ГЛАВА VI. Универсализация и партикуляция

Антиномия, как считают некоторые, обнаруживаемая между историей и системой*, могла бы появиться в рассмотренных случаях, только если бы мы игнорировали динамическое отношение, проявляющееся между этими двумя аспектами. Между ними располагается участок, формирующий переход от одного к другому для диахронных и отнюдь не произвольных конструкций. Начиная с бинарной оппозиции, представляющей наиболее простой, какой только можно вообразить, пример системы, такая конструкция действует путем примыкания с каждого из полюсов новых терминов, избранных постольку, поскольку вступают с нею в отношения оппозиции, корреляции или аналогии. Однако отсюда не следует, что эти отношения должны быть гомогенными: каждая "локальная" логика существует сама по себе, она покоится на умопости-гаемости отношения между двумя непосредственно ассоциированными терминами, и она вовсе не обязательно одинакового типа для каждого звена семантической цепи. Ситуация отчасти сопоставима с ситуацией неопытных игроков в домино, которые выставляют кости, учитывая
*Но чтобы убедиться, что эти два понятия имеют значимость лишь как предел, достаточно привести лишенное иллюзий размышление одного из корифеев чисто исторической этнологии: "Современное состояние кланов занде и их тотемических аффилиаций можно понять только в свете политического развития общества занде, что выступает ныне лишь слабым проблеском. Сотни тысяч людей различного этнического происхождения, все перемешавшиеся! Этнолог, работающий в Африке, порой начинает мечтать о маленькой общности, хорошо устроенной на своем острове где-то в Полинезии или в Меланезии" (Evans-Pritchard 3, р. 121).

только величины смежной половины, и которые, не имея предварительного знания о том, как составлялась данная партия, не будут иметь никакого успеха, продолжая ее.
Следовательно, нет необходимости, чтобы логика системы совпадала по всем пунктам с совокупностью локальных логик, которые оказались вставленными в эту систему. Эта общая логика может быть другого порядка, так -как она будет определяться числом и характером используемых осей, правилами преобразования, позволяющими перейти от одной к другой, наконец, собственно инерцией системы, иначе говоря, ее большей или меньшей восприимчивостью в разных случаях к немотивированным факторам.
Так называемые тотемические классификации, верования и связанные с этим практики — не что иное, как аспект или форма этой всеобщей систематической деятельности. С этой точки зрения нами ничего до настоящего времени не сделано, кроме как развиты и углублены некоторые замечания Ван Геннепа: "Всякое упорядоченное общество классифицирует при любом случае не только людей, своих членов, но также и объекты природы —то по их внешней форме, то по их преобладающим психологическим доминантам, то по их использованию: в пище, в земледелии, в промышленности... Ничто не позволяет нам считать какую-либо систему классификации, например зоологическую систему тотемизма, или космографическую систему, или профессиональную систему (касты), предшествующей прочим" (Van Gennep, р. 345—346).
То, что автор этих строк всецело осознавал их новаторскую смелость, следует из замечания, добавленного им внизу страницы: "Видно, что я не разделяю точку зрения Дюркгейма (Formes, р. 318), который считал, что космическая классификация существ (включая и людей) и вещей есть следствие тотемизма. Напротив, я полагаю, что особая форма космической классификации, устанавливающаяся внутри тотемизма, является относительно него даже не нюансом, но одной из его составных частей, первоначальных и существенных. Ибо народы, у которых нет тотемизма, тоже обладают системой классификации, которая тоже является одним из изначальных элементов их общей системы социальной организации и в этом качестве реагирует на логико-религиозные и светские институты; таковы система сторон света, китайский и персидский дуализм, ассиро-вавилонская космография, система так называемой магии симпатических соответствий и т.д.".
