Всем привет, для самой свежей и быстрой информации, переходите по сайту www.FindMadeline.Tumblr.Com
Копировать материал без указания переводчиков и редакторов запрещено! Давайте уважать чужой труд!
Аннотация
Автор бестселлера по версии Нью-Йорк Таймс, Лорен Оливер представляет вашему вниманию захватывающий рассказ о двух сестрах, жизни которых неумолимо изменились после страшной аварии.
Дара и Ники раньше были неразделимы, но это было до аварии, благодаря которой на красивом лице Дары остались шрамы и две сестры стали друг-другу совершенно чужими. Когда Дара исчезает в свой день рождения, Ники думает, что сестра лишь опять играет в свои игры. Но после того, как другая девочка, девятилетняя Мэдлин Сноу также исчезает, она все более и более убеждается в том, что эти два исчезновения как-то связаны между собой. Теперь Ники должна найти свою сестру, пока не стало слишком поздно.
В этом остром и захватывающем романе Лорен Оливер создает мир интриг, потерь и подозрения, поскольку две сестры ищут не только друг-друга, но и себя.
"Тревожный и поднимающий настроение, исключительный психологический триллер, в основе которого лежит доброе сердце. Прочитайте, не пожалеете." - Э. Локхарт, автор книги "Виновата Ложь".
Пролог
Посвящается настоящему Джону Паркеру за поддержку и вдохновение.
И сестрам во всем мире, включая мою собственную сестру.
Забавно, что когда человек умирает, другие утешаются, что он просто садится в поезд, отправляющийся в счастливый путь, и совсем скоро будет ловить бабочек в зелёных полях или счастливо смотреть на радужные разводы в лужах от бензина на подъездной дорожке. Это как если бы вы получили огромную коробку в подарок от бабушки, а в ней всего лишь старый вязаный свитер и лучше бы не разочаровать бабулю своим выражением лица по этому поводу.
Вот и жизнь такая, как тот свитер: невзрачная и неудобная. Подарок, который никто никогда не просил, не выбирал. Подарок, которому все должны быть рады, по сути - носить каждый день, даже если вы предпочитаете проводить эти дни в постели. А истина заключается в следующем: она не дает возможности почти умереть или же почти жить. Вот так.
27 Марта: Ники
РАНЕЕ
Хочешь поиграть?
Эти два слова, которые я слышала чаще всего в своей жизни.
Хочешь поиграть?
Даре четыре года: она выбегает в двери, вытянув руки в зелень нашего двора, не дожидаясь моего ответа.
Хочешь поиграть?
Даре шесть лет: она просыпается в моей кровати посреди ночи и смотрит на меня огромными глазами. Её взгляд в свете луны кажется диким и трогательным одновременно, а влажные волосы пахнут клубничным шампунем.
Хочешь поиграть?
Даре восемь лет: она звонит в колокольчик на велосипеде.
Хочешь поиграть?
Даре десять: она срывает этикетку с мокрой доски для серфинга.
Хочешь поиграть?
Даре двенадцать: она засовывает за шиворот пустую банку колы.
Даре шестнадцать: она не ждет моего ответа.
- Подвинься - говорит она, толкая коленом в бедро свою лучшую подругу Ариану. - Моя сестра хочет поиграть.
- Для неё нет места, - визжит Ариана, когда Дара пытается сдвинуть её в сторону. - Извини, Ники.
Они собрали с полдюжины людей в пустом стойле сарая родителей Арианы. Внутри пахло опилками и немного навозом. Рядом с ними на утоптанной земле лежит полупустая бутылка водки, шесть баллонов пива и куча разной одежды - шарф, две разные перчатки, пуховик и обтягивающий розовый свитер Дары с надписью стразами «Королева-С*чка» на спине. Всё это выглядит словно причудливая сцена ритуального жертвоприношения богам покера на раздевание.
- Не беспокойся, - быстро говорю я. - Я просто пришла поздороваться. Ничего больше. Я уже ухожу.
Дара делает недовольное лицо:
- Но ты только что пришла!
Ариана бросает свои карты на пол лицом вверх.
- Тройка королей! - она открывает банку пива, и пена попадает ей на пальцы. - Мэтт, снимай футболку.
Мэтт - тощий юноша с большим носом. Явно, что он заинтересован только в выпивке. Судя по тому, что он сидит в одной черной футболке с изображением какого-то загадочного одноглазого бобра, я делаю вывод, что куртка принадлежит ему.
- Я замерз, - ноет он.
- Либо футболку, либо штаны – выбирай.
Мэтт вздыхает и нехотя начинает стягивать футболку, оголяя тощую спину, усыпанную прыщами.
- Где Паркер? – спрашиваю я, но тон моего голоса выдает меня.
С тех пор как Дара начала то, что она начала с ним делать, стало невозможно говорить о моем бывшем лучшем друге без неприятного дерущего ощущения в горле.
Дара на секунду замедляется при раздаче карт, но скинув последнюю карту Ариане, беспечно произносит:
- Без понятия.
- Я отправила ему смс, - говорю я. - Он обещал прийти.
- Да, но может он уже ушел, - Дара смотрит прямо мне в глаза, и я все понимаю.
Не важно. Думаю, они снова поссорились. Ну, или не поссорились, и в этом все дело. Может он больше не хочет играть с нами.
- А у Дары новый парень, - нараспев сообщает Ариана, и Дара вскидывает бровь. - Да ладно, разве не так? Тайный поклонник.
- Заткнись! - резко обрывает её Дара.
Я не могу понять, действительно ли она разозлилась, или только притворяется.
Ари с показным недовольством надувает губы.
- Я его знаю? Скажи хотя бы, я его знаю?
- Еще чего, - отвечает Дара. - Без подсказок.
Она швыряет свои карты, встает и отряхивает джинсы. На ней ботинки с мехом на платформе и металлического цвета рубашка, которую я вижу впервые, и которая выглядит так, будто жидкий металл вылили прямо на голое тело и оставили застывать. Ее волосы, недавно выкрашенные в черный цвет, и уложенные идеально прямо, выглядят как потоки нефти. Как всегда, я чувствую себя Страшилой рядом с Дороти. На мне объемная куртка, которую мама покупала четыре года назад для поездки на лыжный курорт в Вермонте, а мои волосы цвета коричневого мышиного дерьма, собраны в обыкновенный хвост.
