Третий крестовый поход. фридрих i и славяне

Каждая новая волна, выбрасывавшая на сирийские и па­лестинские берега массы западных христиан, производи­ла не то действие, какого от нее следовало ожидать. Крес­тоносцев постигали всевозможные неудачи, мусульмане постепенно усиливались и закрепляли за собой занятые позиции: горькое чувство тяжелой обиды распространя­лось на Западе против Восточной империи, коварной и антихристианской политике которой приписывались все потери. После второго крестового похода обе королевы-правительницы, Мелизинда в Иерусалиме и Констанца в Антиохии, окруженные временщиками и ничтожными ис­кателями приключений, не были в состоянии ни понять, ни тем менее предотвратить угрожавшую со стороны ма­гометан опасность. Все события здесь группируются око­ло величественных фигур Нур ад-дина и Саладина. Саладин обладал всеми качествами, которые нужны были для того, чтобы осуществить идеальные задачи мусульманско­го мира и восстановить преобладание ислама. Характер его выясняется из истории третьего крестового похода, из его отношений к английскому королю Ричарду Львиное Сердце. Саладин напоминает черты рыцарского характе­ра, а по своей политической сообразительности он стоял далеко выше своих врагов-европейцев. Не в первый раз во время третьего крестового похода Саладин является вра­гом христиан.

Он начал свою деятельность еще во время второго кре­стового похода; он участвовал в войнах Зенги и Нур ад-ди­на против христиан. После окончания второго крестового похода он отправился в Египет, где приобрел большое зна­чение и влияние на дела и скоро захватил в свои руки выс­шее управление в калифате, поддерживая в то же время связи и сношения с калифатом Багдадским. После смерти Нур ад-дина его сыновья затеяли междоусобную борьбу. Саладин воспользовался этими раздорами, явился в Си­рию с войсками и предъявил свои притязания на Алеппо и Мосул. Враг христиан, прославивший себя как завоеватель, Саладин соединил вместе с обширными владениями и грозными военными силами энергию, ум и глубокое пони­мание политических задач своего времени. Взоры всего мусульманского мира обратились на него; на нем покои­лись надежды мусульман, как на человеке, который мог восстановить политическое преобладание мусульманско­го мира над христианами. Земли, завоеванные христиана­ми, были одинаково священны как для египетских, так и для азиатских мусульман. Религиозная идея была столько же глубока и реальна на Востоке, сколько и на Западе. С другой стороны, и Саладин понимал, что возвращение этих земель мусульманам и восстановление сил мусуль­манства Малой Азии возвысит его авторитет в глазах всего мусульманского мира и даст прочное основание его дина­стии в Египте. Таким образом, когда Саладин захватил в свои руки Алеппо и Мосул в 1183 г., для христиан настал весьма важный момент, в который им приходилось разре­шить весьма серьезные задачи. Но христианские князья были далеко ниже своей роли и выпадавших им задач. В то время, когда со всех сторон они были окружены враждеб­ным элементом, они находились в самых неблагоприят­ных условиях для того, чтобы оказать сопротивление сво­им врагам: между отдельными княжествами не только не было солидарности, но они находились в крайней демора­лизации; нигде не было такого простора для интриг, често­любия, убийств, как в восточных княжествах. Примером безнравственности может служить Иерусалимский патри­арх Ираклий, который не только напоминает собою са­мых дурных Римских пап, но во многом превосходил их: он открыто жил со своими любовницами и расточал на них все свои средства и доходы; но он был не хуже других; не лучше были князья, бароны, рыцари и духовные лица. Припомним знатного тамплиера Роберта С. Албанского, который, приняв мусульманство, перешел на службу к Саладину и занял высокое положение в его войске. Полная распущенность нравов господствовала среди тех людей, на которых лежали весьма серьезные обязанности ввиду наступавшего грозного неприятеля.

