Второе расследование убийства – 7

Мир пропал. Так мне сначала показалось.

Я кашляю, выплевывая что-то жидкое, что, кажется, вырвалось из моей груди. Что-то в моем теле не позволяет мне умереть. Первое, что я обнаруживаю, это то, что я могу двигать руками, а затем и всей верхней половиной тела. Мои ноги двигаются, но лишь слегка. Они словно спят, и неважно, как сильно я пытаюсь, я не могу заставить их двигаться так сильно, как хотелось бы. Я ползу к ближайшей стене, хватаюсь за подоконник и поднимаю себя.

Зрение возвращается, но все вокруг туманно, контуры предметов подернуты белым и красным. Мое чувство боли не отстает. Где-то в теле я чувствую боль. Я не могу понять, где точно, но где-то есть тупая, пульсирующая боль. И потом я вспоминаю.

Я кладу руку на левый глаз, и она становится мокрой и красной. Немаленький объем крови. И как ни странно, боль слабее, чем я ожидал. Кровотечение тоже не такое сильное. Может быть, наркотики, которые Ширазуми дал мне, на это повлияли? И все же рана сама по себе ужасна. Последнее воспоминание перед тем, как я потерял сознание – это нож, прорезающий путь от лба до левой щеки, вырезая по пути глаз. Наверное, слишком поздно спасать его. Это чудо, что я все еще жив, и что мой правый глаз не умер вместе с левым.

Опираясь рукой на стену, я продвигаюсь к лестнице, ведущей в главный склад, и карабкаюсь, вынужденный тащить ноги, держась за перила и подтягивая себя шаг за шагом. Наверху, я обнаруживаю, что этаж захвачен травой. Я не готов сходу определить, что это, и в тот момент меня это не особо интересует. Даже среди боли, крови и анестетического эффекта наркотиков в моей голове есть лишь одна мысль.

- Шики, - слово слетает с моих губ как молитва.

Без стены, на которую можно опереться, идти намного сложнее. Склад похож на пещеру, и растения лишь ухудшают мое и так не самое острое зрение. Я делаю шаг, и тут же падаю на землю. Вспышка боли простреливает через все тело, и мир на миг чернеет, прежде чем стать прежним.

Что я делаю? Застрял в окровавленном, искалеченном, израненном теле, в каком-то лимбе между жизнью и смертью. Я могу лишь надеяться, что падение не открыло каких-то уже закрывшихся ран. Подо мной почва. Мои колени гнутся и не подчиняются, так что у меня нет выбора, кроме как ползти. Только тогда я осознаю, насколько велико это здание, и насколько мал я, и как сильно трава может мешать зрению на этой высоте. Я чувствую, будто левый глаза вырывают горячими щипцами, правый глаз показывает мне изображения призрачных контуров, и я никак не могу исправить это.

Сбив дыхание, я на миг останавливаюсь. То, что Шики здесь – лишь моя догадка. Я не должен торопиться, если не хочу себя убить. Так что я медленно продвигаюсь, пытаясь успокоить мысли.

Если я найду Шики, уже скрестившую клинки с Ширазуми Лио, что я сделаю? Убей Ширазуми, и назад пути не будет. Я сказал это ей.

Не будет пути назад. Я не хотел, чтобы она совершала убийство. Потому что я люблю ее. И я хочу продолжать любить ее. Я лишь хотел дарить ей радость. Я не хотел, чтобы она причиняла людям боль. Называйте это эгоизмом. Но даже она питала отвращение к убийцам.

Однажды я сказал, что верю в нее. Так ли это на самом деле или это были просто удобные слова, в которых я что-то прятал? Чем бы это ни было, сейчас я должен поверить в нее и в возможность того, что может быть, она сможет вернуться, несмотря на мои слова.

Со скоростью улитки я продвигаюсь по траве, направляясь к центру этого места. Со временем мои руки натыкаются на место, где почву сменяет бетон. Я оказываюсь на дорожке, где не растет трава, и там, в центре всего этого, я нахожу Шики. Рядом с ней лежит тело Ширазуми Лио, целое, но неподвижное. На первый взгляд, ни один из них не подает признаков жизни.

Значит то, о чем я подумал, оказалось правдой. Ширазуми погиб от твоей руки, Шики. На время я отбрасываю эту мысль. Сейчас я должен узнать, что случилось с ней. С огромным трудом я умудряюсь проползти последний отрезок пути до места, где она лежит. Ее глаза закрыты, ее лицо наконец-то спокойно. Все ее тело в жутких ранах - на ногах, талии и руке, ее одежда и кожа испачканы кровью и грязью. Бледное лицо и мало тепла в ее хрупком теле… и все же ее грудь размеренно поднимается и опускается.

