Общественно-политическое устройство

Древнерусского государства

Картину общественно-пиитического устройства Древ­ней Руси в IX–XI вв. определяли не только и не столько личные качества князей или экономические отношения, сколько этно­социальные традиции различных народов, образовавших Древ­нерусское государство. А таких традиций, напомним, было несколько, причем они противоречили друг другу. Напомним, что в этническом отношении даже «род русский» не был един, и каждая из этнических групп «руси» привносила в обществен­но-политический строй Древнерусского государства какие-то свои особенности. Следовательно, мы должны видеть очень сложную картину общественно-политических отношений в Древ­ней Руси IX-XI вв. Она представляет собой не только противоре­чие между «Землей» и «Властью» («родом русским»), как между славянским и неславянским этническим элементами, но и проти-воречия внутри самого «рода русского», как тоже полиэтническо­го конгломерата.Следует также учитывать противоречия между Северной Русью с центром в Новгороде и Южной Русью с цент­ром в Киеве. В обоих центрах сложились во многом различные общественно-политические традиции, которые сохранялись очень долгое время.

В данном случае требуется более основательно рассмотреть институты управления, утвердившиеся в Древней Руси в этот период, их взаимодействия и характер государственности в целом.

Можно обратить внимание на то, что восточные славяне в IX в. были объединены в большие союзы племен, границы меж­ду которыми определяются разными типами височных колец, а никак не укрепленными полосами. И летописное свидетельство о том, что славяне «живяху в мире», вполне соответствует дейст­вительному положению.

С русами дело обстояло гораздо сложнее. Восточные авторы часто представляют русов народом, который вообще не имеет пашен, а кормится лишь за счет ограбления славян, заодно захватывая славян в плен и продавая их в Булгаре и Хорасане (речь, следовательно, идет о русах, промышлявших по Волго-Балтийскому пути). Названия Днепровских порогов, воспро­изведенные Константином Багрянородным, также свидетельст­вуют о сохранении двуязычия у части русов (в данном случае, русов-алан из Прибалтики). И, конечно, до слияния нравствен­но-психологического и организационного между славянами и русами, а также между самими русами было еще очень далеко.

Разные нравственные критерии полян-русов и древлян во времена Игоря зафиксированы не только рассказом об их обы­чаях, но и в летописной статье об убийстве древлянами Игоря и мести Ольги. Симпатии летописца, конечно, на стороне Ольги. Но он сохраняет знаменательную фразу прибывших к Ольге древлянских послов: «Мужь твой аки волк расхищая и грабя, а наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю». И еще один важный факт – «лучьшие мужи, иже держаху Де­ревьску землю» (очередное обманутое Ольгой посольство) были избраны всеми древлянами.

Здесь мы подходим к проблеме общественно-политического управления славянских племен, которое определялось их тер­риториально-общинным устройством. Известно, что главным органом управления у славян было вече. Впервые термин «вече» употреблен в «Повести временных лет» в связи с осадой печене­гами Белгорода в 997 г. (запись, возможно, и более поздняя). Горожане собираются на вече, поскольку «от князя помочи нету». Но из легендарного рассказа о «белгородском киселе» следует, что вечевая практика была явлением обычным, хотя в Киеве, видимо, княжеская власть и противодействовала такого рода собраниям.

По отрывочным сведениям трудно судить о характере вечевых собраний, способах их проведения. Но вечевая система работала практически во всех русских городах, а уровень представительства решался в зависимости от характера обсуждаемых вопросов. Конечно, фантастичны пред­положения тех авторов, которые представляют вече неуправляемым собранием, где вопросы решаются «гулом»: какая сторона громче кри­чит. Описания подобных собраний в поморских городах рисуют сов­сем иную картину. Собрания проходили весьма организованно и вы­ступать перед ним простому участнику его можно было после того, как председательствующий обратится за разрешением к вечникам, т.е. уча­стникам вече. По старой традиции на подобных собраниях всегда име­ли право голоса жрец, хранитель обычаев и поэт-певец, хранитель па­мяти народной.

В науке вопрос о вече оказался дискуссионным. Большин­ство ученых XIX и начала XX столетия видели в вече демокра­тический институт (И.А. Линниченко, В.И. Сергеевич, М.В. Довнар-Запольский, В.О. Ключевский). Расхождения советских историков во многом определялись «классовым подходом». При этом Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, в извест­ной мере И.Я. Фроянов видели в вече демократический инсти­тут, в котором о своих претензиях могли заявить и социальные низы. В.Т. Пашуто, В.Л. Янин и некоторые другие смотрели на вече как на собрание феодальных верхов, защищающих свои классовые привилегии.

