время, и он предупредил меня:

— Точность — английская, а не мексиканская.

В его голосе звучала ирония.

— Где мы встретимся? — спросила я.

— Я зайду за вами, — сказал он, разрушив тем самым мое представление, что он укажет мне такое место, где его никто не смог бы узнать.

Прежде чем мы попрощались, он поставил условие, по которому можно было узнать автора, избегающего общественности:

— Вы не будете пользоваться ни магнитофоном, ни фотоаппаратом.

На следующий день я встретилась с Барбарой Робинсон, очаровательной специалисткой по Испании, которая рассказывала о своем пребывании в Мадриде и о поездках в Мексику. О Кастанеде она сказала, что он говорит на превосходном английском, без какого бы то ни было акцента. Они разговаривали несколько часов. Он подписал ей на память свою последнюю книгу, которую она теперь ревниво оберегает в закрытом шкафу, и даже пообещал пожертвовать ей оставшиеся у него свободные экземпляры его произведений. Он, однако, отказался выступить с докладом в университете, поскольку такой доклад должен планироваться заранее.

— Если я буду в Лос-Анджелесе, я позвоню тебе, и на следующий день выступлю с докладом, — предложил он Барбаре.

— Я не могу организовать доклад за такое короткое время, придут только десять человек, — запротестовала она.

С тех пор прошло шесть месяцев, и она ничего не слышала о Кастанеде. Когда я ей сказала, что сегодня встречаюсь с ним, она попросила меня передать ему свою визитную карточку. Я хотела еще успеть купить последнюю книгу Кастанеды! и обошла несколько книжных магазинов. Все другие его произведения были на полках, кроме последнего тома. Издание было раскуплено, а следующее — в мягкой обложке — должно было появиться только в начале сентября. Так я и не купила книгу и, поскольку назначенное время приближалось, поспешила домой.

Без пяти четыре зазвонил телефон. Мне сразу пришла в голову мысль, что это он звонит, чтобы отменить встречу. Но нет, Кастанеда просто ошибся.

— Я перепутал Ocean Avenue с Ocean Park и нахожусь сейчас на Wilshire Boulevard. Как мне лучше проехать к вам?

К счастью, он находился совсем недалеко.

Было пять минут пятого, когда мне сообщили из приемной, что Кастанеда пришел. На экране монитора, связанного с вестибюлем, можно было видеть посетителей, но изображение было не совсем четким. Я ожидала его у двери, и, когда он подошел, мы приветствовали друг друга крепким рукопожатием. Я поблагодарила его за приход. Кастанеда широко улыбнулся. Я представила ему мою сестру, мою дочь и одну из племянниц. Каждый раз он легко кланялся и бормотал привычные формулы приветствия, пожимая им руку.

Мы прошли в гостиную. Он уселся на диване, положив возле себя свой дипломат из коричневой кожи. Казалось, он чувствует себя совершенно непринужденно, не скромничал, но и не демонстрировал своего превосходства. Он вновь взял инициативу в свои руки и спросил нас, чем мы занимаемся в Соединенных Штатах. Он стал рассказывать о своих поездках в Испанию, где бывал несколько раз. Через несколько минут девочки собрались уходить. Кастанеда поднялся, чтобы с ними попрощаться. Его поведение соответствовало всем обычным правилам приличия, но при этом он был полностью расслаблен, как если бы был у себя дома, и необычайно разговорчив.

Он казался не старше пятидесяти лет, и его рост был, по моим оценкам, немногим больше метра шестидесяти. Он был худощав, атлетического телосложения, его движения отличались проворством. Его густые седые волосы немного курчавились; одна прядь ниспадала на лоб. Кожа была немного желтоватой, глаза большие, карие, почти черные. Они становились влажными, когда он смеялся, а делал он это очень часто. Рот был большой, с красиво очерченными губами, нос средней величины, на конце немного сплющенный. Он говорил на прекрасном испанском, только в рокочущем «р» чувствовалось влияние английского. Он использовал много мексиканских выражений и некоторые аргентинские речевые обороты, но никакого определенного акцента не имел. На нем были темные брюки, светлая рубашка с короткими рукавами и спортивные туфли.