- Я схожу за выпивкой, - говорит Дара, хотя еще не допила свое пиво. - Кому принести?
- Принеси пару коктейлей, - откликается Ариана.
Дара не подает вида, что услышала её. Она хватает меня за руку и тащит из конюшни в сарай, где Ариана, или ее мама, поставили несколько столов, и расставили на них угощение в виде чипсов, кукурузных палочек, гуакамоле[1] и печенья. Кто-то уже затушил окурок прямо в банку гуакамоле, а в огромном тазике среди тающего льда плавают банки с пивом, словно корабли, бороздящие воды Арктики.
Кажется, большинство одноклассников Дары и половина моего класса пришли сюда, несмотря на то, что старшеклассники обычно не врывались на вечеринку к младшим. Однако, с другой стороны, с начала второго полугодия они ни разу не упустили возможности что-нибудь отпраздновать. Гирлянды висели между стойлами для лошадей, но только в трёх из них стояли лошади - Мисти, Лусиана и Мистер Эд. Интересно, раздражают ли их глухие музыкальные басы или пьяные школьники, каждые пять секунд друг за другом протягивающие им погрызть чипсы Читос.
Стойла, не набитые старыми седлами, навозными граблями и ржавым сельскохозяйственным оборудованием, каким-то образом оказавшимися здесь и в следствии пришедшими в негодность, несмотря на то, что единственное, на чём зарабатывала мама Арианы – это на своих бывших трёх мужьях, были набиты подростками, либо играющими в игры на выпивку, либо присосавшимися друг к другу, либо, в случае Джейка Харриса и Обри О’Брайен, уже занимающимися любовью. А каптёрка, как мне сообщили, так вообще была негласно застолблена за укурками.
Большие раздвижные двери амбара были открыты в ночь, и снаружи врывался холодный воздух. На склоне холма кто-то пытался разжечь костер, но так как этим вечером здесь прошёл легкий дождик, то сухих веток было не найти.
По крайней мере, Аарона здесь нет. Не уверена, что смогла бы спокойно перенести встречу с ним, не после того, что случилось на прошлых выходных. Пожалуй, было бы даже лучше, если бы он разозлился и наорал на меня, или вообще пустил бы слухи по школе, что у меня хламидиоз или что-то вроде этого. Тогда бы я смогла его возненавидеть. И тогда бы все было логично.
Однако, после нашего разрыва, он вел себя невероятно, просто отвратительно вежливо, словно продавец в «Gap[2]», - будто бы он очень надеялся на то, что я непременно что-то куплю, но при этом не хотел показаться назойливым.
- Я всё еще думаю, что нам хорошо вместе, - нежданно-негаданно выпалил он однажды, когда возвращал мне мою толстовку (в чистеньком и сложенном виде, разумеется) и прочий разный мусор, который я оставила в его машине – ручки, зарядное устройство от телефона, чудной снежный шарик, приобретенный мной на распродаже в «CVS[3]». В школьной столовой в тот день подавали пасту маринара на обед, и в уголке его рта застыл соус.
- Может, ты передумаешь?
- Может, - ответила я.
Я действительно надеялась на это, очень-очень надеялась.
Дара схватила бутылку ликёра «Южный Комфорт» и налила в пластиковый стакан, перемешав его затем с колой. Я прикусила губу, словно хотела сжевать слова, так и рвавшиеся наружу. Это наверняка, как минимум, её третий стакан, а у неё уже довольно напряженные отношения с мамой и папой, и ей бы следовало остановиться, пока не попала в неприятности. Господи, из-за неё мы обе угодим в терапию. Но вместо этого я сказала:
- Новый парень, значит? - с некоторым усилием у меня получилось произнести это непринуждённо.
- Да ты же знаешь Ариану, она всё преувеличивает, - Дара скривилась в ухмылке.
Она смешала ещё один напиток и сунула мне в руки, стукнув мой пластиковый стаканчик своим.
- Твоё здоровье! - произнесла она и одним большим глотком опустошила полстакана.
От напитка подозрительно пахло сиропом от кашля. Я поставила свой стакан возле тарелки с остывшими сосисками в тесте. Они походили на сморщенные пальцы, завёрнутые в марлю.
- Значит, нет никакого тайного поклонника?
- Ну что я могу сказать? - пожала плечами Дара.
Этим вечером она накрасила глаза золотистыми тенями, которые теперь немного осыпались. Она выглядела так, будто нечаянно попала сюда из сказочной страны.
- Я просто неотразима.
- А что же Паркер? - спросила я. - Не всё так гладко?
Я очень быстро пожалела о своих словах, так как улыбка тут же исчезла с лица Дары.
- А что? - произнесла она, её взгляд в один миг потускнел. - Хочешь вновь сказать «я же тебе говорила»?
- Просто забудь, - отвернулась я, внезапно почувствовав жуткую усталость. - Спокойной ночи, Дара.
- Постой, - она схватила меня за запястье.
Напряженности между нами словно не бывало, и вот она снова улыбается мне.
- Останься, ладно? Останься, Нинпин, - повторила она, заметив моё сомнение.
Когда Дара так делает, то становится вся такая милая и пушистая, совсем как прежде, когда она взбиралась на мою грудь и смотрела на меня умоляющими глазами, требуя проснуться и поиграть с ней. Ей почти невозможно было отказать. Почти.
- Мне завтра вставать в 7 утра, - ответила я, пока она шла следом за мной к дверям, навстречу стучащим снаружи каплям дождя. - Я пообещала маме всё привести в порядок к приходу тёти Джекки.
Первый месяц после ухода из дома папы мама вела себя так, будто абсолютно ничего не произошло. Но в последнее время она стала немного рассеянной. Например, забывала включить посудомоечную машину, поставить будильник, погладить свои рабочие блузки, пропылесосить в доме пол. Каждый раз, когда папа приходил забрать кое-какие свои вещи, будь то его любимое кресло, набор шахмат, оставшихся после дедушки или клюшки для игры в гольф, которыми он никогда не играл, то при этом он словно уносил с собой и частичку рассудка мамы.
- Да зачем это надо? – закатывает Дара глаза. – Она может принести с собой эти чистящие кристаллы, и всё будет готово.
- Пожалуйста, - прибавляет она и ей приходится немного прибавить голоса, чтобы перекричать музыку, потому что кто-то только что включил её на полную катушку. – Ты же никогда никуда не выходишь.
