О любви. Лирическое отступление

Подводная археологическая экспедиция. Страшное словосочетание, бесспорно. Это палящее солнце, разъяренные ветра, хищно загнутые гребни волн и – риск! Риск как неотъемлемая составляющая тяжелой работы во враждебной человеку среде – в море. Работа в море – это удел сильных и смелых людей, способных стойко переносить любые трудности. Но сейчас не об этом. Сейчас — о любви.

В прошедшей экспедиции сыграли две свадьбы. Не сами, конечно же, церемонии бракосочетания, а годовщины. Первая – скромная дата, всего лишь один год совместной жизни молодой пары. Другая же – самая настоящая серебряная свадьба! С поздравлениями, подарками, криками «Горько!», нехитрым реквизитом, привезенным по такому случаю из дома: галстук-бабочка, фата невесты и подарочная бутылка шампанского, оставшаяся с самой свадьбы – все как положено.

К чему об этом? А к тому, что экспедиция – это испытание не только для здоровых сильных мужиков, но и для хрупких женщин, для их спутниц. Причем для последних испытание не только физическое, но и душевное, испытание их чувств и верности.
Согласно закоренелому стереотипу традиционные мужские забавы, такие как охота или рыбалка, не терпят присутствия женщин, мол, баба на борту – к беде. Чушь! Знали бы вы чего стоит ей, нашей Ассоль, ожидание на берегу появления на горизонте стремительной моторки под алым дайверским флагом! Когда лодка, заглушив двигатель, на остатках инерции вспенивая бурун, подойдет к берегу, он, ее муж, жених или, может быть, пока просто парень, спрыгнет с борта в шипящее море и пойдет к ней, дождавшейся. Он выйдет к ней по колено в бурлящей пене прибоя, облитый, как доспехами, черным неопреном гидрокостюма, похожий в этот момент на одного из тридцати пушкинских витязей и, по-гагарински улыбнувшись, скажет то, чего от него сейчас ждет весь лагерь: «Нашли!». И этот его успех станет и ее успехом тоже.

А после начнутся томительные дни переживаний, пока он работает в открытом море при любой погоде и волне, каждый день рискуя своей жизнью вместе с такими же отважными парнями, ожидание, как сводок с фронта, новостей из дальнего лагеря, и радостные встречи его, уставшего, измотанного, но счастливого. Ради чего? Ради того, чтобы своими открытиями дать другим людям возможность знать и помнить о том, что давно кануло в лету и о чем без него, возможно, другие никогда бы и не узнали.
Конечно, меня могут упрекнуть в том, что я излишне романтизирую. Но в нашей жизни осталось так мало настоящей романтики, что ее впору заносить в Красную книгу.
В экспедиции же романтика – это неотъемлемая часть всего происходящего, более того, большинство и едет в экспедицию именно за этой красоткой – за настоящей суровой романтикой без шелухи. Здесь мужчина становится тем, кем ему и предначертано быть природой – охотником, добытчиком, исследователем; женщина – берегиней, хранительницей и теплым огоньком, к которому неизменно возвращается мужчина. А морская романтика – это всегда проверка на прочность духа, воли, характера, нервов и – чувств.

Мундштук и Стеклянная фляга

Сидим мы с Андрюхой как то на бревне.
Андрюха нашел солдата и решил перекурить перед подъемом, позвал меня за компанию, сидим курим, пьём чай, говорим. Вокруг ребята поднимают солдат, Вообщем филоним и ведём разговор о том о сём.
И тут Андрюха и говорит: — Знаешь Сань! Тема есть у меня, часто при бойцах мундштуки нахожу, как липнут.всякие находил и самодельные и наборные. Говорим дальше о том о сём.
Я Андрюхе: — А вот у меня мечта найти стеклянную флягу, не битую, а целую. Попадаются часто, но все битые или сам случайно щупом разобью, не везет мне Андрюха на это дело, хоть убей.Покурили, допили чай.
Андрюха приступил к своему раскопу. А я пошел искать своего солдатика. И тут кричит Андрюха: -Сань не поверишь! И держит в руке мундштук, протирая говорит что подписной. Подхожу, читаем и вправду подписной три буквы Ч. Г. М.дело за малым, в лагере по спискам поищем кто же это наш Ч.Г.М.
Через какое-то время мой щуп врезается в что-то пологое. Поднимаю мох, а там лежит стеклянная фляга. Вот тебе и на. И целая. Копаю дальше, а тут и её хозяин.
В дальнейшем хозяин фляги оказался с медальоном Чемакин Александр Алексеевич, земляк с нашей области. Придя в лагерь мы установили и владельца мундштука, им оказался солдат Чикалов Григорий Максимович из Алтайского края.
Мы с Андрюхой с тех пор часто вспоминаем тот необычный разговор на привале. Вот тебе и хочешь верь хочешь нет. О теме что не мы их находим, а они нас...

