Вина, стыд и депрессия

Вина

Очень многие люди страдают от чувства вины и стыда, или от депрессии. Их эмоциональная жизнь чрезвычайно запутана и полна конфликтов. В таком состоянии творчес­кий подход к жизни вряд ли возможен, фактически, подоб­ная склонность к депрессии свидетельствует о внутреннем принятии собственного поражения.

Как возникает чувство вины? Вина не является подлин­ной эмоцией, происходящей из переживания удовольствия или боли. Она не имеет основы в биологических процессах тела. Кроме как у человека, в животном мире она не встре­чается. Следовательно, мы можем предположить, что вина представляет собой продукт культуры и свойственных ей ценностей. Эти ценности воплощены в моральных принци­пах и нормах поведения, которые, будучи внушены каждо­му ребенку его родителями, становятся частью структуры эго ребенка. К примеру, большинство детей учат тому, что лгать нехорошо. Если они, приняв этот принцип, когда-ни­будь солгут, то будут чувствовать себя виноватыми. Если они воспротивятся такому воспитанию, то это введет их в конфликт с родителями, что также может привести к воз­никновению чувства вины.

Проблема осложняется тем фактом, что человек на са­мом деле чувствует неприемлемость лжи в доверительных отношениях. Ощущение, что ложь ненормальна, возника­ет от плохого самочувствия, то есть — она вызывает у чело­века болезненное состояние, вызванное нарушением гармонии в отношениях с доверяющими ему людьми. Следо­вательно, существует некоторое оправдание морального перцепта, согласно которому человек не должен лгать, од­нако это биологическое обоснование редко используется в привитии этических норм. Вместо этого родители и осталь­ные люди полагаются на доктринерское убеждение, кото­рое ожесточает моральный принцип и разрывает его связь с эмоциональной жизнью человека. Моральный принцип, ставший авторитарным правилом, будет обязательно конф­ликтовать со спонтанным поведением индивида, который руководствуется принципом «удовольствие — боль».

Культура без системы ценностей бессмысленна. Куль­тура сама по себе является ценностью. Общество без принятых норм поведения, основанных на моральных принципах, дегенерирует в анархию или диктатуру. По мере того как человек развивал культуру и выходил за пределы полностью животного состояния, мораль стано­вилась частью его образа жизни. Однако эта мораль была естественной, основывавшейся на чувстве правильного и неправильного, или, выражаясь более конкретно, на том, что способствует удовольствию, в противовес тому, что ведет к боли. Я проиллюстрирую эту концепцию ес­тественной морали еще одним примером детско-родительских взаимоотношений. Нормальному родителю причиняет боль недостаток уважения со стороны ребен­ка, а ребенка тревожит боль его родителя. Каждый ребе­нок хочет уважать своего родителя — это принцип есте­ственной морали. Тем не менее, он не будет уважать ро­дителя, если это ведет к потери самоуважения и отказу от права на самовыражение. Если родитель уважитель­но относится к личности ребенка и прежде всего к его стремлению к удовольствию, то между родителем и ре­бенком существует взаимное уважение, способствую­щее усилению удовольствия, которое они испытывают благодаря друг другу. В такой ситуации ни у родителя, ни у ребенка не разовьется чувство вины. Чувство вины возникает тогда, когда негативное мораль­ное суждение налагается на телесную функцию, выходя­щую за пределы контроля эго или сознания. Чувствовать себя виноватым по поводу сексуального влечения, напри­мер, не имеет смысла с точки зрения биологии. Сексуаль­ное желание — это естественная телесная реакция на сос­тояние возбуждения, и развивается оно независимо от воли человека. Оно берет начало в ориентации тела на удоволь­ствие. Если это желание расценивается как морально вред­ное, то это означает, что сознание выступает против тела. В этом случае происходит расщепление единства личности. У любого человека с эмоциональными нарушениями при­сутствует сознательное или бессознательное чувство вины, которое подрывает внутреннюю гармонию личности.

Принятие чувств человека не подразумевает, что у него есть право в любой ситуации действовать руководству­ясь ими. Здоровое эго способно контролировать поведе­ние, дабы оно соответствовало ситуации. Недостаток та­кого контроля, который можно наблюдать в случае сла­бого эго или нарушений личности, может привести к действиям, оказывающимся деструктивными для самих индивидов и социального окружения. И хотя общество не только имеет право, но и обязано защищать своих членов от деструктивных действий, оно не вправе навешивать ярлыки непосредственно на чувства, называя их дурны­ми и безнравственными.