Все же, несмотря на столь верные взгляды, демонстрация Ван Геннепа идет по кругу, так как он продолжает верить в тотемизм как институциональную реальность. Если он отказывается делать из тотемизма классификационную систему, из которой происходили бы все прочие, то пытается сохранить для него оригинальность —как для вида, объективно идентифицируемого в рамках рода: "Таким образом, понятие тотемического родства образовано тремя элементами: родство физиологическое... родство социальное... и родство космическое и классификационное, связывающее всех людей какой-либо группы с существами или объектами, расположенными теоретически

240
внутри этой группы. Что характеризует... это... особое сочетание этих трех элементов, совсем как определенное сочетание меди, серы и кисло- рода образует сульфат меди" (L. с.).
Столь близко подошедший к цели, Ван Геннеп остается пленником традиционной категоризации, в рамках которой он приступил к изложению своих доказательств. Однако ни у него, ни у его предшественников не нашлось бы средства обосновать опрометчивое сравнение, приводимое им в поддержку своего тезиса. Если сульфат меди — химическое тело, то хотя никакой из образующих его элементов и не принадлежит исключительно ему, из их сочетания возникает совокупность отличительных свойств: форма, цвет, запах, действие на другие тела и на биологические существа — все свойства, вместе встречающиеся лишь у него. Ничего подобного нельзя утверждать о тотемизме, как его ни определяй. Он не образует тело в царстве этнологии, но скорее сводится к неточной дозировке из меняющихся элементов, пороги которых каждый теоретик выбирает произвольно; их присутствие, отсутствие либо какая-то степень не дают специфического эффекта. Самое большее, что можно различить в тех случаях, которые традиционно диагностируются как "тотемические", — это относительное набухание классификационной схемы на уровне видов без реального изменения природы и структуры схемы. Кроме того, мы никогда не уверены, что это набухание — объективная черта, а не результат особых условий, при которых производилось наблюдение. Работы позднего Марселя Грийоля, Ж. Дитерлен, Ж. Калам-Грийоля и Д. Заана по догонам и бамбара показывают, что за двадцатилетний период развития "тотемические" категории сначала, согласно наказам традиционной этнологии, выступали как изолированные. Но постепенно наблюдателям пришлось присоединить их к фактам другого порядка, и ныне уже они выступают лишь в качестве одной из перспектив, в которых постигается система с несколькими измерениями.
Итак, приверженцам тотемизма можно уступить только привилегированную роль, выпавшую на долю понятия вида, рассматриваемого в качестве логического оператора. Но это открытие предшествует первым спекуляциям о тотемизме, -поскольку прежде оно было сформулировано Руссо (Levi-Strauss 6, р. 142—146), а затем, касательно вопросов, обсуждаемых в настоящей работе, — Контом. Если Конт иногда использует понятие "табу", то понятие "тотема", кажется, ему осталось чуждым, хотя он мог познакомиться с книгой Лонга. Это имеет тем большее значение, что, обсуждая переход от фетишизма к политеизму (куда он, вероятно, поместил бы тотемизм), Конт считает его следствием возникновения понятия вида: "Когда, например, сходное произрастание различных деревьев в дубовой роще должно, наконец, повести к представлению, в теологических понятиях, о том, что общего имеют их феномены, то это абстрактное бытие уже не фетиш, присущий какому-либо дереву, оно становится богом рощи. Итак, вот он, интеллектуальный переход от фетишизма к политеизму, по сути сведенный к неизбежному преобладанию специфических идей над общими идеями" (52е lecon, vol. V, р. 54).

Тайлор, основатель современной этнологии, хорошо понял выгоду, извлекаемую из идеи Конта, которая, как он отмечает, еще более применима к той особой категории божеств, какими являются обожествленные виды: "Единство каждого вида предполагает не только общее происхождение, но также идею, что творения, столь недостаточные в своей индивидуальной оригинальности, наделенные настолько строго отмеренными качествами, можно сказать, как бы с линейкой и циркулем, могли бы быть не независимыми агентами с произвольным поведением, а скорее копиями с общей модели или инструментом на службе контролирующих их божеств" (Tyior, vol. II, р. 243).
