Космология и социология

На первый взгляд между этими столь далекими науками нет ничего об­щего. Космология изучает строение Вселенной и структуру физического про­странства, в котором Земля, как и любая другая планета либо звезда, всего лишь песчинка. Социология изучает строение общества и структуру соци­ального пространства, в котором Россия, как и любая другая страна, культу-

" Гумилев Л.Н. География этноса в исторический период. Л., 1990.

^2S Капица СП. Феноменологическая теория роста населения Земли // Успехи физических наук. 1996 Т. 166, № 1.С. 63-80.

pa или общество, всего лишь частные случаи. Как видим, между двумя на­уками немало общего, по крайней мере, с точки зрения системного подхода. Принятая в космологии модель однородной изотропной нестационарной горячей расширяющейся Вселенной базируется на основе общей теории от­носительности и релятивистской теории тяготения, созданной Альбертом Эйнштейном в 1916 г.

В основе этой модели л ежат два предположения: 1) свойства Вселенной одинаковы во всех ее точках (однородность) и направлениях (изотропность); 2) наилучшим известным описанием гравитационного поля являются урав­нения Эйнштейна. Из этого следует так называемая кривизна пространства

и связь кривизны с плотностью массы (энергии).

Важным пунктом данной модели является ее нестационарное^ — фунда­ментальное свойство, которое опреде­ ляется двумя постулатами теории отно­сительности:

1) принципом относительности, гласящим, что во всех инерционных систе­мах все законы сохраняются вне зависимости от того, с какими скоростями,равномерно и прямолинейно движутся эти системы друг относительно друга;

2) экспериментально подтвержденным постоянством скорости света.Нас будет интересовать первый постулат — принцип сохранения, так как

он ближе всего стоит к социологическому пониманию пространства.

Сохранение законов независимо от скорости движения системы, вероят­нее всего, распространяется и на общество. С какой бы скоростью ни разви­валась Россия, но если она выбрала западный путь, то все законы, присущие рыночному обществу, должны действовать и в России. Разумеется, они мо­гут вступить в силу позже, чем на Западе, реализовываться с искажениями — большими или меньшими, вообще не действовать, т.е. блокироваться и т.п. Но эти законы имеют неукоснительную силу социального императива для любого общества, вступившего на путь рыночного развития. Конечно, спи­сок таких законов может быть шире или же он может видоизменяться, отра­жать культурную или региональную специфику. Но закон есть закон. Стоит только выделить фундаментальные законы рынка, как станет ясно, что с огромными искажениями, но они рано или поздно внедрялись и в россий­ском обществе — хотя бы в один из трех периодов, называемых попыткой ка­питализации (1864-1917, 1921-1929,1991-2002). Кпримеру, всякий раз, ког­да нарушался рыночный закон невмешательства государства в экономику и предоставление предпринимательской свободы, следовали сбои и останов­ки, а когда мы возвращались к нему, происходил скачок вперед.

В отличие от неизменных законов природы законы общества в каждой стране и в каждой культуре видоизменяются, но какое-то ядро, самая их суть остается неизменной. Иначе закон искажается до неузнаваемости.

Искажения законов общества — еще одна форма искривления социаль­ного пространства.

В нормальном обществе СМИ используются для того, чтобы сделать об­щество и власть еще более открытыми, а в искаженном — наоборот. Разоб­лачения коррупции российскими СМИ в середине 1990-х гг. зачастую ис­пользовалось в борьбе за власть, а не для достижения большей прозрачнос-

ти. Причиной явилось то, что национальные средства массовой информации были сосредоточены в руках олигархического меньшинства. На региональ­ном уровне многие местные газеты и радиостанции тоже тесно связаны с местным руководством²⁹. Степень влияния СМИ в искаженном социальном пространстве крайне мала. На Западе журналистское расследование может привести к отстранению крупного чиновника от власти, у нас — клегкому испугу, а то и вовсе повысит его рейтинг. Причины кроются в невысоком доверии к «четвертой власти» со стороны населения и элиты, которые счи­тают журналистов поголовно продажными. Чаще всего журналистские рас­следования сталкиваются с непреодолимым сопротивлением властей, а ког­да они достигают успеха, журналистов убивают. В XX и XXI вв. профессия журналистов неожиданно стала одной из самых рискованных.