Вече, несомненно, эволюционировало. Но исток его надо ис­кать в общинном устройстве. Изначально неодинаковые общины разных племен, образовавших Древнерусское государство (у славян – территориальная община, у русов – кровнородственная), неизбеж­но давали и разные варианты вечевых собраний: мужского (только мужского) или свободного (только свободного) населения сел и городов.Больше того, в зависимости от реального расклада сил нередко в одном городе могли сосуществовать и разные общины и соответственно разные формы управления городов. Несом­ненно, что были и значительные различия в системе управления на Северо-Западе и Юге Руси.

В литературе многократно отмечались факты близости об­щественно-политической культуры Северо-Западной Руси со славянским южным берегом Балтики: на Балтике было четыре Старграда, в Северно-Западной Руси – четыре Новгорода, а система управления одна и та же. Центральное место в этой си­стеме принадлежало общегородскому вече, основу которого составляли, в свою очередь, «кончанские» вече, т.е. вече разных концов города. Необходимо отметить, что в этом случае перед нами выстраивание чисто славянской системы управления по принципу «снизу вверх» (выборность всех органов управле­ния). Именно эта система победила по всему Волго-Балтий­скому пути, хотя на этом пути были представители и других народов и иных систем. Весь Север России представлен «круго­выми селами» (только в Рязанском краеведческом музее несколько сот планов расположения этих сел в записях XVIII в.). «Круговые села» – специфика только балтийских сла­вян. И что удивительно – по всему Волго-Балтийскому пути не видно зримых следов межэтнических конфликтов, а ассимиля­ция местного населения проходила на жизни нескольких поко­лений. По соседству с Ингрией-Ижорой выросли славянские Плесков-Псков, Изборск (германские названия городов поя­вятся лишь при Петре I). В земле веси появится «Белоозеро». И «призванные» в 862 г. варяги разместятся в славянских горо­дах – Новгород, Псков, Изборск, Белоозеро, которые они же и построили.

Конечно же властная иерархия на Северо-Западе Руси была. Даже Псков считался «пригородом» Новгорода (хотя фактиче­ски был самостоятелен). Но это была иерархия не личностей, а общин.Как известно, единоличная княжеская власть в Новго­роде так и не утвердилась. Наиболее яркое представление об от­ношениях между «Землей» и «Властью» в Новгороде дает изгна­ние в 1136 г. из Новгорода князя Всеволода Ольговича, которое раскрывает сам механизм такого рода акций, опирающихся на длительную традицию.

Во-первых, новгородцы «призваша пльсковичи и ладожаны и сдумаша; яко изгнати князя своего Всеволода»: Князь вместе со всем своим се­мейством («съ женою, детьми и тещею») был заперт на епископском дворе, и ежедневно 30 новгородских мужей (сменяясь) не выпускали семейство из заключения. Во-вторых, показателен перечень претен­зий новгородцев к князю. Первый пункт – «не блюдеть смердъ». Второй – «хотел еси сести в Переяславле» (в Переяславле Русском в 1132 г.), т. е. просто бежать от новгородцев. И очень показателен тре­тий пункт обвинения: «ехалъ еси съ пълку переди всех», т. е. попросту бежал с поля боя во время сражения с ростовцами «на Ждани-горе» в 1134 г. Иначе говоря, от князя требовались и личная храбрость, и рас­порядительность.

Естественно, что «демократия» предполагала и разных кандидатов на должность «князя». Кто-то пытался привлечь из Пскова Всеволода Мстиславича, кто-то пригласил из Чернигова брата изгнанного Всево­лода – Святослава. Смута 1136 г. продолжалась и на следующий год, причем с бояр, ратовавших за Всеволода Мстиславича, взыскали по полутора тысяч гривен – сумма почти равная тому, что Ярослав Вла­димирович в свое время должен был платить в Киев.

Но история знает и обратный пример – сын Владимира Мо­номаха Мстислав Владимирович просидел в Новгороде 21 год именно потому, что не пытался изменить что-то в сложившихся традициях.

