Текст как литературное произведение

Истории в §79 и §80 связаны друг с другом; между ними имеются как очевидные, так и неявные связи. Из текста следует, что рассказ в §80 должен проливать свет на предшествующий ему рассказ в §79; также и с точки зрения структуры рассказ в §80 подчинен рассказу в §79. В §79 ставится вопрос о том, допустимо ли несправедливо заподозренному человеку доказывать свою правоту, если в его словах может прозвучать отголосок гордости или бахвальства; не лучше ли ему сохранять молчание, и не снимать с себя обвинений?

Автор дает свой ответ в §80. Ответ представлен в виде рассказа о хасиде и его будущем соседе по раю. Соотношение §79 и §80 выражено еще и в том, как построено предложение-связка, соединяющее эти два параграфа друг с другом. Переход к рассказу в §80 осуществляется с помощью сложноподчиненного предложения, элементы которого соединены арамейской частицей «де» («ше» на иврите)–«ведь, ибо». Рассказ о соседе по раю в §80 подается как описание отдельного случая, иллюстрирующего общее правило, о котором говорилось непосредственно перед этим (в §79). Вместе с тем, нельзя сказать, что наш рассказ в §80 является прямым ответом на вопрос, заданный в §79, представленная в §80 дилемма носит более крайний характер. В описываемой в §80 ситуации снятие с себя подозрений проблематично для героя не столько из-за опасности впасть в грех гордыни, сколько потому, что обнародование его благородных поступков должно лишить его возможности их совершать в дальнейшем.

Менее очевидная связь между указанными рассказами проявляется в их бинарной структуре, основанной на противопоставлении внешнего внутреннему. Внешнее–общество, окружающая среда, «народ» (§79), «все» (§80). Внутреннее–мир в пределах собственного дома. Во внутреннем мире происходит действие, ложно интерпретируемое наблюдателями извне. В обеих историях акцентируется противопоставление общества одиночке, обвиняемому в грехах, которых он не совершал. Более того, одиночка, стремящийся оказать помощь другим, творящий добро, всеми презираем. Разница между двумя историями в том, что тогда как в первой из них ошибка наблюдателей возникает непреднамеренно, во второй мнимый грешник сознательно вводит окружающих в заблуждение.

Такое поведение чрезвычайно проблематично с точки зрения традиции. Будущий сосед хасида по раю вплотную подходит к тонкой грани, отделяющей исполнение заповеди от греха. Он притворяется беспутным грешником; ему очевидно необходимо и на самом деле быть близ греха, а, возможно, и нарушать некоторые заповеди для того, чтобы убедить других—в частности, своих приятелей—что он на самом деле стремится только к блуду. Последнее ему удается: как мы читаем, «все» сходятся на том, что «он такой негодник». Мнимый грешник ведет двойную жизнь, полную лжи. Он обманывает своих близких, полагающих, что он и в самом деле таков, каким кажется, вводит в заблуждение всех жителей города, которым неведомы его подлинные цели, и проводит даже блудниц («они полагают, что я предамся с ними разврату»). Он оказывается доверенным лицом распутников, сам ведет переговоры с блудницами, вводит их в свой дом, поит вином и пляшет перед ними. Его путь к исполнению заповеди пролегает в опасной близости к греху; тем не менее, мнимый грешник достоин великой награды.

Напряженное противостояние между заповедью и грехом, присущее содержанию, безусловно сказалось на форме, в которой этот сюжет передан в Книге хасидов. Проведенное нами выше сравнение между рассказом в §80 и другими историями этого типа показывает, что рассказ в Книге хасидов выделяется своей драматичностью, а это подтверждает предположения, выдвинутые нами на предварительной стадии обсуждения.

