Эмоциональный интеллект. думающий мозг

думающий мозг. Благодаря такому разветвлению, миндалевид­ное тело начинает реагировать раньше неокортекса, который «обмозговывает» информацию на нескольких уровнях мозго­вых контуров, прежде чем полностью ее воспримет и перейдет наконец к действиям в виде ответной реакции, более точно под­ходящей к конкретной ситуации.

Исследование Леду произвело переворот в понимании эмо­циональной жизни, открыв нервные пути, проводящие чувства в обход неокортекса. Те чувства, которые идут по прямому пути через миндалевидное тело, — самые примитивные и сильные. Наличием этой цепи и объясняется способность эмоций возоб­ладать над здравым рассудком.

В неврологии традиционно считалось, что глаз, ухо и дру­гие органы чувств передают сигналы в таламус, откуда они по­ступают в зоны неокортекса, занимающиеся обработкой сен­сорной информации, где сигналы сводятся воедино в объекты, какими мы их воспринимаем. Сигналы сортируются по смыс­ловому содержанию, чтобы мозг осознал, что представляет со­бой каждый объект и что означает его присутствие. Согласно прежней теории, сигналы из неокортекса посылаются в лим­бический мозг, из которого соответствующая ответная реакция распространяется по головному мозгу и всему организму. Так эта система работает большую часть или почти все время, но Леду обнаружил меньший пучок нейронов, идущий отталаму-са прямо к миндалевидному телу, в дополнение к тем пучкам, которые образуют более длинный путь от таламуса к коре го­ловного мозга. Этот узкий и более короткий проводящий путь — что-то вроде нейронного глухого переулка — позволяет минда­левидному телу получать некоторые входные сигналы непо­средственно от органов чувств и запускать ответную реакцию прежде, чем они будут в полном объеме зарегистрированы нео­кортексом.

Это открытие опровергает представление о том, что в отно­шении формирования эмоциональных реакций миндалевидное тело полностью зависит от сигналов, поступающих от неокор­текса. Миндалевидное тело может запускать эмоциональный отклик через посредство этого пути экстренного реагирования как раз потому, что параллельная отражательная цепь начина-

Дэниел Гоулман

таламус

миндалевидное тело

зрительная зона коры головного мозга

ответная реакция по принципу «сражайся или спасайся»: уве­личивается частота сердечных сокращений и повышается кро­вяное давление; большие мыш­цы готовятся к быстрым дей­ствиям

Зрительный сигнал от сетчатки глаза сначала проходит в таламус, где он переводится на язык, понятный мозгу. Затем большая часть инфор­мации передается в зрительную зону коры больших полушарий головного мозга, где она анализируется, оценивается ее смысл и определяется, ка­кая в этом случае ответная реакция наиболее уместна; если потребу­ется эмоциональная реакция, то сигнал поступит в миндалевидное тело для возбуждения эмоциональных центров. В то оке самое время меньшая часть первоначального сигнала проходит по скоростному пути из тала-муса прямиком в миндалевидное тело, обеспечивая более быструю (но менее точную) ответную реакцию. Таким образом, миндалевидное тело может в ответ на раздражитель выдать эмоциональную реакцию, преж­де чем зоны коры головного мозга полностью осознают, что, собственно, произошло.

Эмоциональный интеллект

ется между миндалевидным телом и неокортексом. Миндале­видное тело может заставить нас резко начать действовать, тог­да как чуть более медлительный, но более осведомленный нео­кортекс разворачивает свой тоньше проработанный план реа­гирования.

Леду опроверг общепринятое мнение относительно про­водящих путей, по которым путешествуют эмоции, опубли­ковав результаты своих исследований поведения животных, испытывающих страх. В одном из решающих опытов с кры­сами он разрушил у них слуховую зону коры головного мозга, а затем подверг их воздействию звука определенного тона в сочетании с электрошоком. Крысы быстро усвоили, что этого звука надо бояться, хотя данный тональный сигнал не мог ре­гистрироваться в их неокортексе. В этом случае звук шел по прямому маршруту: от уха — в таламус, а потом в миндале­видное тело, минуя все главные пути. Короче говоря, крысы заучили эмоциональную реакцию без участия какой-либо выс­шей зоны коры головного мозга: миндалевидное тело само­стоятельно воспринимало, запоминало и производило «орке­стровку» их страха.