* * *
Логическую мощь специфического оператора можно иллюстрировать также другими способами. Именно она позволяет объединить классификационной схемой сферы, весьма отличные друг от друга, предоставляя, таким образом, классификациям средство превзойти их пределы: либо расширяясь до сфер, внешних для первоначальной совокупности, — посредством универсализации; либо посредством партикуляризации — продолжая классификационное продвижение по ту сторону своих естественных границ, то есть вплоть до индивидуации.
Пройдемся быстро по первому пункту, для чего достаточно будет рассмотреть несколько примеров. "Специфическая" решетка весьма мало связана с социологическими категориями, которым она служит, в частности в Америке, — для упорядочивания такой ограниченной сферы, как болезни и лекарственные средства. Индейцы юго-востока Соединенных Штатов считают патологические феномены следствием конфликта между людьми, животными и растениями. Раздраженные людьми, животные насылают на них болезни; растения, союзники людей, дают отпор, предоставляя им лекарственные средства. Важный момент заключается в том, что каждый природный вид обладает одной болезнью либо одним специфическим лекарственным средством. Так, у чикасав считается, что боли в желудке и боли в ноге зависят от змеи, рвота — от собаки, боли в челюсти — от оленя, боли в животе — от медведя, дизентерия — от вонючки, носовые кровотечения — от белки, желтуха — от выдры, беспокойства внизу живота и в мочевом пузыре — от крота, спазмы — от орла, болезни глаз и сонливость — от совы, боли в суставах — от гремучей змеи и т. д. (Swanton 2).
Такие же верования существуют у пима Аризоны, приписывающих боли в горле — барсуку, опухоли, головные боли и лихорадку — медведю, болезни горла и легких — оленю, болезни в раннем детстве — собаке и койоту, боли в желудке — суслику или крысе прерий, язвы — одной американской разновидности зайца*, запор — мыши, носовое кровотечение — тамиас (земляная белка), кровоте-
* Автор приводит название по-английски: jack rabbit. — Прим. перев.

242
чения — ястребу-перепелятнику и орлу; сифилитические язвы — грифу, детские лихорадки — ядозубу ("монстр Гила"), ревматизм - жабовидной ящерице ("рогатая жаба")*, белую лихорадку — ящерице. болезни печени и желудка — гремучей змее. язвы и параличи — черепахе, внутренние болезни — бабочке и т. д. (Russel). У хопи, находящихся на расстоянии одного дня пути от пима, аналогичная классификация базируется на организации религиозных братств, каждое из которых может наложить наказание в виде специфической болезни: брюшная опухоль, боли в ушах, остроконечная опухоль на верхушке черепа, глухота, экзема на поверхности тела, искривление шеи и конвульсии лица, бронхит, боль в колене (Voth 2, р. 109 п). Несомненно, что к проблеме классификаций можно подойти этим окольным путем и что таким образом обнаружатся любопытные сходства между отдаленными группами (ассоциация белки и кровотечения из носа повторяется, кажется, в большом числе североамериканских популяций) — признак логических связей, значение которых, быть может, весьма велико.
Специфические категории и связанные с ними мифы также могут служить организации пространства, и, следовательно, наблюдается территориальное и географическое расширение классификационной системы. Тотемическая география аранда предоставляет классический пример, но в этом отношении другие общности показали себя не менее требовательными и изысканными. Недавно обнаружена и описана на территории проживания алуридья скалистая местность в окружности радиусом 8 км, где каждая особенность рельефа соответствует одной фазе ритуала таким образом, что этот природный массив иллюстрирует для туземцев структуру их мифов и программу их церемоний. Северный склон местности находится в ведении фратрии солнца и ритуального цикла керунгера, южный склон — фратрии тени и ритуала арангулта. По всей окружности участка названо и истолковано тридцать восемь точек (Harney).