Он непринужденно откидывался на спинку дивана, чтобы в следующий момент вновь выпрямиться и придвинуться к самому краю сиденья, чтобы подчеркнуть смысл сказанного. Он много жестикулировал, особенно когда пародировал самого себя, показывая, как он старался показаться важным перед высмеивающим его доном Хуаном.

— Когда я упрекнул его, что он меня совсем не уважает, — рассказывал Карлос, — и попросил его вести себя со мною так же уважительно, как я веду себя с ним... — При этом он приподнялся и разыграл всю сценку: голос звучал на повышенных тонах, лоб нахмурен так, что брови почти сошлись в переносице, губы сжаты. Он принял выражение достойного, уверенного в своей правоте человека. Потом он повернулся в сторону, как если бы дон Хуан стоял рядом с ним и он высказывал ему свое требование.

— Дон Хуан упал на землю, и деревья вокруг содрогнулись от его смеха.

Видимо, ему действительно доставляло удовольствие вновь представлять себя объектом насмешек старого яки. Я установила также, что каждый раз, когда он цитировал дона Хуана — а делал он это каждые десять минут, — он всегда говорил о нем с необыкновенным уважением, огромной любовью и глубочайшей скромностью.

При этом он проявил недюжинные актерские способности, похожие на те, какими обладал дон Хуан в его книгах. Когда он вспоминал о своем пребывании в Испании, он начинал говорить с акцентом и, улыбаясь, представлял себя:

— Don Carlos del Valle y de la Herradura.

Да, очень общительный человек, этот Кастанеда. И полон неожиданностей. Даже без просьб с моей стороны он начал вдруг рассказывать о своей семье и группе, которой он руководит. Этот рассказ часто прерывался анекдотами, большинство из которых касались его учителя.

Я долго не отваживалась подступиться к теме, для которой мы, собственно, и встретились. Я боялась, что такой прямой подход с моей стороны прервет доверительные отношения, которые, казалось, установились. Он назвал место своего рождения, даже произнес его по буквам, и место рождения своей бабушки. Кроме того, он рассказал, как умер его дедушка с отцовской стороны, у которого он воспитывался, а потом начал с восхищением и любовью рассказывать об одной из женщин его группы. Мне хотелось проверить некоторые анкетные данные, и я спросила, действительно ли он родился в 1925 году, как об этом было написано в одном североамериканском журнале. Он засмеялся и спросил:

— Я действительно выгляжу так, как если бы родился в 1925 году?

— Нет, — призналась я.

Поскольку он не назвал точной даты рождения, я спросила его, в каком году и в каком возрасте он прибыл в Соединенные Штаты. Данные совпадали с теми, что были уже известны, и соответствовали его внешнему облику, несмотря на настойчивые попытки некоторых журналистов приписать ему лишние десять лет. Мы разговаривали почти два часа. Затем моя сестра извинилась и встала, так как она была приглашена к ужину. Тогда Кастанеда тоже поднялся и скромно сказал:

— Я, пожалуй, тоже пойду, я не хочу вам надоедать.

Мы заверили его, что он ни в коем случае нам не надоедает, и стали просить его побыть еще немного. Он согласился остаться до семи часов. И стал рассказывать о преследованиях поклонников. В основном это были забавные анекдоты, но иногда эта тема звучала драматически. Было так много наивных людей, которые непременно хотели с ним встретиться, прибегая даже к неприкрытому обману.

Мы все время обращались друг к другу на «вы», но как только моя сестра ушла, он предложил перейти на «ты». Я не заметила в нем никакой отчужденности и наконец отважилась попросить его пояснить мне один вопрос, который в его удивительных книгах наиболее привлекал мое внимание: роль, которую играет точка сборки. Он пояснил ее как некоторую точку, которая, по-видимому, есть у всех человеческих существ и позиция которой варьируется в зависимости от индивидуальных обстоятельств. Эта точка — ключ для связи с другими мирами, областями, или отдельной реальностью.

Кастанеда попросил меня дать ему бумагу и ручку и начертил простую схему, чтобы показать мне, в каком месте тела, вернее, ауры эта точка обычно находится.