Теперь перейдем к рассмотрению способов создания драматического напряжения в рассказе. В ответ на желание хасида узнать, кто окажется его соседом в раю, ему показывают «одного юношу». Напряжение наращивается постепенно; до поры, до времени сохраняются в тайне какие бы то ни было подробности о будущем обитателе райских кущ. Читатель не знает, чего ему ожидать. Быть может, увиденный во сне юноша—великий знаток Торы, тогда предуготованная ему великая награда не должна вызывать удивления. В других подобных историях сразу же сообщается, что будущий сосед занимает низкую ступень в иерархии социальных различий, он повар или мясник. В нашем же рассказе ничего не сообщается о том, чем занимается или что собой представляет указанный «юноша из дальних стран». Загадка становится двойной: кто он такой и чем заслужил награду в мире грядущем? Сведение о том, что он «из дальних стран», подчеркивает трудность стоящей перед хасидом задачи: добраться до тех краев, чтобы разузнать об указанном юноше и с ним познакомиться. Немедленно–«на следующий день»—хасид отправляется в путь. Подчеркнутая спешка способствует все возрастающему напряжению. В отличие от других историй о соседе по раю, герой не теряет времени на рыданья и излияние своей обиды. В рассказе из Книги хасидовпредпочтение отдается косвенному описанию чувств героя, которые можно понять из его поступков. Хасиду не сразу удается достичь своей цели; он «отправился в путь, чтобы его увидеть, и повсюду искал его, и пытался о нем разузнать». Повторение глаголов, описывающих процесс поисков, подчеркивает трудности и затраченные усилия хасида. Напряжение еще более резко возрастает с описанием отзыва местных жителей: «Все дивились ему…» Это первый признак неладного. К тому же становится известно, что указанный юноша «такой негодник». Теперь читатель должен изумиться, каким же образом такой человек удостаивается столь высокой награды. В других подобных историях этот вопрос встает с самого начала; здесь же он переносится на более поздний момент в развитии сюжета, тем самым еще раз увеличивая драматическое напряжение. Более того, в нашей истории о соседе по раю — в отличие от других таких историй — герой не вопрошает об этом сам, эта задача отведена читателю. С помощью такого приема читатель вовлекается в действие, разжигается его любопытство о дальнейшем ходе событий. Хасид не протестует и не взывает к Небу; он «опечалился, но все же пришел к дому этого человека». Прием, оказанный ему «грешником», крайне удивителен и незаслужен; несомненно лишь, что он полностью противоречит тому, чего следовало бы ожидать от праведника, которому уготовано райское блаженство. Но и это не обескураживает хасида, который проявляет упорство и проникает в дом, где проводит целый день в надежде узнать что-то еще, что изменило бы его впечатление об этом человеке. Его неведение о личности героя является источником напряжения и побуждает его добиваться разгадки.

Хасид застает хозяина дома пирующим с блудницами; в его глазах это очевидный, страшный грех. Таким образом, доброе дело будущего соседа по раю показано и хасиду, и читателю, а загадка остается все так же нерешенной; напротив, наше недоумение возрастает.

Лишь теперь эмоции хасида прорываются на поверхность, он разражается слезами. В других историях о соседе по раю этот эпизод находится в начале рассказа, сразу после получения изначального известия о будущем товарище по небесному воздаянию; в таких случаях эпизод этот более непонятен и неоправдан, чем здесь. Рыдания хасида вызывают сочувствие и симпатию читателя. При этом у него так и нет ключа для разгадки вопиющего несоответствия между ожиданиями хасида и окружающей его действительностью. Хасид собирается в обратный путь, напряжение начинает спадать. И вот перед самым отъездом он в отчаянии обращается к «грешнику». Автор, который превосходно владеет техникой создания напряжения, искусно строит фразу: «На следующий день он собрался возвращаться, и прежде, чем отправиться в путь …» Поворот происходит в последний момент, после того, как хасид становится свидетелем деяния, благодаря которому хозяина дома ожидает райская доля (во всех других историях этого типа вопрос об особой заслуге предшествует описанию доброго дела будущего соседа по раю, которое, собственно, и является ответом). Вопрос начинается в форме мольбы и заклятия, что выражает охватившее хасида отчаянье: «Умоляю тебя, скажи мне, творил ли ты когда-нибудь добро». Хасид спрашивает не о конкретном благородном поступке; он сомневается, что такой человек вообще способен совершить доброе дело. Стиль обращения очень эмоционален: «…А ведь ты вел себя так разнузданно». Фраза построена из двух частей; вторая из них содержит всего несколько слов, которые на иврите создают выразительную ритмическую структуру, передающую всю резкость обвинения хасида и его полную уверенность в своей правоте. Лаконичный, бичующий стиль, отдаленно напоминающий слог пророков, выражает горечь и разочарование хасида: то, что он видел, полностью подтверждает доходившие до него ранее слухи. В конце фразы особняком стоит слово «разнузданно» (прицут), приобретающее особый вес, благодаря разбивке предложения на две части. Наконец, обвинение завершается в духе элегии: «Как же может случиться, что ты будешь восседать со мной?!»

Ответ хозяина дома выдержан совсем в ином ключе; он говорит спокойно, взвешенно и сдержанно, что особенно бросается в глаза после эмоциональной и прочувствованной манеры хасида: «Все, что ты видел, я делаю с добрыми намерениями». То, что посторонним кажется грехом, в действительности оказывается добрым делом. Таким образом, ответ на вопрос заключается не в дополнительной информации (как в других рассказах о соседе по раю), но в иной интерпретации сведений, уже известных и герою, и читателю. Такой прием помогает наращивать напряжение и напоминает развитие сюжета детектива: все данные для решения приведены вначале, ключ к правильному ответу кроется в их интерпретации.