Жива. С облегчением, я оборачиваюсь к Ширазуми Лио. С учетом его состояния, нет сомнений, что он мертв.

Прости, старый друг. Неважно, в какой ситуации ты оказался, ты не заслуживал смерти. Но ты умер сегодня, и ты единственная жертва из нас троих, кого можно оплакивать. Однако это не мешает мне радоваться тому, что Шики жива. Я не жалею тебя. Напротив, я проклинаю тебя. Только из-за тебя Шики пришлось совершить это чудовищное деяние.

Бледный, тонкий палец касается моей щеки, легко скользя по коже и крови. Ее палец.

- Ты плачешь, Кокуто? – спрашивает Шики, оглядывая меня тусклыми, сонными глазами. На ее лице видно приятное удивление, когда ее рука тянется к ране на моей щеке, и вырезанному глазу. Белые пальцы краснеют. Шики пытается подняться, но стонет и сдается. И я не в том состоянии, чтобы вынести ее отсюда. Так что мы лежим, друг напротив друга, глядя в глаза.

Лишь наши замороженные вздохи играют между нами.

Пока мы смотрим, как наше дыхание медленно затихает.

- Я убила Ширазуми, - шепчет Шики.

- Да, - киваю я.

Она поворачивается к останкам Ширазуми Лио в последний раз, глядя на самую ужасную вещь, на которую она способна, потом поворачивается к небу за окном.

- Так много я потеряла, и так много еще могу потерять, - говорит она грустным, пустым голосом.

Она думает, что потеряла что-то важное, что потеряла себя. Может быть, она думает, что потеряла меня. Как сказал ее дед. И следуя этим словам, она думает, что встретит смерть одна, в пустынном месте.

- Неважно. Я говорил тебе. Я понесу их вместо тебя.

Капля крови падает на лицо Шики, красная слеза грешника. Прошлым летом я пообещал тебе это, а ты впервые улыбнулась под дождем. Я сказал, что понесу твои грехи вместо тебя.

Так что я буду держать это в себе. И до дня своей смерти ты никогда не будешь одна.

- Но я убийца.

Голос слаб, едва слышный шепот девушки, винящей лишь себя и готовой вот-вот расплакаться, как ребенок. Она знает, что грех никогда не исчезнет, неважно, как сильно она просит о прощении, ее скорбь вернется к ней. Даже я думаю, может ли прощение прийти ко мне, для других людей этот вопрос просто неразрешим.

- Я говорил тебе, что убийство – это последняя черта, которую ты пересечешь. И все же ты пошла вперед и пересекла ее. Ничему не учишься? Может, я просто сам маленький переход. И не думай, что слезы вытащат тебя из этого.

- Хех. Бессердечный засранец.

- Да. Твои маленькие фокусы тут не сработают.

По этим словам, этой отличительной манере речи, я понимаю, что она вернулась. Она тоже это знает. В ней теперь есть спокойствие. Она слегка улыбается и облегченно закрывает глаза, так спокойно, что можно подумать, что она спит. Еще одна красная слеза падает на ее щеку.

Я беру грязную и окровавленную девушку своей почти онемевшей рукой и, обнимая ее за плечи, помогаю подняться. Я обнимаю ее и прижимаю к себе так сильно, что если бы смерть пришла за нами, ее бы она получила в последнюю очередь. И сжимая ее в объятьях, я обещаю ей кое-что.

- Шики… я никогда не отпущу тебя.

Слова тают в бесконечном дожде. Возможно, слова неважны. Возможно, в них никогда не было смысла.

Возможно, все, что сейчас важно, это то, что я могу прижать ее к себе, и что ее руки обнимают мою спину, возвращая объятья с краткой силой, которую я чувствую в ее руках.

/8

Февраль пришел и ушел, но зима все еще околдовывает город. Температура очень низкая, и новости говорят, что завтра будет снегопад. Даже сейчас, в начале марта, последний шепот зимы чувствуется сквозь кожу. Весна кажется все еще далеким сном.

Смертоносное чудовище, угрожавшее миру и покою улиц, мертво, - найдено полицией умершим по неизвестной причине. Официальное заявление говорило, что его сердце просто остановилось, прежде чем был нанесен удар в сердце, и что в любом случае он лишь едва промахнулся. Озадаченные судмедэксперты с сомнением объявили, что это какая-то передозировка, и что ранам и следам порезов на теле суждено преследовать какого-нибудь несчастного детектива из отдела убийств, пока дело не будет брошено в папку и закрыто в шкафу, холодное и забытое.