«С точки зрения анатомии эмоциональная система вполне может работать независимо от неокортекса, — объяснил мне Леду. — Иногда некоторые эмоциональные реакции и воспо­минания формируются совершенно бессознательно». Минда­левидное тело способно хранить воспоминания и целый набор ответных реакций, которыми мы пользуемся, далеко.не всегда понимая, почему мы так делаем, потому что прямая и кратчай­шая дорога от таламуса до миндалевидного тела идет в обход неокортекса. Благодаря такому обходному пути миндалевидное тело, похоже, служит хранилищем эмоциональных впечатле­ний и воспоминаний, о которых мы даже и не подозреваем. Леду полагает, что именно той таинственной ролью, какую играет миндалевидное тело в механизме памяти, и объясняются, к примеру, поразительные результаты эксперимента, когда уча­стники научались различать геометрические фигуры причуд­ливой формы, которые мелькали у них перед глазами с такой быстротой, что они даже не осознавали, что видели их на са­мом деле.

Дэниел Гоулман

Еще одно исследование показало, что в первые миллисе­кунды нашего восприятия чего-либо мы не только бессозна­тельно понимаем, что это такое, но и решаем, нравится нам это или нет. «Познавательное бессознательное» представляет со­бой наше знание не только с идентификацией того, что мы ви­дим, но и с составлением мнения об этом. Наши эмоции обла­дают собственным умом, который придерживается собствен­ных взглядов совершенно независимо от нашего рационально­го ума.

Специалист по эмоциональной памяти

Эти бессознательные заключения составляют эмоциональ­ные воспоминания, и их хранилищем служит миндалевидное тело. Проведенные Леду и другими неврологами исследования теперь, видимо, наводят на мысль о том, что гиппокамп, дол­гое время считавшийся основной структурой лимбической си­стемы, больше участвует в регистрации и выяснении смысла воспринимаемых образов, чем в формировании эмоциональ­ных реакций. Главный вклад гиппокамп вносит в обеспечение глубокого запоминания ситуации, очень важного с точки зре­ния эмоционального содержания; именно гиппокамп осозна­ет различную значимость, скажем, медведя в зоопарке и на ва­шем заднем дворе.

В то время как гиппокамп помнит голые факты, миндале­видное тело хранит в памяти эмоциональный аромат, прису­щий этим фактам. Если мы попытаемся обогнать автомобиль на двухполосной дороге и едва избежим лобового столкнове­ния со встречной машиной, гиппокамп запомнит подробнос­ти этого происшествия вроде того, по какому участку дороги мы ехали, кто был с нами, как выглядела другая машина. Но именно миндалевидное тело будет потом накрывать нас вол­ной страха всякий раз, когда мы будем пытаться обогнать ка­кую-нибудь машину в сходных обстоятельствах. Как изложил мне это Леду, «гиппокамп играет решающую роль в узнавании вами лица вашей кузины. Но только миндалевидное тело до­бавляет к этому, что вы ее терпеть не можете».

Эмоциональный интеллект

Мозг пользуется простым, но ловким способом регистра­ции эмоциональных воспоминаний с особой силой: те же са­мые нейрохимические системы приведения в боевую готов­ность, которые «натаскивают» организм реагировать на угро­жающие жизни чрезвычайные обстоятельства борьбой или бег­ством, а также ярко запечатлевают этот момент в памяти. В состоянии стресса (или тревоги, или, возможно, даже сильно­го радостного возбуждения) нерв, идущий от головного мозга к надпочечникам, расположенным в верхней части почек, ини­циирует секрецию гормонов эпинефрина и норэпинефрина, которые прокатываются волной по телу, заранее готовя его к критической ситуации. Эти гормоны возбуждают рецепторы на блуждающем нерве; помимо того, что блуждающий нерв пере­дает сообщения из головного мозга, управляющие работой серд­ца, он также служит средством передачи обратно в мозг сигна­лов, вырабатываемых под воздействием эпинефрина и норэ­пинефрина. Миндалевидное тело занимает в головном мозге главное место, куда поступают все эти сигналы; они возбужда­ют нейроны, или нервные клетки, в самом миндалевидном теле, чтобы сообщить другим зонам мозга о необходимости покреп­че запомнить происходящее событие.