Развитие сюжета достигает своего апогея в точке, которая является и идеологическим центром рассказа. Странное поведение хозяина, к которому приковано наше внимание с напряженным ожидание развязки, оказывается—в результате соответствующего истолкования—высшим нравственным достижением.

Эти рассуждения можно продемонстрировать с помощью графы «кривой напряжения» в рассказе²⁹.

Наше обсуждение различных способов создания напряжения в рассказе основано на линейной модели развития сюжета. Но рассмотрение постепенного развития сюжета показывает, что в действительности имеют место две симметричные «кривые напряжения», разбивающие рассказ на две части. В каждой из этих частей напряжение постепенно наращивается, доводится до какого-то зенита, за этим следует развязка и снятие напряжения. С точки зрения содержания текст можно разбить на четыре части; отметим, что симметрия, о которой говорилось, находит свое выражение и в стиле изложения, проявляясь в употреблении схожих слов и выражений.

Эта структура характерна для рассказа в Книге хасидов,она отличает его от других историй о соседе по раю.

Рассказ делится на четыре основные части:

Анализ рассказа, не ограниченный концепцией линейного развития сюжета, позволяет обнаружить соответствия между следующими частями:

а-в
б-г.

При этом действие в частях (а) и (в) относится к сфере обозреваемого и осязаемого:

Поиск как серия физических действий:

а) хасид отправляется в путь
в) хасид собирается отправиться в обратный путь.

Действие в частях (б) и (г) относится к сфере внутренней:

Поиск как процесс познания:
б) мнимый ответ
г) подлинный ответ

В других рассказах этого типа мы сталкиваемся с линейной моделью повествования, при которой сюжет развивается от постановки проблемы к ее решению: а) вопрос/просьба; б) решение проблемы; в) осознание и освоение. В отличие от этого рассказ в Книге хасидов построен циклично: сначала предлагается первый вариант ответа, и оказывается ошибочным; за этим следует повтор тех же событий, но они приводят к иному исходу, так как сопровождаются новой интерпретацией.

Симметрия и циклическое построение характеризуют отнюдь не только содержание рассказа; они проявляются и в выборе употребляемых слов и выражений в разных частях рассказа:

(а) Хасид отправляется в путь (любопытство)	(в) Хасид собирается вернуться (отчаяние)
Кто будет восседать рядом с ним в райском саду	Как же может случиться, что ты будешь восседать со мной?!
На следующий день хасид, собравшись,	На следующий день он собрался возвращаться
Отправился в путь, Чтобы его увидеть И повсюду искал его, и пытался о нем разузнать	Прежде, чем отправиться в путь А хасид видел все это
Стал расспрашивать о нем	[Подошел к хозяину дома] и спросил
Ведь он такой негодник	Ведь ты вел себя так разнузданно
Услышав это, хасид опечалился	И плакал

Такое количество параллелей можно объяснить исключительно сознательным намерением автора подчеркнуть связь между этими двумя частями рассказа. Сравнимы также части (б) и (д); при этом отметим, что их взаимное сходство заключается не только в употребляемых схожих словах и выражениях, но и в противопоставлении виденного хасидом в части (б) неожиданной интерпретации того, что он видел, предлагаемой в части (д).

(б) Изложение фактов (мнимая разгадка)	(г) Изложение интерпретации (подлинная разгадка)
Ведь он такой негодник!	Я изображаю из себя разнузданного
Смеясь над ним вместе со своими приятелями	Разнузданные рассказывают мне, каких блудниц они собираются нанять.30
Собрал... всех городских блудниц	А я тайно прихожу к этим блудницам и, предлагая им более высокую плату убеждаю прийти ко мне
Он поил их вином и плясал перед ними всю ночь	Видя, что я зову их на ночь, они полагают, что я предамся с ними разврату
Дал ему оплеуху	Мать задала мне трепку 31

Подчеркнутая ирония в том, что изложение тех же обстоятельств с точки зрения хозяина дома меняет все: великий грешник оказывается тайным праведником³² .