Если среди рыцарей и баронов можно было ожидать измены и коварства, то и главные вожди — князья и коро­ли — были не лучше их. В Иерусалиме стал королем Балдуин IV, человек, лишенный всякого политического смысла и энергии, который хотел отказаться от своего княжения и вместо себя намерен был короновать своего малолетнего сына Балдуина V; при этом возник спор из-за опеки: спо­рили Гвидо Лузиньян, зять Балдуина IV, и Раймонд, граф Триполи. Представителем полного произвола является Рейнальд Шатильонский, который совершает разбойни­чьи набеги на торговые мусульманские караваны, шедшие из Египта; мало того что своими набегами Рейнальд воз­буждал против христиан мусульманский элемент, но он наносил существенный вред самим христианским княже­ствам, которые жили этими караванами, и подрывал в са­мом корне торговлю Тира, Сидона, Аскалона, Антиохии и других приморских христианских городов. Во время од­ной из подобных экскурсий, которые Рейнальд совершал из своего замка, он ограбил караван, в котором находилась и мать Саладина. Это обстоятельство и можно считать бли­жайшим мотивом, вызвавшим столкновение между му­сульманским повелителем и христианскими князьями. Саладин и раньше указывал иерусалимскому королю на не­достойные поступки Рейнальда, но у короля не было средств обуздать барона. Теперь, когда Саладину было на­несено оскорбление чести и родственного чувства, он, не­взирая на перемирие, которое было заключено между ним и христианскими князьями, объявил христианам войну не на живот, а на смерть. События, которыми сопровождалась эта война, относятся к 1187 г. Саладин решился наказать иерусалимского короля как за поступки Рейнальда Шати-льонского, так и вообще за то, что он поддерживает еще тень независимого владетеля. Войска его подвигались из Алеппо и Мосула и были сравнительно с силами христиан весьма значительны. В Иерусалиме можно было набрать всего до 2 тысяч рыцарей и до 15 тысяч пехоты, но и эти незначительные силы не были местными, а составлялись из элемента, пришлого из Европы.

В деле 5 июля 1187 г., когда решилась участь всего хри­стианства, не обошлось в христианском войске без отвра­тительной измены. Близ города Тивериады, когда два враждебные войска стояли одно против другого, готовые вступить в битву, многие из князей, увидя, что мусульман­ское войско превосходит их численностью, и считая со­мнительным и даже невозможным для себя успех битвы, перебежали на сторону Саладина, в том числе и Раймонд. Само собой разумеется, что при таком положении дела христиане не могли выиграть битвы; все войско христиан­ское было уничтожено; король иерусалимский и князь антиохийский попали в плен. Все пленные были обречены Саладином на смертную казнь; одному королю иерусалим­скому была дарована жизнь. Ничтожная горсть христиан, которая спаслась от жалкой участи бегством, часть горо­жан и простых рыцарей, не могла принять на себя защиту христианских земель. Саладину в короткое время удалось овладеть всеми береговыми замками и крепостями, кото­рыми владели христиане по берегу Средиземного моря. Отнимая приморские города, Саладин уничтожал везде христианские гарнизоны и заменял их мусульманскими. В руках христиан оставались еще кроме Иерусалима Анти-охия, Триполи и Тир.

В сентябре 1187 г. Саладин подступил к Иерусалиму. Го­рожане думали сопротивляться, поэтому отвечали уклон­чиво на предложение его сдать город под условием даро­вания осажденным свободы. Но когда началась тесная оса­да города, христиане, лишенные организующих сил, увидели всю невозможность сопротивления и обратились к Саладину с мирными переговорами. Саладин соглашался за выкуп даровать им свободу и жизнь, причем мужчины платили по 10 золотых монет, женщины по 5, дети по 2. Иерусалим был взят Саладином 2 октября. После взятия Иерусалима он не мог больше встретить препятствий к за­воеванию остальных христианских земель. Тир удержался благодаря лишь тому, что его защищал прибывший из Кон­стантинополя граф Конрад из дома монферратских гер­цогов, отличавшийся умом и энергией.

Весть о том, что совершилось на Востоке, получена бы­ла в Европе не сразу, и движение началось на Западе не раньше 1188 г. Первые известия о событиях в Св. Земле пришли в Италию. Для Римского Папы в то время не оста­валось возможности колебаться. Вся церковная политика в XII ст. оказалась ложною, все средства, употребленные христианами для удержания Св. Земли, были напрасны. Необходимо было поддержать и честь Церкви, и дух всего западного христианства. Невзирая ни на какие затрудне­ния и препятствия, папа принял под свое покровительство идею поднятия третьего крестового похода.

