Да, можно быть психиатром. По сути дела, только даос и может быть настоящим психотерапевтом.

ВОПРОС: Я думаю, Вы могли бы рассказать о ловушках роста, ведь Вы сами сталкивались с этим. Чем излагать абстрактные, безличные кон­цепции, не лучше ли Вам рассказать о своем подлинном опыте?

ОТВЕТ: О подлинном говорить невозможно. Как только вы начинаете говорить о настоящем, оно становится абстракцией. Как только вы что-то выражаете, оно становится концепцией. Поэтому Лао-цзы гово­рит: "Высказанное Дао уже не есть Дао". Истина, которую можно высказать, становится ложью. О настоящем говорить невозмож­но, настоящее можно только пережить. И это хорошо, иначе мож­но было бы собрать слова о настоящем и забыть о том, что его надо пережить. По самой своей природе реальность уклончива, она не выражает себя в словах.

Так что все, что я могу, — это показать ловушки, чтобы вы могли их избежать. Если вам удастся избежать всех ловушек, вы окажетесь в настоящем.

Я здесь только занимаюсь устранением ловушек. Как только все ло­вушки сломаны, все преграды устранены, хлынет поток истины. Проблема не в потоке — проблема в камнях, засыпающих поток.

Нужно понять путь, подход к этому. Именно этим я и занимаюсь. Вас, должно быть, удивило, что за все это время я ничего не говорил о Дао, а только критиковал Конфуция. Он и есть ловушка, его-то и надо устранять, полностью уничтожить, без всякого сожаления. Его надо разорвать на кусочки, стереть в порошок и вышвырнуть к чертям собачьим. Как только уходит Конфуций, вступает Лао-цзы. Вам бы хотелось пригласить Лао-цзы, а на троне сидит Кон­фуций. Прежде всего, надо свергнуть его с трона. Как только он будет свергнут, вы вдруг увидите, что Лао-цзы всегда был здесь, только его скрывало присутствие Конфуция.

Нети — нети ("не то — не то"), путь отрицания, — мой путь, мой подход. Я не собираюсь говорить о реальности — о реальности говорить невозможно. Я говорю только о том, что не реально, т.е. о лож­ном. Как только вы поняли, что есть ложь, вы сможете понять, что есть истина.

ВОПРОС: Бхагван, когда я достигну просветления?

ОТВЕТ: Прошу вас, не спешите, не оставляйте меня без работы. Это нечестно. Если у меня столько сочувствия к вам, то имейте, по крайней ме­ре, немного сочувствия ко мне. Не спешите. Дайте насладиться ролью Мастера.

Психиатр, грузно осев на стойку, опрокидывал виски стакан за стака­ном. Он разбит и подавлен.

— Джон! — подошел к нему коллега, — Джон, приятель, что стряслось? Ты на себя не похож.

— Что тут рассказывать?! Помнишь того богатого психа, которого я ле­чил много лет?

— Конечно. Тот псих, который воображает, что он все еще учится в уни­верситете? Ведь он доставляет тебе больше половины заработка.

Джон кивнул.

— Так что же случилось?

— На этой неделе он его окончил.

Не стремитесь кончать слишком быстро. Не спешите. Даже если вам хочется побыстрей, помните: есть вещи, с которыми спешить нельзя. Это относится и к просветлению.

Торопясь, вы никогда не достигнете. Достичь можно только, если вы не спешите. И если вы вовсе никуда не торопитесь, если вы про­сто там, где вы есть, вы уже достигли. Тут нет никакого расстоя­ния, которое нужно пройти, нет никакой отдельной цели. Конеч­но, если бы цель была далеко, можно было бы и поспешить.

Мулла Насреддин служил в учреждении прямо напротив его дома и при этом всегда опаздывал. Однажды шефу это надоело:

— Довольно! Сколько можно? Смотри, другие добираются на службу с другого конца города и никогда не опаздывают, а ты живешь, дверь в дверь, но не было случая, что бы ты пришел вовремя.

— Оно и понятно, — ответил Насреддин. — Это естественно. Если они опаздывают, у них есть возможность торопиться — с другого-то конца города... А если я опоздал, то уж опоздал — торопиться не­где. Расстояние можно пробежать, можно взять такси, а что мне делать? Если я опоздал, то уж опоздал. Я живу прямо напротив, нет ни малейшей возможности поспешить.

Помните: просветление не где-то (будь то время или пространство), но здесь и сейчас. Если вы слишком торопитесь, вы собьетесь с пути. Все дело в том, чтобы замедлиться, замедлиться настолько, что однажды в вас не шевельнется ничто. В это самое мгновение, в неподвижности, вы станете просветленным.

Скорость, особенно на Западе, стала навязчивой идеей. Полагают, что если с воловьей упряжки они пересели на ракету, то почему не разработать ускоренные методы и для духовного пути. Если есть моментально растворимый кофе, то почему бы не быть момен­тальной нирване? Они не понимают, что нирвана — совсем дру­гое, иначе можно было бы, конечно, увеличить скорость. Все уже здесь. Прийти нужно именно туда, где вы сейчас находитесь. Так что, чем быстрее вы ринетесь, тем дальше окажетесь от просвет­ления. Дело не в том, чтобы достичь, — дело в том, чтобы при­быть, надо просто замедлиться. В этом и состоит все учение Дао и мое тоже.

