Восприятие, достигнутое в нирвичара самадхи, преображает все нормальные восприятия, как в мере, так и в интенсивности.

Два этих слова очень значительны "мера" и "интен­сивность". Когда вы видите мир через ощущения, мозг и ум, мир кажется очень серым. В нем нет блеска, он пыль­ный, и вскоре он становится скучным, и вы чувствуете, что сыты им по горло: те же самые деревья, те же самые люди, те же самые действия — все это просто рутина. Но это не так.

Иногда под воздействием ЛСД, марихуаны или гашиша, внезапно, дерево становится более зеленым. Вы ни­когда не знали того, что дерево было таким зеленым, или роза была такой розовой.

Когда Олдос Хаксли впервые принял ЛСД, радом с ним стоял стул. Внезапно, стул стал одной из самых пре­красных вещей в мире, и этот стул стоял в его комнате го­дами, и он никогда не смотрел на него. ЛСД подейст­вовало подобно призме, множество теней, много оттенков произошло из него; стул был похож на бриллиант. Он был уже не прежним стулом. Хаксли был очарован стулом. Он не мог поверить, что, когда человек принимает наркотики, с ним такое происходит.

Наркотики это попытка насильственно пробудить идиотов. Итак, вы шокируете их, и они слегка приоткры­вают глаза и просто смотрят... "Да!" И мир становится таким прекрасным, неимоверно прекрасным, и тогда вы пойманы на крючок, потому что тогда вы думаете, что мир стал таким прекрасным из-за наркотиков. Теперь, когда вы вернулись, и путешествие завершено, мир будет выглядеть еще более серым и более скучным, чем обычно, потому что теперь вашему уму, есть, с чем сравнивать. На некоторое время он стал прекрасным явлением; он был самим раем. Даже такой человек как Олдос Хаксли запутался, и он на­чал думать, что это было самадхи, о котором говорил Патанджали, которого достигли Кабир, и Будда, и все мистики мира, что это и есть самадхи.

Наркотики могут дать вам фальшивое чувство са­мадхи, но вы все еще в заключении. Механизм функцио­нирует с бдительностью только потому, что наркотики шокировали вас, но эта бдительность кратковременна. Все больше и больше, если вы используете это, тогда количест­во наркотиков должно постоянно увеличиваться, потому что с помощью того же самого количества вы не сможете снова шокировать идиотов. Они привыкают к этому, тогда нужно все большее и большее количество. Наркотики ра­ботают только так.

Однажды Мулла Насреддин приобрел мула, и тот не хотел уходить, и он сделал все... Человек, у которого он приобрел мула, попросил его не бить мула, потому что он очень чувствительный. Поэтому он молился, толкал и делал все, что только мог: мул не двигался, он не обращал внимания. Поэтому он позвал человека и сказал:

— Что за мула ты мне дал?

Человек пришел с палкой и сильно ударил мула по голове. Насреддин сказал:

— Это уж слишком! — ведь ты просил меня не бить его.

— А я и не бью. Это только для того, чтобы он обра­тил внимание...

И, внезапно, мул пошел.

Идиоты здесь: ЛСД бьет подобно палке. На несколь­ко мгновений они уделяют вам внимание, вы шокировали их. Весь мир становится прекрасным. Но это ничто, абсо­лютно ничто. Если на одно-единственное мгновение вы мо­жете достичь нирвичары, тогда вы сможете узнать. Мир становится в миллионы раз более прекрасным, чем тот проблеск, который может вам дать любое ЛСД. И это про­исходит не потому, что вы бьете мула по голове, это про­исходит просто потому, что вы больше не внутри мула, вы вышли наружу, вы отбросили идиота. Вы предстанете пе­ред реальностью в своей тотальной наготе.

Без мыслей вы наги. Без мыслей, кто вы? — индуист, мусульманин, христианин, коммунист? Кто вы без мыслей? — мужчина, женщина? Кто вы без мыслей? — религиозны, нерелигиозны? Без мыслей вы никто. Все одежды отброшены. Вы просто нагота, чистота, пустота. Тогда восприятие чисто, и вместе с этой чистотой приходит мера и интенсивность. Теперь вы можете взглянуть на ог­ромное расширение существования. Теперь не существует преграды для вашего восприятия; ваши глаза стали бес­крайними.

И интенсивность: вы можете заглянуть внутрь любо­го события, любого человека, потому что больше нет ве­щей. Даже цветы сейчас стали существами, и деревья, и цветы, и камни — спящие души. Теперь случилась интен­сивность; вы можете взглянуть сквозь и сквозь. Когда вы можете посмотреть сквозь и сквозь цветка, тогда вы сможе­те понять, что говорили мистики и поэты.

Теннисон говорил, что: "Если я могу понять цветок, маленький цветок, в его полноте, я смогу понять все". Верно, абсолютно верно! Если вы сможете понять часть, вы поймете и целое, потому что часть есть целое. А когда вы пытаетесь понять часть, постепенно, не зная того, вы при­дете к целому, потому что все взаимосвязано. И этого бу­дет так много, а как вы можете написать автобиографию всего?"