Известно, что третий поход осуществился при обстоя­тельствах более благоприятных, чем первые два. В нем принимают участие: император германский Фридрих I Барбарусса, французский король Филипп II Август и анг­лийский — Ричард Львиное Сердце. Не было в походе только общей руководящей идеи. Движение крестоносцев в Св. Землю направлялось разными путями, да и самые це­ли вождей, участвовавших в походе, были далеко не одина­ковы. Вследствие этого история третьего похода распада­ется на отдельные эпизоды: движение англо-французское, движение германское и осада Акры. Существенный во­прос, долго препятствовавший французскому и англий­скому королям прийти к соглашению насчет похода, зави­сел от взаимных отношений Франции и Англии в XII ст. Дело в том, что на английском престоле сидели Плантаге-неты, графы Анжу и Мена, получившие английский пре­стол вследствие женитьбы одного из них на наследнице Вильгельма Завоевателя. Всякий английский король, оста­ваясь в то же время графом Анжу и Мена, герцогом Аквита­нии и присоединенной сюда еще Гиени, должен был да­вать французскому королю ленную присягу на эти земли. Ко времени третьего похода английским королем был Генрих II Плантагенет, а французским — Филипп II Август. Оба короля находили возможность вредить один другому бла­годаря тому обстоятельству, что земли их во Франции бы­ли смежны. У английского короля правителями его фран­цузских областей были два его сына, Иоанн и Ричард. Фи­липп II заключает союз с ними, вооружает их против отца и не раз ставит Генриха английского в весьма затрудни­тельное положение. За Ричарда была сосватана сестра французского короля Алиса, которая жила тогда в Англии. Разнесся слух, что Генрих II вступил в связь с невестой сво­его сына; понятно, что подобного рода слух должен был оказывать влияние на расположение Ричарда к Генриху И. Французский король воспользовался этим обстоятельст­вом и начал раздувать вражду между сыном и отцом. Он подстрекал Ричарда, и последний изменил своему отцу, дав ленную присягу французскому королю; этот факт спо­собствовал только большему развитию вражды между французским и английским королем. Было еще одно об­стоятельство, препятствовавшее обоим королям подать возможно скорую помощь восточным христианам. Фран­цузский король, желая запастись значительными денеж­ными средствами для предстоящего похода, объявил в сво­ем государстве особый налог под именем «Саладиновой десятины». Этот налог распространялся на владения само­го короля, светских князей и даже на духовенство; никто ввиду важности предприятия не освобождался от платы «Саладиновой десятины». Наложение десятины на Цер­ковь, которая никогда не платила никаких налогов, а сама еще пользовалась сбором десятины, возбудило недоволь­ство среди духовенства, которое и начало ставить прегра­ду этой мере и затруднять королевских чиновников в сбо­ре «Саладиновой десятины». Но тем не менее эта мера бы­ла довольно успешно проведена как во Франции, так и в Англии и дала много средств для третьего похода. Между тем среди сборов в поход умер английский король Ген­рих II (1189), и наследство английской короны перешло в руки Ричарда, друга французского короля. Теперь оба ко­роля могли смело и дружно приступить к осуществлению идей третьего крестового похода. На успех третьего крес­тового похода оказало большое влияние участие англий­ского короля. Ричард, человек в высшей степени энергич­ный, живой, раздражительный, действовавший под влия­нием страсти, был далек от идеи общего плана, искал прежде всего рыцарских подвигов и славы. В самых сборах его к походу слишком рельефно отразились черты его ха­рактера. Ричард окружил себя блестящей свитой и рыца­рями, на свое войско, по свидетельству современников, он издерживал в один день столько, сколько другие короли издерживали в месяц. Собираясь в поход, он все переводил на деньги; свои владения он или отдавал в аренду, или за­кладывал и продавал и таким образом действительно со­брал громадные средства; его войско отличалось хорошим вооружением. Часть английского войска отправилась из Англии на кораблях, сам же Ричард переправился через Ламанш, чтобы соединиться с французским королем и на­править свой путь через Италию. Движение это началось летом 1190 г. Оба короля предполагали идти вместе, но многочисленность войска и возникшие при доставке про­питания и фуража затруднения заставили их разделиться. Французский король шел впереди и в сентябре 1190 г. при­был в Сицилию и остановился в Мессине, поджидая своего союзника. Когда прибыл сюда и английский король, дви­жение союзного войска было задержано теми соображе­ниями, что начинать поход осенью по морю неудобно; та­ким образом, оба войска провели осень и зиму в Сицилии до весны 1191 г.