В целом по Северу и Северо-Западу Древней Руси складыва­лась система, характерная для балтийских славян. При этом надо иметь в виду, что и балтийские славяне, и фризы, и славянизи­рованные варины-варяги навсегда покидали свои места и долж­ны были прижиться на новых землях. Уже поэтому они не мог­ли быть просто грабителями, как норманны-скандинавы. Насе­ление Северо-Западной Руси платило дань варягам вплоть до кончины Ярослава Мудрого. Но откуп в 300 гривен (кому он шел неясно) – это лишь пятая часть от того, что могли стребо­вать с провинившегося боярина.

Южные области Древней Руси, где центром государства был Киев и прилегающие территории расселения полян-руси, боль­ше зависели от непредсказуемой Степи, постоянных набегов кочевников, с которыми надо было воевать или же откупаться. По летописи, в IX в. дань с южных племен – полян, северян и вятичей – брали хазары, что географически – особенно после разгрома «Росского каганата» на Дону – понятно.

Впрочем, с этой данью не все ясно. Почему-то счет велся на «щеляги» – это польская форма западноевропейского «шиллинга». Сама эта заме­на исконных шкурок белок или горностая, которыми уплачивали дань славяне, на польские монеты кажется подозрительной: в IХ в. в Вос­точной Европе преобладали монеты арабского чекана и отчасти салтовского Подонья («Росского каганата»), в то время как на Днепре похоже не было ни тех, ни других. Следовательно, либо данное сооб­щение предполагает легенду (вятичи и радимичи происходили «от ля­хов»), либо все-таки западное происхождение вятичей и радимичей, которые пользовались «польскими» расчетными единицами (этот воп­рос в науке пока не решен).

Появление в Киеве Дира и Аскольда представляется как ос­вобождение от хазарской дани. Но хазарская дань с радимичей, от которой их освобождает Олег (точнее, переводит ее на себя), вызывает сомнения: радимичи, по летописи, жили у Верхнего Днепра, близ Смоленска (если, конечно, им не пришлось пере­селяться откуда-то из Подонья).

[…]

Русь во времена Игоря еще не укрепилась даже в Поднепровье, и не случайно, что в древнейших записях (недатированного введения) в основе – противостояние и про­тивопоставление полян и древлян. Сами отношения «Земли» и «Власти» пока явно неупорядочены, а дальние походы князей в чужие земли осуществляются в качестве некой компенсации за «недоборы» в землях непосредственных соседей-славян.

Таким образом, русы, которые пришли вместе с Олегом и Иго­рем, привнесли в общественно-политическую жизнь Южной Руси иерархический принцип управления, основанный на принципах кровнородственной общины. И свои традиции общественно-поли­тического устройства русам пришлось совмещать с традиционными славянскими традициями общественного управления.

События 945 г. дают материал и для суждения о пределах кня­жеской власти в этот период: Игорь явно уступает своему воево­де Свенельду, которому фактически подчинен и который имеет свою собственную дружину. Да и княжеская дружина тоже мо­жет в любое время предъявить претензии князю. Видимо, сама княжеская власть в X в. была далеко не абсолютной: князь вся­кий раз должен был доказывать дружине способность обеспе­чить ее трофеями в дальних походах и данями. При этом личное мужество и честность князя далеко не всегда совпадали с инте­ресами земель и Социальных слоев. Немного позднее князю Святославу и собственные летописцы сделали упрек: «Ты, княже, чужея земле ищеши и блюдеши, а своея ся охабив ...аще ти не жаль отчины своея, ни матери стары суща, и детий своих». Но означало это и оторванность князей от своих земель. Пере­вороты и усобицы X – XI вв. также свидетельствуют об опреде­ленной и всегда сохраняющейся напряженности между «Зем­лей» и «Властью».

Но при этом центральное место в общественно-политическом устройстве «Земли» на Юге Руси так же занимало вече, как тра­диционная форма самоуправления славянских племен, в частно­сти у древлян. Вече оставалось высшим органом и в Киеве. Об этом больше известно по материалам XI в., когда киевляне час­то изгоняли и принимали князей, но сведения о вечевом управ­лении в Киеве представлены и спорадическими сообщениями X столетия, причем ясно, что сам институт вече сложился задолго до описываемых событий.

Уже говорилось, что характер вече в Древней Руси зависел от того, на основе какой из общин – территориальной или кровно­родственной – оно осуществляло свои функции. В сообщениях X в. «Повести временных лет» имеется, по крайней мере, три сюжета, которые помогают понять и истоки вече в Южной Руси с центром в Киеве, и, несомненно, их разнородный характер: 1) сопоставление обычаев полян-руси и остальных славян; 2) сопоставление устройства Древлянской и Киевской земель в середине X в.; 3) опыт соединения властных структур города (в данном случае – Киева) с княжеской дружиной при Влади­мире Святославиче.