Северная Америка от Аляски до Калифорнии также дает примеры мифологической географии и тотемической топографии; то же можно сказать о юго-западе и северо-западе континента. С этой точки зрения и пенобскот штата Мэн иллюстрируют общую предрасположенность северных алгонкин к интерпретации всех физико-географических аспектов племенной территории в зависимости от странствий героя-цивилизатора Гласкабе. от других мифологических персонажей или событий. Вытянутый утес — это пирога героя, жила белого камня изображает внутренности убитого им лося, гора Кинео — перевернутый котелок, где он варил мясо, и т. д. (Speck 2, р. 7).
Равно и в Судане выявлена мифо-географическая система, покрывающая всю долину Нигера; следовательно, более широкая, чем тер-
*В поддержку представленного выше рассмотрения (с. 171—172) отметим, что одни и те же поведенческие действия вызывают совершенно разные ассоциации у американских индейцев и у китайцев. Действительно, китайцы приписывают свойство возбуждать чувственность мясу жабовидной ящерицы и вину, в котором оно вымочено, поскольку самец так крепко сжимает самку во время совокупления, что не отпускает ее, даже когда его ловят в этом положении (Van Gulik, р. 286, п. 2). Относительно близких к этим идей у папаго см.: Densmore 1.

ритория лишь одной группы, и передающая, вплоть до мельчайших деталей, концепцию — одновременно диахронную и синхронную — отношений между различными культурными и лингвистическими группами (Dieterlen 4,5).
Последний пример показывает, что классификационная система позволяет не только "меблировать", если можно так выразиться, социальное время — посредством мифов и племенное пространство — с помощью концептуализированной топографии. Заполнение территориальных рамок сопровождается и неким расширением. Подобно тому как, в логическом плане, специфический оператор осуществляет переход, с одной стороны, к конкретному и индивидуальному, а с другой — к абстрактному и к системам категорий, так и в социологическом плане тотемичес- кие классификации позволяют в одно и то же время определить статус людей внутри группы и растянуть группу за пределы ее традиционных рамок.
Говорят, не без основания, что первобытные общества определяют границы человечества пределами своей племенной группы, вне которой они воспринимают себе подобных лишь как чужаков, то есть как грязных и грубых под-людей, если даже не как не-людей: опасных зверей или фантомов. Это суждение часто верно, но при этом пренебрегают тем обстоятельством, что одна из существенных функций тотемических классификаций — разорвать эту замкнутость группы на самое себя и провести в жизнь понятие, приближающееся к человечеству без границ. Явление засвидетельствовано на всех классических территориях так называемой тотемической организации. В одном регионе в Западной Австралии существует "межплеменная система классифицирования кланов и их тотемов — по тотемическим делениям" (Radcliffe-Brown 1, р. 214). Это равно справедливо и для других регионов того же континента: "Из 300 в общей сложности общих названий тотемических животных я установил, что в 167 случаях (56%) западные аранда и лоритья использовали одни и те же или сходные термины; и сопоставление названий тотемических растений, используемых западными аранда и лоритья, показывает, что одни и те же слова встречаются в обоих языках — для обозначения 147 из 220 видов учтенных мною растений (67%)" (С. Strehiow, р. 66—67).
Аналогичные наблюдения сделаны в Америке у сиу и алгонкин. Меномини в числе последних "повсеместно поддерживают верования, что существует общая связь не только между индивидами, восходящими к одному и тому же тотему, в рамках племени, но также между всеми людьми, называемыми по одинаковому тотему, даже если они члены разных племен, принадлежащих или нет к той же самой лингвистической семье" (Hoffman, р. 43). То же у чиппева: "Все, у кого один и тот же тотем, будут считать себя родственниками, даже если они происходили из разных племен или деревень... Когда встречались два незнакомца и обнаруживали, что у них один и тот же тотем, они тут же принимались чертить свою генеалогию... и один становился кузеном, дядей или дедом другого, хотя порой дед оказывался моложе внука. Тотемические связи настолько сильно поддерживались, что в случае спора между индивидом, имевшим тот же тотем, что

244
и сторонний наблюдатель, и каким-то кузеном или близким родственником этого, так сказать, наблюдателя последний принимал сторону человека своего тотема, которого, возможно, он никогда прежде не видел" (Kinietz, р. 69—70).