Той ночью я доставила Микию в госпиталь - он был слишком сильно изранен – а сама пошла к Токо за сменной рукой. Палец, который я откусила, был протезом, которым Токо давно обеспечила меня, так что его легко было заменить. Домашний врач Реги знал, как быстро я восстанавливаюсь от подобных ранений, и не посоветовал ничего особенного. Конечно, до конца февраля я почти восстановилась, пока Микия все еще был на больничной койке, где ему нужно было оставаться две недели.

Ну, до сегодняшнего дня. Сегодня он наконец выберется из больницы, которую, как он много раз заявлял, ненавидит. И потому сейчас, укрытая тенью большого дерева около той самой больницы, я храбро встречаю холодную погоду и жду. Отсюда я вижу холл национальной больницы и смотрю, как машины ездят по эллиптической дороге вокруг, приезжая и уезжая, в то время как люди проходят через вход.

Я жду два часа пока, наконец, не замечаю мужчину, одетого во все черное, выходящего из дверей. От брюк до куртки, он одет в им выбранный цвет, его единственная уступка моде. Я вижу белую точку на его руке, что меня на миг удивляет, но потом я замечаю, что это бинт. Когда он выходит из больницы, он оборачивается в последний раз, чтобы поклониться каким-то медсестрам и врачу, прежде чем быстро направиться ко мне. Я не зову и не машу ему рукой. Только жду.

- Ни единого визита в больницу, - говорит Микия Кокуто, изображая недовольство.

- Это все твоя глупая сестра Азака. Она сказала, что убьет меня, если я покажусь в больнице, и мне кажется, она не шутила, – я точно также хмурюсь с выражением разочарования.

- Надежная, да? – кивает он. – Так поехали? Возьмем такси?

- Как будто тут три футбольных поля до станции. Ладно тебе, тут недалеко, и это полезно для твоих ног.

- Как хочешь. За все поломанные кости я буду винить тебя, - добавляет он, прежде чем пойти вперед. Я иду справа от него.

После этого все становится почти таким же, как было всегда. Мы говорим, как раньше, идя от одного места к другому; в этот раз мы идем к станции. Я бросаю взгляд на лицо Микии. Он отрастил волосы. По крайней мере, с левой стороны. Его челка теперь достаточно длинна, чтобы покрыть левый глаз и большую часть щеки.

- Твой левый глаз… - мой голос затухает.

- Да, пропал. Шизуне была права. Помнишь ее?

- Девочка, видевшая будущее, с которой мы однажды встретились? Да, помню.

- Она мне сказала кое-что интересное. Что если я останусь с тобой, то встречу жестокий конец. Она была права. Мой глаз определенно встретил.

Он смеется, кажется, довольный собственной шуткой. Я не знаю, как нужно реагировать на столь глупую остроту.

- Мой правый глаз в порядке, так что это не очень важно. Сложно будет приспособиться к восприятию глубины, только и всего. Кстати, можешь перейти на левую сторону? Я все еще не привык к этому ощущению, так что если ты будешь с той стороны, я буду чувствовать себя намного увереннее.

Он не ждет моего ответа и быстро смещается так, чтобы я оказываюсь слева, после чего опирается на мое плечо.

- О-о-о, стоп, что ты вытворяешь? – удивленно спрашиваю я. Он снова хмурится, глядя на меня.

- Что? Будешь импровизированным костылем. Придется тебе позаботиться обо мне, пока я не привыкну, - объясняет он, как будто это естественно. Я отвечаю на его взгляд своим угрюмым взором.

- Да ну тебя. Почему я должна терпеть все это?

- Потому что я хочу этого. Но если ты не хочешь, просто скажи.

В больнице с ним что-то случилось, думаю я, если он настолько легко говорит такое. Мы пялимся друг на друга, и впервые я не выдерживаю первой. Я отворачиваюсь от него, пытаясь спрятать пылающие щеки.

- Ну ладно, - отвечаю я ворчливо. Микия смотрит на меня с улыбкой. Оптимизм, должно быть, у него в крови. И он становится заразным. - Но с завтрашнего дня мне нужно ходить в школу.

- Прогуляй денек. В любом случае скоро весенние каникулы. Уверен, учителя поймут.

- Чего?

Микия меня-не-волнует-ты-должна-быть-в-школе Кокуто предлагает мне прогулять? Теперь я точно знаю, что в больнице что-то случилось. Может, потом я даже спрошу его об этом. Сейчас я только смеюсь в ответ.

- Эй, я вообще-то не шутил.

- Я знаю, блин, я знаю, - смеясь, объясняю я. – Я просто думаю, что это довольно эгоистично с твоей стороны.

Он странно улыбается.