В отношении первого сопоставления обычаев полян и древ­лян надо иметь в виду, что речь идет о параллельном – и мно­говековом – сосуществовании территориальной и кровно­родственной общин. Территориальная и кровнородственная общины – это принципиально разные формы организации, восходящие, по всей вероятности, к эпохе отделения оседлого земледелия и кочевого скотоводства.

С этой точки зрения, у полян-руси прослеживается наличие кровнородственной общины.Семья и община полян буквально повторяет «варварские правды» ряда германских или германи­зированных племен, действовавших в VI – IX вв. В данном слу­чае важно было бы установить, привнесены ли эти нормы обще­жития переселенческой волной с Дуная в V–VI вв., или они связаны с последней значительной волной переселения из Норика-Ругиланда во второй четверти X в. От этого зависит, в ча­стности, и вопрос о том, вся ли земля полян-руси следовала яв­но неславянским обычаям, или же только определенная часть социальных верхов, к которым, судя по всему, и принадлежал киевский летописец конца X в.

Разные формы общины неизбежно ведут и к разным фор­мам функционирования вече. Об этом свидетельствует сопос­тавление порядков в земле древлян и в Киеве середины X в. Обычаи древлян – славянские:древляне на вече выбирают себе князей и «лучших» людей, которые получают, таким образом, возможность управлять Древлянской землей. Но при этом все главные вопросы избранные князья решают только в совете с вече.

В Киеве традиции иные – все решает сама княгиня Ольга и дру­жина, но при этом в переговорах с древлянскими послами прини­мают участие и «киевляне» («кияне»).Сама Ольга, отказываясь пойти замуж за древлянского князя, ссылается на то, что ее мо­гут не пустить «киевские люди» («людъе киевьсции»). При этом дань, которую установила Ольга древлянам после победы над ними, разделялась на три части - две части шли в Киев, а одна часть в Вышгород, названный городом Ольги. Подобное деле­ние дани является свидетельством разделения княжеского доме­на и государственного достояния, характерное и для кровнород­ственной общины, и для возникавших уже на ее основе фео­дальных отношений. Следовательно, в Киеве сосуществовали разные формы общины, разные управления и, видимо, разные виды самого вече. Киевляне («кыяне») как субъект общинного самоуправления появляются в летописи и позднее – в XI – на­чале XII в.

В рассказе о княжении Владимира Святославича, начало которого было омрачено и насилиями наемных варягов, и насилием самого князя и его окружения, в летописи упомина­ются «старци градские» и «боляре». «Старци» – институт кровно­родственной общины, где действовало не столько выборное (хотя и это случалось), сколько возрастное начало (младшие члены семьи были близки к положению «чади», «челяди», «холопам»). «Боляре» – бояре – институт кельтского происхож­дения, ведь своим истоком слово «боляре» имеет «главное» кельтское племя боев в Центральной Европе, позднее так именовали аристократию в Ирландии. В Восточную Европу институт «боляр» мог попасть и Волго-Балтийским, и Дунайско-Днепровским путями. Но в заключительном рассказе о княжении Владимира приводится почти былинный сюжет: «По вся неделя устави на дворе въ гридьнице пир творити и приходити и боляром, и гридем, и съцьскым, и десяцьскымъ, и наро­читым мужемъ при князе и безъ князя». Десятские, полусот­ские, сотские, тысяцкие – это и есть выборные чины славянской общины. Примерно эта система на Севере России доживет до самого недавнего времени, даже при том, что во многих дерев­нях не хватало не только сотни для домов сотского и десяти до­мов для десятского. Значит, и при Владимире сосуществовали в Киеве кровнородственная и территориальная общины, и разные принципы вечевого самоуправления.

В славянских землях и сельская округа, и города в целом де­лились по принципу десятеричной системы, выстраиваясь «снизу вверх». Князь Владимир в свою гридницу от города допу­скал только десятских и сотских. Сколько их могло быть в городе, где параллельно существовала и кровнородственная община с иным принципом комплектования? Десятских избирали «му­жи» – владельцы «дворов», которые у славян тоже отличались от тех, что представлены в летописи, да и в раскопках тоже. Кровнородственная община предполагала большое жилище, способное вместить несколько десятков человек с несколькими очагами (отсюда дань «от дыма»). Славяне, согласно той же ле­тописи, «имяху по две и три жены». Археологические материа­лы показывают, как это выглядело: отмечаются своеобразные гнезда полуземлянок в 2 – 4, расположенные рядом. Это и есть иллюстрация к летописному сообщению. В результате десят­ский языческой поры (да и после принятия христианства) пред­ставлял 10 «мужей», но несколько десятков семей.