При такой активации миндалевидного тела большинство мо­ментов эмоционального возбуждения, видимо, запечатлевается с дополнительной силой; вот почему мы обычно лучше запоми­наем, куда ходили на первое свидание или чем занимались в тот момент, когда услышали в новостях сообщение о взрыве косми­ческого корабля «Челленджер». Чем сильнее возбуждение мин­далевидного тела, тем прочнее отпечаток, ведь не секрет, что пе­реживания событий, которые напугали или потрясли нас боль-^Шё других, остаются для нас неизгладимыми воспоминаниями. Это означает, что мозг фактически имеет две системы памяти: одну — для обычных событий, другую — для эмоционально за­ряженных. Система, специально предназначенная для эмоцио­нальных воспоминаний, сыграла исключительно важную роль в процессе эволюции, обеспечивая животным возможность сохра­нять особенно яркие воспоминания о том, что им угрожает или доставляет удовольствие. Однако в нынешние времена эмоцио­нальные воспоминания могут оказаться плохими советчиками.

Дэниел Гоулллан

Устаревшие нервные сигнализаторы тревоги

Один из недостатков таких нервных сигнализаторов состо­ит в том, что срочное сообщение, посылаемое миндалевидным телом, иногда, вернее, достаточно часто оказывается устарев­шим, особенно в том изменчивом мире, который населяем мы, люди. Прилежно выполняя роль вместилища эмоциональной памяти, миндалевидное тело сканирует* переживаемое, срав­нивая то, что происходит в данный момент, с тем, что случи­лось в прошлом. Оно использует метод сравнения, называемый ассоциативным: если один главный определяющий элемент нынешней ситуации повторяет такой же важный элемент прош­лого, то оно может назвать это «совпадением». Вот почему та­кая цепь «плавает»: она срабатывает до того, как факт получает полное подтверждение. Миндалевидное тело привычно велит нам реагировать в настоящем, пользуясь теми методами, кото­рые отпечатались в нас в далеком прошлом вместе с мыслями, эмоциями и реакциями, задуманными в ответ на события, ско­рее всего лишь очень отдаленно напоминающими происходя­щее сегодня, но вполне подходящими, чтобы вогнать миндале­видное тело в панику.

В этом смысле показателен случай с бывшей военной мед­сестрой, которая получила психическую травму, вызванную бесконечной чередой солдат со страшными ранами, прибывав­ших в госпиталь, где она работала во время войны. Однажды днем она буквально содрогнулась от внезапно охватившего ее приступа паники, смешанной с ужасом и отвращением, — та­ким вот образом повторилась ее типичная для фронтовых ус­ловий реакция, снова запущенная много лет спустя странным зловонием, которое она почувствовала, когда открыла дверь стенного шкафа и... обнаружила там обкаканную пеленку, спря­танную ее сыном, едва начавшим ходить. Очень немного мел­ких моментов, сопутствующих ситуации, — вот все, что нуж­но, чтобы приобрести сходство с какой-то прошлой опасно­стью, которая заставит миндалевидное тело объявить чрезвы-

* Сканирование — непрерывное упорядоченное поэлементное про­сматривание пространства или объекта.

Эмоциональный интеллект

чайное положение. Вся беда в том, что вместе с эмоционально насыщенными воспоминаниями, способными запускать ответ­ную реакцию на критические обстоятельства, срабатывают и столь же устаревшие способы реагирования.