- Ты права. Несколько лет назад я влюбился в тебя, не говоря тебе ни слова. И в этом духе, я надеюсь, ты позволишь мне влезть в твою жизнь еще разок или два, - говорит он без тени сомнение на лице. В моей голове вертится краткий и остроумный ответ, но сейчас я предпочитаю его там и оставить. Потому что, по крайней мере, Шики прошлого…

- Хм? Что-то не так, Шики? А, тебе некомфортно? Ты всегда говорила, что не любишь подобные фразы.

Он кажется слегка разочарованным. Я планировала помолчать, но какого черта. Хоть раз я смогу сказать ему прямо?

- Да нет.

Я отворачиваюсь от него, пытаясь найти в себе силы сказать это, не выставив себя полной дурой.

- Шики могла ненавидеть их. А я… ну, можно и послушать.

А, черт. Я знала, что буду смущаться. Никогда не позволяла себе говорить такого. Я оборачиваюсь к нему, хотя кажется, что он в первую очередь удивлен, как будто только что увидел кита в небе. Я хватаю его за руку, чтобы разбить заклинание, и тяну вперед, ускоряя шаг, спускаясь по склону холма. Станция прямо впереди, а после нее и дом. Рука, которую я держу, отвечает хваткой, не уступающей моей по силе, и по какой-то причине даже такая мелочь делает меня счастливой. Я сопротивляюсь желанию улыбаться во весь рот.

Когда мы добираемся до станции, то едем к такому знакомому, исхоженному городу серых башен и стеклянных стражей, темных улиц и неопределенных сущностей, где сотни новых историй рождаются и заканчиваются каждый день. Дорога домой далека и ветрена, на ней легко заблудиться, если ты не знаешь пути. К счастью, мне есть, с кем идти по этой дороге.

В этот раз моя рука тянулась не к ножу. Она тянулась к руке, которой я желала. И что бы ни ожидало нас в будущем, я не думаю, что когда-нибудь отпущу ее. Итак, моя история заканчивается здесь. Я нашла мир в настоящем и прошлом, и теперь время жить будущим. Осталось только дождаться конца сезона. Я никогда так не ждала конца зимы и прихода весны, никогда не наблюдала важности их смены.

Но теперь я смотрю и жду с великим предвкушением.

Граница пустоты

В этот момент город засыпан снегом, худшим снегом за четыре года, и что еще хуже, он идет в марте. Такой толстый слой снега и такая низкая температура - никто бы не удивился, если бы весь город замерз. Даже ночами белые точки томно спускаются на крыши и улицы, не демонстрируя ни намека на таяние, словно небо решило устроить нам новый ледниковый период.

Сейчас полночь как раз одной из таких холодных ночей.

На улицах не видно ни тени, и бесконечная белая пелена снега пробивается лишь светом уличных фонарей. Должно быть темно, но даже тьма не может противиться белизне. В этой сцене контрастом виден парень, гуляющий в сей поздний час. У него нет особой цели. Что-то позвало его сюда, провидение, обещавшее что-то в столь хорошо ему знакомом месте.

Он идет спокойно, так, словно время не имеет значения, держа над головой свой черный зонт. И, в конце концов, он натыкается на девушку, стоящую там же, где и четыре года назад. Одетая в кимоно, посреди пустынной белой ночи, девушка безучастно смотрит в пустоту. И как и четыре года назад, парень зовет ее.

- Привет.

Девушка в кимоно медленно оборачивается, чтобы бросить на него взгляд через плечо, и сладко улыбается.

- Добрый вечер, Кокуто. Давно не виделись, правда? – спрашивает странная Шики Реги в то время, как нежная улыбка на ее губах говорит о прошлом, в котором она знала парня. Голос сердечен, но не интимен.

Парень смотрит на нее, видя внешность знакомой ему Шики - но это не она. И не давно умерший Шики. Это кто-то совершенно иной.

- Я знал, что это ты. Я чувствовал, что мы встретимся друг с другом. Шики сейчас спит?

- Можно и так сказать. Слова сейчас предназначены только для тебя и для меня.

Ленивая улыбка покоится в уголках ее губ.

- Так кто ты такая на самом деле? – спрашивает парень.

- Я есть я. Два индивида, названные Шики, живут внутри, но я не являюсь одной из них. Я та, что живет в пустоте меж двух сердец, двух разумов, двух душ. Или возможно, можно сказать, что я и есть эта пустота.

Ее рука слегка касается груди, когда она закрывает глаза, почти как в молитве.