Новая интерпретация уже известных обстоятельств также приводит к тому, что образ хасида, бывшего главным героем рассказа, оттесняется. Настоящим героем повествования становится его кажущийся антагонист. Таким образом, происходящему в рассказе идейному перевороту соответствует переворот художественно-формальный: сменяется главный герой истории. Отметим еще одно обстоятельство. Как мы помним, рассказ приведен автором Книги хасидов в связи с вопросом неоправданного подозрения. Заключительные слова мнимого грешника: «Таким образом я удерживаю нарушителей закона от греха. А на то, что думают обо мне, я не обращаю внимания и прощаю» — необходимы, чтобы показать, зачем эта история вошла в Книгу хасидов. Слова эти также подчеркивают несуразность подозрительного поведения хасида, который, также как и мнимые друзья хозяина дома, не смог проникнуть за внешнюю оболочку вещей и представить истинные намерения своего будущего соседа по раю.

По сути дела упорство хасида и его старания постичь, что же в действительности являет собой его будущий сосед, проистекают от его глубокого убеждения в значимости полученного им во сне откровения и его отношения к происходящему с ним как к испытанию. Только непоколебимая вера в справедливость Божьего приговора и представление об окружающей человека действительности как о цепочке испытаний, которые он должен выдержать, могут объяснить, каким образом хасид, невзирая на унижения, несмотря на естественную неприязнь и подозрения о «грешнике», переступает порог его дома.

теологии германского хасидизма. Если мы этого не сделаем, наше понимание рассказа, мотивов, движущих его героями, и особенностей, отличающих его от прочих произведений этого рода, будет неполным. Как мы уже указали, под широким контекстом рассказа мы подразумеваем мировоззрение германских хасидов в целом, в рамках которого нас будет в первую очередь интересовать концепция испытания³³.

Концепция испытания—одно из ключевых понятий в учении германских хасидов³⁴. Человеческая жизнь являет собой последовательность испытаний, формирующих человека и подготавливающих его к наивысшему, последнему испытанию—освящению Имени Божьего. По сути дела, объективная реальность существует именно для того, чтобы подвергать испытаниям человека. Такой подход приводит к следующему вопросу: если испытание столь значимо для человека, не следует ли всеми силами стремиться к испытанию, самим создавать соответствующие ситуации—или нужно только ожидать, находиться в состоянии постоянной готовности, ограничиться достойной реакцией на события, происходящие с нами помимо нашей воли? Взаимная противоположность ответов на этот вопрос и находит свое выражение в нашем рассказе, в столкновении двух главных героев: каждый из них олицетворяет один из двух возможных подходов к вопросу о желательности испытания, спровоцированного самим человеком. «Грешник», представляющий активное вторжение в ход событий, создающий сам критические ситуации, подвергает себя двум особенно суровым испытаниям; лишь освящение Божьего Имени превосходит их по своей тяжести, согласно учению германских хасидов: он заставляет себя переносить позор³⁵ и плотский соблазн³⁶ . Он слывет разнузданным негодником, пиршествует с блудницами; хотя он и не вступает с ними в связь, его поведения достаточно, чтобы безвозвратно погубить его доброе имя в еврейской общине. Ситуацию испытания, которое необходимо выдержать, он создает для себя сам. По всей видимости, ему бывает нелегко преодолеть соблазн, он вынужден просить мать силой вытаскивать его из комнаты с женщинами. Согласно германским хасидам, небесное воздаяние прямо пропорционально трудности вынесенного испытания: «Велика награда за то, что человек исполняет, невзирая на трудности» (§1082).

В отличие от своего будущего соседа по райским кущам, хасид не спешит навстречу новым испытаниям; вместе с тем, он достойно встречает те, которые выпадают на его долю. Его унижают, бьют, стаскивают с него одежду, но он не отвечает. Видя блудниц, он не только не испытывает соблазна, но разражается слезами. Он ведет себя, как подобает богобоязненному человеку, праведнику и хасиду. Только тот, кто с равнодушием переносит оскорбления, может называться хасидом³⁷.

В своем поведении мнимый грешник руководствуется еще одним важным правилом религиозной этики германских хасидов: соблюдение заповедей нужно по мере возможности сохранять в тайне: «Сохраняй в тайне всякую заповедь, которую можно выполнять незаметно» (§1589). Из соблюдения заповедей нельзя извлекать выгоду; соблюдение не должно быть предметом гордости.

В этом мире идеалом является смирение, однако в будущем мире положение вещей окажется иным. Праведники будут восседать в райском саду там, где они заслужили; сын не сможет уступить свое место отцу, а ученик–учителю (§1047). Рай устроен иерархично, распределение мест в нем строго соответствует подлинным заслугам человека.

