А фальшивый человек не может быть религиозным. Необходима великая подлинность, искренность.

Поэтому, Гитам, хорошо, что существует триста религий — их должно быть больше! Я всегда за разнообразие. Я хочу, чтобы мир становился богаче во всех возможных отношениях. Разве вы хотели бы, чтобы в мире росли цветы лишь одного вида — только розы или только лотосы? Разве мир не был бы обеднен, очень беден? Разве вы хотели бы, чтобы в мире говорили лишь на одном языке? Тогда исчезнут различные оттенки различных языков.

Есть вещи, которые можно сказать только на арабском, и нельзя сказать ни на каком другом языке; есть вещи, которые можно сказать только на иврите, и нельзя сказать ни каком другом языке. Есть вещи, которые можно сказать только на китайском, и нельзя сказать ни на одном другом языке. Если бы в мире был только один язык, многие, многие прекрасные вещи остались бы не сказанными.

Лао-цзы говорил только по-китайски. Возможно, вы не размышляли над этой проблемой: только представьте, что Лао-цзы пишет свой «Дао-дэ-Цзин» на английском языке... книга была бы совершенно другой. В ней было бы упущено нечто безмерной ценности; в ней было бы что-то другое, совершенно другого цвета, но ей недоставало бы аромата китайского языка.

Кроме того, в китайском языке нет алфавита; он записывается в символах. И из-за того, что нет алфавита, символы можно истолковать тысячей и одним способом; символы более текучие, менее застывшие, более поэтические, менее прозаические. Один символ может означать многие вещи. Они не научны; на китайском очень трудно написать научный трактат. Для этого гораздо более уместен английский.

Но то, что дал миру Лао-цзы, было бы невозможно без китайского языка. Каждый символ имеет много значений, множество значений. Вы можете выбирать свое значение в соответствии с состоянием своего ума. Каждый символ имеет много слоев значений. По мере того, как вы растете в своем понимании, меняется смысл символов.

Поэтому на Востоке существует совершенно другой способ чтения, которого нет на Западе. Стали бы вы читать одного и того же Бернарда Шоу снова, снова и снова? Если вы не сумасшедший, вы не захотите читать его снова, снова и снова. Какой смысл? Когда вы прочитали книгу, с ней покончено! Именно поэтому возник сбор макулатуры: прочитай и выбрось. Но на Востоке существует другой способ чтения: одна и та же книга читается снова и снова всю жизнь.

«Дао-дэ-Цзин» это не та книга, которую можно печатать на макулатурной бумаге — сейчас так делают. Она не должна сдаваться в макулатуру — она не подлежит переработке, потому что это книга совершенно другого типа. Она содержит многие слои значений. Когда вы читаете ее в первый раз, это одна книга, потому что вы знаете только одно значение, поверхностное значение. После нескольких месяцев медитации вы читаете ее снова; открывается другое значение; еще через несколько месяцев медитации вы прочтете ее снова... третье значение. Так должно продолжаться, это должно стать учением всей жизни.

И вы будете по-прежнему находить новые значения — они неисчерпаемы. Аис дхаммо санантано — высшее вечно и неисчерпаемо. Это не публицистика; вы не можете просто прочесть ее и покончить с ней. Одно чтение ничем не поможет вам; вы только получите представление, но не найдете ее ядра. Для того, чтобы прийти к ядру, требуется целая жизнь.

Нам нужны все типы языков. Английский нужен ради его точности, определенности. Каждое слово имеет определение. Наука не может развиваться без такого языка.

Наука не могла бы родиться в Индии из-за языка; санскрит это поэтический язык. Вы можете петь его, — он обладает таким качеством, — вы можете декламировать, но вы не можете строить силлогизмов. Несомненно, множество песен... но он не убедителен; выразителен, но не убедителен.

Арабский язык имеет качество настойчивости. Если вы декламируете его, он проникнет в ваше сердце. Прекратите декламировать, и он будет продолжать звучать в вашем сердце. У арабского языка есть это качество, потому что это язык пустыни; все языки пустыни имеют такое качество. Когда вы зовете кого-то в пустыне, издалека, вы должны звать определенным образом — а в пустыне вы можете позвать человека, который очень далеко; если вы позовете его ритмично, звук достигнет его.

В этом красота Корана. Это не та книга, которую нужно читать, — те, кто читает Коран, упустят его смысл, — это книга, которую нужно пропеть. Это не та книга, которую нужно изучить; это книга, которую нужно танцевать, только тогда вы достигнете ее внутреннего смысла.

Прекрасно, что есть столько языков, потому что существуют многие вещи, которые должны быть сказаны, выражены, переданы. По мере того, как мир растет, ему потребуются многие другие языки, потому что, когда мир растет, возникают многие другие вещи, которые люди чувствуют, которых люди достигают, через которые они проходят.

Религия есть не что иное, как язык, выражающий высшее. Гитам, нет ничего плохого в том, что религий так много. Несомненно, что-то не так с их постоянными ссорами друг с другом. Это показывает, что так называемые религии утратили свое религиозное качество, они стали политическими; что в этих так называемых религиях больше нет живых мастеров, но есть мертвые, тупые, посредственные священники. Они продолжают ссориться, они продолжают обращать, потому что численность дает власть. Если христиан больше, христианство получает больше власти, и Папа в Ватикане становится более могущественным. Если больше индуистов, естественно, их власть возрастает.

Численность дает власть. Поэтому христианство хочет, чтобы все были христианами, мусульмане хотят, чтобы все были мусульманами. Возможно, их пути и средства различаются, но усилия и желания одни и те же, глубоко политические желания — это политика силы. Тогда естественно возникают ссоры. Политики ссорятся; это не имеет ничего общего с религией.

Религий должно быть так много, как это только возможно. Вопрос не в каком-либо конфликте: это дело вкуса. Если я люблю розы, вы не приходите ко мне, стараясь убедить меня в том, что я должен любить гвоздики — вы просто принимаете мои пристрастия. Если я люблю гвоздики, это совершенно нормально; это не вопрос споров и ссор. Нам не нужно бороться друг с другом — физически или интеллектуально. Я предоставлю вам выбирать самому, и вы не будете обижаться на меня из-за того, что вы любите гвоздики, а я не их люблю.

Симпатии и антипатии это индивидуальное дело. Возможно, кто-то любит Бхагавад-Гиту, кто-то еще любит Коран, кто-то еще любит «Дхаммападу» — это совершенно нормально, абсолютно нормально. Мы можем разделять свои пристрастия, но мы не должны пытаться обратить друг друга, силой привлечь друг друга на свою сторону. Религии делают такие уродливые вещи. Людей обращают, угрожая смертью; людей обращают с помощью денег, давая им взятки... любыми средствами, хорошими или плохими. Станьте христианином! Станьте индуистом! Станьте мусульманином! Захватывайте все больше и больше людей, чтобы получить большую власть, и не позволяйте другим покинуть свою церковь.

Сын спросил у Муллы Насреддина:

— Папа, когда христианин становится мусульманином, как ты назовешь его? Насреддин улыбнулся и сказал:

— Он пришел в себя. Он человек понимания, мудрости. Он понял, что ложь это ложь, а правда это правда.

Мальчик снова спросил:

— Папа, а если мусульманин становится христианином, как ты его назовешь?

Мулла Насреддин очень разозлился и сказал:

— Он предатель! Он отрекся. Он глупец!