Такое разграничение станет очевидным, если мы пой­мем, в чем отличие вины как моральной оценки собствен­ных чувств от вины как осуждения действий человека с точ­ки зрения закона. Во втором случае вина подразумевает, что тем или иным поведением был нарушен установленный закон. В первом вина апеллирует к чувству, которое часто не имеет никакой связи с конкретными действиями или поведением человека. Человек, нарушающий закон, вино­вен в преступлении независимо от того, чувствует он себя виновным или нет. Ребенок, который чувствует враждеб­ность к своим родителям, может страдать от чувства вины, хотя и не совершал никакого деструктивного действия. Чувство вины является формой самоосуждения. Любое чувство или эмоция могут стать источником чув­ства вины, если им приписано негативное моральное суж­дение. Однако в целом именно наши чувства удовольствия и наслаждения, сексуальные или эротические желания, а также враждебность оказываются в числе тех, которые окрашены подобными суждениями, происходящими непос­редственно из родительских установок и, в конечном ито­ге, из социальных устоев. Ребенка вынуждают чувствовать вину за свое стремление к удовольствию, чтобы сделать из него производительного работника; его заставляют чувство­вать вину в связи со своей сексуальностью, чтобы подавить его животную натуру, и его заставляют чувствовать вину в случае появления враждебности, чтобы сделать его покор­ным и безропотным. В ходе подобного воспитания его твор­ческий потенциал оказывается уничтожен.

В процессе психотерапии большая часть усилий направ­ляется на устранение чувства вины — с тем, чтобы восста­новить целостность личности. Ибо именно чувство вины под­рывает силу эго и ослабляет его способность контролиро­вать поведение в интересах индивида и общества. И не что иное, как чувство вины вынуждает людей действовать дест­руктивно, препятствуя течению естественных процессов саморегуляции тела. В каждом послушном ребенке живет дух неповиновения и мятежа, который в любой момент го­тов прорваться наружу. У каждого сексуально сдержанно­го человека есть склонность к извращению. А всем людям, испытывающим недостаток удовольствия, кажутся привле­кательными эскапады, которые обещают веселье.

Чтобы избавиться от чувства вины, его, прежде всего, нуж­но осознать. На первый взгляд слова, что человек не чув­ствует своих чувств, кажутся противоречием. Однако на­личие у человека латентных чувств, а именно — некогда вытесненных и теперь находящихся вне его сознания, это факт. Лучшее тому подтверждение — примеры из области секса. В нынешнюю пору сексуальной распущенности большинство людей отрицают существование у них како­го-либо чувства вины, связанного со своей сексуальной жизнью. Будучи последователями морали веселья, они счи­тают, что совершеннолетним «позволено все» при условии, что никому не будет причинено вреда. Они утверждают, что не испытывают вины по поводу сексуального промискуитета или внебрачных связей. В то же время, когда я спра­шиваю некоторых из консультирующихся у меня людей о мастурбации, их лица принимают выражение отвращения. Они убеждены, что мастурбировать нехорошо, и всячески этого избегают. Они утверждают, что не получают никако­го удовольствия от мастурбации. Но возможно ли это? Если им нравится секс, то при отсутствии сексуального партне­ра должна нравиться и мастурбация. Если они признают, что мастурбация оставляет у них нехорошее чувство, то это можно назвать чувством вины без его моральной составля­ющей. Вскоре становится очевидно, что и другие виды сек­суальной активности оставляют у них смешанные чувства. Они получают определенное удовольствие, но вместе с этим и некоторую долю страдания — в виде сомнений и самоосуждения.

Чувство вины получает заряд от естественной эмоции. Если эмоция полностью выражена и содержащееся в ней возбуждение высвобождено, человек чувствует себя хоро­шо. Остается только чувство удовольствия и удовлетворе­ния. Однако когда эмоция выражена лишь отчасти, то ос­таточное, не получившее разрядки возбуждение оставляет человека с чувством неудовлетворенности и нереализованности. Это неблагоприятное чувство может быть интерпре­тировано как вина, грех или безнравственность, в зави­симости от моральной оценки. Попытка избежать таких определений, как вина или грех, ничего не меняет в скры­вающемся за этим неприятном чувстве. Переживание пол­ноценного удовлетворения и удовольствия не оставляет места вине.