ПРИТЧА О ЯБЛОКЕ³⁰

Однажды в саду под яблоней лежал студент и размышлял о том, как по-разному понимали гравитацию И. Ньютон и А. Эйнштейн. Неожиданно ря­дом упало яблоко. Студент взглянул на него и заметил муравьев, бегающих по его поверхности. Ему стало интересно: по какому принципу муравьи вы­бирают свой путь. Воспользовавшись лупой, он тщательно отметил путь од­ного муравья и, отступив от него в каждую сторону по миллиметру, сделал ножом два параллельных надреза на яблочной кожуре. Затем взял получив­шуюся дорожку из кожуры и разложил ее на своей книге. Теперь путь мура­вья на этой дорожке был прямым, словно луч лазера (рис. 24). Невозможно было отыскать более экономного пути для преодоления тех десяти сантимет­ров, которые разделяли начало и конец вырезанной полоски яблочной ко­журы. Любой зигзаг или плавный поворот при движении муравья по яблоч­ной кожуре между начальной и конечной точками увеличил бы длину его пути. «Какая прекрасная геодезическая», — отметил студент.

Его взгляд упал на двух муравьев, отправившихся из одной и той же точ­ки в направлениях, слегка отличающихся друг от друга. На этот раз их пути случайно пролегли вблизи углубления в верхней части яблока, там, где рас­полагался черенок, причем по разные стороны от него. Каждый из муравьев добросовестно следовал вдоль своей геодезической. Каждый старался бежать по яблочной кожуре как можно прямее. Однако из-за собственной кривиз­ны углубления их пути сначала пересеклись, а затем разошлись.

«Можно ли придумать более удачную иллюстрацию для геометрической тео­рии тяготения Эйнштейна? — задумчиво произнес студент. — Муравьи движут­ся так, будто их притягивает к яблочному черенку. Можно было бы поверить и в ньютоновскую силу, действующую на расстоянии. Но муравью нечем руковод­ствоваться при выборе своего пути, кроме локальной геометрии поверхности, по которой он ползет. А это, безусловно, и есть концепция Эйнштейна, подразуме­вающая, что причиной всех физических явлений выступает локальное воздействие. Икак она отличается от ньютоновского подхода в физике с его «дальнодействи­ем»! Теперь я гораздо лучше понимаю, о чем говорится в этой книге».

²⁹ Shelley L. Corruption in the Post Yeltsin Era // EECR. 2000. Vol. 9, № 1-2.

³¹¹ Источник: Научно-образовательный центр ФТИ им. А.Ф.Иоффе. — http://edu.iofTe.ru.

Сказав так, он открыл свою книгу и прочел: «Не пытайтесь описывать движение по отношению к удаленным объектам. Физика проста только при локальном анализе. А локально мировая линия, вдоль которой движется спутник (в пространстве-времени, вокруг Земли), уже является прямой, на­сколько мировая линия вообще может быть прямой. Забудьте все эти раз­говоры об «отклонении» от прямолинейного движения и «силе тяготения». Я нахожусь в космическом корабле. Или плаваю в космосе около него. Разве я чувствую какую-либо «силу гравитации»? Ничего подобного. Чувствует ли эту силу корабль? Нет. Тогда зачем говорить о ней? Считайте, что и ко­рабль, и я пересекаем область пространства-времени, в которой не действу­ют никакие силы. Считайте, что движение в этой области уже является иде­ально прямым».

Рис. 24 К притче о яблоке

Послышался сигнал к обеду, но студент все еще сидел, рассуждая про себя. «Мне кажется, что суть эйнштейновской геометрической теории тяготения можно кратко выразить в виде трех положений:

♦ локально геодезические кажутся прямыми;

♦ в более обширных областях пространства-времени те геодезические, ко­торые сначала расходятся, начинают впоследствии сближаться со ско­ростью, определяемой кривизной пространства-времени, и это влия­ние геометрии на материю и есть то, что мы сегодня подразумеваем под старым словом «тяготение»;

♦ материя, в свою очередь, деформирует геометрию.

Углубление на поверхности яблока возникает потому, что там есть черенок. Я думаю, что все это можно выразить еще более кратко: пространство воздей­ствует на материю, «указывая» ей, как двигаться. Материя, в свою очередь, ока­зывает обратное действие на пространство, «указывая» ему, как искривляться. Другими словами, наличие материи в данном месте, — сказал он, вставая и под­нимая за черенок яблоко, — приводит к кривизне пространства в этом месте. Чтобы искривить пространство в данном месте, его необходимо искривить и в соседних областях, — продолжал он, наблюдая за замешкавшимся муравьем, деловито следующим вдоль своей геодезической на расстоянии толщины паль-

ца от черенка. —Так материя в данном месте оказывает влияние на материю в другом месте. Это и есть объяснение «гравитации», данное Эйнштейном».

Для социолога в этой притче скрыт весьма глубокий смысл, который за­ключается в следующем. Общая траектория движения разных стран в рыноч­ном пространстве описывается набором неких универсальных принципов, открытых еще Адамом Смитом и предполагающих свободную конкуренцию, невмешательство государства в частный бизнес, свободу предприниматель­ства и т.п. Они задают некоторое нормативное пространство, изображающее идеальный тип рыночного общества, когда рыночные законы не искажают­ся. На самом деле ни одна страна, даже такие лидеры капиталистической пе­рестройки, как Англия и США, не су­ществуют в идеальном пространстве. В соответствии с культурными особен­ностями народа и историческими об­стоятельствами в идеальную траекто­ рию вносятся большие или меньшие из­менения. С точки зрения теории они являются искривлением идеально нормативного пространства. Однако жи­тели этих стран, находясь в конкретном месте и в конкретное время, не мо­гут видеть искривлений. Не способны их заметить и жители других стран, которые считают, что они внедряют у себя настоящий рынок.