Александр Щетнев

Товарищ пулемётчик

2009 год Урочище Гайтолово.
Наш лагерь, как обычно, обосновался у реки Черная в районе Чертова моста.Первый день приезда, сборы по лагерю, установка палаток, заготовка дров и ещё всякие дела по выживаемости отряда на две недели.

Но на меня,Сашку и Валеру навеяло странное чувство что именно сейчас нужно уходить в лес, и решив мы начали собираться, ведь чувство никогда не обманывает. На это многие отреагировали призрено. Как это в лес, у нас же лагерь?.. Но ослушавшись мнения отряда мы ушли прямо по курсу вдоль реки.
Пройдя метров 200 от лагеря, нахлынуло такое чувство что меня кто начал вести за собой, от этого мне стало чуть жутковато какой-то странный шепот прорывался сквозь шум берёз. И через каких то минут пять я выскочил на тропинку которая шла вдоль речки, и мой щуп уперся во что-то твёрдое.Так стучат останки солдата,как то необычно, не так как многие предметы в земле, поисковики знают.
И вправду! Копнув я увидел часть ноги, а рядом с ногой алюминиевая ложка. Как же так! Мы по этой тропе ходим уже несколько лет и не только мы,многие отряды. И лагерь рядом, даже слышны голоса ребят. А они тут лежат прямо у тропы, неподалеку. А мы рвемся куда-то как эскадрон гусар летучих.
Позвав Валеру мы начали поднимать раскоп, и в руку упала заветная капсула ,прямо в руку на ладонь. Ура!!! Медальон!!! Прокричали мы с Валеркой. Нашей радости не было предела. Доработав раскоп, с чистой совестью вернулись в лагерь с широкими улыбками. Но на нас косились все, мол пришли лентяи. Но когда я протянул на ладони медальон все крикнули ещё раз Ура!!! Медальон!!..
Про обиды все забыли сразу.Принялись всем скопом читать.До сих пор помню этого бойца Лабутин Михаил Спиридонович с Московской области. На следующий день оставалась работа по лагерю, но никто в лагере оставаться не хотел. Все спозаранку оделись в рабочую форму,взяли орудия труда и сказали видеть на место, пошли работать.Ладно фиг с ним лагерь, если у ребят кураж.

Второй день оказался опять успешным в двух метрах от моего раскопа, Ванька находит ещё одного солдата, и бац ещё один медальон. С другой стороны Серёга ещё одного и бац ещё один медальон. Вот попёрло. По приходу в лагерь получилось прочитать только один, этого солдата как на слуху помню Юров Владимир Сергеевич с Орловской области, и что интересно медальон был сделан из зеленой бумаги штатный, но зеленый, а сам боец был пулеметчиком. Вот они трое и все с медальонами и все рядышком. Тут осенило если же один из них пулеметчик и предположим это пулемет «Максим», то это может быть расчёт. Мы все прекрасно знаем что у Максима есть расчёт и одному совладать с таким пулеметом очень сложно, надо и воду подносить и патроны в коробах подавать и пулемет прикрывать чтобы с тылу не обошли.. Вот и предположили мы что может быть это расчёт.

На следующий год привезли памятную табличку и установили на месте гибели пулеметчиков. И каждый раз проходя мимо по тропинке останавливались поклониться у этого места. Поисковики с других отрядов принесли каски, многие даже цветы,иной раз сигаретку закурят и оставят. Вообщем это место никто стороной не обходил. И каждый год не отпускала загадка какой же все таки пулемёт. И как то товарищ мне сказал что если же это «Максим» то скорее всего четыре человека.
— Почему четыре?, спросил я.
Он ответил один пулеметчик,один подносчик, заряжающий и один стрелок прикрывающий пулемёт, но опять же не стоит забывать это война и кто его знает сколько их было у этого пулемёта. Но что-то все равно запало это в душу. Что за пулемёт? Где четвёртый боец?.

2011 год, пришли мы на это место и начали шерстить участок за участком. И вот на щуп набиваю затвор от Максима, рядом со старыми раскопами, через час в воронке за этими же раскопами нахожу расколоченный царский щит от Максима.Разбитый на две половины, вероятно большим осколком.Ребята нашли станок. Правда трубу так и не удалось найти. Но на сердце как то стало легче. всё-таки это «Максим». Но чувство по поводу четвертого так и не отпускало. Встали цепью и в разные стороны начали бить щупами каждый сантиметр земли. И так год 2011, практически каждый день перед уходом на дальние рубежи.
Год 2012 то же самое. Но нет ничего. Хоть убей. А чувство не отпускает, но ребятя разозлившись уже стали просто снимать дерн участками. Но глухо как в танке.