Эта тотемическая универсализация не только опрокидывает племенные границы, создавая эскиз интернационального общества; иногда она также выходит за пределы человечества, но уже не в социологическом, а биологическом смысле, когда тотемические наименования применяются к домашним животным. Это делается в отношении собак* — в разных группах австралийских племен полуострова Кейп-Иорк их называют "братьями" или "сыновьями" (Sharp, р. 70; Thomson) — и в отношении собак и лошадей — у индейцев йовай и виннебаго (Skinner 3, р. 198).
* * *
Мы обобщенно указали, каким образом ячейки сети могут безгранично расширяться и по части измерений, и относительно поля в целом. Нам осталось показать, как они могут также суживаться для фильтрации и заключения в себя реальности, но на этот раз по нижней границе системы, продолжая свое действие за тем порогом, который пытаются определить для любой классификации: после которой уже невозможно классифицировать, а можно лишь называть. В действительности же эти экстремальные операции менее отдалены друг от друга, чем это может показаться, и они даже могут находиться в суперпозиции, когда мы встаем на точку зрения изучавшихся систем. Пространство — это сообщество из названных мест, так же как и люди — вехи в рамках группы. Места и индивиды являются равно обозначенными посредством имен собственных, которые — при часто возникающих обстоятельствах, общих для многих обществ, — могут замещаться одни другими. Юрок Калифорнии представляют собой один из примеров этой географической персонификации, где следы мыслятся как одушевленные существа, где каждый дом поименован и где в обычном словоупотреблении названия мест заменяют персональные имена (Waterman).
Один из мифов аранда хорошо передает это чувство соответствия между географической индивидуацией и биологической индивидуацией: первоначальные божественные существа были бесформенными, без конечностей, смешанными воедино, пока не пришел однажды бог Мангар-куньеркунья (ящерица-мухоловка) и принялся отделять одних от других и отделывать их индивидуально. Одновременно (не одна ли и та же это вещь в итоге?) он обучил их искусствам цивилизации и системе из секций и подсекций. Сначала восемь подсекций были поделены на две большие группы: четыре — земли и четыре — воды. Бог их "территориализовал", отводя определенный участок паре подсекций. Однако эта индивидуация
*У викмункан собаку назовут Ятот, "Извлекатель рыбьих костей", если хозяин собаки принадлежит клану рыбы-с-костью, и Овун, "Тайная встреча", если хозяин из клана фантома (Thomson).

территории в другом отношении соответствует также биологической индивидуации — тотемическому способу оплодотворения матери, объясняющему анатомические различия, которые наблюдаются среди людей: те, что имеют мелкие черты, были, как считается, под действием ратапа. духа-эмбриона; с крупными чертами — магическая проекция ромба в тело женщины; светловолосые дети — прямое воплощение тотемичес-ких предков (С. Strehiow). Австралийские племена по реке Драйсдейл, на севере от Кимберли, разделяют отношения родства, в совокупности образующие социальное "тело", на пять категорий, названных по частям тела или по названиям мышц. Поскольку нельзя спрашивать незнакомца. то он заявляет о своей родственной принадлежности, делая движение соответствующим мускулом (Hemandez. р. 229). Следовательно, к в этом случае система социальных отношений, в целом солидарная с системой универсума, может быть спроецирована в анатомический план. У торад-жа имеется пятнадцать терминов для наименования сторон света, соответствующих частям тела космического божества (Woensdregt). Можно привести и другие примеры, позаимствованные как из старинной германской терминологии родства, так и из космологических и анатомических соответствий индейцев пуэбло и навахо и негров Судана.
Конечно, было бы поучительным детально, на достаточно большом числе примеров изучить механизм этой гомологической партикуляризации, общее отношение которой к формам классификации, встречавшимся нам до настоящего момента, ясно выступает из деривации:
Если (группа а) : (группа в) :: (вид медведь) : (вид орел), то (член х от а) : (член у от в):: (член 1 медведя) : (член т орла).
