Выводы: за и против «челночного» исследования

Качественное исследование предполагает максимальную вовлеченность социолога в повседневность изучаемого сообщества. В данной статье пред­ставлена несколько иная стратегия: периодическое — продолжительностью от одного дня до двух месяцев — пребывание в поле. О ее методологичес­кой корректности можно спорить. Есть моменты, в которых мы, несомнен­но, проигрываем. Внезапность и краткосрочность наших приездов скорее понижают уровень доверия к нам сельских жителей. Наша фактическая ис- ключенность из ряда деревенских практик (косьбы, заготовки дров, ухода за скотом, ремонта колодца и т. д.) оставляет скрытыми от нас многие ас­пекты «устройства» сельской повседневности. За время кратких экспеди­ций практически невозможно на собственном опыте узнать, как, например, вызвать деревенского фельдшера, сколько дней нужно ждать ремонта теле­визора после вызова специалиста и т. д. Иногда об опыте решения подобных повседневных проблем мы можем узнавать только из интервью.

Тем не менее, стратегия проведения полевого исследования, которая была выбрана нами сознательно, обладает рядом преимуществ. Благодаря возвращениям из поля у исследователя, что называется, не «замыливает- ся» глаз. Возможность уезжать из сообщества и возвращаться сохраняет способность открывать новые аспекты исследования, а новый (или увиден­ный «свежим взглядом») материал позволяет по-новому отвечать на постав­ленные ранее вопросы или по-новому их задавать. Наше «непривыкание» к полю позволяет избежать рутинизации восприятия деревенской повседнев­ности, оставляет пространство для «удивления» и исследовательской реф­лексии. Кроме того, мы имеем возможность, обсудив со своими коллегами на рабочих семинарах результаты экспедиций, возвращаться в поле с новы­ми исследовательскими фреймами.

В ходе полевого исследования мы можем познакомиться практически со всеми в сообществе. Расширение сети деревенских контактов, порождаю­щее полифонию источников информации, предоставляет нам ценные дан­ные для анализа процесса функционирования правил повседневных взаимо­действий в деревне. Обличающие, сочувственные, гневные, восхищенные речи наших информантов друг о друге несут в себе сведения о том, с помо­щью каких правил регулируется повседневная жизнь в сообществе, возни­кают социальные связи и решаются конфликты.

Как показывает опыт исследования, «пробелы», которые образуются по причине нашего непостоянного, периодического присутствия в деревне, от­части восполняются за счет рассказов местных жителей о том, «что случи­лось, пока нас не было». Мы можем не наблюдать что-то собственными гла­зами, но знать о событиях из разных источников: от очевидцев, от тех, кто «что-то слышал», от тех, кому «кто-то сказал». Приезжая в деревню, мы вся­кий раз, помимо, казалось бы, недоступной нам событийной информации, собираем ценнейший материал о правилах социального взаимодействия и о законах циркуляции информации в деревенском сообществе. И в этом со­стоит неоспоримое преимущество «циклического» полевого исследования.

Антонина Кулясова

ИСКУШЕНИЕ ПОЛЕМ

Наша группа готовилась к экспедиции в экопоселение «Тиберкуль» [да­лее Тиберкуль. — А. К.]Процесс осложнялся тем, что у нас не было ни почтового адреса, ни номеров телефонов поселения — обычная проблема исследования труднодоступных мест с плохо развитой системой коммуни­кации. Однако мы знали, что Тиберкуль состоит из верующих Церкви По­следнего Завета, община которой есть в Санкт-Петербурге, и обратились к ее лидерам за помощью. Они дали нам необходимую информацию и связа­ли с людьми, побывавшими в Тиберкуле, которые объяснили нам, как луч­ше ехать, что брать с собой, к кому обращаться. Кроме того, нас попросили отвезти коробку церковных свечей и кое-какие мелочи для тамошних жи­телей. Это поручение демонстрировало доверие к нам лидеров городской общины и позволило ехать в Сибирь не как «чужакам».