Создавая этот рассказ, германские хасиды воспользовались существующим образом «соседа по раю». Образ этот встречается в историях, предшествующих составлениюКниги хасидов³⁸, в том числе в Талмуде и мидрашах³⁹, описывающих устройство райских кущ. Германские хасиды развили этот мотив в соответствии с характерной для их учения концепцией, разделяющей понятия «Бога» и «Славы Божьей»⁴⁰. Награда в будущем мире состоит в близости к Божьей Славе. Рай строится по иерархическому принципу. Чем ближе к месту пребывания Божьей Славы находится праведник, тем больше его награда и выше уровень, на котором он находится. Понятно, таким образом, сколь важен становится образ «соседа по раю» в сочетании с теологией германских хасидов. В рамках идеологического подтекста Книги хасидов история о соседе по раю приобретает особый, беспрецедентный смысл.

Заключение: Характерные особенности рассказа германских хасидов

Охарактеризовать рассказы германских хасидов можно на основании анализа их сюжетных особенностей, стиля и структуры, наряду с рассмотрением связи рассказа с его контекстом. Идеологическая система, в рамках которой создается тот или иной рассказ, задает тон повествования и определяет его форму.

Наш подход был опробован на рассказе, основанном на широко распространенном в еврейской традиции сюжете. Мы хотели показать, каким образом, попав в новый контекст, сюжет этой истории меняется, приобретает совсем новые подоплеки. Известные в традиции истории о соседе по раю носят ярко выраженный моралистический характер, иллюстрируя следующие максимы: мудрецу не подобает гордиться своей ученостью; главное не ученость, а дело; каждая заповедь важна сама по себе; не следует судить о человеке по роду его занятий и положению в обществе. Рассказ, приведенный в §80 Книги хасидов, проникнут идеями германского хасидизма, оттесняющими на задний план мораль, обычно извлекаемую из подобных историй. Идея гордости хасида не занимает центрального места в рассказе; различие между общественным положением хасида и его будущего соседа по раю исчезает; отсутствует даже противопоставление изучения Торы действенному соблюдению заповедей. Таким образом, система идей, заложенная в основу рассказа, строится из иного материала: идеи испытания, пассивного и активного подхода к испытанию, отношение к навлеченным на себя подозрениям, тайное соблюдение заповедей, грань между заповедью и грехом.

Мы хотели показать, что структура рассматриваемого нами рассказа, отличающая его от прочих произведений того же типа, служит усилению в нем драматичности и напряжения. В деталях переработанного по-своему хасидами сюжета находит свое выражение столкновение разных принципов и ценностей, тут проявляется напряжение, возникающее в пограничных ситуациях—например, в связи с тонкой гранью между заповедью и грехом, наградой и наказанием.

С точки зрения развития сюжета, вторая половина рассказа, в которой описывается благородный поступок будущего соседа хасида по раю, оказывается наиболее существенной. Обычно в рассказах такого типа речь идет об исключительных проявлениях благотворительности и милосердия. В нашем случае в центре внимания оказывается наем проституток. Уже сам выбор этой темы приводит к заострению и драматизации проблематики рассказа, выделяя его из среды его предтеч. Но одного этого недостаточно для создания необходимого напряжения. Если бы в основе рассказа вКниге хасидов не лежало столкновение идей и ценностей (как мы показали выше), не возникало бы и тех особенностей, благодаря которым создается напряжение, необходимое для развития сюжета. Чтобы подтвердить это заявление, рассмотрим следующий пример.

В §58 Книги хасидов рассказано, как епископ одного города заплатил городским блудницам, и так удержал их от греха. Сравнительный анализ двух рассказов с общей тематической основой (§§58, 80) показывает, что подлинное напряжение в тексте возникает на основе столкновения идей. В §58 отсутствует двойственность в изображении героя и его поступка. Епископ не вызывает никаких подозрений, он действует открыто и в соответствии с приличиями. Он не вступает в прямой контакт с блудницами сам, но посылает на переговоры своего подчиненного. Он не подвергает себя испытанию и не ставит себя в ситуацию соблазна; его представитель собирает всех блудниц «в одном доме» (а не в доме самого епископа!) и дает им пряжу для работы, таким образом задерживая их там до конца рыночного дня. Разумеется, епископ не пляшет и не пирует с ними. В рассказе нет конфликта персонажей, а поэтому нет и напряжения. Но наиболее важна разница в стоимости, которой обходятся их совершаемые добрые дела героям этих двух рассказов. Епископ жертвует деньгами, мнимый грешник– своим добрым именем и всем своим образом жизни. Ему приходится сносить презрение уважаемых членов общины, жизнь его протекает в постоянной близости к греху; она являет собой непрерывную последовательность тяжелейших испытаний, только его стойкость и делает его достойным уготованного вознаграждения. В конце рассказа ироническим образом все меняется местами, и оказывается, что именно такой человек полностью отвечает идеалу германских хасидов.