В такие моменты неточность реакции эмоционального моз­га усугубляется тем фактом, что многие глубокие эмоциональ­ные воспоминания восходят к самым первым годам жизни, к взаимоотношениям между ребенком и теми, кто о нем заботит­ся. Это особенно оправдывается в отношении травмирующих событий вроде побоев или полной заброшенности. В этот ран­ний период жизни другим структурам мозга, в частности, гип-покампу, играющему решающую роль в тематических воспо­минаниях, и неокортексу, средоточию рационального мышле­ния, еще только предстоит полностью развиться. В том, что касается памяти, миндалевидное тело и гиппокамп действуют сообща; каждый из них хранит и восстанавливает свою особую информацию независимо от другого. Пока гиппокамп восста­навливает информацию, миндалевидное тело решает, имеет ли эта информация какую-либо эмоциональную валентность*. Но миндалевидное тело, очень быстро достигающее полного раз­вития в мозге младенца, при рождении бывает почти полно­стью сформировавшимся.

Леду ищет в роли, которую играет миндалевидное тело в детстве, подтверждение тому основному принципу, на котором долгое время базировалась психоаналитическая мысль: взаи­модействия, имеющие место в самые ранние годы жизни, со­ставляют набор эмоциональных уроков, в основе которых ле­жат взаимная настроенность и рассогласование при контактах между младенцем и теми, кто за ним ухаживает. Эти эмоцио­нальные уроки чрезвычайно сильны, хотя их и очень трудно понять с точки зрения взрослой жизни, потому что, как счита­ет Леду, они хранятся в миндалевидном теле в виде черновых, невыразимых словами программ эмоциональной жизни. По­скольку эти самые ранние эмоциональные воспоминания уко­реняются еще до того, как у младенца находятся слова для

* Валентность — свойство объекта быть притягательным или оттал­кивающим.

Дэниел Гоулман

описания своих переживаний, то впоследствии, когда эти эмо­циональные воспоминания приходят в действие, у нас не ока­зывается никакого соответствующего набора четко сформули­рованных мыслей по поводу овладевающей нами ответной ре­акции. Значит, единственная причина, по которой нас настоль­ко озадачивают наши эмоциональные взрывы, это то, что они часто приходят из тех ранних периодов нашей жизни, когда обстоятельства ставили нас в тупик, а мы пока еще не могли выразить словами свое понимание событий. Возможно, нас обуревают сумбурные чувства, но нет слов, чтобы выразить вос­поминания, сформировавшие их.

Когда эмоиии проворны и «безграмотны»

Было, наверное, часа три ночи, когда в дальнем углу моей спальни что-то огромное пробило потолок, вывалив в комнату содержимое чердака. В мгновение ока я вскочил с постели и выбежал из комнаты, подгоняемый страхом, что сейчас обру­шится весь потолок. Через некоторое время, осознав, что мне ничто не угрожает, я осторожно заглянул в спальню, чтобы выяснить, что же вызвало весь этот переполох, и обнаружил, что грохот, который я принял за звук обваливающегося потол­ка, на самом деле произвело падение высоченного штабеля ко­робок, сложенного в углу моей женой, когда она накануне за­нималась наведением порядка в своем стенном шкафу. С чер­дака ничего не свалилось по той простой причине, что никако­го чердака у нас не было. Потолок был цел и невредим — равно как и я.

Мой прыжок с постели в полусонном состоянии — кото­рый наверняка спас бы меня от увечья, если бы и вправду вдруг обрушился потолок, — служит иллюстрацией способности миндалевидного тела побуждать нас к действию в чрезвычай­ных ситуациях в те жизненно важные моменты, которые про­летают до того, как неокортекс полностью осознает, что же все-таки происходит. Путь передачи информации о чрезвы­чайной ситуации от глаза или уха к таламусу, а от него к мин­далевидному телу играет решающую роль: он сберегает время

Эмоциональный интеллект

в критической ситуации, когда требуется мгновенная реакция. Однако по этой цепи от таламуса к миндалевидному телу пе­редается только небольшая часть сенсорной информации, а большая ее часть проходит по главному пути — к неокортек­су. Так что в миндалевидное тело по экспресс-маршруту в луч­шем случае поступает простой сигнал, исполняющий только функцию предостережения. Как заметил Леду: «Вам не нуж­но точно знать, что это такое, чтобы понимать, что он может быть опасным».

