Труды патриарха Никона по исправлению богослужебных книг и обрядов.

Мы видели выше, что так называемый Стоглавый собор относительно богослужебных книг постановил только частные меры, которые не могли повести к единообразному и повсеместному исправлению их, относительно же нововведенных обычаев сам пришел к разногласию и разделению. Затем наступила вторая, несчастная половина царствования Иоанна Грозного и смутное время, и вопрос об исправлении книг и обрядов был отложен в сторону. А между тем затруднения в решении этого вопроса с течением времени все более и более возрастали: ошибки из рукописей попадали в печатные книги, где каждое слово считалось неприкосновенным.

Как трудно и опасно стало это дело исправления, обнаружилось по поводу исправления требника троицким архимандритом Дионисием. Исправляя вместе с двумя сотрудниками эту книгу для печатания, он нашел в ней много ошибок. Между прочим, в водосвятной молитве на Богоявление читалось: “И освяти воду сию Духом Своим Святым и огнем.” Дионисий решился вычеркнуть это последнее слово, потому что не нашел его в древних рукописях и как противное смыслу. Монахи лаврские, недовольные Дионисием за ревность в монастырских требованиях, донесли на него управляющему патриаршеством Крутицкому митрополиту Ионе, что он “Святого Духа не исповедует, яко огнь есть.” Дионисия осудили, отлучили от Церкви и засадили в Новоспасский монастырь. Здесь томили его в дыму, морили голодом, заставляли класть по тысяче поклонов в день. Когда из Новоспасского монастыря водили его в цепях и рубище к митрополиту, то народ бросал в него грязью и песком и кричал: “Вот еретик, который хочет вывести огонь из мира.” Целый год страдал преподобный, пока не возвратился из польского плена Филарет и не освободил его по ходатайству Иерусалимского патриарха Феофана; но и патриарх Филарет не прежде решился вычеркнуть из требника слово “и огнем,” как получив от всех восточных патриархов удостоверение, что такого слова в греческих списках требника нет. Наконец, по успокоении государства от смут, принялись за исправление книг в более обширных размерах.

В правление патриарха Иосифа к делу исправления богослужебных книг были приставлены: Иван (в монашестве Иосиф) Наседка, протопоп церкви Черниговских чудотворцев Михаил Рогов и некоторые другие духовные и светские лица. Кроме этих собственно книжных справщиков, большое участие в церковных исправлениях принимали видные и влиятельные лица того времени: духовник царя протопоп Стефан Вонифатьев, протопопы Иоанн Неронов, Аввакум, Даниил, священники Никита и Лазарь, диакон Феодор, начальник печатного двора князь Львов и боярин Феодор Ртищев; в трудах их принимал участие и Никон в бытность новоспасским архимандритом. Но, несмотря на то, что эти люди казались лучшими из тогдашнего духовенства и общества, они не имели достаточного для сего дела образования. По незнанию греческого языка книги были исправляемы только с славянских рукописей (также неисправленных), и еще более по собственному мудрованию исправителей. Поэтому в исправленных и изданных в это время книгах было допущено много ошибок; главная же погрешность этого неумелого исправления состояла в том, что все спорные доселе мнения: о сугубой аллилуйи, о двуперстном крестном знамении, о хождении посолонь и др, возведены были ими на степень как бы несомненных учений Православия и внесены в наиболее употребительные книги. (Так, например, наставление о двуперстном крестном знамении помещено в предисловии к Псалтири, по которой учились дети.) Исправление книг казалось близким к окончанию, и справщики гордились совершением дела, которым столько затруднялись прежде, но совершенно неожиданно для них обнаружились их ошибки.

В 1649 году (год назначения Никона на митрополию) приехал в Москву Иерусалимский патриарх Паисий и вместе с ним образованный грек Арсений. Они первые указали патриарху Иосифу и Никону на допущенные в книгах ошибки. Возникал грозный вопрос: где правда — у нас или в Греческой Церкви? И затем: быть или не быть Русской Церкви в согласии с матерью ее, Церковью Греческою? По настоянию, главным образом, Никона, послали троицкого келаря Арсения Суханова на Восток для собирания древнейших греческих рукописей и вызвали для исправления книг из киевской академии знатоков греческого языка, в числе которых были Епифаний Славеницкий, Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий, Феодосии Сафанович и др. Боярин Феодор Ртищев, меценат своего времени, на окраине Москвы устроил для них Андреевский, так называемый учительный, монастырь. Здесь учредилось ученое братство, раздалась свободная проповедь, преподавались латинский и греческий языки. Таким образом, еще при патриархе Иосифе старые справщики были отодвинуты на второй план.