В Мессине Ричард начал ряд торжеств и праздников и своими поступками поставил себя в ложное положение по отношению к норманнам. Он хотел распоряжаться как полновластный повелитель страны, причем английские рыцари позволяли себе насилия и произвол. В городе не замедлило вспыхнуть движение, которое угрожало обоим королям; Филипп едва успел потушить восстание, явив­шись примиряющим элементом между двух враждебных сторон. Было еще одно обстоятельство, которое постави­ло Ричарда в ложное положение как по отношению к французскому, так и германскому королю, — это притяза­ния его на норманнскую корону. Фактически он обосно­вывал свое право тем, что за умершим Вильгельмом II была замужем Иоанна, дочь английского короля Генриха II и се­стра самого Ричарда. Временный узурпатор норманнской короны, Танкред, держал в почетном заключении вдову Вильгельма. Ричард потребовал выдать ему сестру и заста­вил Танкреда дать ему выкуп за то, что английский король оставит за ним фактическое обладание норманнской ко­роной. Этот факт, возбудивший вражду между английским королем и германским императором, тоже имевшим пра­во на Сицилию по браку Генриха VI на Констанции, доче­ри Рожера II, имел большое значение для всей последую­щей судьбы Ричарда.

Все это ясно показало французскому королю, что ему не удастся действовать по одному плану с королем англий­ским, и потому в марте 1191 г. он сел на корабли и пере­правился в Сирию. Главная цель, к которой он стремился, был город Птолемаида (французская и немецкая форма — Ассоn, русская — Акра). Этот город в течение времени от 1187 до 1191 г. был главным пунктом, на котором сосредо­точивались виды и надежды всех христиан. С одной сторо­ны к этому городу направлялись все силы христиан, с дру­гой — сюда стягивались мусульманские силы. Весь третий поход сосредоточивается на осаде этого города; когда вес­ной 1191 г. прибыл сюда французский король, казалось, что главное направление делам дадут французы.

Флот Ричарда, отплывшего из Сицилии в апреле 1191 г., был захвачен бурею, и корабль, на котором ехала невеста Ричарда, принцесса Беренгария Наваррская, был выбро­шен на остров Кипр. Кипр находился во власти вельможи Исаака Комнина, который отложился от византийского императора и объявил себя независимым. Он не различал друзей и врагов императора, а преследуя свои личные, эго­истические интересы, объявляет пленницею невесту анг­лийского короля. Таким образом, Ричард вместо движения в Палестину должен был начать войну с Кипром, которая потребовала от него много времени и сил. Овладев островом, Ричард заковал в серебряные цепи Исаака Комнина и торжественно отпраздновал первое территориальное приобретение англичан на Средиземном море. Между тем в Кипр прибыл титулярный король Иерусалима Гвидо Лу-зиньян, которому и был уступлен остров Кипр.

Ричард оставил наконец Кипр и прибыл к Акре, где два года вместе с другими христианскими князьями принимал участие в бесполезной осаде города. Самая идея осады Ак­ры была в высшей степени непрактична и прямо бесполез­на. В руках христиан были еще приморские города — Антиохия, Триполи и Тир, которые и могли обеспечивать им сообщение с Западом. Эта идея бесполезного предприятия была внушена эгоистическим чувством таких интриганов, как Гвидо Лузиньян. В нем возбуждало зависть, что в Анти-охии был свой князь, в Триполи владел другой, в Тире си­дел Конрад из дома герцогов монферратских, а у него, ие­русалимского короля, не было ничего, кроме одного име­ни. Этой чисто эгоистической целью и объясняется его приезд к английскому королю на остров Кипр, где он щед­ро расточал перед Ричардом заявления чувства преданно­сти и старался расположить в свою пользу английского ко­роля. Осада Акры составляет роковую ошибку со стороны деятелей третьего крестового похода; они бились, тратили время и силы из-за небольшого клочка земли, в сущности никому не нужного, вполне бесполезного, которым хоте­ли наградить Гвидо Лузиньяна.

Большим несчастьем для всего крестового похода было то, что в нем вместе с английским и французским королем не мог принять участия старый тактик и умный политик император Фридрих Барбарусса. Он готовился к крестово­му походу и участвовал в нем совсем иначе, чем французы и англичане. Он отправил посольства к византийскому им­ператору, к иконийскому султану и к самому Саладину. Отовсюду были получены благоприятные ответы, ручав­шиеся за успех предприятия. Если бы под Акрой участво­вал Фридрих Барбарусса, ошибка со стороны христиан была бы устранена им. Дело в том, что Саладин обладал от­личным флотом, который доставлял ему из Египта все припасы, а войска шли к нему из средины Азии — из Месо­потамии; само собою разумеется, что при таких условиях Саладин мог успешно выдержать самую продолжительную осаду приморского города. Вот почему все сооружения за­падных инженеров, башни и тараны, все напряжение сил, тактики и ума западных королей — все пошло прахом, ока­залось несостоятельным при осаде Акры. Фридрих Барба­русса внес бы в дело крестового похода идею практики и, по всему вероятию, направил бы свои силы туда, куда сле­довало: войну нужно было вести в Сирию и Месопотамию, ослаблять силы Саладина внутри страны, где находился са­мый источник пополнения его войск.