Прямой проводящий путь имеет огромное преимущество с точки зрения срабатывания мозга, которое исчисляется тысяч­ными долями секунды. К примеру, миндалевидное тело мозга крысы начинает ответную реакцию на восприятие менее чем через двенадцать миллисекунд, то есть через двенадцать тысяч­ных секунды. Путь от таламуса к неокортексу, а от него к мин­далевидному телу примерно в двенадцать раз длиннее. Анало­гичные измерения в человеческом мозге провести еще только предстоит, но, по приблизительной оценке, результаты, види­мо, будут те же.

В период эволюции значимость этого прямого пути с точ­ки зрения выживания, наверное, была огромной, поскольку он обеспечивал выбор варианта быстрого отклика, который экономил несколько критических миллисекунд времени реа­гирования на опасность. Причем именно эти миллисекунды вполне могли спасти жизни нашим предкам из протомлеко-питающих, да еще в таком множестве ситуаций, что данный механизм закрепился в мозге каждого млекопитающего, вклю­чая ваш и мой. И хотя эта цепь, возможно, играет относитель­но ограниченную роль в ментальной жизни человека, сводясь в основном к эмоциональным вспышкам, значительная часть ментальной жизни птиц, рыб и рептилий происходит при ее непосредственном участии, так как собственно их выживание зависит от постоянного слежения за хищником или добычей. «Такой примитивный малый мозговой аппарат у млекопита­ющих оказывается главным у немлекопитающих, — замечает Леду. — Он позволяет очень быстро включать эмоции, хотя и работает кое-как: клетки срабатывают быстро, но не слишком точно».

Дэниел Гоулллан

Подобная неточность, скажем, у белки превосходна, по­скольку если та и ошибается в своих реакциях, то исключи­тельно в сторону повышения собственной безопасности, уле­петывая при первых признаках появления чего-то похожего на грозного врага или бросаясь вперед, чтобы схватить что-то съедобное. Что же касается человека, то в его эмоциональной жизни такая неточность подчас имеет катастрофические по­следствия для наших с вами взаимоотношений, поскольку это означает, что мы, образно выражаясь, можем наброситься не на ту вещь или человека или удрать не от того, от чего или кого стоило бы удирать. (Представьте, к примеру, официантку, которая роняет на пол поднос с шестью обедами, случайно наткнувшись взглядом на женщину с огромной копной ры­жих локонов, как две капли воды похожую на ту, ради кото­рой ее недавно бросил муж.)

Подобные опережающие эмоциональные ошибки основа­ны на том, что чувство предшествует мысли. Леду называет это «предпознавательной эмоцией», реакцией, основанной на пе­редаваемых по нервным путям клочках и обрывках сенсорной информации, полностью не приведенных в порядок и не объе­диненных в узнаваемый объект. Это — сенсорная информация в совершенно необработанном виде, нечто вроде невральной «Угадай эту мелодию», в которой вместо скоропалительных за­ключений относительно мелодии, выносимых после прослуши­вания всего нескольких нот, общее представление складывает­ся из нескольких первых ориентировочных частей. Если мин­далевидное тело уловит появление важного сенсорного образа, оно сделает поспешный вывод, запустив свои реакции раньше, чем получит исчерпывающее — или хоть какое-нибудь — под­тверждение.

Нет ничего удивительного в том, что мы совершенно не способны проникнуть во мрак наших взрывных эмоций, осо­бенно тогда, когда они удерживают нас в рабстве. Миндалевид­ное тело может отреагировать, обезумев от ярости или страха, раньше, чем кортекс выяснит, что происходит, потому что по­добная необработанная эмоция запускается независимо от мышления и опережает его.