Преимущество этих формул заключается в том, что они выделяют проблему, традиционно дебатируемую в западной философии, но по поводу которой мало задумывались, а не ставилась ли она в экзотических обществах и в какой форме — мы имеем в виду проблему органициз-ма. Предшествующие уравнения были бы немыслимы, если бы не постулировалось достаточно общее соответствие между "членами" общества и — едва ли только членами — предикатами природного вида: частями тела, характерными особенностями, стилем жизнедеятельности и поведенческими манерами. Свидетельства, которыми мы располагаем по данной теме, внушают предположение, что во многих языках мыслится эквивалентность между частями тела, безотносительно к разнообразию порядков и семейств, а иногда даже царств, и — что эта система эквивалентностей поддается весьма значительному расширению (Harrington)*. Итак, морфологические классификаторы, теорию которых
*Так, в Америке отмечают эквивалентности: рога (четвероногие) = глазные стебельки (моллюски) = усики (антропоиды); пенис (позвоночные) = сифон (моллюски); кровь (животные) = сок (растения); слюна (младенца <> слюне взрослого) = выделения; биссус ракушки = звено связи, бечевка и т. д. (Harrington).

246
предстоит еще создать, функционируют в добавление и в том же направлении, что и классификатор видов; как мы видели, они действуют в двух планах: анатомической детотализации и органической ретотализации.
И эти уровни солидарны — подобно тому как уже подтверждалась солидарность у других уровней. Мы только недавно вспоминали, что аранда возводят эмпирически установленные морфологические различия к различиям, предполагаемым в способе тотемического зачатия. Но пример с омаха и с осэдж указывает на коррелятивную тенденцию, состоящую в том, чтобы ввести в индивидуальную эмпирическую морфологию символически выражаемые специфические различия (различия между видами)*.
Дети каждого из кланов носили волосы, подстриженные действительно характерным способом, напоминавшим о каком-либо аспекте или отличительной черте животного или природного явления, служащего эпонимом (La Flesche 4, р. 87—89).
Это моделирование личности согласно видовым, элементным или категорийным схемам приводит не только к физическим, но и к психологическим последствиям. Общество, определяющее свои сегменты в зависимости от верха и низа, неба и земли, дня и ночи, может охватить той же оппозиционной структурой социальные и моральные способы . бытия: примирение и агрессию, мир и войну, правосудие и охрану порядка, добро и зло, порядок и беспорядок и т. д. В этом отношении оно не ограничивается абстрактным созерцанием системы соответствий; оно предоставляет повод для отдельных членов этих сегментов обособиться через поведенческие действия, а иногда и побуждает их к этому. Радии (Radin 1, р. 187) очень справедливо утверждает в связи с вин-небаго о взаимовлиянии мифологических и религиозных понятий, относящихся к животным, с одной стороны, и к социальным единицам, с другой стороны.
Индейцы саук являют особенно поучительный пример индивидуализирующего правила, которое у них детерминировало принадлежность к той или иной фратрии. Фратрии не были экзогамными, и их чисто церемониальная роль проявлялась главным образом в период праздников пищи, относительно которых важно отметить с точки зрения интересующей нас проблемы, что они были связаны с ритуалами наречения имени. Принадлежность к фратрии подчинялась правилу чередования: родившийся первым считался происходящим от фратрии, альтернативной фратрии своего отца, следующий — от данной фратрии и т. д. Однако эти аффилиации определяли (по меньшей мере теоретически) поведение, которое могло считаться характерным: члены фратрии оскуш ("черные") должны были доводить до конца начатое дело, а члены фратрии кишко ("белые") имели возможность отказаться от каких-либо своих начинаний. По праву, если не на деле, оппозиция категорий прямо влияла, таким образом, на характер и признание каждого, и институционная схема, делавшая это возможным, подтверждала собой наличие
* Автор неоднократно употребляет слово "специфический" (specifique) и в значении уровня логической общности (среднего между общим и отдельным), и в значении "видовой, составленный из видов" (espece — вид, природный вид) — см. с. 242—244. — Прим. перев.