И вот год 2013. Пришли мы опять на то место, сидим на бугорке опять вспоминаем эту историю. И тут Дэнчик говорит может покурить ребятам дать, я ему ну закури сигаретку да вставь в землю. Так и сделали. Покурили да разошлись. Только я в сторону пошел, а Дэнчик щупами тот бугорок начал бить, на котором курили. Слышу кричит и улыбается, нашёл Саня! Нашёл!.. Вот он наш загадочный пулеметчик, с масленкой для пулемёта и тоже с медальоном. Правда пустой оказался. Но теперь все в сборе. Как в 1941 году они штурмовали речку и легли от прямого попадания снаряда. Так и сейчас они вместе и их души успокоились навсегда. Что говорить они за нас всё сказали… Из темы что не мы их находим, а каждый из них ищет себе по душе...

Александр Щетнев

Откровение

От меня пахнет смертью и пеплом, когда я возвращаюсь из леса. Берцы, как ты ни стараешься их отмыть перед отъездом, всё равно в жиже или глиняных наростах. Одежда пропитывается дымом, а кожа рук землёй, гарью или запахами болота. Из рюкзака торчит щуп, в руках лопата: тоже в глине или песке, иногда чистая — когда как.

В голове обычно крутятся итоги прошедшего дня, мысли о дальнейших выездах, события, которые происходили в месте, где ты был. Моё присутствие в транспорте напрягает людей. Они не знают кто, куда, откуда и зачем. Они лишь могут насладиться ароматами мест, где я был, быть взбешёнными габаритами моего скарба. Разное слышал про себя, отвечал по настроению.

А в метро часто напротив садятся кисули, ну, которые все такие, прям ващеее. Лица их одинаковы от раза к разу, но люди это всё разные. Бегло окидывают взглядом и быстро глаза в сторону и наверх: «Нет, нет, чувак, то, что я на тебя сейчас посмотрела — это вообще случайность». Я, взъерошенный, иногда чумазый, улыбаюсь. Значит всё правильно. Завтра на фальшивую работу, а в выходные снова на настоящую. Всё идёт своим чередом.

Гера Хверге

Третьего не миновать

Сергей открыл глаза и от неожиданности вздрогнул. По телу пробежала мелкая, но приятная дрожь:
— Мама, полушёпотом вымолвил он. – Ты, откуда здесь? Он попытался протянуть к ней руку, но едва приподняв, ощутил пронзительную боль в плече. Меня, кажется, ранило, и он снова сделал попытку поднять руку.
– Больно, уже шёпотом сказал он. Женщина наклонилась над ним и кладя его руку ему на грудь до боли родным голосом произнесла:
— Потерпи родной, скоро будет всё хорошо. Сергей расплылся в улыбке. Как долго он мечтал услышать этот милый сердцу голос. И вот ведь… дождался. Он лежал на мягкой и почему-то теплой земле, в воронке от разрыва бомбы над ним склонилась его мама, а над ней по какому-то не естественно синему небу бежали мелкие и выразительно белые облачка. Ни войны, ни ада боя, ни сводящей до этого момента с ума тревоги не было – всё куда-то ушло. Был только он и мама.
– На тебе новое платье.
— Да нет, я просто его редко надевала.
— А Наташка, сестрёнка как? Где? Подросла поди? По телу от глубокого вдоха прокатилась тупая боль.
– Помолчи сынок, скоро я тебе всё расскажу и к Натальке отведу сам увидишь.
– А вы где …. Сергей не нашел слова для завершения вопроса и замялся, в голове пробежали слова; живёте, остановились, находитесь, но все они не подходили.
– За нас не переживай все хорошо, прозвучал как бы опережая вопрос ответ. Мы еще в сорок первом осенью при эвакуации, бомбе прямо в вагон угодила… И писем от нас поэтому не было. Сергей напрягся от непонимания, за что же говорит мама, но голос был таким ласковым и добрым, что ни о чем плохом думать не хотелось.
– Ты не двигайся, глаза закрой, сейчас легче станет. Чего — чего, а глаза закрывать Сергей не хотел. Наоборот хотелось раскрыть их как можно шире и шире, глядеть и глядеть на самого родного в мире человека. Тут он почувствовал под ладонью в кармане гимнастерки медальон и судорожно, не слушающимися пальцами начал расстёгивать карман и доставать его.
– Я вот тут написал тебе, вам… Ну, ежели что… Вытащив медальон Сергей, превозмогая боль, протянул его в сторону мамы
– Возьми, возьми рас ты тут.
– Ни к чему родной, сам всё расскажешь. Ты успокойся, глаза закрывай сынок, пора уже. Сергей снова попытался задуматься над неким «пора», но в это время что-то тяжелое навалилось на все тело и глаза против воли стали закрываться, уводя его в надвигающийся сумрак. Он еще попытался их открыть, но все усилия были напрасны, стало совсем темно, темно и спокойно.