Эмоциональный интеллект

Управляющий эмоциями

Шестилетняя дочурка одной моей приятельницы, Джесси­ка, впервые в жизни осталась ночевать у подружки, и неясно, кто больше нервничал по этому поводу — мать или дочь. Хотя мать старалась не показывать Джессике, насколько сильно она обеспокоена, ее напряжение достигло максимума к полуночи, когда она уже собиралась ложиться спать и услышала телефон­ный звонок. Уронив зубную щетку, она опрометью бросилась к телефону; сердце колотилось у нее в груди, а в голове проно­сились видения Джессики, попавшей в ужасную беду.

Сорвав трубку, мать выпалила в нее: «Джессика!» — и ус­лышала в ответ женский голос, произнесший: «О, я, по-види­мому, ошиблась номером...»

После этого к матери вернулось самообладание, и она веж­ливым, ровным тоном спросила: «Какой номер вы набираете?»

Пока миндалевидное тело трудится над запуском тревож­ной импульсивной реакции, другой отдел эмоционального моз­га предусматривает возможность более подходящего, корриги­рующего отклика. Мозговой демпфирующий переключатель импульсов перенапряжения миндалевидного тела, похоже, на­ходится на другом конце главной цепи, идущей к неокортексу, в предлобных долях, сразу же позади лба. Предлобная зона коры головного мозга функционирует, по-видимому, когда человек испуган или взбешен, но подавляет или контролирует это чув­ство, чтобы успешнее справиться с возникшей ситуацией, или если повторная оценка требует совершенно иной реакции, как, например, в случае обеспокоенной матери у телефона. Эта нео­кортикальная зона мозга вызывает более аналитическую или более подходящую ответную реакцию на наши эмоциональные импульсы, модулируя работу миндалевидного тела и других областей лимбической системы.

Обычно предлобные зоны с самого начала управляют на­шими эмоциональными реакциями. Как мы уже знаем, наи­большая часть сенсорной информации из таламуса поступает не в миндалевидное тело, а в неокортекс и в его многочислен­ные центры для усвоения и понимания того, что, собственно, воспринято. Эта информация и наша реакция на нее коорди-

Дэниел Гоулман

нируются предлобными долями головного мозга, где сосредо­точена деятельность планирования и организации в отноше­нии цели, включая эмоциональную. Имеющийся в неокортек­се каскадный ряд цепей регистрирует и анализирует эту инфор­мацию, осознает ее и посредством предлобных долей мозга про­изводит «инструментовку» реакции. Если по ходу дела требуется эмоциональная ответная реакция, предлобные доли отдают приказ на срабатывание такой реакции, работая в тесной взаи­мосвязи с миндалевидным телом и другими цепями эмоцио­нального мозга.

Такова классическая последовательность действий, которая позволяет проводить различия и определять, нужен ли эмоцио­нальный отклик в данной ситуации. Серьезное исключение из нее составляют «эмоциональные авралы». Когда включается ка­кая-то эмоция, предлобные доли мгновенно выполняют опера­ции по определению соотношения опасность—польза, прокру­чивая мириады возможных реакций, и выбирают наилучшие: для животных — когда нападать, когда удирать, а для человека то же самое — когда атаковать, когда убегать, но в придачу еще и когда утихомиривать, уговаривать, стремиться вызвать симпатию, «иг­рать только в обороне», провоцировать сознание вины, плакать­ся, проявлять показную храбрость, выказать презрение... и т.д. в соответствии с полным репертуаром эмоциональных хитростей.

Ответная реакция от неокортекса выдается медленнее (в смысле времени мозговой обработки данных), чем срабаты­вает «механизм эмоционального налета», потому что она идет по более длинной цепи. Однако она обычно оказывается более целесообразной и взвешенной, так как чувству предшествует некоторое размышление. Если мы несем какую-то потерю и горюем по этому поводу или чувствуем себя счастливыми, одер­жав важную победу, или размышляем о чьих-то словах или де­лах, а потом расстраиваемся или сердимся, значит неокортекс работает полным ходом.