- То, что противоречиво. То, что ненавидимо. То, что нетерпимо. Прими эти вещи и все иные, и никогда не будешь знать боли. Но есть и иное. То, что гармонично. То, что желаемо. То, что дозволено. Отбрось эти вещи и все иные, и не будешь знать ничего, кроме боли.

Парень осознает, что она говорит о том, чем была Шики, когда Шики и Шики существовали в ней одновременно.

- Одна соглашается, один отрицает, - продолжает странная девушка. – Она завершена, но изолирована. Одна. Не согласен? Один цвет, идеальный и незапятнанный, таков лишь потому, что не присоединился к другим. Он не может измениться, вечно оставаясь тем же. Этим они были. Две противоположности, исходящие из одного единого первичного истока. Пропасть между ними пуста. И в ней живу я.

- Так зачем ты позвала меня сюда, Шики? О, ты не против, если я буду называть тебя «Шики»?

Парень наклоняет голову, показывая замешательство, но девушку это не волнует.

- Вовсе нет, - отвечает она. – Реги Шики – это мое имя. Я буду польщена, если ты будешь звать меня моим именем. Возможно, это даст мне значение.

Что-то есть в ее голосе, думает парень, что кажется одновременно детским и взрослым.

Они так и говорили какое-то время, минуты утекали за бессвязными мимолетными разговорами: парень говорил с ней с каким-то чувством знакомства, а девушка слушала внимательно с размытым удивлением, как будто ничего не изменилось. В чем-то это так и есть. Хотя девушка знала, что она безнадежно отличалась от парня.

- Так, давай спрошу прямо. Шики не помнит, что случилось на этой дороге четыре года назад? – внезапно спрашивает парень. Это было то время, вспоминает он, когда они оба еще учились в старшей школе. Он вспомнил, как спрашивал Шики, когда они встретились снова в школе, встречались ли они раньше. Шики лишь ответила, что она не помнит.

- Боюсь, что нет. Я отличаюсь от нее. Шики и Шики были двумя сторонами одной медали, и их воспоминания были переплетены. Но я являюсь отдельной сущностью, так что Шики не вспомнит слов, которыми мы обменяемся сегодня ночью.

- Понятно, - бормочет он с некоторым разочарованием.

Он встретил ее в марте 1995. Они столкнулись на этой дороге, в день такого же холодного снегопада, как и сегодня, когда оба поступали в старшую школу. Он шел домой, когда заметил одинокую девушку на тротуаре, неподвижно стоящую и глазеющую на звезды. Он на время забыл о своих планах дойти до дома и лечь спать, когда поприветствовал ее простым «добрый вечер», как будто приветствовал старого хорошего друга. Снег тогда был также красив, как и сейчас; достаточно красив, чтобы пересеклись пути двух незнакомцев.

- По правде, я должна кое-что спросить, Кокуто. К сожалению, это будет самым важным, самым последним из вопросов, которые я когда-либо задам тебе. За этим я и пришла.

Девушка смотрит на парня глазами, возраст которых противоречит ее внешности.

- Чего ты желаешь? – мягко спрашивает она. Вопрос оказывается неожиданным, и парень не может сходу найти слов для ответа. Девушка хранит ее механическое, почти довольное выражение лица.

- Загадай желание, Кокуто. Желания людей просты, и, кажется, Шики ты особенно понравился, так что я дарую тебе эту привилегию. Чего ты желаешь? – повторяет она.

Девушка протягивает парню руку, ее глаза – бездонный колодец, пьющий пустое небо, которое будто смотрит в бездну и отражается в этих нежных глазах, отделенных от обычного мышления человечества. Казалось, оно смотрит в глаза богу.

- Я не знаю… - отвечает он, его голос становится все тише, пока он размышляет. Он смотрит в ее глаза, не с интересом, но с чем-то, похожим на веру. - Я думаю… мне ничего не нужно, - наконец уверенно отвечает он.

- Да, - разочарованно шепчет она, почти вздыхая. Но в ее голосе есть и тень облегчения. - Да, думаю, я знала, что ты это скажешь.

Ее глаза отрываются от парня и возвращаются к белой тьме, где, кажется, она чувствует себя уютнее.

- Откуда ты знаешь, если ты не Шики? – заинтересованно спрашивает он. Девушка отвечает лишь благодарным косым взглядом и кивком.

- Просвети меня. Расскажи мне, где в человеке живет его характер, - неожиданно спрашивает она так буднично, будто бы интересуется завтрашней погодой, как будто она знает и любой ответ парня не удивит ее. И все же парень кладет руку на подбородок и пытается выглядеть мыслителем.

- Ну, если мне нужно ответить, я думаю… ну, без сомнений, он соединен с разумом и сознанием, так что это часть мозга.