- Это неправда, - отрицаю я. – Просто ты всегда где-то гуляешь.
Мои слова прозвучали чуть жестче, чем я хотела. Но Дара лишь смеётся мне в ответ.
- Давай сегодня не ругаться, ладно? – говорит она, целуя меня в щеку, её губы липкие, словно от карамели. – А просто быть счастливыми.
Тут группа парней, скорее всего из младших классов, столпившихся во мраке возле лошадиных стойл, начала улюлюкать и хлопать.
- Великолепно, - кричит один из них. – Здесь лесбиянки!
- Заткнись, дебил, - орёт ему в ответ Дара и смеётся. – Она - моя сестра.
- Это явно знак того, что мне пора уходить, - говорю я.
Но Дара не слушает меня. Её щёки порозовели, а глаза блестят от алкоголя.
- Она - моя сестра, - повторяет она вновь, не обращаясь конкретно ни к кому и в то же время ко всем, ведь Дара из тех людей, за которыми другие хотят наблюдать, брать пример. - И моя лучшая подруга.
В ответ лишь раздаётся еще больше свиста и рассеянных хлопков в ладоши.
- Давайте уже, начинайте, - орёт другой.
Дара обнимает меня за шею, прислоняется к моему уху и шепчет. У неё приятное дыхание, смешанное с запахом алкоголя.
- Лучшие подруги до конца жизни, - шепчет она, а я больше не уверена, обнимает ли она меня или висит на мне. – Правда, Ники? И никто никогда этого не изменит.
15 Июля, Ники
ПОСЛЕ
Вечером в 11.15 полиция зарегистрировала аварию на 101 шоссе, расположенном к югу от Мотеля Шади Пальмс. Управлявшая машиной Николь Уоррен, семнадцати лет, была доставлена в Восточный Мемориал с незначительными травмами. Пассажир, Дара Уоррен, шестнадцати лет, не пристегнувшая ремень безопасности, была доставлен на машине скорой помощи в отделение интенсивной терапии и в момент этой публикации по-прежнему находятся в критическом состоянии. Мы все молимся за тебя, Дара!
Таааааак печально. Надеюсь, она поправится!
комментарий от: mamabear27 в 6:04
Я живу прямо вниз по дороге и услышал грохот в половине мили от своего дома!!!
комментарий от: qTpie27 в 8:04
Эти дети думают, что им все сойдет с рук. Кто сейчас не пристегивает ремень? Она не может никого винить, кроме самой себя.
комментарий от: markhhammond в 8:05
Имей сострадание, чувак! Все мы совершаем тупые поступки.
комментарий от: trickmatrix в 8:07
Некоторые тупее других.
комментарий от: markhhammond в 8:08
Это была сложная ночь для полиции Мэйн Хайтса. Между полуночью и часом утра в среду три местных подростка совершили серию мелких краж в районе к югу от шоссе 23. Полиция сначала выехала по вызову из 7- 11 на Ричмонд Плэйс, где Марк Хаас, семнадцати лет, Даниэль Рипп, шестнадцати лет, и Джейкоб Рипп, девятнадцати лет, угрожали служащему, прежде чем украсть две коробки пива, четыре коробки яиц, три упаковки бисквита Твинки и «Slim Jims[4]». Полиция преследовала подростков до улицы Саттер, где последние подожгли полдюжины почтовых ящиков и забросали яйцами дом мистера Вальтера Миддлтона, учителя математики в местной гимназии (который в начале года находился под подозрением в мошенничестве, как позже выяснил наш репортёр).
Наконец в Карен Парк полиции удалось арестовать подростков после того, как они успели украсть рюкзак с джинсами и кроссовками в общественном бассейне. Одежда, как сообщила полиция, принадлежала двум посетителям бассейна, которые так же были привезены в полицейский участок Мэйн Хайтса... будем надеяться, что после того, как им вернули их одежду.
Дэннннннннни . . . Ты знаменитость.
комментарий от: grandtheftotto в 12:01
Живи.
комментарий от: momofthree в 12:35
Ирония заключается в том, что эти мальчики, вероятно, будут работать в 7-11 в скором времени. Как-то я не вижу этих трех мальчиков в качестве мозговых хирургов.
комментарий от: hal.m.woodward в 14:56.
Купались голышом? Они там не замерзли?? :Р
комментарий от: prettymaddie в 19:22
Ну почему в статье не указали имен "двух подростков, купавшихся голышом"? Грех стал уголовным преступлением?
комментарий от: vigilantescience01 в 21:01
Спасибо за комментарии. Это так, ни один из подростков не был обвинен.
комментарий от: admin в 21:15
Мистер Миддлтон отстой .
комментарий от: hellicat15 в 23:01
- Купались голышом, Николь?
Есть много разных слов, которые не хочется услышать от своего отца: клизма, оргазм, я разочарован.
Купание голышом находится на верхних строчках списка, особенно когда тебя только что отпустили из полицейского участка в три часа утра в выданных полицией брюках и толстовке, которые возможно принадлежали какому-нибудь бездомному или серийному убийце, лишь потому, что твоя одежда, сумка, паспорт и деньги были украдены на территории средней школы.
- Это была шутка, - говорю я, хоть это и глупо, но нет ничего смешного в том, что тебя арестовывают, практически голопопую, посреди ночи, хотя в это время ты должна была спать.
Свет фар разбивает дорогу на светлые и темные полосы. Во всяком случае, я рада, что не вижу лицо отца.
- О чём ты думала? Я такого совершенно не ожидал. По крайней мере, не от тебя. А этот парень, Майк…
- Марк.
- Не важно, как его зовут. Сколько ему лет?
Я ничего не отвечаю, хотя знаю ответ - ему двадцать, но лучше этого не говорить. Папе сейчас лишь бы найти виновного. Пускай думает, что меня надоумили это сделать, что я попала под влияние какого-то плохого мальчика и из-за него перелезла через забор Карен Парка, разделась до нижнего белья и с разбегу плюхнулась в бассейн животом. Вода на самом деле была такой ледяной, что от неожиданности у меня перехватило дыхание, и я вынырнула, жадно глотая воздух, но ужасно довольная. Я думала о Даре, думала, вот бы она была рядом, она бы всё поняла.
Перед глазами у меня вырастает огромный валун в темноте, выдвижная стена из прочного камня. Я крепко закрываю глаза и вновь открываю - передо мной нет ничего кроме длинного и прямого шоссе, и лучей света от фар автомобиля.