Отклонения, прежде всего очень крупные, заметны лишь на большом ис­торическом отрезке, при сравнении нескольких эпох и разных стран. Возмож­но, что США и Англия, считающие свой капитализм самым правильным, в конечном итоге заведут мир совсем не туда, куда следует. Но это станет оче­видным не сейчас, не в данной локальной точке истории. Вблизи искривле­ния не рассмотреть, если оно происходит в общем и целом в рамках рыноч­ных законов.

Другое дело, когда отклонения наблюдают страны так называемого вто­рого эшелона, в том числе Россия. Они вступили на путь капиталистическо­го развития очень поздно, когда лидерами уже пройдена большая часть пути. Ориентируясь на капиталистическую практику развитых стран, аутсайдеры опять же способны разглядеть только то, что происходит здесь и сейчас. А здесь и сейчас Западная Европа и США, вставшие на путь капитализма, добились впечатляющих успехов во всех жизненно важных областях — эко­номике, социальной сфере, науке и культуре. Они как бы говорят догоняю­щим их странам: поступайте, как мы, и добьетесь не меньших успехов. Имен­но эта практическая сторона служит образцом для подражания. С теорией на­много сложнее. В тех же США существует огромное множество конкурирующих друг с другом теорий капитализма. Какую выбрать в каче­стве ориентира другим странам, в том числе России, не всегда ясно. На поверку оказывается, что теоретическая мысль Америки отражает одну ре­альность, а практика движется в ином направлении. Только реальные дос­тижения Запада, а не его научная мысль могут притягивать внимание пра­вительства и народы отстающих стран.

Выбрав практику своим ориентиром и подкрепив ее теоретическими ар­гументами, позаимствованными из самых разных источников, российское правительство в начале 1990-х гг. круто изменило политический курс и ста­ло двигаться в сторону Запада. Реформы Гайдара — яркий образец научной

эклектики и маньеризма (подражательства). Шоковая терапия, ввергнувшая российскую экономику в глубокий кризис, последовавшие за ним соци­альный и духовный кризис оценивались сторонниками ельцинского режи­ма как результат непоследовательного применения рыночных реформ, а про­тивниками — как свидетельство неправильности общего курса. В качестве об­разца сравнения выступали две крайности — советское прошлое, уже идеализированное, успевшее обрасти мифами и ностальгическими эмоция­ми, и западное настоящее, демонстрируемое Западной Европой и США. То и другое находилось на одинаково далеком расстоянии, а потому могло слу­жить точкой отсчета для сравнительного анализа.

Но именно его, этого сравнительного анализа, и не получилось. В действи­тельности происходила борьба двух политических элит, ориентированных одна на советское прошлое, другая на капиталистическое настоящее. Курс экономических реформ определили локальные воздействия — цены на нефть, отношения с США, обстоятельства по выплате государственного долга, по­литика Международного валютного фонда, очередные президентские или парламентские выборы, курс национальной валюты, война в Чечне, утечка капиталов, задолженность бюджетникам и многое другое. Именно такого рода события, а не стратегические цели, которые необходимо было твердо и последовательно достигать, в конечном итоге определили кривую движения общества по капиталистическому пути. Она казалась правильной с той точ­ки зрения, что являлась объективно обусловленной, продиктованной обсто­ятельствами. Другого пути, как считали в Кремле те, кто выбирал и строил путь, при данных ресурсах и возможностях страны быть не могло. Иначе бы его выбрали.

Свобода, предоставленная отечественным СМИ, считалась верным призна­ком того, что страна движется по демократическому пути. Власти многократно пытались прессу прижать, заткнуть, задавить. Но в конечном итоге им это не удавалось. Кто или что им не позволило заглушить голос журналистов — дру­гой вопрос. Но факт остается фактом: в начале XXI в. российские СМИ были самыми или одними из самых свободных в мире. К тому времени правитель­ству не удалось достичь серьезных прорывов в экономической, социальной или научной сферах: экономика лежала на боку, народ недоедал, профессорам пла­тили мало. Только журналисты могли позволить себе практически все.

Это был локальный успех на капиталистическом пути. Выступить в роли локомотива и вытащить за собой все общество он не мог. Искривленным яв­лялось все общественное пространство, а успех не распространяется момен­тально по всей цепочке. Ньютоновский принцип дальнодействия не действу­ет в социальной сфере.