Тиберкуль находится в Красноярском крае, и добираться поездом от Пе­тербурга до станции назначения нужно пять суток. Денег на исследование было мало, и нам пришлось ехать в плацкартном вагоне. Это было вдвойне тяжело потому, что я вынуждена была взять с собой полуторагодовалую дочь, которую все еще кормила грудью. Путешествие в плацкартном вагоне имеет для социолога и определенные преимущества. Попутчики постоянно менялись, интересно было наблюдать за ними, зачастую, разговорившись, можно было узнать кое-что о том экопоселении, куда мы ехали^[74]. Обычно нам выдавали информацию, почерпнутую из СМИ или слухов, но у неко­торых наших попутчиков были там родственники или знакомые. Такие раз­говоры давали нам представление о том, что думают «обычные» люди о Ти­беркуле.

Когда мы приехали на место, нас поселили в летнем домике с печкой, хотя было начало ноября и уже лежал снег. Для местных жителей такие условия считались вполне нормальными, поскольку многие еще жили в па­латках, вагончиках или времянках, строя новые дома. Однако для нас это стало испытанием, особенно из-за дочери. В домике было тепло, только ког­да топилась печка. К утру же наше жилище выстывало до нуля градусов. Мы спали на низком диване без ножек, от которого несло псиной: до нас там обитали три хозяйские собаки. Мы прожили в этом домике несколько дней в начале и в конце экспедиции.

Тиберкуль (а это несколько деревень и Город на Горе, главный поселок экопоселенцев) разбросан на значительной территории, и мы должны были переезжать с места на место. Поскольку с нами был ребенок, то нас подво­зили на машинах и даже усаживали в кабину, в то время как местные жите­ли или шли пешком по 25 и более километров или ехали в кузове грузовых машин. Когда мы в следующий раз, уже без дочери, приехали в Тиберкуль, то нам пришлось путешествовать как всем. Вместе с другими пассажирами мы в пятнадцатиградусный мороз отправились в Город на Горе в кузове гру­зовика. И хотя все укрылись тентом, было очень холодно. Через час, в сле­дующей деревне, к нам подсели еще десятка два человек с козами. На меня улеглась коза, и стало значительно теплее. В оба приезда нам пришлось подниматься 12 километров в Город на Горе по пешеходной тропе, посколь­ку другого пути туда нет.

Условия были для меня очень тяжелыми. Мне приходилось думать не только об исследовании, но и заботиться о дочери. Однако моя маленькая дочь стойко вынесла нашу экспедицию и даже часто нам помогала.

Еще одной проблемой оказалось питание. Жители Тиберкуля придер­живаются веганства^[75]. Формально на нас это правило не распространялось, но мы не хотели создавать лишних барьеров. Кроме того, мы хотели опро­бовать на себе новый способ питания. Сразу отмечу, что все три исследова­теля нашей группы имели уже опыт вегетарианства, и это облегчало адап­тацию к веганской пище. Но мы все равно испытывали некоторый диском­форт из-за однообразия еды.

Во время работы в поле я заметила, что подчас всего одна фраза мо­жет стать, как я это называю, «ключом к доверию», который помогает установить контакт с информантами. Таким ключом может стать общий опыт — «прохождение испытаний». Во время исследования экопоселений в Горном Алтае информанты, прежде чем отвечать на вопросы, спрашива­ли нас: «А вы уже побывали в горах?» Опыт, приобретенный в горах, вы­соко ценился, рассматривался как некий допуск к пониманию ситуации в Горном Алтае. В двух других случаях из нашей практики — в исследова­ниях на Северном Кавказе и в Вологодской области — ключом к доверию послужила общая для информантов и одного из исследователей родина. Та­кие «ключи» применяются интуитивно, и только по прошествии времени их начинают использовать сознательно.

При исследовании Тиберкуля таким ключом к доверию стала моя полу­торагодовалая дочь. Информанты проникались уважением к социологам, которые не только сами переносили тяготы экспедиции, но и делили их с маленьким ребенком. Это означало, что исследователи пришли к ним не как отстраненные ученые, а как заинтересованные и дружественные люди, тем более что в СМИ часто писали о Тиберкуле как о секте и представляли экопоселение как «опасное» место. То, что с нами была моя дочь, помогало нам во многих ситуациях (например, в описанных выше перемещениях из одного поселка в другой). Ради нас нарушали даже некоторые формальные правила, например, нас оставили на несколько ночей в Городе на Горе, что было непринято. Для нас сделали исключение, понимая, что с ребенком очень трудно за один день проделать путь в 12 километров по горной засне­женной тропе, а на следующий день спуститься той же дорогой.