В основе рассказа лежат два основные мотива: мотив скрытого праведника и мотив соседа по раю. Первый просматривается в двойственности описываемых поступков: по своим внешним признакам они кажутся греховными или безнравственными, а в действительности оказываются величественными. Каждый из этих мотивов встречается на протяжении развития рассказа в еврейской традиции от написания Книги хасидов и до наших дней⁴¹ . Однако объединение обоих этих мотивов в одном рассказе, осуществимое благодаря особенностям учения германских хасидов и сформировавшее вариант этой истории в Книге хасидов, продолжает оставаться уникальным.

¹ Настоящее приложение является переводом статьи Тамар Александер, опубликованной в: Иерусалимские исследования в области еврейского фольклора, т. 1, изд. Магнес (Еврейский Университет в Иерусалиме), Иерусалим, 5741, сс. 61-81. Эта статья основана на материале, вошедшем в работу автора на соискание степени доктора: «Повествовательный жанр и умозрение в Книге хасидов», Лос-Анжелес, 1977.

² О германском хасидизме и его истории см., например: Gerschom Scholem, Major Trends in Jewish Mysticism(англ.), New York (1954), pp. 80-118 (а в русском переводе, Гершом Шолем, Основные течения в еврейской мистике, пер. Натана Бартмана, Иерусалим, Библиотека Алия, 1993, гл. 3); Й. Дан, Тайное учение германских хасидов (ивр.), 1967/8.

³ Книга хасидов, изд. Вистенецкого-Фраймана, Франкфурт-на-Майне, 1928/9. См. Введение Фраймана к этому изданию.

⁴ См. исследования Й. Дана и Г. Шолема (выше, прим. 2).

⁵ См., например, следующие публикации: Й. Бер, «Социально-религиозное направление Книги хасидов», (ивр.) Цийон, 3 (1934/5), сс. 1-50; Х. Г. Бен-Сассон, Очерки еврейской истории в Средние века(ивр.), Тель-Авив (1921/2), сс. 172-208; Й. Кац, Евреи и другие народы(ивр.), Иерусалим 1959/60, сс. 75-108.

⁶ Й. Дан, Средневековый рассказ на иврите(ивр.), Иерусалим 1974, сс. 30-31, 162-184; он же, «Классификация рассказов германского хасидизма» (ивр.), Сборник материалов Пятого всемирного конгресса по иудаике,т. 3, Иерусалим, 1972

⁷ Й. Дан ставит этот вопрос в своей книге Еврейский средневековый рассказ (см. прим. выше).

⁸ F. Tubach, «Strukturanalytische Probleme – Das Mittelalterliche Exemplum» («Проблемы структурного анализа—средневековый экземплум», нем.), Hessische Blätter für Volkskunde, Band 59 (1968), s. 25-29.

⁹ R. A. Georges, “Towards an Understanding of Storytelling Events” («К пониманию рассказа как события», англ.),JAF 82 (1962), pp. 313-328.

¹⁰ Подробное описание схемы и рассмотр способов ее применения см. в моей статье: «Как повествование становилось частью Книги хасидов» (ивр)., Фольклор(Йеда-ам), т. 19, 45-46 (1979), сс. 5-16.

¹¹ Изменения несущественные принято определять как изменения в алломотивах. Определение последнего: “A motif which occurs in any given motifemic context” («Мотив, проявляющийся в любой данной мотифемной среде»). См.: A.Dundes, “From Etic to Emic Units in the Struc­tural Study of Folktales” («От этических к эмическим единицам в структурном анализе сказки», англ.), JAF 75 (1962), pp. 95-105. См. также мои объяснения в статье, указанной выше (прим. 10).

¹² В таких случаях речь идет о структурных изменениях в мотифеме рассказа. Мотифему следует определять как «свободное место, в котором происходит действие» (“A slot in which action occurs”). Мотифема – это структурный элемент рассказа, тогда ка алломотив – элемент содержательный. Соотношение алломотиваимотифемы сравнимо с тем, как соотносятся друг с другом в лингвистике понятия алломорфа или аллофона, с одной стороны, и морфемы или фонемы, с другой.

¹³ Подробное обсуждение этой схемы см. в моей статье: «Как складывались предания германских хасидов»,Сборник в честь юбилея проф. Дова Нойа(ивр.) (в печати).