Археологи отмечают на территории Киева IХ – X в. несколь­ко городищ, лишь впоследствии слившихся в единый город (от­сюда, видимо, легенда о трех братьях – Кие, Щеке и Хориве). Эти городища и могли представлять разноплановые общины.При этом община славянского типа была довольно малочисленна. Вовсяком случае, «тысяцких» в Киеве не было не только во време­на Владимира, но и в XI столетии. Да и «сотские» отмечаются единицами. В Новгороде же татарская перепись 1257 г. отмеча­ет именно «десятников», «сотников», «тысящников», а от зе­мель еще и «темников».

О вечевых собраниях в Новгороде сведений в летописях мно­го. Нередко собирались противоположные собрания на Софий­ской и Торговой стороне, и на Волховском мосту происходили кулачные бои. Были и «кончанские» вечевые собрания. О вечевых собраниях в Киеве гораздо меньше сведений.

Собрание 968 г., когда в отсутствии князя (Святослав Игоре­вич в это время воевал в Болгарии Дунайской) «кыяне» собра­лись по тревоге перед угрозой печенежского нападения, лето­пись не называет «вечем», хотя именно тогда «кыяне» проявили политическую волю – направили Святославу резкое требова­ние вернуться в Киев и защищать свою землю.

В 1015 г.начались усобицы между сыновьями умершего Вла­димира Святославича. Как показывает Н.Н. Ильин в прекрас­ном анализе летописной статьи 6523 (1015) г., симпатии «киян» были на стороне Святополка и, видимо, в какой-то степени Бо­риса, а вот Ярослава Владимировича они явно не жаловали. О Святополке с большой симпатией говорил Титмар Мерзебургский. Убедительно предположение, что именно Святополка в 1009 г. отправил в заложники к печенегам Владимир. И, види­мо, не случайно, согласно уже русским источникам, после по­ражения от Ярослава Святополк бежит «в Печенеги».

Владимир не любил Святополка, о чем также говорят разные источники. В 1013 г. он заточил Святополка, его жену – дочь Болеслава, а также Рейнберна – епископа колобжегского, при­ближенного к Святополку. Заточение продолжалось вплоть до кончины Владимира, а после кончины Владимира Святополк был немедленно освобожден и провозглашен князем явно по желанию самих киевлян. И не случайно, что дружина, с которой Борис защищал южные рубежи от печенегов, немедленно при­знала киевским князем Святополка.

«Кияне» отказались в 1024 г. от Мстислава, одержавшего по­беду над Ярославом. Но появление в Киеве полоцкого князя Брячислава также не случайно: «кияне» по-прежнему не прини­мали Ярослава и предпочли ему внука Владимира. И хотя Брячислав покинул Киев, уступая его Ярославу, Ярослав вплоть до смерти Мстислава в 1036 г. избегал появления в Киеве.

Следующее сообщение о вече в Киеве относится лишь к 1068 г.,и вновь оно связано с конфликтом горожан и князя. Изяслав Ярославич и его братья потерпели поражение от полов­цев. Киевляне требовали оружия и коней, дабы сражаться с по­ловцами, князь же с дружиной закрылся во дворе «на сенех с дружиною своею». В итоге князь был изгнан, а Всеслав Полоц­кий освобожден из заточения и провозглашен князем. Менее чем через год, когда Всеслав бежал от киевлян, снова киевляне собирались на вече, дабы заручиться помощью Святослава и Всеволода Ярославичей против Изяслава, шедшего с польским войском на Киев.

И наконец, в 1113 г.Владимира Мономаха призывает в Киев на княжение опять же киевское вече. Владимиру Мономаху уда­лось достичь заметных успехов именно потому, что он стремил­ся поддерживать реальные контакты с традиционным город­ским самоуправлением и вообще с «Землей». После смерти Вла­димира, в XII в. эти принципы взаимоотношения князей с вече­вым самоуправлением будут осуществляться в разных землях-княжествах. Такие взаимоотношения «Земли» и «Власти» значи­тельно усилят княжества, что послужит одной из причин воз­никновения феодальной раздробленности. И как заметил А.Н. Насонов, переход к феодальной раздробленности не озна­чал распада государства: наоборот, это его укрепляло.