Вина создает порочный круг. Если человек испытывает вину по поводу своих сексуальных желаний, то он становится не способен принимать их в полной мере или цели­ком отдаваться сексуальным отношениям. Его сексуальная активность в таких условиях не может быть полностью удов­летворительной. Бессознательное сдерживание, усиленное виной, привносит в переживание элемент болезненности, и в результате человек остается с чувством, что что-то было «не так». Чтобы почувствовать, что все в порядке, дей­ствия, совершаемые человеком, должны сопровождаться приятными, приносящими удовлетворение ощущениями. Тогда возникает чувство, что все хорошо, так, как должно быть. В ином случае человек обоснованно предполагает, что происшедшее не совсем правильно, и неизбежно чувству­ет вину, возможно, более интенсивную, чем прежде.

Таким образом, доказательствами существования бес­сознательного чувства вины служат сниженная способ­ность к переживанию удовольствия, чрезмерный акцент на результативности и достижениях, а также маниакаль­ное стремление к развлечениям и веселью. Пытаясь скрыть свое чувство вины, люди могут отказываться от удо­вольствий, но в действительности тем самым лишь выдают его. Их сниженная способность наслаждаться жизнью из­начально была вызвана виной. Слова «должен» и «не дол­жен», которыми оперируют в процессе воспитания детей, приводят к формированию чувства вины, даже если исклю­чается употребление таких выражений, как «плохо», «не­хорошо» и «грех». Очень распространено замечание: «Ты не должен понапрасну тратить время». Сама идея потерян­ного времени является отражением бессознательной вины.

В процессе взросления ребенка чувство вины и подав­ленные под его влиянием импульсы структурируются в его теле в виде хронических мышечных напряжений. Порой он может оказывать сопротивление, выражая свое непо­виновение неприемлемым с точки зрения родителей пове­дением, но подобные действия не приводят к снижению стоящего за ними чувства вины. Напротив, они могут даже усилить это чувство. Он может сколько угодно рационали­зировать свои чувства, но это лишь загоняет вину вглубь до уровней, где она становится недосягаемой. Пока тело свя­зано хроническими мышечными напряжениями, которые ограничивают его подвижность и снижают способность индивида к самовыражению, чувство вины остается скры­тым в его бессознательном.

Вина может быть связана не только со стремлением к удовольствию, но и с чувством враждебности. Между ними существует непосредственная связь: ребенок испытывает враждебность, когда его стремление к удовольствию фрустрируется, после чего его наказывают и вынуждают по­чувствовать вину за свой гнев. И вновь мы сталкиваемся со списком «должного» и «недолжного». «Ты не должен кри­чать», «ты должен слушать своих родителей», «ты не дол­жен злиться» и так далее. Поскольку в результате ребенок чувствует, что враждебность — это неправильно, он убеж­дается в том, что он плохой. Он провинился.

Взаимосвязь между подавленным гневом и чувством вины отчетливо проявилась в истории одной моей пациент­ки. Она рассказала мне, как однажды, почувствовав себя ужасно виноватой, решила бить по кровати теннисной ра­кеткой. Это одно из терапевтических упражнений биоэнер­гетической терапии. Она выполняла его с полной самоот­дачей, ударяя по кровати со всей силы. Когда она закончи­ла, чувство вины исчезло без следа. «Вина, — заключила она, — не что иное, как сдерживаемый гнев».

Однако мне доводилось лечить и таких пациентов, кото­рые были не способны эффективно выполнить это упраж­нение. Они не получали удовлетворения от этого занятия. Многие говорили, что это просто глупо. В подобных случаях анализ всегда выявлял чувство вины, связанное с выраже­нием враждебности, особенно по отношению к матери. По этой причине пациент не мог выполнить упражнение с пол­ной отдачей. Благодаря дальнейшей аналитической работе и практическим упражнениям пациент постепенно позво­ляет себе выражать агрессию. Его удары становятся силь­нее, он вкладывает в них больше чувства. Может показать­ся удивительным, но когда вся его враждебность оказывается таким образом излита, у пациента исчезает чувство вины, и к нему возвращаются чувства привязанности и любви.