Крестовый поход Фридриха Барбаруссы предпринят был с соблюдением всех мер предосторожности, обеспе­чивавших возможно меньшую потерю сил на пути через византийские владения. Фридрих заключил предваритель­но с византийским императором договор (в Нюренберге), вследствие которого ему предоставлялся свободный про­ход через имперские земли и обеспечивалась доставка съестных припасов по установленным заранее ценам. Но­вое движение латинского Запада на Восток немало трево­жило византийское правительство; ввиду неспокойного состояния Балканского полуострова Исаак Ангел заинте­ресован был в точном соблюдении договора. Еще кресто­носцы не двинулись в поход, как в Византии получено бы­ло секретное донесение из Генуи о приготовлениях. «Я уже известился об этом, — писал в ответ Исаак, — и принял свои меры». Поблагодарив Балдуина Гверцо за эти извес-тия, император продолжает: «И на будущее время имей ра­дение доводить до нашего сведения, что узнаешь и что нам важно знать». Само собой разумеется, несмотря на внеш­ние дружественные отношения, Исаак не доверял искрен­ности германцев, и в этом нельзя винить его.

24 мая 1189 г. император Фридрих I Барбарусса вступил в пределы Венгрии. Хотя король Бела III лично не решился участвовать в крестовом походе, но оказывал Фридриху знаки искреннего расположения. Не говоря уже о ценных подарках, предложенных императору, он снарядил отряд в 2000 человек, который принес немалую пользу крестонос­цам знанием местных условий и выбором путей. Через пять недель крестоносцы были уже на границе владений византийского императора. Прибыв в Браничево 2 июля, они в первый раз вступили с чиновниками императора в прямые сношения, которые сначала казались, впрочем, удовлетворительными. Из Браничева лучшая дорога к Кон­стантинополю шла по долине Моравы к Нишу, потом на Софию и Филиппополь. Греки будто бы не хотели вести латинян этим путем и умышленно испортили его; но люди из угорского отряда, хорошо знавшие пути сообщения, убедили крестоносцев настоять на выборе именно этой дороги, которую они взялись исправить и сделать проез­жей, вопреки желанию греков. Заметим здесь прежде все­го, что крестоносцы держали путь по землям, едва ли тогда вполне принадлежавшим Византии. Течение Моравы, все­го вероятней, было уже спорным между греками и серба­ми, иначе говоря, здесь не было тогда ни византийской, ни другой администрации. Шайки разбойников на собствен­ный страх нападали на мелкие отряды крестоносцев и без подстрекательства византийского правительства. Нужно, с другой стороны, иметь в виду, что крестоносцы и сами не церемонились с теми, кто попадал в их руки: на страх дру­гим захваченных с оружием в руках они подвергали страшным истязаниям.

Около 25-го числа июля к Фридриху явились послы Сте­фана Немани, а по прибытии в Ниш, 27-го числа, импера­тор принимал и самого великого жупана Сербии. Здесь же, в Нише, велись переговоры с болгарами. Ясно, что в Нише не оставалось уже византийских властей, иначе они не до­пустили бы Стефана Неманю до личных объяснений с гер­манским императором, которые, во всяком случае, не кло­нились в пользу Византии. И если крестоносцы на пути от Браничева до Ниша и потом до Софии подверглись неожи­данным нападениям и терпели урон в людях и обозе, то, по справедливости говоря, византийское правительство едва ли должно нести за это ответственность. Нужно только удивляться, почему оно ни разу не сделало соответствующего заявления Фридриху I и не обратило его внимания на положение дел на полуострове (1). Сербы и болгаре предлага­ли крестоносцам, в сущности, одно и то же — союз против византийского императора, но в награду за то требовали признания нового порядка вещей на Балканском полуост­рове. Мало того, славяне готовы были признать над собою протекторат западного императора, если он согласится обеспечить за сербами сделанные ими на счет Византии за­воевания и присоединить Далмацию и если Асеням предо­ставлена будет Болгария в бесспорное владение. В частнос­ти, великий жупан Сербии просил согласия императора на брак своего сына с дочерью герцога Бертольда, владетеля Далмации. Хотя не было тайной, что с этим брачным про­ектом соединялись виды на перенесение владетельных прав над Далмацией на дом Немани, тем не менее согласие Фридриха было получено. Это обстоятельство в соедине­нии с новыми переговорами, имевшими место между гер­манским императором и славянскими вождями, позволяет выставить некоторые сомнения против показания Ансберта, будто ответ Фридриха в Нише был определенно отрица­тельного свойства. Имея действительной целью крестовый поход, Фридрих, может быть, из осторожности и по неже­ланию впутываться в новые сложные отношения уклонялся от прямого и решительного ответа на предложения славян. Но мы увидим далее, что славянский вопрос не раз еще за­ставлял его задумываться и колебаться. Будь на месте Фрид­риха Роберт Гвискар, Боемунд или Рожер, события приня­ли бы совершенно иной оборот и предложения славянских князей, вероятно, были бы оценены.