— Эх Серёга, Серёга. Не проскочил в этот раз. Василий развернул плащ-палатку и накрыл с головой, ей друга. Полежи тут дружище, время будет, заберем. Бог даст, похороним. Василий сел рядом, подтянул к себе валяющуюся поодаль катушку с проводом и вращая ручку начал сматывать раскиданный взрывом хвост провода.
— Перебили суки, с досадой сказал связист, пытаясь представить, как далеко могло отбросить другой конец. Василий вспомнил, как менее получаса назад он с напарником получил приказ, навести связь с отбитым у врага окопом, где уже были свои и из которого изо всех сил старались выдолбить наших немцы. Как они подхватив катушку и невзирая на бомбежку пригнувшись, практически на корячках рванули через перерытое взрывами пространство, как выли немецкие пикирующие стервятники и как что-то мощно ухнуло слева и они не понимая как, и каким образом оказались в этой воронке. Вот оно фронтовое счастье. Воронка, которой вроде бы и не было, товарищ изрешеченный осколками в луже собственной еще парящей крови и он с
поцарапанным лицом, легким зацепом ноги и невесть куда улетевшей каски вместе с шапкой. Бог отвел или друг всё на себя принял кто-ж теперь скажет. Пару минут назад, Василий, перевязывая ногу, слушал как Серега звал маму, что-то говорил за сестру, платье какое-то. Предлагал медальон взять. Тогда, Василий подумал, раз разговаривает, значит не все потеряно, шибануло не хило — бывает, прорвемся. Медальон Василий и не собирался брать, за проведенные без малого полгода вместе, знал он и адрес друга и как зовут его родителей и даже младшую его сестренку как свою. Да и вернуться за другом собирался.
— Ну, мне пора Серега, сказал громко Василий и позаимствовав головной убор друга, подхватив одной рукой катушку, а другой винтовку стал карабкаться на край воронки.
— Надо еще конец провода отыскать; сказал он уже сам себе и в это время совсем рядом раздался мощный взрыв. Свернувшись машинально в калачик, Василий втиснул сам себя в край воронки.
— Вот ведь везет сегодня, высунься бы чуть-чуть и хана, в решето бы как Серёгу. Не успев осознать собственную мысль, с неба обрушилась лавина земли, засыпая всю округу. Выждав на сколько хватило дыхания Василий что было сил упершись одной рукой в землю сделал рывок вверх, стараясь вторую не отрывая от тела подтянуть к собственному лицу, что бы прикрыть рот от земли при вздохе. И снова некая сила его берегла, так как находясь на склоне воронки, большая часть земли ссыпалась вниз. Заживо похороненных за войну и не пересчитать.
– Что костлявая, вторая попытка и снова хрен тебе, а не Васятку. Выругался и сплюнул солдат, а про себя подумал «третьего, видать, не миновать». Продышавшись, но еще сидя по пояс в земле Василий посмотрел в низ где оставил тело товарища. Ровный полуметровый слой рыхлой еще земли урывал всю воронку.
– Вот и похоронили тебя Сергей Демьянович. Василий разгреб катушку, откопал винтовку и пополз искать второй конец провода, но едва выполз из воронки был сражен немецкой автоматной очередью, из окопа в который так спешил провести связь и который немцы только что отбили.

Летней поисковой вахтой, через шестьдесят лет после войны поисковики на щуп нашли и подняли из воронки рядового Сергея Демьяновича. Солдата – связиста, при котором был телефонный аппарат. В районе брючных карманов телефонные клеммы, две отвертки, небольшие пассатижи да перочинный нож. Местами сохранившиеся остатки полуистлевшей ткани говорили о том, что солдат был укрыт. А в районе грудной клетки, на останках ребер, среди фаланг кисти руки лежал смертный медальон с запиской маме и сестрёнке Наташке. С пожеланием долгой — долгой жизни, сытной -мирной без войны, а значит счастливой. Было видно, что солдат умирая, держал его в ладони. На краю той же воронки подняли останки ещё одного солдата связиста, рядом с было выцарапано Вася Ми

В найденном медальоне записка заканчивалась словами " Ваш защитник Сергей Демьянович"

АрГиС

И что мне за это будет?

— Всё Григорьич, давай присядем. Который час кряду на корячках, мы сейчас сами не заметим, как другого собирать начнём. А потом гадать будем: где — чьё? Расширяться ша, после перекура углубимся, децел, ну и хорэ. Будь что будет.
— Не жужжи, сам вижу. Однако вспомни: как на острове был растащен.
— Ты ещё вспомни про Замошье. На острове почва какая? Корневищ сколь? А здесь — глянь? Если только разбросало, — так опять, насколько? Метр, пять, или десять?
— Ладно, ладно. Чего бурчать-то? Сейчас посидим, покурим. А Лёнька пускай пороется. Молодой, силу некуда девать. Вон как лыбится, будь-то и не работал, — и два опытных поисковика направились к поваленной осине, на которой было устроено место отдыха. Устроено место было по-походному, стояла бутылочка с водой, пакет с мелким инструментом и, главное, на той же осинке были рассыпаны сигареты для их просушки под лучами солнышка.
— О, позагорали — и другое дело. А то отволгли, того и гляди отжимать придётся. Я у костра на крышку ведра рассыпал. Да только с нашими шалопаями… Они ведро — туда – сюда, туда – сюда. Так и пришлось собрать, пока не сожгли. — Теперь совсем другое дело. Вон как шуршат, — присаживаясь, и с неким наслаждением разминая и понюхивая подсушенную сигарету, блаженствовал Григорьич.