¹⁴ A. Aarne & S.Thompson, The Types of the Folktale(Типология сказки, англ.),Helsinki 1961; B. Heller, “La Legende Judéo-Chrétienne du Compagnon au Paradis” («Иудео-христианская легенда о соседе по раю», франц.),REJ(1908), pp. 198-221; B. Heller, “Gott Wünscht das Herz” («Господь обращается к сердцу», нем.), HUCA 4 (1924), S. 365-404.

¹⁵ Например, этот сюжет встречается в Великом собрании мидрашей к Бытию(Берешит раббати): «Рабби Йеошуа бен Улам и Нин-мясник», см. в: М. Й. Бердичевский, У истока Израилева(Мемекор Йисраэль, ивр.), с. 212; в сборнике Мидраш Танхума (изд. Бубера), с другими именами действующих лиц: «Рабби Шимон и повар», с. 68, раздел Мишпатим, пункт 8; в Великом собрании Мидраша (Мидраш а-гадоль, ивр.), Мидраш ко Второзаконию, где главный герой представлен как рабби Эльазар из Лаодикеи, напечатано у Бердичевского, там же, с. 198. См. также: раббену Ниссим из Кайрауана, Сочинение славное об избавлении(Хибур йафе мин а-йешуа, ивр.), изд. Гиршберга, Иерусалим, 1969/70, гл. 15, с. 48, «Тайные праведники». См. также составленный в 19 в. Й. Ш. Пархи сборник Чудеса творящий(Осэ пэле ивр.), Иерусалим, 1958/9, сc. 291-296. В настоящее время эта история продолжает рассказываться как в среде евреев-выходцев из стран Востока, так и среди евреев из западных стран. Записано 11 подобных историй: 3 из Восточной Европы; 4 – из Испании; 2 – из Грузии; 1 – из Ирана и 1 из Египта. См. №№ 538, 5377, 7114, 7765, 7698, 8819, 8359, 8819, 9127, 9314, 9518. О версии этого рассказа, восходжящей к еврейской общине в Египте, см. мою статью: «Еврейско-египетский рассказ, отноящийся к фольклорному типу “Сосед по раю”» (ивр.), Фольклор(Йеда-ам) 20 (1980), 47-48, сс. 84-93. Ряд рассказов этого типа в сопровождении предложения по их дидактической переработке был включен мной в Очерки истории восточного еврейства (ивр.), под ред. Марко Коэна, т. 4, Мин. Просвешения и Культуры Израиля, сс. 152-173.

¹⁶ «Не подобает тому, кто пишет книги, говорить: “Я создал эту книгу”. Так и Рабби [т.е., рабби Йеуда а-Наси] составил Мишну и не указал своего имени» (Книга хасидов, § 1545).

¹⁷ О концепции сна германских хасидов см.: M. Harris, “Dreams in Sefer Hasidim” («Сновидения в Книге хасидов», англ.), PAAJR, 31 (1963), pp. 51-80; Й.Дан, «О сновидениях в учении германских хасидов» (ивр.),Синай, 68 (1970/1), сс. 288-293.

¹⁸ См. об этом статью Ц. Коэна, «Ремесленник как сосед по раю» (ивр.), Два стана (Маханайим) 91 (ийар5724 – 1964), сс. 42-47.

¹⁹ Возможно, здесь сказываются отголоски истории о Пентакаке (Палестинский Талмуд, Таанит, 1.4). Как можно судить по его имени, Пентакака виновен в пяти грехах; они подобны видимым «преступлениям» героя нашего рассказа: и тот, и другой напиваются в компании проституток, пляшут и поют перед ними. Как и «соседу по раю» в нашем рассказе, Пентакаке также удается удержать женщину от греха; ему, однако, приходится для этого продать собственную кровать. Поэтому Небеса внемлют его молитве, и, благодаря его заслугам, засуха приходит к концу.

²⁰ Вариант в Мидраш Танхума: повар принимает рабби Шимона с большим почетом; в Великом собрании Мидраша ко Второзаконию (Мидраш а-гадоль Деварим) Эльазар из Лаодикеи падает ниц перед рабби Йеудой; в собрании мидрашей к Книге Бытия (Берешит раббати) нам сообщается о том, как Нин падает к ногам рабби Йеошуа.

²¹ Быт 19:4-5.

²² А.Eллинек, Дом учения (Бет а-мидраш) (ивр.), 1966/7, 5, «Трактат о рае», с. 42: «И когда предстает перед ними (ангелами) праведник, они снимают с него одежды и облачают его в восемь одеяний из шелка».