Сомнение в его голосе ясно, как день. Неудивительно, что девушка качает головой.

- Нет. Душа живет в воспоминаниях, и в свою очередь оживляет нас. Но это не значит, что ее нужно кормить лишь электричеством, чтобы продолжать ее сон об этой хрупкой реальности, лишенной тела, чтобы хранить ее. Маг, которого Шики однажды встретила, думал, как и ты, что характер человека живет в его разуме. Это ошибка. Ты, твой характер, сама твоя душа, сформированы мучениями, обрели форму в твоем теле. Личность не вырастает сформированной просто из разума и сопровождающего его сознания. Через наши тела, получая доступ ко всему опыту, мы вступаем в наше драгоценное самосознание, где мы формируем наши характеры как интровертов, экстравертов или любой другой архетип. «Личность», сформированная одним разумом, не сможет даже осознать, что она есть. Такая вещь больше похожа на калькулятор. Если нет личности, необходимо создать таковую, начав с нуля.

- И все же вместо того, чтобы тело появилось из существования сознания, оно создается прежде, чем родится сознание. Но само тело не несет разума. Тело просто есть. Но даже внутри такой простой вещи нечто направляет его, соединяя с первичным истоком. Я выросла из таких истоков, рождена разумом, взращена вместе с двумя другими.

Парень кивает. Он уже слышал об этом, что есть три вещи, которые нужны человеку, чтобы жить: дух, душа и тело. Эта девушка была истинной сущностью Шики, которую маги называли истоком человека. Нечто из небытия, пустоты, чья-то первичная природа.

Девушка опускает глаза, выглядя так, словно она прочитала мысли парня.

- То, что я есть, характер, рожденный не разумом, а телом, в корне отличается от Шики и Шики, кто росли из ее разорванного духа. Я – сила за ними, но я бессильна перед ними. Она воплощение реги, двух крайностей, символ инь и янь, обретший тело, великий континуум динамизма и энтропии. Я – граница пустоты посредине, канал, который позволил им иметь единые мысли. Я их начало и я их конец, соединяющий их со спиралью истока. Без меня они были бы лишь расколотыми и разбитыми сущностями.

Девушка улыбается смертоносной улыбкой, пронизанной чем-то, напоминающим холодную жажду крови.

- Не удивляйся, если скажу, что плохо тебя понимаю, - комментирует парень, - но из того, что я понимаю, это ты сделала возможным существование двух Шики.

- Суть этого, я полагаю. Исток никогда не проявляет себя. По правде, я должна была отмереть еще давно, ненужная и чуждая часть тела. Мой исток – пустота, и я никогда не смогла бы обрести разум или великое значение. Но у династии Реги были иные планы. Они воспользовались своей скудной магией и дали мне разум. Шики и Шики появились из нужды защитить меня от их опытов.

Шики и Шики, инь и янь, добро и зло. Парень вспоминает, что маг Аозаки Токо говорила ему однажды: они были разделены не ради конфликта, но ради выгоды; желания династии Реги преследовать их таинственные амбиции.

- Насколько опасно-неразумные игры они ведут, эти династии, - продолжает девушка. – Я должна была умереть прежде, чем вышла из чрева, но вместо этого они дали мне чувство себя. Понимаешь, любое животное приходит в мир с телом и разумом, стоящими друг друга, но я, рожденная из истока пустоты, должна умереть. Я не должна была существовать. Токо рассказывала тебе об этом? Об инстинктивной способности реальности сражаться с иррациональным и противоестественным исключительно через консенсус. Произошедшая из такого необычного истока, как пустота, я бы захлебнулась прежде, чем Шики получила бы хоть толику сознания. Но династия Реги имела заклинания, которые заставили меня бодрствовать, и так я и сделала, и исток пробудился в Шики. Через него я могла видеть материальный мир. Но я посчитала это слишком скучным и передала ответственность Шики. Не понимаешь? Насколько реальность предсказуема и насколько слабы и гибки правила, связывающие ее?

Ее глаза просты и невинны, и все же кажется, что они вот-вот жестоко и издевательски посмеются над всем.

- Но даже у тебя есть своя воля, - утверждает парень, почти с жалостью глядя на девушку.

Она кивает и отвечает,

- Именно. Но это не большой сюрприз. Все имеет исток, который несет маленькую искру интеллекта, но она никогда не проявляется в начале жизни. Это разум человека должен нести первую ношу и превратить ее вместе с телом в личность. И потому маленькая искра разума истока теряет значение и исчезает. И личность человека, ничего не знающая об истоке, создавшем ее, решит в своем неведении, что личность сформирована лишь разумом. Порядок в моем случае казался совсем иным. Но, по крайней мере, я могу поблагодарить Шики за нашу маленькую беседу сегодняшней ночью. Без воспоминаний, в которые можно было бы вторгнуться, я не смогла бы понимать слова, а тем более вести беседу. Я была бы просто маленькой искрой, чья ценность стремится к нулю.