Когда Никон сделался патриархом, то повел исправление богослужебных книг со всей осторожностью, какой требовала важность дела, и предпринимал ту или другую меру не иначе, как по одобрению собора. Через два года по вступлении на патриарший престол, в 1654 году, он созвал русских архипастырей на собор, и они признали необходимость исправления богослужебных книг и обрядов; под соборным актом не подписался только один епископ Коломенский Павел. Между тем келарь Арсений привез с Востока до 700 древних книг; некоторые были писаны более чем за 500, а одна за 1050 лет тому назад. Получив эти пособия к исправлению книг, Никон стал еще ближе следить за делом, перевел киевских иноков из Андреевского монастыря в Чудов; главой их поставил Епифания, помощником его — грека Арсения. Когда более необходимые книги были исправлены, то для рассмотрения их патриарх в 1656 году созвал новый собор, на котором вместе с русскими святителями присутствовали два патриарха — Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил. Собор одобрил новоисправленные книги и повелел по всем церквам вводить их, а старые отбирать и жечь.

Между тем не дремали и враги патриарха, во главе которых встали прежние руководители церковных исправлений и приверженцы мнимой церковной старины. Тяготясь положением людей отсталых и неумелых, они хулили “новшества,” якобы заводимые Никоном, распространяли среди народа молву, что он не правит, а портит веру, подавали царю челобитные и умоляли его защитить Церковь. Про греков говорили, что они под турецким игом изменили Православию и предались латинству, и в доказательство этого указывали на записки Арсения Суханова о греческих церквах и монастырях, веденные им среди путешествия на Востоке, в которых действительно церковный быт греков представлялся со стороны не всегда хорошей. Киевских монахов они назвали обливанцами и еретиками. Все эти порицания и хулы принимались многими из народа за сущую правду, тем более что уже многие привыкли к чтению молитв по неисправленным книгам, к двуперстному крестному знамению и другим обычаям, заменяемым теперь другими, более древними, порядками. Патриарх с своей стороны раздражался на сопротивление суеверов его благим мерам и подвергал их строгим наказаниям. Павел, епископ Коломенский, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, Иоанн Неронов в Каменный монастырь, Даниил в Астрахань, Логин в Муром, Аввакум в Даурию (“Думаю, тысячей двадцать верст будет за Сибирь,” — пишет он в своей автобиографии), князь Львов в Соловецкий монастырь. Они казались народу мучениками за веру. При этом была пущена в народ молва о наступлении последних времен, о пришествии антихриста, которого сперва втихомолку, а потом и явно указывали в самом патриархе, намечали год объявления его царства, именно 1666 (применительно к Апок. гл. 13. ст. 18), В это именно время, когда для успеха предпринятого дела исправления книг и обрядов в особенности требовались энергия и настойчивость патриарха Никона, произошла роковая перемена в его судьбе.

В 1657 году, когда царь Алексей Михайлович возвратился из второго своего ливонского похода, стало заметно охлаждение его к Никону. С одной стороны, находясь долгое время вне влияния Никона, во главе его армии, царь приобрел большую самостоятельность в характере, с другой стороны, бояре, враждебные патриарху, не упускали удобных случаев вооружать его против патриарха: война кончилась неудачно, а ее, говорили, присоветовал Никон; ощущалась нужда в деньгах, а Никон строил богатые монастыри и просил для них вотчин. Впрочем, по свойству своего характера, царь Алексей Михайлович не высказывался перед Никоном и всячески избегал встреч с ним; патриарх же, считая себя во всем правым, не хотел заискивать у царя и ждал, что тот первый, сознав свою неправду, сделает шаг к примирению. Так длилось около года.

В июне 1658 года было торжество при дворе по случаю приезда грузинского царя Теймураза. Патриарх, против обычая, не был приглашен и послал своего боярина узнать о причине. Когда последний пробирался сквозь толпу, стольник Богдан Хитрово, наблюдавший за порядком, ударил его палкой. Посланный объявил, что он от патриарха. “Не чванься,” — ответил ему Богдан и ударил его еще раз. Патриарх изумился такой дерзости и потребовал у царя удовлетворения за обиду, нанесенную ему в лице боярина. Царь обещал поговорить с ним, но свидание всячески отклонялось. Патриарх надеялся видеть его в церкви одного, и 10 июля, в праздник принесения Ризы Господней, долго ждал царя, не начиная службы. Тогда явился боярин Ромодановский и объявил, что царь не выйдет. “Зачем вы отдаляете от меня доброго царя?” — спросил Никон. “А ты зачем, — спросил с грубостью Ромодановский, — присвоил себе титул великого государя?” Огорченный до глубины души, Никон однако совершил литургию и в конце ее, по обычаю, вышел говорить слово. Начав с поучения святого Иоанна Златоуста об отношениях пастыря к пасомым, он вдруг начал о себе говорить изумленному народу, что таких отношений в своей пастве он не имеет, и потому он им более уже не патриарх, не пастырь. После этого в ризнице написал царю письмо об оставлении им патриаршего престола, надел простую мантию с черным клобуком и пошел вон из храма. Народ плакал, держал двери, но не мог удержать Никона. Он уехал в свою Воскресенскую обитель.