Здесь все происходит так же, как и с миндалевидным те­лом: бездействие предлобных долей ведет к значительному ос­лаблению эмоциональной жизни, то есть, если нет понимания, что происходящее заслуживает эмоционального отклика, ни-

Эмоциональный интеллект

какого отклика и не последует. Первые догадки о той роли, ка­кую играют предлобные доли в проявлении эмоций, у невро­логов зародились с открытием в 1940-х годах довольно-таки безрассудного (и, к сожалению, неправильного) хирургического метода «лечения» психических заболеваний под названием «предлобная лоботомия», посредством которой (часто крайне неаккуратно) удаляли часть предлобных долей или как-то ина­че перерезали связи между предлобным кортексом (то есть пред-лобной зоной коры головного мозга) и нижним мозгом. И до той поры, пока не удалось разработать достаточно эффектив­ные методы лекарственной терапии психических болезней, ло-ботомию провозглашали единственным средством против тя­желых эмоциональных расстройств: главное — разорвать свя­зи между предлобными долями и остальным мозгом... и ника­ких тебе расстройств. К несчастью, у большинства пациентов, похоже, заодно прекращалась вообще всяческая эмоциональ­ная жизнь. И неудивительно, ведь главная цепь оказывалась разорванной.

Эмоциональный бандитизм, по-видимому, подразумевает две динамики: включение в работу миндалевидного тела и срыв активации неокортикальных процессов, которые обычно удер­живают в равновесии эмоциональную реакцию, или мобили­зация неокортикальных зон в связи с эмоциональным налетом. В такие моменты эмоциональный ум подавляет рациональный. У предлобной зоны кортекса есть единственный способ про­явить себя умелым управляющим эмоциями, взвешивающим реакции прежде, чем действовать, — это ослабить сигналы ак­тивации, посылаемые миндалевидным телом и другими лим­бическими центрами, то есть вести себя наподобие родителя, который не дает импульсивному ребенку хватать все подряд и вместо этого учит его правильно просить (или подождать) то, что он хочет.

Главным «выключателем» мучительных эмоций, по-види­мому, служит левая предлобная доля. Нейропсихологи, изуча­ющие настроения пациентов с повреждениями отделов лобных долей мозга, установили, что одной из обязанностей левой лоб­ной доли является работа в качестве неврального термостата, регулирующего неприятные эмоции. В правых предлобныхдо-

Дэниел Гоулман

лях помещаются негативные чувства вроде страха и агрессив­ности, тогда как левые доли контролируют эти необработан­ные эмоции, вероятно, угнетая правую долю. К примеру, в од­ной группе больные, перенесшие удар, у которых повреждения находились в левой предлобной зоне кортекса, были подвер­жены катастрофическому беспокойству и страхам; больные же с повреждениями справа оказались «чрезмерно веселыми»; во время неврологических обследований они без конца шутили и бывали настолько безмятежны, что их не заботило, как у них обстоят дела со здоровьем. Был еще такой случай счастливого мужа, у которого правая предлобная доля была частично уда­лена во время хирургической операции по поводу врожденно­го порока мозга. Его жена рассказала врачам, что после опера­ции у него произошло резкое изменение личности: он гораздо меньше расстраивался и — с удовольствием сообщила она — стал более нежным.

Короче говоря, левая предлобная доля, по-видимому, яв­ляется частью нервной цепи, которая может выключать или по крайней мере умерять все эмоции, кроме сильнейших всплес­ков негативных. Если миндалевидное тело часто действует как экстренный пусковой механизм, то левая предлобная доля, похоже, составляет часть мозгового выключателя эмоций, вы­водящих из душевного равновесия: миндалевидное тело пред­полагает, а предлобная доля располагает. Эти предлобно-лим-бические связи играют решающую роль в умственной жизни, выходящую далеко за рамки тонкой настройки эмоций; они необходимы для управления нами в процессе принятия реше­ний, которые имеют наибольшее значение в жизни.

Согласование эмоций и мышления

Соединения между миндалевидным телом (и соответству­ющими лимбическими структурами) и неокортексом представ­ляют центр сражений или основу договоров о сотрудничестве между головой и сердцем, то есть между мыслью и чувством. Такая схема объясняет, почему эмоции оказываются столь гу­бительными для плодотворного мышления как в смысле при-