Поскольку чувство вины является формой самоосужде­ния, то оно может быть преодолено с помощью самоприня­тия. Будем исходить из того, что человек — это то, что он чув­ствует. Отрицать чувство или эмоцию — значит отвергать часть самого себя. А когда человек отвергает сам себя, воз­никает чувство вины. Люди отвергают собственные чувства, поскольку у них существует идеализированный образ «Я», который исключает чувства враждебности, страха или гне­ва. Отторжение, однако, происходит лишь на ментальном уровне, чувства остаются на месте, скрытые под слоем вины.

Изначально отторжение возникает со стороны родите­лей. «Ты плохой мальчик, раз не слушаешься своих роди­телей», — если повторять эти слова достаточно часто, то можно промыть ребенку мозги и заставить поверить в то, что он плохой. Ребенок не рождается плохим или хорошим, послушным или непослушным. Он, как любое живое су­щество, рождается с инстинктивным стремлением к полу­чению удовольствия и избеганию боли. Если такое поведе­ние оказывается неприемлемым для родителей, то непри­емлем становится и ребенок. Родитель, который убежден, что любит своего ребенка, но не может принять его живот­ную натуру, может быть уличен в самообмане.

Чувство вины ребенка берет начало в ощущении, что он нелюбим. Единственное объяснение, к которому мо­жет прийти ребенок в этой ситуации, заключается в том, что он не заслуживает любви. Он не способен задуматься о том, что ответственность за это лежит на матери. Подоб­ная идея может посетить его позднее, когда он разовьет способность мыслить более объективно. А в раннем воз­расте его душевное здоровье и жизнь зависят от позитив­ного представления о матери, от того, видит ли он в ней доброжелательную, могущественную и защищающую фигуру. Те аспекты ее поведения, которые противоречат этому образу, отрицаются ребенком и переносятся на об­раз «плохой матери», которая не является его настоящей матерью. Такое поведение ребенка обусловлено самой природой, согласно которой материнская любовь являет­ся врожденной и инстинктивной. И поскольку мать безуп­речна, плохим оказывается ребенок, другого варианта распределения этих ролей не существует. Подобного раз­деления не происходит, если мать и ребенок удовлетворя­ют потребности друг друга, дарят любовь и доставляют удовольствие.

Тогда как одни чувства считаются неприемлемыми с мо­ральной точки зрения, другие — желательными. Эти чув­ства намеренно культивируются, люди пытаются демон­стрировать любовь, сострадание и терпимость, которых в действительности не испытывают. Такая псевдолюбовь позволяет человеку чувствовать себя добродетельным, но не приносит удовольствия. Для человека, считающего себя добродетельным, любовь связана не с ожиданием удоволь­ствия, а с моральным долгом или обязательством. Такое по­ведение обусловлено стремлением скрыть противополож­ные чувства. Псевдосимпатия добродетельного человека скрывает его подавленную враждебность, видимость со­страдания маскирует подавленный гнев, а ложная терпи­мость прикрывает его предубежденность.

Добродетельный человек подавляет свое стремление к удовольствию ради сохранения образа собственного мо­рального превосходства. Так же он подавляет чувство вины, которое испытывает относительно своих подлинных эмо­ций. Его праведность, однако, не способна скрыть чувство вины, ибо праведность и вина — это две стороны одной мо­неты. Одно не существует без другого, хотя они не могут проявиться одновременно. Любой человек, испытывающий чувство вины, несет в себе и скрытое чувство морального превосходства.

Стыд и унижение

Чувство стыда, подобно вине, оказывает разрушитель­ное воздействие на личность. Оно ущемляет человеческое достоинство и подавляет чувство «Я». Перенесенное уни­жение часто оказывается для человека более травмирую­щим, чем физическое повреждение. Оставленная им рана редко заживает сама собой. Она воспринимается челове­ком как клеймо, и его устранение, как правило, требует зна­чительных терапевтических усилий.