Около 8 лет патриарх пробыл в своем добровольном заточении. В это время он потерпел очень много огорчений, которые производили в его характере болезненную раздражительность. Вскоре после его удаления был раскрыт его тайный архив, и Никон горько жаловался царю, что таким образом обнаружены были тайны, вверенные ему духовными детьми для облегчения их совести. Крутицкий митрополит Питирим, которому Никон поручил управление на время своего отсутствия, явно предвосхищал преимущества патриаршего сана (в неделю Ваий шествовал на осляти) и даже запретил поминать Никона при богослужении. Один из враждебных Никому бояр, Бобарыкин, завладел вотчиной Воскресенского монастыря; патриарх в горячности предал Бобарыкина анафеме, а царю перетолковали, будто бы Никон его проклинал. Доброжелательный к Никону боярин Зюзин, желая помирить его с царем, вызвал его как бы от имени царского в Москву. Никон вдруг явился в Успенском соборе (во время утрени на 18 декабря 1665 года) и послал царю письмо, в котором просил его о примирении; в замешательстве от этой неожиданности царь не знал, на что решиться, но бояре сумели и в эти минуты восстановить его против патриарха. Никону велено было ехать обратно, и на дороге отобрали у него посох митрополита Петра.

Более всех причинил Никону зла Паисий Лигарид, бывший Газский митрополит, человек весьма образованный, но хитрый и коварный. Его вызвал в Россию сам Никон, нуждавшийся в просвещенных людях для своих реформ. Прибыв в Москву уже после добровольного удаления Никона и узнав положение дел, Паисий не замедлил встать на сторону врагов его и сделался их руководителем. По его совету были приглашены в Москву для суда над Никоном восточные патриархи. Антиохийский патриарх Макарий и Александрийский Паисий приехали, прочие отказались по смутному состоянию дел в их областях. В конце 1666 года под председательством двух патриархов открылись заседания собора, на котором, кроме них, было 10 митрополитов, 8 архиепископов, 5 епископов и много из черного и белого духовенства. Никон приготовился к суду, как бы на смерть, причащением Святых Тайн и елеосвящением и затем явился на собор с обычной торжественностью, в преднесении креста. Не видя для себя места с патриархами, он отказался сесть и простоял все время заседания, которое длилось 8 часов. Сперва обвинял Никона сам царь. Взволнованный, в слезах, он жаловался собору на то, что Никон самовольно оставил патриаршество, от чего произошли многие беспорядки. Патриарх оправдывался, что ушел от царского гнева и в свою собственную епархию и патриаршества не оставлял. Затем царь обратился к боярам и требовал от них улик против Никона. Все молчали, кроме Долгорукого, который сказал несколько несвязных слов. Никон сказал: “Камнями могут побить Никона, но не словами, хотя бы еще 10 лет собирали их.” Последующие заседания собора были уже в отсутствие Никона. Позвали его только на последнее, где и объявили провинности его и приговор суда. Никона, между прочим, обвинили в том, что он самовольно удалился в Воскресенский монастырь, досаждал царю и самому собору, с гордостью пришел на собор, унижал патриархов, митрополита Газского (Паисия) называл еретиком и мятежником, без соборного суда лишал епископов их епархий и некоторых из своих подчиненных наказывал жестоко. За эти и другие вины определено было лишить Никона патриаршества и в звании простого монаха отослать на покаяние в отдаленную обитель.

Никона отвезли в Ферапонтов-Белозерский монастырь, где он провел около 9 лет, затем он был поселен в Кириллове монастыре. Содержание это было неодинаково: то подвергали его большим лишениям и тесноте, то облегчали его заключение. Царь Алексей Михайлович, впрочем, не переставал жалеть своего прежнего друга и в своем духовном завещании просил у него себе прощения и благословения. Сын же его, царь Феодор Алексеевич, по просьбе своей тетки Татьяны Михайловны и Воскресенских монахов в 1681 году положил возвратить Никона после пятнадцатилетнего заточения в любимый его Новый Иерусалим. Это возвращение было как бы триумфальным шествием 75-летнего старца-патриарха, изнуренного трудами и скорбями, к месту покоя. По берегам Шексны и Волги стояли толпы народа, ожидая его благословения. Прибыв к Ярославлю, он почувствовал близость кончины и встретил ее с спокойным и радостным духом. Никона похоронили с честью, как патриарха, в Воскресенской обители, а через год и от восточных патриархов была получена грамота, в которой они освобождали его от соборного осуждения и восстановляли в сане патриарха.