Протоиерей Игорь Фомин, клирик Казанского собора на Красной площади

Мы с отцом Даниилом вместе учи­лись в семинарии, и это был первый набор, когда для по­ступления не требовалось пройти армейскую службу. Но я в армии отслужил, а он пришел сразу после школы. Он сильно выделялся из толпы своим юношеским задором, живостью, в шумных моментах семинарской жизни был на передовой. Конечно, в этих «шумных» моментах ничего плохого не было, чаще всего — просто живое обсуждение каких-то тем. Он был очень общительным и одновремен­но — очень собранным и целеустремленным, прекрасно учился, но, помимо учебы, у него были свои изыскания и исследования. Он очень внимательно относился к Свя­щенному Писанию, всегда обсуждал его, всегда задавал вопросы, причем эти вопросы были такие, что поражали тебя до глубины души: ты мог хорошо знать этот момент из Писания, много раз его читать, но, когда отец Даниил задавал свой вопрос, все высвечивалось по-другому.

Он говорил как бы немного вызывающе и с некото­рой ехидцей, но это не была обидная ехидность, она была совершенно нормальной. Иногда он ставил вопрос совер­шенно жестко, ребром, но все равно по-доброму, потому что человек он был литургический, и, благодаря общению с ним, я пришел к мысли о частом причащении и придер­живаюсь этого взгляда и по сей день. В семинарии вопрос о частом причащении был поднят именно им, и это сослу­жило хорошую службу и мне лично, и нашему общению.

Мы с ним общались и после семинарии, он приглашал меня домой, мы встречались в храмах, просто по-дружески где-то пересекались, говорили о многом, хотя это было не очень часто. Он был очень интеллектуальный человек, образованный, умный, начитанный, прекрасно владею-

щий языком. Он никогда не забывал о канонических нор­мах, спорить с ним было почти невозможно, хотя он и пы­тался вызвать человека на спор.

Он был разносторонним человеком, но, конечно, вы­страивал свою жизнь вокруг Христа. Мы очень часто вы­страиваем Христа вокруг своей жизни, а у него Христос был центром, и от Него он уже выстраивал все. Рассматривая бытовые ситуации — поездку в метро, чаепитие, застолье, он все равно отталкивался от Христа. Мы затрагивали раз­нообразные темы, но глубоких богословских бесед все-таки не вели, мы могли говорить о машинах или о чем-то подоб­ном. В последнее время нас волновала постройка наших храмов — об этом мы говорили очень много, он уже был на­стоятелем строящегося храма, а я только получил указ о на­стоятельстве тоже в строящемся храме. И в основном мы говорили об общении с чиновниками, о выбивании земли, приобретении стройматериалов и т. п. Спектр его внимания был очень разнообразным, и так как он был человек очень эмоциональный, то мог с большим интересом говорить на любую тему.

Помню, однажды я не смог приехать к отцу Даниилу на именины, приехал уже после крещения, все-таки хотел его поздравить. Традиционно елка у нас убирается по­сле майских праздников, поэтому она у них стояла до сих пор. И он рассказал, как она, находясь в воде и песке, про­росла, потому что они покропили ее святой водой, и елка дала побеги. Такой, в общем-то, малозначащий факт, но и об этом он говорил с восторгом, вот эти вещи были очень интересны. Жил батюшка довольно скромно, у них была небольшая квартира, но там всегда было радостно, он мог из всего сделать праздник, хоть из философской бесе­ды. В квартире у них висело два зеркала, друг напротив друга, я думаю, матушка так повесила, чтобы готовиться к выходу на улицу. И отец Даниил мне говорит: «Смотри, вечность». Действительно, зеркало в зеркале отражается, и получается бесконечность. Человек видел во всем сход­ство с Божиим миром, достаточно почитать его книги, что­бы понять, чем он жил и дышал. Может быть, у него были какие-то ошибки, но не ошибается тот, кто ничего не делает. А он искал, нахо­дил, показывал, рассказывал, в общем, он был очень интересным человеком.

Однажды он показывал фотогра­фии, которые сделал на Святой Земле, и это его паломничество тоже было за­ нимательным. Когда через несколько лет и я очутился на Святой Земле, то, оказываясь в тех же местах, всегда вспоминал, что рассказывал отец Даниил. Он был человек неравнодушный, очень радостный, его интересовало абсо­лютно все вокруг, и он живо во все «вклинивался». Такое возможно только тому человеку, которого переполняет ра­дость. Он всегда смеялся, всегда улыбался.