Очень немногие люди избежали в детстве столкновений с чувствами стыда или унижения. Большинство детей с по­мощью стыда приучают к культурному поведению. У де­тей вызывают чувство стыда, если они показываются об­наженными на людях, если им не удается контролировать процесс испражнения и если они неподобающе ведут себя за столом. Я помню как однажды во время семейного тор­жества мой сын, которому тогда было два с половиной года, потянулся к груди матери. В то время его все еще кормили грудью. Увидев это, его дедушка сказал: «Как тебе не стыд­но, такой большой мальчик, и до сих пор просишь у мамы грудь!» Я спросил у дедушки, который родился и воспиты­вался в Греции, как долго его самого кормили грудью. От­ветив «четыре года или больше», он осознал всю иррацио­нальность собственного замечания.

С чувством стыда связано много нелогичного. В то время как женская грудь публично обнажается ради развлече­ния взрослых, считается неприличным для женщины в при­сутствии других кормить грудью своего ребенка. Еще не так давно молодой женщине было стыдно признаваться в потере целомудренности, сегодня же ей может быть стыд­но за сохраненную девственность. Мини-юбка, которая вполне привычна сегодня, в прежнее время вызывала бы чувство стыда. Более того, женщине сегодня неловко или даже стыдно носить длинное, наглухо застегнутое платье.

Очевидно, что чувство стыда самым непосредственным образом связано с принятыми в обществе стандартами по­ведения. Точно так же как каждая культура имеет свою систему ценностей, каждое общество имеет свой кодекс поведения, который воплощает эти ценности. Если мы хо­тим лучше понять чувство стыда, то важно учитывать, что кодекс поведения не всегда одинаков для всех людей. Он может в значительной степени варьироваться, в зависимо­сти от социального положения индивида. Это становится очевидным, если вспомнить, что поведение, считающееся позорным для людей одного класса, может считаться при­емлемым для другого.

Однако чувство стыда имеет более глубокие корни, чем классовое различие. Некоторые действия считаются не­пристойными для человека любого социального положения. Они имеют отношение к телесным функциям выделения и сексуальной сфере. В нашем обществе каждого ребенка с раннего возраста приучают к туалету, и в процессе обуче­ния обязательно прививают чувство стыда по отношению к этой функции. Каждый взрослый крепко усвоил, что стыд­но испачкаться или обмочиться, даже если этого нельзя было избежать. Постыдной является не сама функция, но способ ее выполнения.

Если бы человек мочился на улице, то взгляды окружаю­щих людей были бы нацелены на то, чтобы вызвать у него чувство стыда. И если он контролирует себя, то есть не пьян и не психически болен, то он почувствует стыд. Стыд отно­сится не к акту мочеиспускания, он связан с тем обстоя­тельством, что подобное поведение является социально неприемлемым. Такой поступок позволителен маленькому ребенку, так же нашим домашним животным допускается «делать свои дела» публично, однако когда человек, кото­рому должны быть известны принятые нормы поведения, ведет себя как животное, мы находим это постыдным.

Первое классовое различие, ставшее источником для чувства стыда, было проведено между человеком и живот­ным. Такое разделение существует во всех культурах и ос­новано на том факте, что человек считает себя стоящим на более высокой ступени развития по сравнению с живот­ными. Если человека хотят унизить, то говорят, что он ведет себя как зверь или что за столом он подобен животному. Хотя данное поведение может и не быть типичным для жи­вотного, настоящий смысл фразы в том, что вести себя подобным образом — это ниже человеческого достоинства. Человек, в отличие от животного, живет в соответствии с совокупностью сознательно принятых ценностей. Эти цен­ности в разных культурах могут быть разными, но какими бы они ни были, именно они становятся основой для чув­ства стыда, возникающего, если человек отступает от них в своем поведении.

Ценности — это суждения эго относительно поведения и чувств, и подобно всем другим функциям эго, они могут способствовать получению удовольствия или отрицать его. Простой пример: опрятность. Мы ценим опрятность, счи­таем ее добродетелью, поскольку она дает нам ощущение контроля над нашим непосредственным окружением. Не­ухоженный или неприбранный дом говорит о недостатке контроля. Жить как свинья унизительно для нашего эго. Поскольку опрятность укрепляет эго, она позволяет чело­веку испытать удовольствие от содержания в чистоте соб­ственного дома. К этому можно добавить, что чистота — это также залог здоровья, однако это утверждение касает­ся лишь самых основных гигиенических требований. Лег­кий беспорядок или естественное наличие пыли, которые могут беспокоить обычную домохозяйку, не представляют угрозы для здоровья. Однако когда опрятность становится сверхценностью, превращается в одержимость, она может самым серьезным образом препятствовать получению удо­вольствия от пребывания в собственном доме. Во многих семьях жертвуют жизненным удовольствием ради состоя­ния идеальной чистоты, которое имеет значение лишь для чувства стыда хозяйки, считающей, что ее дом не соответ­ствует некому стандарту. Многие видят в неопрятности от­ражение личности, принижающее ее положение и статус.