- Послушай, Ники, - говорит отец, - мы с мамой беспокоились о тебе.
- Я не думала, что вы с мамой ещё разговариваете, - говорю я, опуская окно на несколько дюймов, потому что, во-первых, кондиционер почти заглох, а во-вторых, порыв ветра помогает заглушить голос отца.
Он игнорирует мои слова.
- Я серьезно. Еще с того несчастного случая ...
- Пожалуйста, - я перебиваю его, перед тем как он сможет закончить предложение. - Не надо.
Папа тяжело вздыхает и потирает переносицу под очками. От него немного пахнет ментоловыми пластырями, которые он клеил на нос перед сном, чтобы не храпеть. Он всё еще в своих мешковатых пижамных штанах с рисунками северных оленей, которые, кажется, носит уже всю жизнь. И вдруг на какое-то мгновение я чувствую себя ужасно виноватой перед ним. А затем вспоминаю о папиной новой подружке, и перед глазами встает молчаливый, напряженный вид мамы, словно она марионетка с туго натянутыми верёвками.
- Ты должна поговорить об этом, Ники, - говорит папа тихим заботливым голосом. - Если не со мной, то с доктором Личми. Или с тетей Джеки. Или с кем-то другим.
- Нет, - говорю я, опуская окно так, чтобы ветер заглушал мой голос. - Я не хочу.
7 Января: Запись в дневнике Дары
Доктор Лизни - ой, простите, Личми - говорит, что мне следовало бы выделять пять минут в день на выражение своих чувств на бумаге. Ну что же:
Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера.
Теперь я чувствую себя лучше!
Прошло пять дней с того ПОЦЕЛУЯ и сегодня он даже не дышал в мою сторону. Как будто он боялся, что я загрязню воздух, которым он дышит.
Мама и папа также находятся в списке дерьма этой недели. Папа - потому что он пускается во все тяжкие и раздражителен из-за развода, когда на самом деле, знаете, он просто раздувает из мухи слона. Я имею в виду, что если он не хочет уезжать, он не должен этого делать, правильно? А мама - потому что она не может постоять за себя, она так не плакала даже на похоронах Пау-Пау. Она делает всё на автомате: занимается в своём «SoulCycle»[5], затем изучает всевозможные рецепты из киноа, как будто всё будет отлично, если она будет получать достаточное количество диетических пищевых волокон подобно аниматорному роботу-чудиле в штанах для йоги и свитере колледжа Вассар.
Ники ведет себя так же, как они. Это сводит меня с ума. Она не была такой раньше. Возможно, я просто не придавала этому значения раньше. Но как только она начала ходить в среднюю школу, то стала умничать, раздавая советы направо и налево, как сорокапятилетняя, несмотря на то, что она старше меня ровно на 11 месяцев и 3 дня.
Помню в прошлом месяце, когда мама и папа сообщили нам об их разводе, она даже не моргнув, сказала: "Окей".
О-гребанный-кей. В самом деле?
Пау-Пау мертв, мама с папой ненавидят друг друга, а Ники так смотрит на меня так, словно я наполовину инопланетянка.
Слушайте, доктор Лизни, это все что я хотела бы сказать - все НЕ хорошо.
Всё.
17 Июля: Ники
Сомервиль и Мэйн Хайтс всего в двенадцати милях друг от друга, но такое впечатление, будто бы они находятся в разных странах. Мэйн Хайтс полностью новый: новое постройки, новые витрины, новый беспорядок, недавно разведенные отцы и их недавно купленные многоквартирные дома, небольшая группа домов из гипсокартона и фанеры со следами свежей покраски выглядят, будто какие-то декорации, построенные на скорую руку и потому не выглядящие настоящими. Папина многоквартирка выглядывает на стоянку из-за ряда деревьев, отделяющих жилые дома от шоссе. Полы здесь застелены коврами, а кондиционер бесшумно выпускает холодный воздух, так что чувствуешь себя живущим в холодильнике.
Однако, мне нравится Мэйн Хайтс. Мне нравится моя полностью белая комната, и запах только что уложенного асфальта, и сказочные здания, устремляющиеся в небо. Мейн Хайтс - это место, куда приезжают, чтобы забыться.
Но спустя два дня после инцидента с купанием нагишом, я вновь возвращаюсь в Сомервиль.
- Смена обстановки пойдет тебе на пользу,- говорит папа уже в двенадцатый раз. Звучит это глупо, потому что он твердил то же самое, когда я уезжала в Мэйн Хайтс. - Да и для твоей мамы будет лучше, если ты будешь дома. Она будет счастлива.
По крайней мере, он не лжет и не говорит, что Дара тоже обрадуется.
Мы приезжаем в Сомервиль слишком быстро. Как будто прошли сквозь подземный проход и вышли с другой стороны. Все выглядит старым, - огромные деревья вдоль дороги: плакучие ивы - перебирающие землю, высокие дубы - отбрасывающие на автомобиль мерцающие тени. Cквозь колышущуюся зеленую пелену листьев видны огромные дома, созданные в разных архитектурных стилях, начиная от рубежа веков и заканчивая колониальным. Раньше Сомервиль был известен своей гудящей дробилкой и хлопчатобумажной фабрикой, и был самым большим городом во всём штате. Теперь половина города имеет статус архитектурного объекта. У нас есть местные праздники: День Основателей, фестиваль Мельницы и парад Паломников. Есть нечто противоречащее в том, чтобы жить в городе, настолько поглощённым своим прошлым. Будто каждому отказано даже в идее о будущем.
Как только мы свернули на Вест Хэйвен Корт, мне стало душно. Это еще одна проблема Сомервилля: слишком много воспоминаний и ассоциаций. Все, что происходит, происходило тысячу раз прежде. На секунду создается впечатление, будто перед глазами проносятся тысячи встречных машин, тысячи поездок домой в папином Субурбане с кофейным пятном на пассажирском сидении, - комбинации воспоминаний семейных поездок, особенных обедов и групповых поручений. Забавно, как вещи могут оставаться одинаковыми так долго, а потом измениться в мгновение ока.
Папин Субурбан сейчас на продаже. Он собирается обменять его на автомобиль поменьше. Так же, как он обменял свой большой дом и семью из четырех человек на небольшую многоквартирку и наглую, миниатюрную блондинку по имени Шерил. Теперь мы больше никогда снова не подъедем к дому № 37, как семья.