Влажность – это, действительно, на болотах проблема. Ещё весной, когда листвы нет или она совсем крошечная, солнышко нет-нет, да и погреет болотную землю. А вот летом ему просто ни пробиться, ни достать до места, где расположился лагерь. Да оно, где ни расположись, всё равно не достанет.
О влажности болотной говорить нет смысла. Измазаться это, пожалуйста где угодно. Постираться, без проблем, а вот высушиться-это только у костра. Высохнет, дымком пропахнет, желтовато-коричневый оттенок приобретёт, красота одним словом. И дрова болотные — они тоже свою специфику имеют. Какие бы сухие ни были, всё едино, запах, как от гнилушки. Прокоптишься, короче, насквозь.

— Вон ведь сколько напахали. Всё-таки, что не говорите мне, а смотреть, как другие пашут, — приятность одна. Так бы и смотрел, да советы давал, что да как.
— Ага, так и поверили. А не ты ли с больной ногой, позапрошлый год, всех из раскопа разогнал. Еле-еле ползал, а всё туда же, сам да сам.
— Ну ты это зря на меня наговариваешь. Ведь им хоть говори, хоть разотри. Ни хрена не умеют, самому и приходится.
— Ну да, без тебя ведь никак, — и оба залились добродушным хохотом,
подталкивая друг друга плечами.

На раскопе, перебирая руками землю, в поисках мелких останков и возможных предметов войны работал один пацан по имени Лёнька. Он сидел на коленях и, старательно разламывая и кроша земельные комы, вглядывался в их содержимое. Ничего не обнаружив, откидывал проверенное в кучу, находящуюся за его спиной.
Это монотонная и нелегкая работа на раскопах является основной. «Отработать место» — означает, что там всё проверено, а это многочасовой и зачастую нудный труд. Там, где обнаружены останки, вся земля вокруг косточек подлежит тщательной проверке, просеиванию через руки поисковиков.
Её, как правило, сносят в одно место, недалеко от раскопа, и уже перебирают вручную. Хорошо, когда и место посуше, и погода хорошая, но чаще это только мечты. Весной то дождь, то температура пять, десять градусов. А то сам раскоп попросту в воде, в которой руки ломит от холода. А летом жара и назойливые, вездесущие комары, мошки, клещи. Но на это поисковики вовсе не смотрят. В земле, рядом с солдатом, может находиться то, что позволит выдернуть бойца из страшного списка неизвестных, то есть, определить его имя. Список этих предметов огромен. Это и помазок для бритья, на котором боец нацарапал свою фамилию, и ножичек, зеркальце, подписные часы, талисманы, кошельки, значки, номерные награды и многое другое.
Конечно, сегодня они выглядят не очень приглядно и их состояние, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Это скорее напоминает нечто облепленное слежавшейся за столько лет землёй, бесформенное, и часто очень небольшого размера. Но в опытных руках, при грамотной обработке удавалось, например, прочесть фамилию, нацарапанную на гильзе, которую солдат использовал под игольницу. Поэтому, всё, что попадается по руку поисковика, аккуратно откладывается и потом внимательно изучается.
Самая заветная мечта – найти медальон. Иногда он находится легко и быстро. Ещё и солдата не подняли, а медальон уже обнаружен. Но было и много случаев обнаружения медальона и через несколько лет после поднятия останков самого солдата. Трудно объяснить, как так получается, но бывает.

