К началу новостей Богдан опоздал. Когда он, торопливо вытираясь и надевая очки, включил телевизор, уже шли комментарии.

Молодой человек в чалме и пестром ярком халате сидел напротив женщины средних лет, одетой подчеркнуто по-европейски. Богдан узнал знаменитую в свое время вольнодумицу и свободословицу из Мосыкэ, еще недавно буквально не исчезавшую с телеэкранов. Известно было, что характер у нее - не приведи Господь. “Я стану говорить тебе правду, сколь бы горька она ни была...” - некогда сообщила она в ответ однокласснику, который вдруг решился подарить ей букет цветов; понятное дело, одноклассник к ней больше и на полет стрелы не приближался.

“Вы думаете, я не могла бы врать, как вы? - говаривала она в запальчивости. - Льстить, как все вы льстите друг другу? Но ведь должен же быть в мире хоть один честный человек!”

Постепенно от частных бесед с отдельными людьми она перешла к телевизионным комментариям на общие темы. Никто уж и не помнил, как эту женщину зовут на самом деле, ибо в самом начале своей телекарьеры она взяла сценический псевдоним Валери Жискар д-Эстен - то ли сама с детства завороженная романтичностью языка мушкетеров, то ли в надежде, что вместе с именем к ней перейдет хотя бы толика рыцарственной элегантности и непринужденного аристократизма покойного французского президента.

Большинство ордусян воспринимало Валери как блестящего артиста-комика, и в период ее наивысшей популярности нередко было услышать, как, растворивши окна, давно отчаявшиеся дозваться детей домой молодые мамы решаются прибегнуть к последнему средству: “Юра! Рамиль! Идите скорей, Валери показывают!”

Чувствительный Богдан сильно подозревал, что бедная женщина не вполне адекватно воспринимает реальность и сама очень страдает от этого. К сожалению, помочь ей было уже нельзя - с того самого мгновения, когда она впервые публично произнесла слово критики в адрес ордусских порядков и персонально Великого князя Фотия. Во всем мире давно укоренилось: принудительно подвергать психотерапевтическому обследованию только тех, кто безудержно одобряет свою страну и существующие в ней порядки; те же, кто их несет в хвост и в гриву, должны обращаться за помощью сами, в противном случае, что бы они ни вытворяли, их заведомо считают просто-напросто оппозиционно настроенными.

Постепенно популярность Валери на центральном телевидении пошла на убыль. Однообразие для эксцентрика губительно. Богдан не видел ее на экранах уж года четыре.

Торопливо бреясь, александрийский минфа краем уха вслушивался в телебеседу.

- Скажите, преждерожденная Валери, что вы думаете по поводу ужаснувшего весь Асланiв исчезновения нашего гостя из прекрасной Франции, достопочтенного профессора Кова-Леви?

- Я полагаю, молодой человек, что это похищение.

- Похищение? Поразительно. Кто же его похитил?

- Улусные, а быть может - даже имперские спецслужбы.

- Воистину поразительно! Зачем?

- Имперская администрация ненавидит ваш уезд. Этот островок свободы для нее как вечный укор. Ордуси позарез нужно показать, что ваша борьба за возрождение национальной культуры дестабилизирует ситуацию в уезде. Что ваша борьба за права человека криминализует общество. Поэтому была проведена простая операция посредством заброшенного в ваш уезд отряда спецназначения. Вы не знаете этих людей, а я знаю - это звери. Вечно пьяные и смертельно ненавидящие всех, кто знает хотя бы таблицу умножения и читал хотя бы букварь. Ваши человекоохранительные органы будут искать несчастного ученого в горах и горных поселках, а он, я не сомневаюсь, уже томится в застенках Александрийского Возвышенного Управления. Полагаю, чтобы окончательно скрыть свое преступление, им там придется убить беднягу. Ну и, разумеется, его девочку заодно.

Богдан сразу порезался.

“Она уже не моя жена, а его девочка?”

- Аллах керим! Преждерожденная Валери! У вас есть какие-то доказательства?

- Мне доказательства не нужны. Вы спросили - я ответила. Еще в древности говорили: кому выгодно? Исчезновение гостя выгодно только тоталитарному режиму Ордуси, который во что бы то ни стало пытается разорвать крепнущие связи Асланiва и мировой цивилизации.

“Бедная женщина”, - думал Богдан, уняв сочащуюся из пореза на подбородке кровь и полотенцем стирая с лица остатки крема.

Настроение у Богдана и без того было отвратительным, а тут тоска просто схватила за горло. Волей-неволей сразу вспомнилось, как Кова-Леви распускал перед Жанной павлиний хвост, и как она цвела и расцветала в ответ. Соотечественник ведь. Знаменитость. “Может, они просто сбежали? Любовь с первого взгляда, романтический побег вдвоем... - Богдан вздохнул. - Ладно, лишь бы с нею ничего плохого не случилось”, - он выключил телевизор и достал трубку телефона.

Вотще.

Выслушав десяток гудков, потом перенабрав и сызнова выслушав десятка полтора, Богдан спрятал трубку и вышел из номера. Он и помыслить не мог, что всего лишь за четыре стены от него, в апартаментах по коридору направо, окнами на проспект, надрывается в сумке Бага без толку лежащая там телефонная трубка!