Автомобиль Дары находится на подъездной дорожке, втиснутый между гаражом и маминой машиной: пара игральных костей, которые я купила ей в Уолтмарте, по-прежнему виднеются в заднее стекло, настолько грязного, что я могу увидеть отпечаток ладони возле бензобака. То, что она их не выкинула, заставляет меня чувствовать себя лучше. Мне интересно, садилась ли она снова за руль.
Интересно, дома ли она, сидит ли за кухонным столом, одетая в огромную футболку и в короткие шорты, ковыряется ли в своих ногтях, как она всегда это делает, когда хочет свести меня с ума. Поднимет ли глаза, когда я войду, сдует ли челку с глаз и скажет ли: "Эй, Нинпин", как будто ничего не произошло, как будто она совсем не избегала меня последние три месяца.
Когда мы припарковались, папа как будто пожалел, что привез меня сюда.
- С тобой всё будет хорошо? - спрашивает он.
- А ты как думаешь? - отвечаю я.
Он не позволяет мне выйти из машины.
- Тебе это пойдёт на пользу, - отвечает он. - Вам обеим. Даже доктор Личми так сказала.
- Доктор Личми берёт за это деньги, - говорю я и выбираюсь из машины, прежде чем он начнёт спорить.
После того случая, мама и папа настояли, чтобы я увеличила количество сеансов с доктором Личми до одного в неделю, как будто они волновались, что я нарочно попаду в автокатастрофу, а может, что ушиб нанёс временный вред моему мозгу. Но, в конце концов, они перестали настаивать на посещении доктора, после того, как я просидела четыре сеанса за 250 долларов в час, сидя в абсолютной тишине. Даже не знаю, ходит ли еще на них Дара.
Я стукнула разок по багажнику, чтобы папа открыл его изнутри. Он даже не собирается выйти из машины, чтобы обнять меня, не то, что бы я этого хотела, но он просто опускает оконное стекло и протягивает руку, чтобы помахать, как будто я пассажир корабля, отправляющегося в плавание.
- Я тебя люблю, - говорит он. - Позвоню тебе сегодня.
- Конечно. Я тоже.
Я перебрасываю пальто через плечо и волочусь к входной двери. Трава сильно разрослась, она доходит до лодыжек и оставляет на них влагу. На входной двери не хватает приветливого рисунка, и в принципе весь дом выглядит каким-то унылым, как будто внутри что-то рухнуло.
Несколько лет назад мама была уверена в том, что кухня накренилась. Она выложила в линию замороженные горошины и показала нам с папой, как они скатываются с одного конца барной стойки на другой. Папа думал, что она сошла с ума. Они сильно ссорились из-за этого, особенно если он наступал на горох каждый раз, идя ночью босиком на кухню попить воды. Оказалось, что мама была права. В итоге она нашла человека, обследовавшего фундамент. Из-за усадки земли, наш дом дал наклон на полдюйма влево, - заметить это невозможно, но это чувствуется.
Но сегодня дом выглядит таким накренённым, как никогда. Мама до сих пор не удосужилась поменять входную дверь. Мне приходится надавить на ручку, чтобы та открылась. В прихожей темно и чувствуется запах чего-то кислого. Несколько коробок почтовой доставки «Федэкс»[6] уложены под столом в зале, рядом стоит пара резиновых сапог для садоводства, облепленные грязью на подошве, брошенные посреди комнаты. Перкинс, наш старый кот окраски табби, жалобно мяукает и рысью бежит ко мне по коридору, нарезая круги вокруг моих ног. По крайней мере, хоть кто-то рад меня видеть.
- Ээй? - зову я, смущенная тем, что внезапно ощущаю себя так неловко и потеряно, будто я чужая в своем же доме.
- Ники, я здесь! - голос мамы приглушенно раздаётся за стеной, будто ее заперли.
Я бросаю свои вещи в зале, стараясь не разбрызгать грязь, и прохожу через кухню, представляя Дару: на телефоне, на веселой вечеринке у подоконника, с новыми цветными прядями в волосах. Ее глаза ясные, как вода в бассейне, и этот маленький вздернутый носик, как кнопка… она ждет меня, готова простить.
Но на кухне я нахожу одну маму. Итак, либо Дары нет дома, либо она решила не осчастливливать меня своим присутствием.
- Ники, - на лице мамы возникает удивлённое выражение, когда она видит меня, хотя, разумеется, она слышала как я вошла, потому как ждала моего приезда всё утро. - Ты совсем исхудала,- произносит она, обнимая меня.- Я очень в тебе разочарована.
- Да, - я сажусь за стол, на котором лежит куча газет, а так же две чашки с начатым кофе и тарелка с недоеденным тостом. - Папа мне сказал.
- Серьёзно, Ники? Купание нагишом? - она пытается сыграть роль недовольного родителя, но она не так убедительна в этом как папа, как если бы была актрисой и её реплики уже наскучили ей. - У нас итак достаточно проблем. Мне не хотелось бы ещё и о тебе беспокоиться.
А вот и она, маячит возле нас, как мираж. Дара, одетая в короткие шорты и на высоких каблуках, глаза густо накрашены тушью, которая осыпалась немного под глазами. Дара смеётся, она всегда смеётся, уверяя нас, что незачем беспокоиться, она будет в порядке, что она никогда не пьёт, даже когда от её дыхания разит ванильной водкой. Дара всегда красива, популярна, она проблемный ребёнок, которого всё обожают - моя маленькая сестрёнка.
- Ну, всё, хватит, - резко отвечаю я.
Мама со вздохом садиться напротив меня, она словно постарела лет на сто после той аварии. Её кожа стала бледной и сухой, а мешки под глазами приобрели цвет пожелтевших синяков, на голове уже виднеются некрашеные корни волос. На секунду меня посетила самая ужасная и жестокая мысль, - не удивительно, что папа ушёл от неё.
Но я знаю, что это не так. Он ушёл ещё до того, как всё пошло наперекосяк. Я пыталась понять причины его ухода много раз, но это даже сейчас у меня не получается. После аварии, конечно, было из-за чего. Когда Даре поставили металлические штифты в коленные чашечки, она пообещала, что никогда больше со мной не заговорит. Когда мама ходила приведением неделями, начала принимать снотворное каждую ночь, а затем едва просыпалась на работу. Больничные счета тем временем всё приходили и приходили, как прилетали осенние листья после бури. Но чем мы были недостаточно хороши для него до этого?