На Востоке сатсанг — один из наиболее ценных методов просветления. На Востоке говорят, что если вы — в присутствии Мастера, то ни­чего больше не нужно. От одного его присутствия, когда вы мол­ча сидите перед ним, нужно просто быть с ним, тихо сидеть ря­дом, а просветление само о себе позаботится. В нужный момент оно случится. Не стоит о нем тревожиться, не надо его планиро­вать, иначе вам не избавиться от суетливости: "Когда же придет это просветление?" Тогда просветление тоже станет желанием, жадностью, похотью.

ВОПРОС: На этих днях вы сказали, что долг — мерзкое слово из четырех букв. Но я не раз слышал от вас, что вы хотели бы, чтоб саньясин был пол­ностью ответственен. Объясните, пожалуйста, разве долг и ответ­ственность не одно и тоже? Надеюсь, мой милый Бхагван, я не смутил вас?

ОТВЕТ: Конечно же, нет... ведь я и так смущен до последней степени. Меня нельзя смутить сильнее. Я смущен до последней степени.

"Долг" и "ответственность" — синонимы только в словаре, но не в жиз­ни. В жизни они не только различны, они полярны. Долг отно­сится к другим, ответственность относится к себе. Когда вы гово­рите: "Я должен что-то сделать" — это долг. Мать больна, я должен посидеть с ней. Надо отнести цветы ей в больницу, ведь она же мне мать. Долг направлен па других, тут нет никакой вашей от­ветственности. Вы выполняете социальную формальность: "Это же ваша мать". Вы делаете это только потому, что она ваша мать, — вы не любите ее. Вот почему я называю долг мерзким словом из четырех букв, грязным словом. Если вы любите свою мать, вы не скажете "это мой долг". Если вы любите мать, вы пойдете в боль­ницу, принесете цветы, будете ухаживать, сидеть у ее изголовья, массировать ей ноги, страдать вместе с ней, но это не будет дол­гом — это будет ответственность. Вы будете отвечать из своего сердца.

Ответственность означает способность отвечать. Ваше сердце тре­пещет, вы страдаете вместе с ней, заботитесь о ней. Не потому, что она ваша мать, это не важно, просто вы любите эту женщину. Мать она вам или нет — не в этом дело, но вы любите эту женщи­ну, любите как личность. Это чувство струится из вашего сердца. И вы вовсе не чувствуете себя обязанным ей, вы никак не афи­шируете, какой вы преданный сын. Вы не считаете, что делаете что-то особенное. Что вы такого сделали? Отнесли несколько цветов больной матери и чувствуете, что совершили подвиг? Вот почему я называю долг мерзким. Мерзко само слово, оно ориен­тировано на других.

Ответственность лежит в совсем другом измерении: вы любите, забо­титесь, сочувствуете; ответственность исходит из глубины ваших чувств. Долг вытекает из мысли, что она ваша мать, "поэтому", "в силу того" — это силлогизм, это логика. Вы идете, тащитесь к ней, вам бы хотелось удрать, но что поделаешь? Что о вас подумают? Что скажут люди? Ваша мать больна, а вы развлекаетесь в гостях, на танцульках. Ваша мать в больнице! Нет, вашему "я" это было бы неприятно. Если бы вы могли не ходить без того, чтобы по­страдала ваша репутация или чтобы не появлялось неприятное чувство, вы бы охотно не пошли. Придя в больницу, вы спешите улизнуть, — причина всегда найдется. "Мне надо идти, у меня де­ловое свидание". Ничего подобного: вы хотите покинуть ее, вы не хотите с ней оставаться, вас томит каждая лишняя минута. Вы не любите ее.

Долгу я говорю "нет", ответственности "да". Я говорю, что, мол, саньясины должны быть всемерно ответственны.

Когда я был маленьким, мой дедушка любил, чтобы ему растирали но­ги. Он останавливал любого домочадца: "Прошу тебя, помасси­руй мне ноги".

Иногда я соглашался, иногда нет. Его это заинтриговало:

— Почему это? Иногда ты соглашаешься — никто тогда не делает это лучше, чем ты; а иногда ты просто отказываешься.

— Когда это долг, я отказываюсь. Когда ответственность — я соглаша­юсь.

— А в чем разница?

— Разница в следующем: когда я испытываю любовь, когда мне хочется растирать тебе ноги, я соглашаюсь. Когда во мне нет ничего, кро­ме вежливости, а ты просишь: надо это сделать, я вовсе не думаю о тебе — во дворе играют дети и зовут меня... Я вовсе не думаю о тебе, меня с тобой нет. Тогда я отказываюсь, потому что это мер­зко.

Так что порой, когда он просил меня, я отказывался, а иногда сам под­ходил к нему и просил:

— Можно тебя немножко помассировать? Я как раз в настроении. Я сделаю это прекрасно. Ну, пожалуйста.

Делайте то, что идет от вашего чувства, что течет из вашего сердца, никогда не насилуйте сердце. Никогда не следуйте разуму, ум - это побочный продукт жизни в обществе, к вам настоящему он не относится. Следуйте себе настоящему, изберите в руководители себя настоящего. Не руководствуйтесь принципами, этикетом, нормами поведения, тем, что Конфуций называет "джентльмен­ством". Не будьте джентльменом, будьте просто "меном" — челове­ком — этого вполне достаточно. Но человеком будьте настоящим. Вам хочется что-то сделать? Делайте, излейте в этом свое сердце, тогда это будет дивным цветением. Порой вам чего-то не хочет­ся? Объявите об этом. Пусть не останется ни малейшей двусмыс­ленности, не надо ничего скрывать.