- Понятно. Так без Шики ты не смогла бы видеть окружающий мир потому что…

- Потому что я простой механизм, работающий на командах чего-то внутри меня, да. Просто сосуд, чей взор обращен внутрь, тело, соединенное со смертью и энтропией, и тем, что маги называют Записями Акаши или спиралью истока. Никчемное соединение, по моему мнению.

Она делает один маленький шаг вперед, протягивает руку и слегка касается левой щеки парня, легко, как перо. Ее бледные пальцы отодвигают челку, обнажая ужасный шрам под ней.

- Но в эту минуту я могу оказаться полезной. Я могу заставить рану исчезнуть. Я могу помочь кому-то, что-то изменить в мире. Но ты сказал, тебе ничего не нужно.

- Правильно. Я знаю, как хорошо Шики умеет уничтожать вещи, и кажется немного странным и подозрительным, что ты спрашиваешь об этом.

Парень просто улыбается, не зная сам, насколько серьезно его утверждение. Девушка отворачивается от него, как от обжигающего солнечного света, и убирает руку, снова прижимая ее к груди.

- Понятное наблюдение. Шики во многом существо разрушения. Я думаю, ты все же не можешь видеть меня как нечто отличное от нее. Мой исток пустота, и потому Шики может видеть смерть всего. Когда Шики два года спала, когда ее чувства были разбиты и мертвы, она смотрела в пустоту внутри нее так долго, что познала приветственные объятия смерти. Шики плавала в бесконечной бездне спирали истока, одна в пустоте, где она пробудилась. И неважно, сколько она отрицала это, ее душа взывала к этому базовому порыву, тому голосу внутри нее, говорившему, что она могла убивать. Ее сила исходит из этого. Во многом как Асагами Фуджино, ее Мистические Глаза заставляют ее играть в игру, отличную от той, что играют обычные люди. Ее Глаза выразили ее соединение со спиралью истока через смерть, призыв предначертанной энтропии всех вещей и ее проявление. Но мое соединение намного сильнее. Оно позволяет мне видеть все несколько… иначе.

Она говорит последнее слово со смесью восторга и печали, и парень ощущает, что даже хотя она объясняет, она знает, что ее слова никогда по-настоящему никого не достигнут.

- Спираль истока есть первичное начало всех вещей в реальности. Все вещи проходят через великое колесо, их природа и их история – прошлое, настоящее и будущее – соединены с ней. И потому это безграничное и пустое место. Оно в чем-то отражает то, чем я являюсь. Я соединена с ней, и я часть ее. Я и есть она. И потому величайшие деяния, о которых маги могут только мечтать, мне доступны. Я могу изменить структуру атомных частиц. Я могу изменить эволюцию, превратив мир во что-то совершенно иное. Все создание танцует под ритм и мелодию тайной Магии. Я могу изогнуть правила этой лживой реальности, этой тюрьмы, из-за которой спит столько разумов. Я могу сломать их так же легко, как прут. Я могу переделать мир. Я могу уничтожить мир. Я могу создать совершенно новое единое полотно.

И, словно ища самого неподходящего завершения предложения, она тихонько хихикает, смешок презрения, настолько же зловещий, как и ее улыбка.

- Но нет смысла в таких действиях. Разрушение лжи – утомительная работа, и я не нахожу ее отличающейся от сна. И потому я предпочитаю не видеть ничего, ни о чем не думать, жить во сне без снов, в добровольной неподвижности. Весьма отлично от мечты Шики. Девушка иногда бывает столь прозрачна, ты так не считаешь? Я вижу ее насквозь, как и все остальное. Ее, реальность… даже себя.

Ее голос превращается в шепот посреди бесконечной ночи, ее глаза сфокусированы на ней с такой интенсивностью, что кажется, будто она никогда не сможет еще раз увидеть ее. Возможно, так и есть.

- Но что я могу сделать? – спрашивает она себя. – Я всего лишь тело, привязанное к ее сну. Ей принадлежит материя, а мне душа, мы делим тело, соединенное с великой Акашей. Я знаю обо всем, что случилось и что случится, и это горькая, бесполезная скука, достаточная, чтобы закрыть глаза на все это. И все будет как раньше. Я буду спать, не видя снов, не думая, в вечности. Я молюсь о том, что когда энтропия заберет это тело, мечта будет продолжать жить, и я буду жить вместе с ней.