Вот почему те, кто познали, всегда отказываются; они никогда не писали автобиографий — за исключением этого человека Прамахансы Йогананды, который написал "Автобиографию Йога". Он вообще не йог. Потому что йог не может написать автобиографию — это невозможно, просто невозможно, потому что, когда кто-то достиг нирвичара самадхи, он становится йогом, и тогда явная ог­ромность... Теперь он стал всем. Если вы действительно хотите написать автобиографию, это будет автобиографией всего, начиная сначала — а здесь нет начала — до конца — а здесь нет конца.

Во мне, если я становлюсь осознанным, все достигает высшей точки. Я не начинаю со своего рождения, я начи­наю с самого начала, а здесь нет начала, и я дойду до са­мого конца, а здесь нет конца. Я глубоко вовлечен в целое. Эти несколько лет, в течение которых я нахожусь здесь, не целое. Я был до того, как родился, и буду здесь после того, как умру, поэтому, как написать? Это будет фрагмент, страница, нет, автобиография и страница это абсолютный абсурд и лишены смысла, потому что другие страницы бу­дут потеряны.

Некоторые друзья приходят ко мне и тоже говорят: "Почему нет? Вы должны написать о себе что-то", а вы знаете, что было самым трудным для Мейстера Экхарта. Это невозможно, потому что, с чего начать? — каждое на­чало будет произвольным и фальшивым. И между двумя фальшивками — фальшь начинается и заканчивается — как вы сможете втиснуть реальное? — не возможно. Йогананда сделал нечто, что невозможно. Он сделал нечто, что могут делать только политики, но не йоги.

Интенсивность становится такой, что вы смотрите на камешек гальки, и, благодаря нему, дороги движутся в це­лое, и, благодаря нему, вы можете войти в высшую тайну. Дверь повсюду; и вы стучите, и везде вас принимают, при­глашают. Откуда бы вы ни входили, вы входите в бескрай­нее, потому что все двери принадлежат всеобщему. Инди­видуальности могут существовать как двери. Любите чело­века, и вы войдете в бескрайнее. Посмотрите на цветок, и храм откроется. Лягте на песок, и каждая частичка песка настолько же огромна, как и всеобщее. Это высшая мате­матика религии.

Обычные математики говорят, что часть никогда не сможет стать целым. Это одно из положений обычной ма­тематики, которую изучают в университетах: часть никогда не сможет стать целым, часть всегда меньше, чем целое, и никогда не сможет быть больше, чем целое. Это простые положения математики, и каждый согласится с тем, что это так.

Но существует еще и более высокая математика. Ко­гда вы вышли из ощущений — мир высшей математики, и таковы положения: часть всегда есть целое; часть никогда, никогда не может быть меньше, чем целое, и — абсурд из абсурда — иногда, часть больше, чем целое.

Теперь я не могу объяснить вам. Никто не может объяснить, но это положения. Если вы вышли из тюрьмы, вы увидите, что таково положение вещей. Камешек гальки это часть, очень маленькая часть, но если вы посмотрите на него умом без мысли, простым сознанием, прямо, внезап­но, камешек гальки станет целым — потому что существует только одно. Потому что никакая часть, на самом деле, не является частью или отдельным фрагментом: часть зависит от целого, целое зависит от части. Это не только то, что, когда восходит солнце, цветы распускаются; обратное тоже справедливо — когда цветы распускаются, солнце восхо­дит. Если бы здесь не было цветов, для кого бы восходило солнце? Это не так, что птицы поют только тогда, когда восходит солнце; обратное также справедливо — из-за то­го, что поют птицы, восходит солнце. Иначе, для кого?.. Все взаимозависимо; все связано со всем; все переплетено со всем. Даже если лист исчезает, целое потеряет его; тогда целое не будет целым.

В одной из своих молитв Мейстер Экхарт сказал... и это один из самых редких людей, которых породило хри­стианство. На самом деле, он казался чужим для христи­анского мира. Он должен был родиться в Японии как Дзен Мастер, его откровение настолько ясно, настолько глубо­ко, что выходит за пределы всякой догмы.

Он говорит в одной из своих молитв: "Да, я завишу от тебя, Бог, но ты тоже зависишь от меня. Если бы меня здесь не было, кто бы поклонялся и кто бы молился? Тебе бы не хватало меня". И он прав: это не исходит, ни из ка­кого эго, это просто факт. Я знаю, что Бог, должно быть, кивал в этот момент: "Ты прав, Экхарт, потому что, если бы тебя здесь не было, меня бы тоже здесь не было".

Поклоняющийся и тот, кому поклоняются, сущест­вуют вместе; любящий и возлюбленный существуют вместе. Один не может существовать без другого, и это тайна су­ществования: все существует вместе. Эта совместность есть Бог. Бог это не человек; сама эта совместность целого есть Бог.