Дольф будто не замечал. Он просто стоял, хмурился, будто слушал что-то, чего я не слышала. Крест по-прежнему ровно светился белым

Дольф мотнул головой, будто отмахиваясь от жужжащей твари, направил пистолет в пол и поднял голову. Крест постепенно угасал, но он все время светился недостаточно сильно для такого нападения. Такое впечатление, что силы Мерсии почему-то не включали освященные объекты настолько, насколько должны были бы. Дольф посмотрел сперва на Эдуарда:

Все о’кей, маршал Форрестер.

Эдуард, изобразив улыбку Теда, сказал:

Если вам все равно, лейтенант, мне было бы лучше, если бы вы вышли из палаты.

Дольф кивнул, поставил пистолет на предохранитель и протянул его Эдуарду рукояткой вперед. Эдуард позволил себе выразить на лице удивление, а я не пыталась даже скрыть, насколько ошалела от этого. Ни один коп не отдаст оружие добровольно, и уж меньше всех Дольф. Эдуард взял пистолет.

Вам все еще не совсем хорошо, лейтенант Сторр?

Сейчас нормально, но если этот вампир пробился ко мне, несмотря на крест, то сможет это повторить. Я вот этого чуть не застрелил, — ткнул он пальцем в сторону Реквиема. — Мне нужно поговорить с маршалом Блейк наедине.

Эдуард обратил к нему полное сомнений лицо:

Знаете, лейтенант, мне эта мысль не кажется такой уж безупречной.

Дольф посмотрел на меня:

Нам надо с тобой поговорить.

Не наедине, — заявил Реквием.

Дольф даже не глянул на него — не сводил с меня темных сердитых глаз.

Анита?

Дольф, тот плохой вампир хочет моей смерти. Ты даже без оружия куда сильнее меня. Я бы предпочла, чтобы мы говорили при свидетелях.

Он ткнул пальцем в сторону Реквиема:

Только без него.

Хорошо, но кто-то должен быть.

Дольф посмотрел на Эдуарда:

Кажется, у вас к ним те же чувства, что у меня.

Они не в числе моих любимых вещей, — ответил Эдуард, чуть-чуть сдвинув маску совсем-уж-своего-парня.

Ладно, останетесь. — Он посмотрел на Олафа и тех, кто стоял за ним, за дверью. — Нет, только маршалы.

Эдуард что-то сказал Олафу, тот кивнул и начал закрывать дверь.

Нет, — заявил Дольф. — Вампир тоже уходит.

Его зовут Реквием, — сказала я.

Реквием стиснул мне руку и улыбнулся, что с ним редко бывает.

Звезда моя вечерняя, я не оскорблен. Ему отвратительна сама моя суть, как и многим.

Он поднес мою руку к губам, поцеловал, потом поднял с пола плащ и направился к двери.

Остановившись ближе к двери и к Эдуарду, поодаль от Дольфа, но лицом к нему, он сказал:

— «Вот здесь впотьмах о смерти я мечтал,

С ней, безмятежной, я хотел заснуть,

И звал, и нежные слова шептал,

Ночным ознобом наполняя грудь».[5]

Ты мне угрожаешь? — спросил Дольф очень хладнокровно.

Нет, — ответила я. — Не думаю, что это угроза тебе.

Так что же он этим хотел сказать?

Цитирует Китса, «Ода соловью», мне кажется.

Реквием оглянулся на меня и кивнул, почти полным поклоном. И продолжал смотреть на меня слишком пристальным взглядом. Я не отвернулась, но это потребовало усилий.

Мне плевать, что он цитирует, Анита. Я хочу знать, что он этим хочет сказать.

Могу предположить, — ответила я ему, не отводя взгляда от синих-синих глаз Реквиема, — он наполовину жалеет, что ты не спустил курок.

Тогда Реквием поклонился — широким размашистым поклоном, движением плаща подчеркнув театральность жеста. Прекрасная демонстрация тела, волос, всего его. Но у меня перехватило горло и сжало живот. Ему это не понравилось — и я вздрогнула.

Реквием надел плащ, натянул на лицо капюшон, обернулся ко мне полностью этим красивым лицом и произнес:

— «Мне снились рыцари любви, Их боль, их бледность, вопль и хрип: «La belle dame sans merci[6]» — Ты видел, ты погиб!»[7]

Дольф посмотрел на меня, на вампира. Реквием выплыл в дверь — сплошь черный плащ и черная меланхолия. Дольф снова посмотрел на меня.

Не думаю, что ты ему очень нравишься.

Не думаю, что в этом состоит наша проблема, — ответила я.

Определенности хочет, — сказал Эдуард от двери, где стоял, небрежно привалившись к ней. Такую позу он себе позволял, только когда притворялся Тедом Форрестером.

Наши рекомендации