- Извини за беспорядок, - мама махнула рукой в сторону стола и подоконника, забитых почтой, кухонной стойки, на которой тоже валялись письма, а так же продукты, половину которых вынули из пакетов да так и оставили. - Дел просто куча. Особенно с тех пор, как я вновь начала работать...
- Да ничего. - Ненавижу, когда мама извиняется.
После аварии она то и делает, что произносит это слово. Я помню, как я проснулась в больнице, а она держала меня, обнимая как ребёнка, вновь и вновь повторяя "извини". Будто бы она была ответственна за это. Когда я слышала её извинения за то, в чём она вообще не была виновата, то чувствовала себя ещё хуже. Ведь именно я была тогда за рулём.
Мама прочистила горло:
- Ты уже думала о том, чем займёшься этим летом, раз уж ты дома?
- Что ты хочешь этим сказать? - Я протягиваю руку за тостом и откусываю кусочек - засохшее, я выплёвываю его в сложенную салфетку, и мама даже не ругает меня за это. - У меня ещё есть смены в «Палладий». Я одолжу у Дары машину и...
- Абсолютно исключено. Ты ни за что не вернешься в «Палладий».
Мама вдруг становится прежней собой - директором-одной-из-самых-худших-школ в округе Шорлайн. Той мамой, которая останавливала драки между старшеклассниками и заставляла не приходящих в школу родителей принимать участие в жизни своих детей, или, по крайней мере, сделать вид, что их это волнует.
- И за руль ты тоже не сядешь.
Меня всю трясёт от злости:
- Ты это не серьёзно?!
В начале лета я устроилась на работу в закусочный ларёк в кинотеатре «Палладий» в торговом центре Битэл вблизи Мэйн Хайтс. Это была самая легкая и глупая работа в мире. Большую часть недели во всём торговом центре не было никого, кроме мамочек в спандексе и с колясками. И даже когда они приходили в «Палладий», они заказывали только диетическую колу. Поэтому для того, чтобы получить свои 10 долларов 50 центов в час, мне нужно было лишь являться на работу.
- Очень даже серьёзно. - Мама кладет руки на стол, её кулаки так сжаты, что можно увидеть каждую выступающую косточку. - Мы с твоим отцом считаем, что тебе этим летом нужно больше дисциплины, - говорит она.
Удивительно! И когда только они нашли время прекратить ненавидеть друг друга и объединиться против меня?
- Тебе нужно чем-то заняться, что тебя отвлечет, - продолжает она.
Чем-то заняться? Из уст родителей это значит "ты будешь под постоянным контролем, и мы вынесем тебе весь мозг".
- Я и так занята в «Палладии», - лгу я.
- Ники, ты там только смешиваешь масло с попкорном, - говорит мама.
Между её бровями появляется складка как след от пальца.
"Не всегда" - хочется мне сказать.
Она встаёт, затягивая пояс банного халата потуже. Мама ведёт летние курсы с понедельника по четверг. Думаю, что начиная с пятницы, она не снимала домашнюю одежду, даже после 14:00.
- Я говорила с мистером Уилкоксом, - говорит она.
- Нет. - Зуд начал перерастать в полноценную панику.
Грег Уилкокс - противный старик, ранее преподававший математику в маминой школе, но позднее бросивший науку ради руководящей должности в самом жалком в мире парке развлечений «Мир Фантазий». Так как такое название больше подходит стриптиз-клубу, все называют его «ФанЛэнд».
- Даже не проси!
Оказывается, она даже не слушает.
- Грег говорил, что этим летом нехватка персонала, особенно после..., - она прерывается, делает такое выражение лица, как будто ест кислый лимон, что означает, что она произнесла то, чего не следовало говорить. – Так что лишняя пара рук ему не помешает. Работа физическая, на свежем воздухе. Отличный вариант для тебя.
Меня уже достало, что родители заставляют меня делать то, что якобы для моего блага.
- Это не честно, - говорю я.
Я чуть не добавила: "Ты никогда не заставляешь Дару делать что-либо". Но решаю не упоминать о ней, как будто мне не интересно где она в данный момент находится. Если Дара будет делать вид, что меня не существует, я собираюсь ответить ей тем же.
- Мне и не нужно быть честной, - говорит она. - Я твоя мама. Кроме того, доктор Личми считает...
- Мне всё равно, что думает доктор Личми.
Я так сильно отталкиваюсь от стола, что стул скрипит по полу. Воздух в доме теплый и влажный из-за наличия центрального отопления. Вот каким будет мое лето: вместо лежания в гостевой комнате у папы с музыкой на всю громкость и потушенным светом, я буду жить дома с сестрой, которая меня ненавидит, и буду рабой в старинном парке, который посещают исключительно фрики и старики.
- Ты стала говорить как она, - мама выглядит измученной. - Нам и одной достаточно, не думаешь?
Это обычное дело для Дары, она может быть не только темой разговора, но также и его смыслом, даже когда она не присутствует. Насколько я помню, люди всегда сравнивали меня с Дарой, а не наоборот: "Она не так красива, как её младшая сестра", "она более застенчивая по сравнению с сестрой", "она не такая популярная, как её младшая сестра"…
Единственное, в чём я отличалась от Дары, так это в том, что я была обыкновенной. И ещё я хорошо играла в «хоккей на траве[7]», как будто передвигать мяч по полю - это основной компонент личности.
- Я совершенно другая, - говорю я.
Я выхожу из кухни, прежде чем мама успевает ответить, практически выскальзываю в уродливых садовых ботинках в холл и перешагиваю по две ступеньки за раз вверх по лестнице. Здесь всё изменилось: какие-то предметы отсутствуют, другие добавлены, как, например, несколько пластиковых ночных светильников в форме гномов у комнаты мамы и маленький коврик у кабинета, где в своём любимом уродливом кожаном кресле любил сидеть папа. Плюс огромное количество картонных коробок со старьём, как будто другая семья потихоньку сюда переезжает или это мы съезжаем.
Мою комнату, по крайней мере, не тронули: все книги стоят корешок к корешку, зеленовато-голубое покрывало аккуратно расстелено на кровати, а мои мягкие игрушки из детства, Бенни и Стюарт, прислонены к подушкам. На прикроватном столике замечаю рамку с фотографией, где Дара и я на Хэллоуине на первом курсе старшей школы: мы обе наряжены в жутких клоунов, на лицах грим, оскаленные зубы, - мы выглядим почти одинаково. Я быстро пересекаю комнату, и переворачиваю рамку с фото лицом вниз. Затем, подумав, убираю фотографию в ящик.