Стыд и статус тесно связаны. Если бы статус человека в группе зависел от обладания новым автомобилем, то стыд­но было бы ездить на старом. Аналогично, если статус в груп­пе определяется тем, в какой мере человек отвергает тра­диционные ценности, то неопрятность может стать новой ценностью. В таком случае опрятно одетый индивид может испытывать стыд в присутствии тех, кто поддерживает эту новую ценность, если он ищет их одобрения. Только так можно понять притягательность новой, известной своими причудами подростковой моды. Пока существуют ценнос­ти эго, которые обусловливают положение и статус, будет существовать и чувство стыда.

Статус, как мы знаем, играет важную роль и в животных сообществах. Однако там он определяется факторами, от­личными от тех, которые используем мы. В большинстве групп животных развивается иерархия, в которой более сильные, более агрессивные члены занимают верхнее по­ложение, а слабым и молодым отводится низшее. Такое разделение, основанное на естественных качествах, никог­да не оспаривается. С другой стороны, оно не приводит к возникновению чувства превосходства или неполноценно­сти, а также не порождает чувство стыда среди членов груп­пы. Различия принимаются как факты природы, а не как следствия суждений, основанных на ценностях эго.

Между людьми существуют естественные различия, которые не вызывают чувство стыда, поскольку принима­ются как данность. Эти различия определяют уровень пре­стижа и авторитета. В качестве предводителя боевого от­ряда совершенно естественно будет избран самый отваж­ный боец. За советом, как правило, обращаются к более пожилым и мудрым людям. В здоровом, сбалансированном сообществе каждый человек находит место, соответству­ющее его талантам и способностям, и не стыдится, если его положение отличается или стоит ниже положений других людей. На телесном уровне каждый человек чувствует ра­венство с окружающими, он обладает теми же функция­ми, что и другие, имеет такие же потребности и желания. Такое чувство равенства свойственно маленьким детям, которые живут в самом тесном контакте с телесными ощу­щениями и еще не имеют сформировавшихся ценностей эго. Когда же эти ценности возникают и становятся осно­вой для определения собственного положения в социуме, телесное ощущение равенства исчезает и окружающие оцениваются как высшие или низшие по положению.

Стыд возникает из сознания собственной неполноцен­ности. Любое действие, которое заставляет человека по­чувствовать себя неполноценным, также вызывает и чув­ство стыда. Стыд и унижение идут рука об руку. И то, и дру­гое лишает индивида его достоинства, самоуважения и чувства равенства с другими. Следовательно, любой чело­век, лишенный чувства собственного достоинства и ощу­щающий собственную неполноценность, испытывает чув­ство стыда и унижения, которое может быть как осознан­ным, так и бессознательным.

Постепенное стирание классовых различий привело к тому, что многие аспекты жизни уже не вызывают интен­сивного чувства стыда. Наблюдается возрастающая тен­денция к принятию тела и его функций. Обнажение тела, считавшееся постыдным в прошлом, сегодня социально приемлемо. То же самое относится и к публичным выска­зываниям о сексе. Со стороны может даже показаться, что люди совсем потеряли стыд. К сожалению это не так. Про­сто, впадая в очередную крайность, люди отрицают проти­воположные ей чувства.

Отвергая ту или иную ценность эго, мы избавляемся от стыда, который связан именно с этой ценностью. Однако освободившееся место занимают новые ценности и также становятся критериями статуса, порождая чувство стыда в том случае, если поведение человека не отвечает новым стандартам. Я считаю, что люди по-прежнему стыдятся сво­их тел, если им не удается соответствовать современной моде. Сейчас актуально молодое, стройное тело. Многие люди испытывают стыд, потому что их тело несколько тол­стовато или потому что выдается живот. В иные времена это свидетельствовало о том, что человек живет в достатке, и оценивалось соответственно. Выглядеть молодым — это ценность эго, которая может быть связана с получением удовольствия, а может и нет. Если человек выглядит моло­дым потому, что чувствует себя полным жизни и энергии, то это позитивная ценность. Однако изнурение своего тела голодом и накачивание мышц ради того, чтобы соответство­вать образу «Я», вряд ли принесет телесное удовольствие. Еще одной современной ценностью эго является успех, и многие стыдятся того, что им не удалось достичь того успе­ха, который снискали другие люди из их окружения.