— Ищи, ищи Лёнька медальон, уже совсем близко, — подбодрил Григорьич юного помощника. Он всегда напоминал о близости медальонов, даже когда дела обстояли совсем как говорят, не ахти.
— Николай Григорьевич, а если найдём два медальона, что тогда? — разразился вопросом Лёнька.
— Да один бы сначала найти надо, а уж потом и за другой поговорить можно, — рассудительно ответил Григорьич.
— Ну а всё-таки, если два?- не унимался Лёнька.
— Тогда, сам должен понимать: мы вот вторые сутки бойца поднимаем, придётся еще два дня повозиться. Второго найти и поднять, — как можно широко и полно ответил Григорьич. Но тут же получил встречный.
— А если сразу пять? Вахта через четыре дня – все, заканчивается. Чего делать-то будем?
— Пять — это хорошо. Пять — это просто прекрасно, Лёнька. Из пяти — точно, один, а то и два прочтём.
— Николай Григорьевич! Я про то, что четыре дня осталось.
— Ты за это не переживай. С серьезным видом по привычке начал опытный поисковик. – Сходим в Вишеру, сдадим билеты, на вырученные деньги хлеба наберём. Кузнец на охоту пойдёт, кабанов вон сколь развелось. Проживём до следующей вахты. Работать Лёнька будем, куда деваться, ежели ты сразу пять сейчас медальонов найдёшь, — и оба поисковика устремили свои взгляды на Лёньку, ожидая его реакции на их, как им показалось, классную шутку.
— Николай Григорьевич, а вы бриться так и не будите? Бороду отрастите? — воспринимая разговоры старших всерьёз, продолжал вопрошать Лёнька.
— До пупа и ниже, — показывая рукой на себе, с ехидным хихиканьем тут же выпалил коллега Григорьевича.
У обоих в воображении нарисовалась картинка вылезающего из палатки Григорьича с длиннющей бородой. И они как малые дети наперебой, показывая длину возможной бороды, взахлёб залились смехом. Насмеявшись до слез, Григорьич обратил внимание на Лёньку, который внимательно разглядывал, что-то в своих руках, постоянно протирая это что-то. Оба сразу напряглись и даже привстали. Слова Лёньки о пяти медальонах в одну секунду перестали быть смешными. И напряжение зашкалило.
— Лёнька? Медальон? — выпалил Григорьич.
— Да нет. Шайбочка какая-то, — волнение тут же отлегло, и подскочившие поисковики, качая головами, снова сели на осинку.
— С ума, Лёнька, сведёшь, я уж было подумал — и впрямь медальоны горстями пошли, — с некоторым разочарованием, закуривая новую сигарету, сетовал Григорьич.
— А что за шайбочка, не от танка? — пытаясь шутить, спросил Григорьич.
— Не, не от танка, маленькая. Типа от велика. Светлая. Чего-то вроде нацарапано, Лёнька тёр шайбу и вглядывался, что на ней.
— Ну, чего там? Год выпуска. Цифры смотри, — без особого интереса, даже не глядя на Лёньку, — разговаривал с ним Григорьич.
— Да нет. Тут написано.
— Ну читай, раз написано, или не по-русски?
— По-русски. Пролета.., дальше не понятно, и вот продолжение «всех стран», — Лёнька замялся, стараясь рассмотреть, что там дальше. Но для бывалых поисковиков этого было — больше чем достаточно. В мгновение они оба соскочили с осинки и чуть ли не на перегонки бросились к раскопу.
- Ну-ко, ну-ко, дай взгляну, - Григорьич взял в руки эту шайбочку, ну, конечно, это была она! Нет, ни какая не шайба, а самая что не наесть — закрутка крепления ордена. От осознания что попало в руки, по спине пробежали мурашки. Значит и он, тот самый орден, должен быть здесь. А как иначе? Найди его — и точно, по номеру имя будет восстановлено.

Но это сказать просто, а на деле — поди найди, попытай счастья. Где он тут может быть? До самого вечера все трое занимались поиском. Переворошили перебранную землю, углубили и теперь уже расширили раскоп. Но сам орден так и не нашли.
На следующий день обшарили всю округу со «звонком», на предмет проверки цветного метала. Но, кроме головок мин и разносортицы осколков, — больше ничего. Так и осталась в руках бывалого поисковика только часть реликвии, подающей немалые надежды.

Через два года Григорьич снова оказался в этих местах, и не мог не зайти на старый раскоп, где с таким усердием искали орден. Всё могло статься — война есть война. Боец мог и просто обронить его, могло и разметать взрывом на необозримое пространство. Могло быть и так, что сам орден уже давно найден, и не обязательно поисковиками.
Григорьич, имея привычку перекурить на месте бывших подъемов, присел на ту самую осинку, закурил, вспоминая не столь давние события, и стал взглядом опытного поисковика заново оценивать пространство бывшего раскопа.
Вот здесь зацепили, тут почти весь он был, тут закрутка с надписью «Пролетарии всех стран соединяйтесь», там мосинка, рядом ножичек и пуговка со звездочкой. Куст, у которого подняли перочинный ножичек и пуговку, почему-то интриговал вновь. Странно, а почему мы в корнях этого кустика не порылись?
И тут Григорьич вспомнил. Как раз под кустом, едва присыпанная, лежала мина. Нашли её на звонок, копнули, подняли — и бросили назад. Он подошел к кусту, разворошил ногой землю, мина лежала на том самом месте, куда её тогда бросили. Мина была с головкой, и поэтому отозвалась тонким писком на металлоискатель, настроенный на цветмет. Он достал мину и отложил её сторону. Рукой дернул травяной дерн — в земле появились обнаженные осколки, гильзы. Григорьич подцепил руками дерн с другой стороны ямки от мины, и так же, насколько мог, сдернул траву. Увидев кусок цветного метала, он взял его в руки — скорее откинуть в сторону, чем рассмотреть. Здесь их полным полнёхонько. Но, взяв в руку, даже не глядя, каким то чутьём почуял, что в руке на просто осколок. Это было что-то округлой формы. Развернув на ладони и протерев большим пальцем этот предмет, поисковик понял, что у него в руках.
– Вот те на, — и от неожиданности он сел прямо на землю. На ладони лежал тот самый орден, который так долго искали. Это был именно он. Во-первых, он был без закрутки, а во-вторых, совсем рядом от раскопа.
— Как же это мы тебя тогда проморгали. Вот ведь, зараза, — он пнул лежащую рядом мину. Столько лет прошло, а ты, стерва, всё гадишь.
Именно мина прикрыла собой орден и не позволила металлоискателю помочь поисковикам. Солдат был поднят и захоронен на мемориале. Захоронен как Неизвестный, безымянный. А теперь выходит-имя есть, только на родную землю ему уже не попасть. Найдись ты тогда, — и всё могло быть по-иному. Все же к родным мог вернуться.