Затем Кастанеда перешел от абстрактных объяснений к практике и показал мне упражнение для снятия усталости и восстановления энергии. Он встал в позицию со слегка согнутыми ногами, ступни на ширине плеч, корпус расслаблен, руки свободно висят вдоль туловища[29]; затем он несколько раз двигал руками от одной стороны тела к другой, не меняя положения корпуса. Он пояснил, что упражнение действует на околопочечную область и оказывает немедленный эффект. Он заставил меня тут же повторить упражнение, желая увериться, что я все делаю правильно.

Я встала и последовала его указаниям. Некоторое время мы занимались «подзарядкой батарей». Эти движения напоминали движения детей, которые они делают, когда им нечем заняться. Игра с собственным телом, из которой они, вероятно, извлекают пользу и о которой забывают, когда взрослеют.

В гостиной между тем стало сумрачно. Легкий ветер врывался сквозь полуоткрытое окно. Можно было видеть фиолетовую окраску Тихого океана и черные силуэты пальм. Как и в самом начале, я предложила ему что-нибудь выпить, но он вновь отказался. Не стал пить даже воду.

Я решила спросить у него, почему он согласился со мной встретиться, ведь я знала, что очень многие на протяжении нескольких лет безуспешно пытаются увидеть его.

— Был знак, — ответил он.

— Знак? — переспросила я.

— Да, знак Духа. Я находился в бюро моего адвоката и мне дали в руки твое письмо, которое пришло как раз в этот момент.

Я не видела ничего особенного, кроме случайности, если это можно так назвать, что письмо пришло именно в тот момент, когда он был там. Тогда он рассказал мне о судьбе, которая обычно ожидает всю его корреспонденцию, и я должна была согласиться, что шансы, что все произойдет так, как произошло, были действительно ничтожны.

— В бюро моего адвоката, — пояснил он, — мою почту собирают в мешки, как письма, так и пакеты. Обычно я не открываю и не читаю ни одного из них.

Он решил поступать так после того, как в течение многих лет получал от сумасшедших людей различные неприятные предметы: перья, чайные листья, фотографии голых женщин или интимные предметы туалета. Кроме того, на него произвело впечатление, что мое письмо было написано по-испански.

На случай, чтобы он не усомнился, что я действительно являюсь журналисткой, я упомянула, что могу предоставить в распоряжение его секретарши те мои статьи, которые я написала во время предыдущих пребываний в Соединенных Штатах. Речь шла об интервью, которое я сделала десять лет назад с Айзеком Азимовым и Генри Миллером. Я процитировала ему интервью с Миллером, не думая о том, что Кастанеда, конечно, лично знает его. Его подруга Анеис Нин пыталась помочь Кастанеде при публикации его первой книги. В последнем томе ее дневниковых заметок есть такие строчки: «UCLA[30] сообщил, что не станет публиковать «Учение дона Хуана», потому что это недостаточно «научная» книга. Тогда я принесла ее Гюнтеру (Гюнтер Сталмэн, издатель ее дневников). Он почти уже договорился с одним издательством, когда университет изменил вдруг свое решение».

То обстоятельство, что мой автоответчик был отключен, когда он позвонил мне, сыграло для него решающую роль. Он уверил меня:

— Я не разговариваю с автоматами. Если на другом конце провода автоответчик, я вешаю трубку.

В остальном он был столь же строг. Он рассказал, что однажды позвонил одной написавшей ему француженке. К несчастью, он не застал ее. У телефона была ее мать и попросила его позвонить ей по-другому номеру.

— Я не стал больше пытаться, — был его лаконичный комментарий.

Это значило, что, если попытка контакта, который он сам себе наметил, не удалась с первого раза, не было и встречи. Было и еще одно условие:

— Если даже я с кем-то встретился, но человек мне не понравился, я поворачиваюсь и ухожу, — подчеркнул он.

Примерно в половине девятого вернулись моя дочь и племянница. Они приветствовали нас, и мы встали, чтобы попрощаться. Время пролетело незаметно. Однако у меня еще было недостаточно материала, чтобы написать интервью, потому что у нас была в общем-то не беседа, а монолог. Я сожалела, что больше его не увижу, как вдруг совершенно неожиданно Кастанеда пригласил меня на следующий день вместе пообедать:

— Я знаю один ресторан, где прекрасно готовят свежую рыбу. Но мы должны прийти туда пораньше, иначе все места будут заняты.