Приблизительно за полгода до его смерти я приехал к нему на вечер, который они устраивали у себя в храме; отец Виталий рассказывал про Индию, а потом было живое об­суждение. Отец Даниил подчеркивал какие-то особенности индийских христиан, и обязательно не забывал пошутить, оживить общение, это вообще было его свойством и залогом его миссионерского успеха — человеческая радость.

Он непосредственно воспринимал Христа, это правда. Мы очень часто воспринимаем Христа через платочки на го­лове, через внешние слезы, а ведь слезы, покаяние — это со­кровенные, внутренние вещи, а общественное, публичное для христианина — как раз то, что было у отца Даниила — радость, ведь человек создан для сорадования с Богом.

Тему миссионерства мы с ним не обсуждали, хотя он был, конечно, одержим этим. Его проекты поражали сво­им размахом — например, он мечтал поставить на каждом рынке часовню и служить там на языке, на каком говорило большинство торговцев, — на азербайджанском. С таким проектом мог справиться только он, и не думаю, что сей­час кто-то, кроме него, сможет осуществить подобное. Мы с ним говорили и о школе повышения квалификации священнослужителей, жаль, что мы в наших рассужде­ниях не пошли глубоко и далеко. Мы даже начали вместе что-то писать, составлять программу, концепцию таких курсов, где священники могли бы повысить свои знания, потому что знания со временем уходят, а у каждого есть какие-то особенности в служении, для одного важны исто­рические моменты, для другого — догматические вещи. Отец Даниил беспокоился об этом, и меня это тоже инте­ресовало, было мне созвучно. Конечно, многогранность его деятельности поражала, причем казалось, что он всегда доведет до какого-то логического конца все, за что брался. Но к сожалению, вышло по-другому, не все задуманное он успел воплотить. Слава Богу, на эту тему опять заговорили, но начало положил отец Даниил, он даже обсуждал этот во­прос со священноначалием.

Мы говорили с ним и о строительстве миссионер­ского центра, который он хотел построить. Он молодым закончил свою жизнь, а молодому человеку всегда свой­ственны мечты, причем мечты о большем, чем возможно сделать. Строительство такого центра могло стать, конеч­но, бомбой, это был бы мощный центр, и отец Даниил сде­лал бы это. В первую очередь благодаря своей вере, кото­рая могла бы и горы двигать, и чиновников двигать. Он был глубоко верующий человек.

Он постоянно ходил в рясе, и однажды сказал мне: «Ты знаешь, я понял, что надо всегда ходить в рясе. У меня был случай: я шел по улице в подряснике, и ко мне подо­шла женщина и попросила благословения на самоубий­ство». Естественно, он начал разговаривать с ней, и в кон­це концов она отказалась от этих мыслей, стала ходить в храм и так далее. И отец Даниил говорит: «А подошла бы она ко мне, если бы я был без рясы?» Даже в этом он видел служение ближнему — в том, что постоянно ходил в рясе. То есть он ждал человека, он был настоящий апостол, на­стоящий рыбак, ловец душ человеческих, который дает возможность каждому человеку зацепиться за него.

С момента окончания семинарии и до последних сво­их дней отец Даниил оставался прежним, тот духовный за­дел, который он получил в своей семье, был очень глубоким. Конечно, он взрослел, но душой всегда оставался тем же, такое же большое сердце, вмещающее всех. Он рассказывал, как в далеком детстве он очень сильно болел и умирал, но по­том Господь помиловал его и он остался жив. Он говорил: «Значит, Господь меня для чего-то сохранил до времени». И теперь мы знаем, для чего: чтобы вспыхнуть, как звезда на небосклоне. Пройдет время, и мы оценим полностью его труды и порывы, хотя он очень мало прожил на этой земле.

Его смерть повлияла на меня в положительную сторону. Я могу сказать, что Христос жив, и те, кто самоот­верженно служит на ниве Божией, находятся точно в том же положении, как и в первые века христианства, как и в первой половине XX столетия в России, т.е. действительно стра­дают за Христа, причем мы видим подлинные физические страдания. Да, Господь жив, и стояние в вере отца Даниила является для всех нас примером, темные силы, естествен­но, не терпят такого. Я, конечно, не хочу его идеализиро­вать, не хочу говорить о том, что он был святой, праведный или что-то в этом роде, это решит общецерковный разум. Я говорю о том, что человек вполне реально может жить со Христом, жить во Христе и посвятить себя Христу, при­чем даже в таком трудном служении, которое выбрал себе отец Даниил, — среди иноверцев в православной стране.