²³ Напомним, что германские хасиды относились совершенно серьезно к содержащимся в талмудической литературе и мидрашах описаниям будущего мира. См. Дан, Тайное учение (прим. 2 выше), с. 246.

²⁴ «Устроены там ярусы и комнаты, и каждому праведнику уготовано там место», см. прим. 22 выше.

²⁵ «И там пред ним танцуют и поют ангелы-служители и ангелы милосердия», там же.

²⁶ Прим. 19 выше.

²⁷ «Небо поражает подозревающего невинных» (Йома 19б). А также: «Удались от мерзости и от всего, что близко к ней, чтобы и тебя не заподозрили в грехе» (Мидраш таннаев, изд. Д.Ц. Гофмана, Берлин, 1909, Втор 22:5).

²⁸ Ср.: «Да будет моя доля с несправедливо заподозренными» (Вавилонский Талмуд, трактат «Малый праздник» (Моэд катан) 18б).

²⁹ См. приложение в конце настоящей статьи.

³⁰ Эта фраза проливает свет на параллельное место в части (б): хозяин дома развлекается вместе с «разнузданными», чтобы получить от них интересующую его информацию.

³¹ Наказание от руки матери параллельно испытанию хасида: оплеухам, которые он получает от хозяина.

³² Рассказы о тайных праведниках получили распространение позднее в творчестве хасидов–последователей Баал Шем Това. См. Й. Дан, Средневековый рассказ на иврите(прим. 6 выше), с. 185.

³³ См. книги Г. Шолема и Й. Дана (прим. 2 выше).

³⁴ «”Об этом молится Тебе каждый благочестивый (хасид) в час, когда обретает [Тебя]” (Пс 32:6). Всей душой жаждет он подвергнуться испытанию… Ибо страх Небес становится явным лишь в испытании» (Книга хасидов, § 1513).

³⁵ «”Люби Господа Бога твоего… всеми силами твоими” (Втор 6:5). Что значит “всеми силами твоими”?.. В самом тяжком испытании… Но того, что связано с ущербом для доброго имени или с унижением, им не вынести» (Книга хасидов, § 1520).

³⁶ «Шимшон (Самсон), величайший из героев, и Давид, величайший из праведников, и Шломо (Соломон), величайший из мудрецов… были введены в грех женщинами» (там, § 69).

³⁷ «Хасид от слова “хасида” (аист), а в переводе [на арамейский] “хаварита” [бледная], и сказано: “Не побледнеет (йэхевaру) теперь лицо его” (Ис 29:22). Ибо его стыдят и оскорбляют, а он подобен глухому, который не внемлет, и, как немой, не открывает уст…» (§1075).

³⁸ См. прим. 15 выше.

³⁹ См., например, мидраш Вайикра рабба27.1: «У каждого праведника есть свой рай». Вавилонский Талмуд, Бава батра 75а: «Всевышний возводит каждому хупу [свадебный балдахин] в его честь»; Шаббат 152а: «Каждому праведнику отводится место по достоинству».

⁴⁰ О «Божьей Славе» у германских хасидов см. исследования Г. Шолема и Й. Дана (прим. 2 выше).

⁴¹ См. прим. 15, 32 выше.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2 (К ЧАСТЯМ 9-10)

ПИСАНИЕ ЦЕЛОКУПНОЕ РАББИ МОШЕ ТАКУ¹

Йосеф Дан

1.

Более 120 лет минуло с тех пор, как в сборнике Оцар нехмад Рефаэлем Киркгеймом был опубликован отрывок из произведения Писание целокупное рабби Моше берабби Хасдая Таку². За это время произведение рабби Моше Таку было признано важнейшим текстом, свидетельствующим о воззрениях и истории еврейской мысли в Центральной Европе в Средние века. Несмотря на то, что текст сохранился только частично – утрачены его начало и конец, а сведения, которыми мы располагаем о биографии автора, весьма ограничены – он вызвал большой интерес со стороны ученых и стал предметом многих дискуссий. И немудрено: названное произведение по-своему уникально, являясь единственным известным нам первоисточником, в котором отразился наиболее острый идейный конфликт в истории еврейства германских земель, конфликт, связанный с вопросом о возможности философского размышления в рамках еврейской традиции. По сравнению с параллельно развивавшимися школами еврейской мысли в Испании, еврейские общины Центральной Европы мало занимались выяснением подробностей философских положений или умозрительными дискуссиями. Тем более возрастает в наших глазах историческая значимость сочинения Моше Таку.

Творчество автора Писания целокупного заслужило высокую оценку, выходящую за пределы его времени и той среды, в которой он ж