Не знаю что хуже - что я дома и многое так изменилось, или же что я дома и многое чувствуется так же как и раньше.
Сверху я слышу какой-то скрип. Это Дара ходит по своей спальне на чердаке.
Значит она дома. Внезапно я становлюсь такой злой, что могла бы разбить что-нибудь. Во всём этом виновата Дара. Именно Дара решила не разговаривать со мной. Дара виновата в том, что я хожу с таким чувством чувством, будто у меня в груди шар для боулинга, который в любую секунду может прорваться из живота и раскидать кишки по полу. Это её вина, что я не могу спать, не могу есть, а когда ем, то меня тошнит.
Когда-то мы могли вместе смеяться над папиной подругой, и Дара бы придумала ей гнусную кличку, чтобы мы могли шутить так над ней. Когда-нибудь она могла бы прийти со мной на работу в «ФанЛэнд» просто за компанию, и мне бы не пришлось самостоятельно отчищать древние аттракционы от запаха стариков и рвоты маленьких детей, а затем мы бы соревновались в том, кто из нас насчитает больше поясных кошельков в течении часа или кто выпьет больше колы, не блеванув при этом. Когда-то она могла бы сделать это.
Перед тем, как я, наконец, решила поговорить с ней, я возвращаюсь в коридор и смотрю вверх на лестницу, ведущую к чердаку. Воздух здесь застоявшийся. Мама с папой перевели Дару с первого этажа на чердак ещё посреди первого года обучения в старшей школе, думая, что ей будет труднее сбегать из дома ночью. Вместо этого она начала вылезать в окно и использовать старую решетку для роз, как лестницу.
Спальня Дары закрыта. Однажды, после того, как мы поссорились, она прямо на двери большими красными буквами написала «НЕ ВХОДИТЬ». Мама с папой заставили ее закрасить их, но при определенном освещении все еще можно разобрать слова, мерцающие под слоем краски цвета яичной скорлупы.
Я решаю не стучать. Вместо этого, распахиваю дверь, как это делают полицейские в телевизионных шоу. Как всегда, в ее комнате беспорядок. Простыни наполовину сдёрнуты с кровати. Пол завален джинсами, обувью, рубашками, расшитых блестками и крохотными топами. Всё это покрывает пол, будто листья в парке. А ещё повсюду такие вещи, которые накапливаются на дне кошелька: фантики, Тик Так, монеты, колпачки от ручек, сломанные сигареты. В воздухе все еще немного пахнет корицей - любимый аромат Дары.
Но она уже ушла. Окно открыто настежь и ветер колышет шторы. Я пересекаю комнату, делая все возможное, чтобы не наступить на что-нибудь ломкое, и высовываюсь в окно. Как всегда, мои глаза в первую очередь инстинктивно направляются в сторону дуба, где Паркер вешал красный флаг, когда хотел, чтобы мы пришли к нему поиграть, а мы должны были, вместо этого, делать домашнее задание или спать. Тогда Дара и я вместе спускались по решетке, отчаянно пытаясь не хихикать, и бежали, держась за ручки, чтобы встретиться с ним в нашем секретном месте.
Конечно, там уже нет красного флага. Но решетка слегка качается, и несколько недавно опавших лепестков роз вертятся на ветру, устремляясь к земле. Я могу разобрать нечёткие следы на земле в грязи. Подняв глаза, мне кажется, что я вижу какое-то мелькание, яркое пятно цвета и темные волосы, развивающиеся на ветру среди деревьев, образовавших некое подобие леса позади нашего дома.
- Дара, - зову я. - Дара!
Но она не оборачивается.
17 Июля: Дара
После аварии я ещё не спускалась по решетке для роз с чердака, поэтому и боялась, что моё переломанное запястье не выдержит. Я получила сильные повреждения в аварии и в течение месяца не могла даже держать вилку. До земли оставалось несколько футов, и ноющая боль дала о себе знать. Всё же, я смогла спуститься. Хорошо, что физкультура хоть где-то пригодилась.
Ни в коем случае не хочу встретиться с Никой, особенно после того, что она сказала. Я совсем на нее не похожа. Идеальная Ники. Паинька. Нет, мы разные.
Как будто мы не провели всю свою жизнь вместе, прокрадывались друг к другу в комнаты, чтобы ночью шептаться о сердечных делах или глядеть на отражение луны на потолке и стараться угадать фигуры от отбрасываемой тени. Как будто мы не порезали однажды пальцы и не смешали нашу кровь, чтобы наша связь стала вечной. Как будто мы никогда не клялись, что всегда будем жить вместе, даже после колледжа, - Два Мушкетёра, Дуэт, Светлое и Тёмное, две стороны одной монеты. Но сейчас Идеальная Ники начала давать трещину.
Лес сменился еще одним двором с аккуратно подстриженным газоном у дома, который виднеется из-за деревьев. Поворот налево выведет меня мимо дома Дупонтов к дому Паркеров, если я пройду через потайную дырку в заборе, сделанную в детстве мной, Никой и Паркером, чтобы мы легко могли прокрадываться туда и обратно. Но вместо этого, я поворачиваю направо, и попадаю в конец Старой Гикори Лэйн, на противоположенной улице находится сцена в парке Аппер Ричес. На сцене стоит группа из четырёх стариков, одетых в старомодные соломенные шляпы и полосатые пиджаки. Они исполняют какую-то незнакомую мне песню. На какое-то мгновение, стоя там посередине дороги и наблюдая за ними, я почувствовала себя совершенно потерянной, будто я застряла в чужом теле и проживаю чью-то чужую жизнь.
В аварии был один плюс. Не удивляйтесь, это не перебитая коленная чашечка, не раздробленная тазовая кость, не сломанное запястье и не трещина в большой берцовой кости, а также не вывихнутая челюсть и даже не шрамы в том месте, где моя голова пробила стекло. И не то, что вы будете прикованы к больничной кровати на четыре недели минимум, потягивая молочные коктейли через соломинку. Плюс в том, что я отрезана от школы и всего, что с ней связано на два с половиной месяца.