Я нахожу, что многие люди стыдятся своих чувств. Даже в терапевтической ситуации они со смущением признают свои слабости, стыдятся плакать, испытывают неловкость, говоря о собственном страхе и беспомощности. «Не будь таким плаксой», — примерно так при помощи стыда ребен­ка заставляют подавлять грусть и печаль. «Не будь таким трусом», - так стыдят ребенка, заставляя его подавлять страх. Чрезмерное стремление к успеху, столь характер­ное для нашей культуры, берет свои корни в унижении, которому подвергаются дети, когда не отвечают родитель­скому идеалу.

Стыд, как и вина, служит барьером для самопринятия. Он делает нас робкими и неуверенными, лишая нас таким образом спонтанности, которая является квинтэссенцией удовольствия. Он настраивает эго против тела и, так же как чувство вины, нарушает целостность личности. Человек, борющийся с чувством стыда, далек от эмоционального здоровья.

В таком случае, означает ли это, что люди должны отка­заться от культурных предписаний и правил поведения, чтобы освободиться от подобного бремени? Я так не счи­таю. Цивилизация требует цивилизованного поведения, необходимого для ее нормального функционирования. Я, к примеру, не готов отказаться от нашей культуры, хотя и убежден, что в ней следует немало изменить. Мы должны отказаться от использования чувства стыда в наших воспи­тательных методах. Родители и учителя обращаются к чув­ству стыда потому, что не доверяют естественным импуль­сам ребенка. По их мнению, если на ребенка не надавить, он будет сопротивляться обучению правилам цивилизован­ного поведения. Они не учитывают того, что человеческое существо хочет быть принятым в сообщество, нуждается в этом и приложит все силы, чтобы овладеть приемлемыми формами поведения. Тогда процессу воспитания будет со­путствовать удовольствие, а не горечь стыда.

Воспитание ребенка через удовольствие, а не с помощью стыда, представляет творческий подход к проблеме его при­общения к культуре. Такой подход не прибегает ни к на­градам, ни к наказаниям. Если модель поведения, приня­тая в семье, способствует удовольствию, то ребенок будет усваивать эту модель спонтанно. Он естественным обра­зом будет подражать своим родителям, если увидит, что их поступки делают жизнь приятнее. И он будет обучаться установленным формам общения, если обнаружит, что они облегчают межличностные взаимоотношения.

Ко мне не раз обращались матери с вопросом о том, что делать, если ребенок сопротивляется приучению к туале­ту и настаивает на использовании подгузников. Хотя это осложняет жизнь матери, по-настоящему в данной ситуа­ции страдает именно ребенок. При этом, несмотря на свою боязнь туалета, он вряд ли будет придерживаться своих инфантильных привычек, если увидит, что другие дети пре­одолели это затруднение. Если бы мать смогла справиться со своим чувством стыда, то проблема разрешилась бы сама по себе. Я не знал ни одного ребенка, который продолжал бы носить подгузники в школе. Эмпатийное принятие чувств ребенка могло бы предотвратить серьезный конф­ликт, чреватый травматическими последствиями. Если ре­бенка не осуждать, то он научится всему необходимому посредством своего естественного стремления к удоволь­ствию, без развития чувства стыда.

Внося раскол в целостность личности, стыд порождает противоположное чувство - тщеславие. Тщеславному че­ловеку также свойственна робость и неуверенность, хотя он положительно оценивает свой внешний вид. Тщесла­вие - это реакция на предшествующее состояние стыда. Сумев подчинить и взять под контроль все аспекты соб­ственного поведения и внешнего вида, способные вызвать чувство стыда, он теперь может предлагать себя в качестве образца для окружающих, что, собственно, и делает. Но становясь моделью, он перестает быть человеком.