247
ГЛАВА VI. Универсализация и партикуляция - student2.ru

1. Голова и хвост оленя. 2. Голова и рога бизона, 2а. Рога бизона. 3. Профиль хребта бизона, вставшего против солнца. 4Ь. Голова медведя, 4с. Голова, хвост, туловище маленьких птиц. 4d. Панцирь черепахи с головой, лапами и хвостом, 4е. Голова, крыло, хвост орла. 5. Стороны света. 6. Мохнатый бок волка. 7. Рога и хвост бизона. 8. Голова и хвост оленя. 9. Голова, хвост, растущие рога молодого бизона. 10. Зубы рептилии. II. Цветок маиса. 12. Утес, окруженный плавающими водорослями (La Flesche 4, р. 87, 89)
связующего звена между психологическим аспектом предназначения человека и его социальным аспектом, происходившим из наречения имени индивидам.
Так мы достигаем последнего классификационного уровня — уровня индивидуации, поскольку в системах, которые мы рассматриваем, индивиды ранжированы не только по классам. Общая для них принадлежность к классу не исключает, а подразумевает, что каждый из них занимает там отличительную позицию и что существует гомология между системой индивидов в рамках класса и системой классов в рамках категорий более высокого ранга. Один и тот же тип логических операций связывает, следовательно, не только все внутренние области в классификационной системе, но и периферические области, которые, казалось бы, по своей природе этого избегают. На одном краю горизонта (ввиду своего практически безграничного расширения и принципиальной индифферентности) — физико-географический субстрат социальной жиз-

248
ни и сама эта социальная жизнь, но излившаяся из выдолбленной ею же для себя формы; а на другом краю (ввиду своей конкретности, равно данной) — конечное разнообразие индивидуальных и коллективных существ, о которых утверждается, что они были поименованы из-за неспособности быть означенными (Gardiner).
Итак, имена собствендые не образуют простой практической разновидности классификационных систем, которую следует поместить после других разновидностей. Они ставят проблему не столько перед лингвистами, сколько перед этнологами. Для лингвистов это проблема природы имен собственных и их места в системе языка. Для нас речь идет о том же, но и о другом, так как мы оказываемся перед лицом двойного парадокса. Нам надо установить, что имена собственные составляют интегральную часть систем, трактуемых нами как коды: средства зафиксировать значения, переводя их в термины других значений. Нельзя ли, следуя учению логиков и некоторых лингвистов, сделать дополнительный вывод, что имена собственные суть, по формуле Милля, "meaningless", то есть лишены значения? С другой стороны (что наиболее важно), формы мышления, с которыми мы имели дело, предстают перед нами в виде тотализирующих мыслей, исчерпывающих реальность посредством конечного числа данных классов и имеющих в качестве фундаментальной черты способность быть трансформируемыми друг в друга. Каким же образом это квантифицированное мышление, к достижениям которого в практическом плане мы отнесли великие открытия неолитической революции, сможет соответствовать себе с теоретической точки зрения и действенно приняться за конкретное? Ведь это конкретное таит в себе остаток неинтеллигибельности (к чему, в конце концов, сводится собственно конкретика), который, по существу, был непокорен значению. Для мышления, основанного на дихотомической операции, принцип "все или ничего" имеет только эвристическую ценность, но выражает свойство бытия: все имеет значение, иначе ничто не имеет значения*.
Обратимся опять к этнографическим фактам с того места, где мы их оставили. Почти все упоминавшиеся нами общества образуют имена собственные, отталкиваясь от клановых наименований. У саук, предоставивших нам последний пример, говорят, что их имена собственные всегда имеют отношение к клановому животному: либо благодаря тому, что они его недвусмысленно упоминают, либо потому, что они вызывают представление о привычке, атрибуте или о характерном качестве (подлинном или мифологическом) эпонима, либо, наконец, потому, что они адресуются к связанному с ним животному или объекту. Зафиксировано 66 наименований клана медведя, 11 — клана бизона, 33 — клана волка, 23 — клана индюка, 42 — клана рыбы, 37 — клана океана, 48 — клана грома, 14 — клана лисицы, 34 — клана оленя (Skinner 2).