Нет причины не доверять словам Никиты Акомината, который обвиняет в недальновидности и обычной небреж­ности тогдашнего логофета дрома (Иоанн Дука) и Андро­ника Кантакузина, на ответственности которых лежало провести крестоносное ополчение. Взаимное недоверие и подозрения питались не только тем, что крестоносцы не получали иногда подвоза припасов, но и слухами, что опас­нейшая клисура (Sancii Bacil, или Траяновы Ворота), веду­щая через Балканские горы на Софию к Филиппополю, за- нята вооруженным отрядом. Конечно, нельзя не видеть на­рушения Нюренбергского договора в тех мерах, какие при­нимало византийское правительство, чтобы задержать дви­жение крестоносцев, порча дорог, запор клисур и снаряже­ние наблюдательного отряда; но оно старалось объяснить свои предосторожности и выражало открытое неудоволь­ствие сношениями Фридриха с возмутившимися сербами и болгарами. Так, когда еще крестоносцы были около Ниша, к ним явился Алексей Гид, который высказал строгое пори­цание губернатору Браничева и обещал все устроить по же­ланию Фридриха, если только сам он запретит войскам грабить окрестные селения, прибавляя, что германцы не должны иметь никаких подозрений относительно воору­женного отряда, стерегущего клисуры, ибо это — мера пре­досторожности против жупана Сербии. Когда крестоносцы подвигались к главнейшей клисуре, ведущей в филиппо-польскую равнину, трудности путешествия увеличивались для них более и более. Мелкие отряды беспокоили их нео­жиданными нападениями в опаснейших местах, вследст­вие чего крестоносное ополчение шло медленно и в бое­вом порядке. Германское посольство, отправленное в Кон­стантинополь, по слухам, принято было недостойнейшим образом. Чем ближе крестоносцы подходили к Македонии, тем сильнее росло неудовольствие их против греков. Пол­тора месяца шли они от Браничева до Софии (Средец); как натянуты были отношения между греками и германцами, можно судить из того, что когда последние 13 августа до­стигли Софии, то нашли город оставленным жителями; са­мо собой разумеется, здесь не было ни византийских чи­новников, ни обещанных припасов.

20 августа крестоносцы держали путь через последнюю клисуру, которая была занята греческим отрядом; послед­ний, однако, отступил, когда крестоносцы обнаружили по­кушение проложить дорогу с оружием в руках. К Филиппо-полю подошли крестоносцы уже в качестве врагов импе­рии, и с тех пор до конца октября отдельные вожди делали нападения на города и села и вели себя в греческой земле совершенно как неприятели. Если нельзя оправдывать правительство Исаака Ангела за недоверие к крестонос­цам, то и поступки последних не могут быть названы бла­говидными. Не доверяя грекам, Фридрих пользовался услу­гами угорских проводников и сербского отряда. Как бы крестоносцы ни желали доказать свою правоту, нельзя упу­скать из виду и показаний лиц, для которых не было пово­да скрывать настоящее положение дел. Фридрих не пре­рывал сношений со славянами, которые служили ему во все время перехода через Болгарию, хотя он не мог не знать, что это питало подозрительность Исаака Ангела.