Дело не в том, что я не хочу ходить в школу. Во всяком случае, раньше такого не было. Уроки, конечно, отстой, но остальное: тусоваться с друзьями, прятаться на переменах, чтобы покурить за лабораторией, флиртовать со старшеклассниками, чтобы они пригласили тебя на ланч за пределами школы - это просто классно. Учиться в школе тяжело, только если тебе нужна хорошая успеваемость. А если ты не блещешь умом в своей семье, то и никто от тебя этого не ждёт.
Но я никого не хотела видеть. Я не хотела, чтобы меня жалели, когда бы я шла, прихрамывая, по столовой и когда бы не смогла сесть, не поморщившись от боли, как старуха. Я не хотела никому давать повода, чтобы меня жалели, или повода лицемерить в то время, как на самом деле, некоторые чувствовали удовлетворение, что я уже не такая симпатичная и независимая.
Рядом ревёт мотор автомобиля, и я быстро отскакиваю к обочине дороги на траву. Я рада, что силы возвращаются ко мне, ведь это практически первый раз, когда я вышла из дома за последние месяцы. Вместо того чтобы проехать дальше, машина замедляется, время замедляется тоже, и я чувствую как сердце в груди сжимается от сильного чувства страха, - разбитый белый автомобиль Вольво, бампер которого привязан к шасси толстыми веревками, сделанными из клейкой ленты, - это Паркер.
- Чёрт!
Увидев меня, он говорит именно это. Не "О боже, Дара! Как я рад тебя видеть!" и не "Мне так жаль. Я думал о тебе каждый день", и не "Я боялся позвонить, поэтому не стал". А просто: "Чёрт!".
- Почти, - отвечаю я, так как это единственный ответ, который приходит в голову.
В этот момент музыка перестает играть. Забавно, как тишина может стать самым громким звуком из всех. Он меняет положение в машине, но не предпринимает попытки вылезти и обнять меня. Его тёмные волосы сильно отросли и практически доходят до челюсти. Он загорелый, должно быть работал на улице, может снова стриг газоны как прошлым летом. Его глаза по-прежнему промежуточного цвета, - не чисто голубые или зелёные, а скорее ближе к серому, как за пятнадцать минут до восхода солнца. Глядя на него, я испытываю смешанные чувства: мне хочется плакать, и целовать его, и меня тошнит от него одновременно.
- Я не ожидал тебя встретить.
- Я живу здесь за углом, если ты забыл, - с сарказмом отвечаю я.
Мой голос звучит злее, чем я хотела бы, и я вздохнула с облегчением, когда музыка в машине вновь заиграла.
- Я думал, ты уехала, - говорит он.
Он держит обе руки на руле, при этом сильно его сжимая, как делает обычно, когда старается не волноваться.
- Не уехала. Просто ни с кем не встречалась.
- Аааааа.
Он смотрит на меня так напряженно, что мне приходится отвернуться, щурясь от солнца, так он не увидит шрамов, ещё воспаленных и красных, на щеке и виске.
- Я думал, что ты не хочешь меня видеть. После случившегося…
- Ты правильно думал, - быстро говорю я, потому что иначе могу сказать то, что я действительно чувствую, а это будет не правильно.
Он вздрагивает и отводит взгляд на дорогу. Другая машина проезжает мимо, и ей приходится перестроиться на встречную полосу, чтобы объехать машину Паркера. Кажется, он этого не замечает, даже когда водитель, пожилой человек, опускает стекло и выкрикивает что-то грубое. Солнце припекает, и пот бежит по моей шее. Я вспоминаю, как мы лежали с Паркером и Ники прошлым летом в парке Аппер Ричес как-то после школы. В то время как Паркер читал вслух самые странные новости, которые только смог найти в интернете: о межвидовых отношениях, неестественных смертях, необъяснимых явлениях, которые могли быть, как настаивал Паркер, вызваны исключительно инопланетянами, - я вдыхала запах древесного угля и свежескошенной травы и думала, что могла бы остаться лежать между ними навсегда. Что, чёрт возьми, изменилось?
Ники. Родители. Авария. Всё.
Внезапно я почувствовала, что вот-вот расплачусь. Сдерживаясь, я обняла себя за талию.
- Слушай, - он запускает руку в волосы, которые сразу же ложатся ровно.- Тебе нужно куда-то ехать?
- Нет.
Я не хочу ему говорить, что мне некуда ехать. Я направлялась в никуда, лишь бы подальше от дома. Я ведь даже не могу вернуться в дом за ключами от машины, иначе рискую столкнуться с Ники, которая без сомнения найдет причины выразить недовольство тем, что я не радовалась её приезду.
Он делает такое выражение лица, как будто нечаянно проглотил жевательную резинку.
- Здорово, что мы встретились, - сказал он, но на меня не посмотрел. - На самом деле здорово. Я думал о тебе... всё это время.
- У меня всё хорошо, - говорю я.
Ложь всегда давалась мне легко.
Полиция Западного Норуолка сообщает о похищении девятилетней Мэдлен Сноу предположительно из автомобиля, припаркованного рядом с магазином «Большая ложка мороженого и сладостей» на шоссе 101 в Западном Норуолке вечером в субботу, 19 июля, приблизительно между 22:00 и 22:45. Семья девочки предоставила фото ребёнка и родители просят, если кому-нибудь что-то известно о её местонахождении, срочно связаться со старшим лейтенантом Фрэнком Эрнандесом по телефону 1-200-555-2160, добавочный 3. Пожалуйста, присоединяйтесь к нашим молитвам, чтобы Мэдлен вернулась домой живой и здоровой.
Удивительно, что в статье нет никаких деталей. Была ли она с родителями во время "похищения"? Согласно статистике, обычно дети исчезают по вине родителей. комментарий от: alikelystory в 09:45.
Спасибо за комментарий, @alikelystory. Полиция не раскрыла других деталей, но, конечно, я обновлю информацию, когда она поступит.
комментарий от: администратор в 10:04.
@alikelystory "Согласно статистике, обычно дети исчезают по вине родителей".
А где вы берёте так называемые "статистические данные"?
комментарий от: booradleyforprez в 11:42.
Бедная Мэдлен. Все общество Святого Иуды молится за тебя.
комментарий от: mamabear27 в 13:37
Всем привет, для самой свежей и быстрой информации, переходите по сайту www.FindMadeline.tumblr.com.
Похоже, они только что подняли сайт и работают.
комментарий от: weinberger33 в 14:25