Естественными чувствами, связанными с собственным телом, свободными от оценочных суждений, являются скромность и достоинство. В скромности и достоинстве выражается идентификация человека с телом, а также удо­вольствие и радость от его активности и эффективного функционирования.

Депрессия и иллюзия

Подавление эмоций и чувств посредством вины и стыда подводит человека к депрессивной реакции. Вина и стыд вынуждают его заместить ценности тела ценностями эго, реальность — образами, а любовь — одобрением. Он вкла­дывает все свои силы в реализацию мечты, которой не суж­дено сбыться, ибо она основана на иллюзии. Иллюзорность заключается в том, что состояние человека, степень его удовлетворенности зависят исключительно от реакции ок­ружающих. Признание, принятие и одобрение становятся его главными целями при полном игнорировании того фак­та, что их достижение невозможно до тех пор, пока человек не признает, не примет и не одобрит сам себя. Эта иллюзия не учитывает того, что удовольствие является, главным об­разом внутренним состоянием, спонтанно вызывающим благоприятную реакцию окружающих.

К подавляемым эмоциям относятся те, происхождение которых связано с предчувствием боли, а именно — враж­дебность, гнев и страх. Эти эмоции подавляются, если их нельзя ни выразить, ни вытерпеть. У индивида не остается иного выбора, как отрицать их. Такая ситуация возникает в момент столкновения воли родителей и воли ребенка. Когда это происходит, исходная причина конфликта пре­вращается в выяснение вопроса «кто прав, а кто — нет», и чувства ребенка становятся уже неважны. Поскольку для родителя чрезвычайно трудно допустить или даже на мгновение представить, что он может быть неправ, то ребенок, в конце концов, оказывается вынужден подчиниться. Буду­чи подчиненным воле родителей, ребенок вырабатывает в отношениях с ними такой стиль поведения, который мак­симально облегчает его взросление. Однако под внешним подчинением скрывается сопротивление, которое наби­рает силу и вспыхивает, когда молодой человек обретает больше независимости в подростковый период.

Подростковый бунт не высвобождает подавленные в детстве эмоции. Он основывается на открывшихся подрост­ковых прерогативах и, таким образом, вводит новый конф­ликт в отношениях между родителем и ребенком. И хотя подросток может иметь превосходство в этом новом проти­востоянии, тем не менее, вина и стыд, которые являются наследием его детского опыта, остаются неразрешенными. Погребенные в бессознательном, они подпитывают пламя его противостояния, истинная цель которого остается для него скрытой. К сожалению, надо признать, что без того или иного рода терапевтического вмешательства этот мя­теж не может иметь конструктивного исхода.

Ребенку крайне трудно функционировать, находясь под давлением негативных отношений с родителями. Хорошие отношения настолько важны для безопасности ребенка, что любое их расстройство полностью занимает его разум, поглощает энергию и нарушает равновесие. Расстройство отношений часто заканчивается возникновением у ребен­ка психологических расстройств, обычными проявления­ми которых являются беспокойство и вспышки ярости. Последние постепенно удается подчинить контролю, по мере обретения ребенком интересов «извне»: школа, дру­зья, игры и так далее. Эти новые связи требуют позитивно­го отношения, которое он должен выработать, если он хо­чет быть принят сверстниками. Чтобы добиться таких из­менений вовне, ребенку необходимо также достичь опре­деленной адаптации в семейном окружении. Он должен воз­держиваться от своей враждебности по отношению к родителям, научиться обуздывать гнев и сдерживать страх.

Процесс подавления состоит из нескольких шагов: во-первых, блокируется выражение эмоции, чтобы избежать продолжения конфликта; во-вторых, развивается чувство вины, вынуждающее признать, что это «плохая» эмоция; и, в-третьих, эго успешно отрицает эмоцию, тем самым пре­граждая ей путь к сознанию. Подавление эмоционального выражения — это одна из форм смирения. Ребенок боль­ше не ждет удовольствия от своих родителей и довольству­ется смягчением открытого конфликта. Становясь старше, он начинает сознавать, что все родители похожи; мало кто удовлетворяет желания ребенка, в основном все требуют от него послушания. Он также понимает, что родители по­ступают так из лучших побуждений, что они хотят помочь ему адаптироваться к условиям социальной жизни.

Наши рекомендации