Осенью 1189 г., со времени занятия крестоносцами Фи-липпополя, еще более должно было усилиться взаимное раздражение, так как византийский наблюдательный от­ряд имел неоднократно столкновения с крестоносцами, а последние занимали вооруженною рукой города и селе­ния. Тем не менее и к концу осени положение не разъясни­лось, между тем Фридриху опасно было пускаться в даль­нейший путь через Малую Азию, не заручившись точными и верными обещаниями со стороны греческого императо­ра. Для разъяснения отношений отправлено было в Кон­стантинополь новое посольство, которому поручено было сказать приблизительно следующее:

«Напрасно греческий император не позволяет нам ид­ти вперед; никогда, ни теперь, ни прежде, мы не замыш­ляли зла против империи. Сербскому князю, врагу гречес­кого императора, который являлся к нам в Ниш, мы ни­когда не давали в бенефицию ни Болгарию, ни другой земли, подвластной грекам, и ни с одним королем или кня­зем не замышляли ничего против греческой империи».

Этому второму посольству удалось выручить, не без больших, однако, хлопот, первое, ранее того отправленное в Константинополь. Все послы возвратились в Филиппо-поль 28 октября. На следующий день в торжественном со­брании вождей послы делали донесение о том, что они ис­пытали в Константинополе, и рассказывали обо всем, что они видели и слышали.

«Император не только весьма дурно обращался с на­ми, но без всякого стеснения принимал посла от Саладина и заключил с ним союз. А патриарх в своих проповедях, говоренных по праздничным дням, называл псами Хрис­товых воинов и внушал своим слушателям, что самый злой преступник, обвиненный даже в десяти убийствах, получит разрешение от всех грехов, если убьет сотню крестоносцев».

Собрание выслушало такое донесение перед тем, как введены были послы византийского императора. Нет ни­чего удивительного, что переговоры не могли быть друже­любны, на высокомерные требования крестоносцев гре­ческие послы отказались отвечать. До чего могли доходить греки и крестоносцы в чувстве взаимного раздражения и подозрительности, показывает, между прочим, следующий случай. Значительный отряд крестоносцев, сделав нападе­ние на Градец, поражен был странными изображениями, найденными в церквах и в частных домах: на картинах бы­ли изображены латиняне с сидящими у них на спинах гре­ками. Это так ожесточило крестоносцев, что они предали огню и церкви и дома, перебили население и без сожале­ния опустошили всю эту область. По всему вероятию, лати­няне рассвирепели при взгляде на картины Страшного су­да, в которых местные живописцы, для известных целей, могли пользоваться и западными типами. Обычай, во вся­ком случае, извинительный, если бы ненависть и нетерпи­мость латинян к грекам и без того не достигла крайних пределов. Византийское правительство имело полное ос­нование предполагать, что сербский князь действует в со­юзе с Фридрихом, и было бы весьма трудно доказать, что Фридрих не обнадеживал Стефана Неманю в его честолю­бивых замыслах. В то время, когда крестоносцы угрожали уже самой столице греческой империи (Адрианополь и Димотика были в руках крестоносцев), тыл их, защищен­ный сербскими войсками, был в полной безопасности, так что они нашли возможным перевести филиппопольский гарнизон в Адрианополь.

Летописцы много раз упоминают о послах сербского великого жупана и о сношениях крестоносцев со славяна­ми. Известно, что труднее всего было удовлетворить притязания Стефана Немани на Далмацию — обстоятельство, ко­торое могло вовлечь Фридриха в неприятные столкнове­ния с норманнами и утрами. Не лишено значения, что каж­дый раз выдвигается в переговорах с сербами герцог Бертольд, тот самый, которого дочь была обещана за сына Стефана Немани. В трудные минуты, когда терялась всякая надежда на соглашение с византийским императором, по­мощь славян была для крестоносцев истинным благом, ко­торым они не могли пренебрегать на случай окончатель­ного разрыва с греками. Но так как все же оставались неко­торые признаки, что греческий император также опасается разрыва, то славянские посольства выслушивались, по обы­чаю, милостиво, принимаемы были на службу небольшие отряды из сербов, к решительным же мерам Фридрих опа­сался прибегнуть во все время своего пребывания на Бал­канском полуострове. На тогдашнее положение дел проли­вает свет донесение клирика Эбергарда, посла императора Фридриха к венгерскому королю, возвратившегося, между прочим, с письмом от последнего для Исаака. Письмо, правда, не заключало в себе ничего важного: в нем Бела вы­ставлял на вид Исааку, какие опасности может навлечь на империю его строптивость с крестоносцами. Но посол мог личными наблюдениями иллюстрировать содержание письма и дать ему совершенно новое объяснение.