Григорьич был горд и счастлив. Находка того стоила. Номер был хорошо читаемым и на Удивление четырехзначным. Означало это, что его владелец получил его еще в гражданскую, и это значительно сокращало время поиска, как самого солдата, так и его родственников, если таковые есть.
Орден приходили посмотреть и покрутить в руках поисковики всех ближних отрядов. Держа в ладони, каждый покачивал его, как бы взвешивая, качал головой и поздравлял с долгожданной находкой. А Григорьич со свойственным ему юмором обращал внимание на номер, и, тыкая указательным пальцем, медленно выговаривал:
— Это не номер. Это вес. Причем в килограммах. — Столько землицы перелопачено при его подъеме. Все дружно смеялись и, похлопывая по плечу, желали удачи в поиске родственников. Григорьич улыбался и заверял, что это дело с сегодняшними возможностями Интернета, — дело плёвое.
Поиски оказались не таким и «плёвыми», как показалось на первый взгляд. Запрос по награде сразу определил его владельца. Фамилия, имя, отчество солдата стали известны сразу после вахты. А вот поиск родственников затянулся на долгие два года. Поисковики четырёх областей, с которыми связывался Григорьич, приложили силы и потратили уйму времени, прежде чем одним из вечеров Григорьичу сообщили телефонный номер внука того солдата.

Весь вечер и половину дня Григорьич готовился к разговору. Наконец позвонил, сдерживая эмоции: «Мы нашли и захоронили вашего деда, погибшего в 1942 году под Новгородом в местечке Мясной Бор».
На другом конце: «И что?»
По началу Григорьич подумал, что его не поняли. – Мы поисковики, — начал он снова, стараясь говорить не торопясь, мы нашли и похоронили вашего деда, при нем был орден, он у меня. И, если вы приедете весной на захоронение, я с удовольствием вам его передам.
Ответ человека, находящегося на другой стороне связи, мог бы обескуражить любого, а поисковика, приложившего столько сил, — и не описать.
– И что мне за это будет?- Григорьич на некоторое время потерял дар речи, но взяв себя в руки повторил:
— Если вы приедете на военное захоронение, я вам отдам награду вашего деда. Отдам как наследнику. – А мне то он зачем? – И в телефонной трубке раздались гудки, извещающие о конце связи.
– Добрэ погутарили; сказал сам себе Григорьич на украинский лад и пошел курить.

На весеннем захоронение Григорьич крутил головой, как филин, выглядывая, не приехал ли внук того солдата. Говорить-то одно, а сделать совсем иное. Он даже несколько раз подходил к гуляющим по территории мемориала мужчинам с вопросом: не из Москвы ли они, но так никого и не дождался. После недолгих раздумий орден был передан в музей. Кто то советовал продать, этот раритет имеет достойную цену, но поисковик подводя черту сказал, что искал его совсем не для этого.
Сегодня орден находится в Новгородском музее воинской славы. Так поступил поисковик из Набережных Челнов. Это его решение. На вопрос о родственниках он ответил, что родственников у этого защитника Родины НЕТ. Здесь солдат погиб и здесь чтят и помнят его, Солдата который не пожалел своей жизни за светлое будущее своих потомков.