Мне пришлось специализироваться на интервью с женщинами, по­скольку нередко приходилось кормить дочь грудью прямо в процессе ин­тервьюирования. С другой стороны, это создавало непринужденную обста­новку и помогало вести более откровенный разговор, свободно беседовать о тендерных отношениях, о практике домашних родов, принятой в экопо­селении, и многом другом. Однако когда возникала необходимость в офи­циальных встречах, присутствие ребенка могло помешать. Так, во время беседы нашей исследовательской группы с духовным учителем Тиберкуля Виссарионом мне пришлось оставить дочь на попечение его жены.

Местные жители часто оценивают поведение исследователя с точ­ки зрения принятых здесь норм поведения. В Тиберкуле все администра­тивные посты занимали мужчины, мужское доминирование было там нор­мой. В нашей группе был единственный мужчина, и, естественно, именно к нему в первую очередь обращались местные. Для того чтобы не создавать неловких ситуаций, мы представили его руководителем, тогда как в дейст­вительности экспедицию возглавляла женщина.

Мы не хотели выделяться, поэтому я и другие участницы наших экспе­диций, как все местные женщины, носили длинные юбки. Собственно, мне это не доставляло неудобства, поскольку я и раньше часто так одевалась, хотя и не в походных условиях. После подъема в Город на Горе я поняла, что носить длинные широкие юбки всегда удобно, поскольку в них теплее и комфортнее. Теперь я практически не ношу брюки, более того, чувствую себя в них дискомфортно. Со временем меня переставали воспринимать как исследователя. Если мое поведение, речь и образ были близки инфор­мантам, то на меня начинали смотреть или как на одного из потенциальных экопоселенцев или как на гостя-друга. Если я много рассказывала о моих экспедициях в другие экопоселения и демонстрировала знание сельской жизни, то на меня смотрели как на жителя другого экопоселения, который имеет полезный опыт и у которого можно попросить совета.

Погружаясь в поле, я старалась увидеть мир глазами своих информантов. Они же представляли его полным опасностей, стоящим на пороге экологи­ческой и социальной катастроф. Жизнь в городах виделась им как минимум негармоничной. Я получала массу информации о различных духовных иде­ях и представлениях. Как исследователь я старалась беспристрастно опи­сать свои наблюдения, но как обыватель не могла избежать влияния тех или иных взглядов и верований информантов. Нет, информанты не навязы­вали нам свои представления, по крайней мере, явно. Но я чувствовала, что уже просто не могу слышать про духовные учения, составляющие основу их мировоззрения. Мне приходилось подавлять внутренний протест, ста­раться не вступать в полемику и не давать оценок. В тех же случаях, ког­да мое собственное мировосприятие, мой жизненный опыт сближались со взглядами информантов, мне было сложно сохранять беспристрастность и надо было прилагать усилия уже для того, чтобы не раствориться в поле. Подчас я с трудом заставляла себя делать записи в дневнике наблюдений, так как ощущала «никчемность и суетность» этих действий. Я поняла, что означает фраза «исследователь не вернулся из поля». Даже по прошествии нескольких лет я продолжаю глубоко переживать увиденное в Тиберкуле, пытаюсь переосмыслить свою жизнь. Это исследование стало для меня се­рьезным испытанием. Я включила в свою жизнь некоторые практики, о ко­торых узнала в экспедиции, мои представления о жизни обогатились новы­ми идеями, почерпнутыми у моих информантов. Начиная новые исследова­ния, я теперь не могу быть уверена, что «вернусь» из поля.

Опыт исследований экопоселений ставит передо мной и моими колле­гами серьезную методологическую проблему. С одной стороны, мы, будучи специалистами в вопросах социальной экологии и участниками экологи­ческого движения, не можем игнорировать тот факт, что наши информан­ты оставляют без внимания вопросы внешней экологии. С другой стороны, будучи социологами, мы должны минимизировать влияние нашего «втор­жения в поле» на жизнь наших информантов. Имеем ли мы право дейст­вовать акционистскими методами: стимулировать дискуссию, объяснять свои взгляды, делится знаниями о международном опыте экопоселений и экологического движения? Этот вопрос снова и снова встает перед нами, и мы не всегда уверены в правомерности того или иного решения.

Олег Паченков