«Король, — говорил он, — весьма смущен и поражен по­бедоносными успехами крестоносцев и внесенным ими в греческую землю опустошением. Когда получена была весть об опустошении крестоносцами округа Димотики, король совсем переменился в обращении с послом. С тех пор он уже не был так добр и милостив, как прежде, по­сол не получал более ни кормовых, ни карманных из коро­левской камеры».

Между другими новостями тот же клирик Эбергард со­общил, что, проходя Болгарией, он нашел разрытыми все могилы крестоносцев, умерших на пути, и что трупы выта­щены из гробов и валяются по земле.

К началу 1190 г. крестоносцы продолжали еще пересы­латься посольствами с греческим императором, но никакого соглашения не могли достигнуть. Фридрих, кажется, серьезно думал воспользоваться услугами Петра, вождя болгар, который предлагал выставить к весне 40 тысяч болгар и куман, с каковым подкреплением можно было бы сделать попытку проложить путь в Малую Азию и помимо согласия греков. Но германский император должен был за это не только признать свободу Болгарии, но и обеспечить за Петром императорский титул.

Есть возможность объяснить до некоторой степени мо­тивы, по которым Фридрих и в январе 1190 г. колебался еще принять на себя задачу разрешения славянского во­проса, на которую наталкивали его обстоятельства. Для не­го оставалась еще надежда, устранив помощь славян, кото­рая сопряжена была с неприятными и тяжелыми обстоя­тельствами, получить к весне вспоможение из Европы. В этих соображениях он писал к своему сыну Генриху:

«Поелику я не надеюсь совершить переправу через Бос­фор, разве только получу от императора Исаака избраннейших и родовитых заложников или подчиню своей вла­сти всю Романию, то я прошу твое королевское величе­ство послать нарочитых послов в Геную, Венецию, Антиохию и Пизу и в другие места и отправить на кораб­лях вспомогательные отряды, чтобы они, подоспев к Царъграду в марте месяце, начали осаду города с моря, когда мы окружим его с суши».

К половине февраля отношения, однако, уладились: 14 февраля в Адрианополе подписаны были Фридрихом условия, на которых византийский император соглашался дозволить крестоносцам переправу в Малую Азию,

Пребывание Фридриха I в Болгарии, во всяком случае, было не бесполезно для болгар и сербов. Первые, поощря­емые германским императором, нарушили мир, заключен­ный прежде с греками, и, хотя обманулись в надежде тес­нить греков заодно с немцами, тем не менее не без выгоды для себя воспользовались замешательствами в Константи­нополе и в последующей борьбе с Византией приняли ре­шительно наступательные действия. Сербы, значительно распространив в то же время свои владения к северо-востоку до Моравы и к юго-западу до Софии, пришли к сознанию важности одновременных действий с болгарами: они за­ключили союз с Петром и Асенем и вели с тех пор одно и то же с ними дело. Как бы уклончивы ни были обещания Фри­дриха I, все же он не прерывал переговоров со славянами и питал в них враждебное к Византии настроение. Пусть он не заключал ни с болгарами, ни с сербами договора, кото­рый бы обязывал тех и других выставить к весне 60 тысяч войска (со стороны болгар 40 и от сербов 20 тысяч); но войска были собраны и без участия крестоносцев начали отвоевывать у Византии города и области. Прошествие крестоносцев сопровождалось всеми последствиями не­приятельского вторжения, вызвав в Болгарии новые эле­менты недовольства византийским правительством: бег­лые, голодные, лишенные домов и достатков поселяне должны были пристать к болгарским или сербским вождям.

Переправа крестоносцев через Босфор происходила в конце марта 1190 г.

Путь Фридриха шел по западным областям Малой Азии, частию разоренным вследствие войн с сельджуками, час-тию занятым этими последними. Туркменские отряды бес­покоили крестоносцев и заставляли их постоянно быть настороже. В особенности христиане страдали от недо­статка продовольствия и корма для вьючных животных. В мае они подошли к Иконии, одержали значительную побе­ду над сельджуками и вынудили их дать провиант и залож­ников. Но в Киликии немецкое войско постигло несчас­тие, погубившее все их предприятие. 9 июня при переходе через горную реку Салеф Фридрих увлечен был потоком и вытащен из воды бездыханным. Часть немецкого отряда отказалась от продолжения похода и возвратилась мор­ским путем в Европу, часть под предводительством герцо­га Фридриха Швабского вступила в Антиохийское княже­ство, и затем осенью 1190 г. жалкие остатки немцев соеди­нились с христианским войском под Акрой, где им не пр<