АрГиС

Меня нашли

Ну всё, на сегодня хватит.
Сергей бегло посмотрел на своё сочинение и вздохнув, бросил ручку на лист бумаги, на котором вот уже полтора часа он пытался написать письмо родственникам поднятого солдата.
Нет-нет, лист был уже далеко не один, в углу стола, скомканными их уже было пять или шесть, что-то всё не задавалось. Начало какое-то корявое, почерк как курица лапой, да и содержание – вычурное какое-то.
Написать, может, просто – нашли, подняли, приезжайте заберите.
А если они о поиске, что я — в балете. Что мне всякие там ПА да Фуэте. Будут читать и думать — как нашли? Что забирать? А хорошо бы, если б приехали и забрали. Здесь-то в лучшем случае на захоронение приедут, а дома – оно и есть дома, дома и земля вроде как теплей и навестить опять же легче. Нет, надо написать, чтоб за душу, за кадык так сказать, чтоб просто, с билетами поможем, скинемся — если что, главное чтоб у них желание было.
Начало всё не клеится – черт его знает, кто читать будет. Хорошо, если сын, – а если внук? Каков он?
Сегодня с лица оценки не дашь. Вон в позапрошлом году на вахте, мы копаем, а молодёжь в ста метрах у костерка с гитарой, пивасик, закусончик всё культурно вроде, из с себя красавцы на природу выбрались.
Какой черт нас дернул после того, как они уехали на это место зайти? Не знать о таком и то лучше. Чего раньше не подошли?
Да мешать не хотели. А когда зашли да увидели, что они вместе с дровами в костер останки солдат (кости) клали, до сих пор ощущение, будто не они, а мы это варварство сотворили, рядом ведь были. А может и хорошо, что не зашли, — не правильно, но дай таким по морде, так по судам затаскают, права искать будут. Не приведи Господи если такой — до такого не достучишься, да и говорить с таким о чем?
Через час, Сергей, лежа на диване, уже мысленно уговаривал сам себя заснуть, но письмо, как заноза в голове, не позволяло переключить мозги на иное. И вдруг как-то сама по себе появилась мысль написать от имени самого солдата. А вот действительно?
Как бы он сам, если б мог, конечно. Что бы он сказал своим потомкам? Без разницы?
Это здесь не прокатит. Все солдатики домой мечтали вернуться, не довелось, а раз при жизни душа домой рвалась, значит, и сегодня… Душа-то она бессмертна. В голове роем закружились мысли и, вероятно, дав здоровенного пинка другим – которые были про сон… Сергей, откинув одеяло, встал, сел за стол и, перевернув лист написал:

— МЕНЯ НАШЛИ, — кричу родным, — прочли медальон, доставят весть… Перечитал, и, зачеркнув только что написанное начал с новой строчки:

НУ ВОТ И ВСЁ, ЗЕМЛЯ НА ГРУДЬ УЖЕ НЕ ДАВИТ
МЕНЯ НАШЛИ – ТЕПЕРЬ МОГУ Я ПРОКРИЧАТЬ РОДНЕ
ВАМ СКОРО ВЕСТОЧКУ ДОСТАВЯТ – О БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШЕМ НА ВОЙНЕ....

АрГиС

Солдатский характер

Кто сможет объяснить, почему до меня сотни людей по этому месту прошли, после меня — десятки, а он пошел, щуп в землю вонзил три, от силы — пять раз, — и ведь нашел! Ни миллиметра вправо или влево. Руку кто направлял? Мы рядом стояли, в полуметре рыли, в метре сидели, курили, байки рассказывали, а вот только ему приоткрылся, доверился солдатик… Именно его выбрал, только его одного дожидался все эти долгие годы. Хорошо однажды Николай Григорьевич Усанов сказал:
— Захотел солдатик подняться, время пришло, и вы пришли — дождался.

Вот и еще одно поисковое суеверие. «Приняла» – доверилась ему «Долина». И солдат, получается, не мы ищем они нас выбирают. А как, да по каким критериям, — об этом сами судите. Мы разные и они разные были. Ждут не найденные бойцы своего поисковика, «Долиной» принятого, точно знаю, ждут. А иных может, и близко не подпустят, а прочих проверять на прочность да выносливость будут. И такое встречается. Скажете: они же не живые, не могут, мол, они.
Пожалуй, вы правы, но только в одном. Живыми и мы их не считаем, а вот характер и нрав иных, покруче некоторых живущих будет. Есть случаи, когда солдатик сам подсказывает. Некому, кроме него, горемычного, в этой сыри, подсказать поисковику, как и где его подымать. Птичку уговорит, чтоб та на глазах усталого поисковика в нужном месте села, поскакала, и уж совсем невероятным образом зачирикала, запела, а то и закричала как-нибудь необычно для неё самой, чтоб внимание привлечь, если тот не понял сразу. А иной раз в совершенно безветренную погоду неведомым образом возьмет, да ветку наклонит солдатик, как указатель, здесь, мол, я, тут копни.
А бывало, и в сумерках блеснет чем-то, засветится, как лампа, в корнях кустов, где ждет солдат помощи от тебя. А что же это, если не подсказка, если не просьба о помощи? Кто-то скажет, дескать, с<