Снег падает спокойно, погребая ее слова.

Парень ничего не говорит, просто смотрит на лицо девушки, пока она осматривает ночь. Заметив это, девушка говорит скованным, почти ругающим голосом:

- Глупо, да? Но не о чем беспокоиться, уверяю тебя. То, что ты рядом, делает меня настолько счастливой, что я расскажу тебе еще одну вещь. Шики не понимает себя. Она никогда по-настоящему не любила убийство. Ее импульс исходит от меня, ее истока. Не бойся ее, Кокуто. Она не смертоносное чудовище. Только я. Всегда я.

Улыбка, кажется, говорит парню своим озорным движением, что это секрет между ними. Парню остается гадать, как кто-либо вообще может ему поверить. Как он может рассказать кому-то секрет, хранимый между ним и душой, рожденной из первичного разума? Кто вообще такое выслушает?

- Боюсь, скоро мне нужно будет уйти, - говорит девушка. – Я спрошу еще раз, Кокуто, ты ничего не желаешь? Даже когда твой путь пересекся с путем Ширазуми Лио, ты выбрал путь сдержанности, и держался его до конца, когда нужный выбор был ясен. Это очень странный выбор, должна сказать. Ты не хочешь ничего лучше этого?

- Нет. Здесь, прямо здесь, вот так… все хорошо.

- Может и так, - шепчет девушка. Она смотрит на него почти завистливо, и думает. Люди рвут и царапают ради ответов, создавая бесконечную спираль конфликта. Реги Шики воплощает это. И все же вот парень, человек, который озадачивает девушку. Никого не раня, даже себя, не беря ничего, не прося ничего, он стоит посреди бьющих его ветров и волн, расплавляясь в потоке времени до тех пор, пока не сделает последний вздох. Обычная жизнь.

Возможно ли жить такой жизнью? Конечно, не с самого начала. Возможно, он тоже в чем-то «особенный». В конце все все-таки различны, ведя жизни, чей смысл проистекает из них самих. Зерно всегда то же, но это они направляются разными курсами, становясь лордами своих собственных границ пустоты, сторожа свою нормальность. Иногда люди переступают через границы, иногда нет. И все же они живут.

Между парнем и девушкой воцаряется долгая тишина. Великая белизна словно зовет ее, пока она размышляет.

Никто никогда не попытается понять его, никто не уделит ему и дня. Всегда нормален, никто не всмотрится в него глубоко. Не ненавидимый, не имеющий никого, к кому можно приблизиться. И все же - для Шики символ счастья. Кто из них по-настоящему одинок? Никто не сможет ответить.

Хлопья снега плавают в воздухе, девушка пребывает в трансе. В ее глазах видно тихое сожаление. И потом она что-то бормочет себе под нос, так тихо, что кажется, будто эти слова предназначались ей одной, и никогда не должны были слететь с ее губ.

- Он будет жить обычно, и умрет обычно. Как одиноко, - говорит Реги Шики, вглядываясь во тьму, в которой нет начала и конца.

Слова прощания едва слышны.

Парень проводил девушку, зная, что они никогда не встретятся. Снег не ослаб, погребая тьму маленькими белыми осколками, мягко колеблющимися, как крылья усталых бабочек, падающих на землю.

- Прощай, Кокуто, - сказала девушка перед тем, как уйти. Парень не смог ничего ответить.

- Глупая я. Я знаю, завтра мы снова встретимся, - сказал девушка перед тем, как уйти. Парень не смог ничего ответить.

И после этого, долго, дольше, чем он мог сказать, он стоял на опустевшей улице, глядя в зимнее ночное небо. Только на рассвете он закончил свои поминки по девушке.

И даже теперь, когда голубо-желтый свет выглядывает из-за горизонта, снегопад не слабеет и не прекращается. И когда казалось, что весь мир будет погребен в белизне, он начинает пробираться домой, с каждым шагом под его ботинками хрустит снег. Черный зонт колеблется, парень, держащий его над головой, сейчас единственная тень на всей улице.

Посреди белой зимы черная фигура – единственный контраст. И она медленно колышется, качаясь из стороны в сторону, пока ее не становится сложно заметить. Не отяжеляемый одиночеством, парень не останавливается.

Все так, как и раньше, как и четыре года назад, когда он впервые встретил ее на своем пути. Две одиноких фигуры, делящих пустынную дорогу, их души холодны, сладки и пронизаны песнями зимы.

[1] http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%B3%D0%B8%D0%B4%D1%80%D0%BE%D0%BA%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D0%B1%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%BB

[2] http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%81%D0%B8%D1%85%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BC%D0%BF