У осэдж список имен собственных, принадлежащих кланам и субкланам, столь длинен (хотя и фрагментарен), что занимает 42 страницы размером кварто (La Flesche 4, р. 122—164). Правило их образования такое же, как у саук. Так, для клана черного медведя: сверкающие-глаза
*Все, за исключением бытия бытия, которое не есть одно из свойств. См. ниже, с. 314.

(медведя), следы-в-прерии, утоптанная-земля; черная-медведица, сало- со-спины-медведя и т. д. У тлинкитов Аляски были имена, "принадлежавшие... все определенному клану, а некоторые имена считались особой собственностью "дома" и "линии" (Laguna, р. 185). Эти примеры можно умножать, ибо нашлись бы сходства почти во всех племенах алгонкин, сиу и в племенах северо-западного побережья — иначе говоря, во всех трех классических областях тотемизма в Северной Америке.
Южная Америка дает иллюстрацию того же феномена, а именно у тупи-кавахиб кланы имеют имена собственные—производные от эпонима (Levi-Strauss 3). Также и у бороро имена собственные кажутся принадлежащими определенным кланам либо даже сильным линиям. Считаются "бедными" те, что в обретении имени зависят от доброй воли других кланов (Cruz).
В Меланезии существует связь между именами собственными и названиями кланов: "Тотемическая система [у ятмул] чрезвычайно богата на личные имена, происходящие от различных серий: каждый индивид носит имена тотемических предков своего клана — духов, птиц, звезд, млекопитающих, утвари, такой как горшки, инструментов и т. д.; один и тот же индивид может иметь тридцать и более имен. Каждый клан владеет несколькими сотнями таких многосложных имен предков, этимология которых восходит к тайным мифам" (Bateson, р. 127).
Наконец, такая же ситуация, кажется, превалирует повсюду в Австралии. "Если бы вы владели языком аранда, то было бы достаточно узнать имя у любого туземца, чтобы заключить о его тотеме" (Pink, р. 176). На это наблюдение эхом откликается другое, относящееся к мурн- гин Арнемленда: "Все имена живых вдохновляются каким-либо элементом тотемичес- кого комплекса и прямо или непрямо относятся к тотему" (Warner, р. 390). Имена собственные вик мункан также производны от соответствующих тотемов. Так, для людей, имеющих в качестве тотема рыбу баррамунди (osteoglossom), на которую охотятся с копьем: баррамунди- плавает-в-воде-и-видит-человека, баррамунди-шевёлит-хвостом-плывя- вокруг-своей-икры, баррамунди-дышит, баррамунди-с-открытыми-гла- зами, баррамунди-ломает-копье, баррамунди-ест-рыбку и т. п. (McConnel). В племенах по реке Драйсдейл имена собственные производны от клановых наименований: как подчеркивается в уже приводившейся формуле: "все имеет отношение к тотему" (Hemandez).
Ясно, что эти индивидуальные названия зависят от той же системы, что и коллективные названия, прежде нами изученные, и что посредством них можно перейти с помощью преобразований от горизонта индивидуации к горизонту наиболее общих категорий. Действительно, каждый клан или субклан обладает определенным количеством имен, носить которые предоставлено его членам, и раз индивид — часть группы, то индивидуальное имя — это "часть" коллективного названия. Либо такое название берет животное в целом, и индивидуальные имена соответствуют его частям, или членам; либо коллективное название происходит от идеи животного, мыслимого на более высоком уровне обобщенности, и индивидуальные названия соответствуют одной из его предикаций во времени или в пространстве: лающая-собака, разъярен-

Наши рекомендации