День двадцать первый. Чудовище

Вздумай кто-нибудь подойти к дому, Ракель бы увидела: из окон кухни открывался вид на три стороны. Сзади дома тянулся неширокий, зато глубокий овраг, пробраться через него совершенно невозможно, особенно сегодня, когда все покрыто снегом. Она ходила от одного окна к другому, все проверяла, хорошо ли они закрыты. Когда ее отец построил этот дом — а было это после войны, — он сделал окна высоко и на каждое поставил железную решетку. Отцом владел неизбывный страх: как-то ночью под Ленинградом к ним в бункер пробрался русский солдат и перестрелял всех его спящих товарищей. Отец выжил, потому что лежал у самой двери и спал как убитый. Проснувшись, он обнаружил, что его одеяло усыпано пустыми гильзами. То была последняя ночь в его жизни, когда он спал спокойно, — так отец всегда говорил. Ракель ненавидела эти решетки. До сегодняшнего дня.

— Можно мне в свою комнату? — спросил Олег, постукивая ногой по ножке большого кухонного стола.

— Нет, — ответила Ракель. — Ты должен остаться тут.

— А что Матиас натворил?

— Харри сам объяснит, когда придет. Ты уверен, что как следует заложил цепочку?

— Сказал же, да, мам. Эх, если бы только папа был тут!

— Папа? — Она никогда не слышала от него этого слова. Только когда он обращался к Харри, но это было много лет назад. — Но твой отец в России.

— Он мне не папа.

Олег сказал это с такой уверенностью, что Ракель ужаснулась.

— Дверь в подвал! — вдруг вспомнила она.

— Что?

— У Матиаса есть ключ от подвальной двери. Что же нам делать?

— Это не проблема! — спокойно ответил Олег и допил воду из стакана. — Надо подставить садовый стул под ручку двери. Он как раз нужной высоты. Дверь открыть невозможно.

— А ты откуда знаешь?

— Харри так делал однажды, когда мы играли в ковбоев.

— Сиди здесь. — Она пошла к лестнице.

— Подожди.

Ракель остановилась.

— Я же видел, как он это делал, — сказал Олег, вставая. — Останься тут, мам.

Она посмотрела на сына. Боже, как он вырос за последние годы! Скоро будет выше ее. В голосе еще различима детская капризность, но слышны уже и нотки подросткового упрямства, которое — она знала — потом станет решительностью взрослого человека.

Ракель колебалась.

— Давай я сам.

Олег говорил просительно, и она понимала, что ее согласие для него важно: он хотел противостоять детскому страху, быть как взрослый, быть как отец. Кого бы он теперь так ни называл.

— Только быстро, — прошептала она.

Олег побежал.

Ракель застыла у окна, глядя на улицу. Прислушивалась к шуму машин за поворотом. Господи, молилась она, хоть бы первым приехал Харри! Как одной страшно, как тихо вокруг.

И вдруг она уловила, что тишину нарушает какой-то еле слышный звук. Сначала решила, что он идет с улицы, но оказалось, звук раздается откуда-то сзади. Она обернулась: ничего, кухня пуста. Снова этот звук — как тиканье часов или стук пальцев по столу. Стол. Она уставилась на него. И тут увидела лужицу. Ракель медленно подняла глаза к потолку: посреди белого прямоугольника темнело мокрое пятно, а в середине пятна набухала прозрачная капля. Вот она оторвалась и упала на стол. Ракель видела, как это произошло, но все равно звук заставил ее вздрогнуть, как от внезапного хлопка по плечу.

Боже, это же, наверное, из ванной! Неужели она забыла выключить воду в душе? Вернувшись днем, она наверх не поднималась и сразу принялась готовить ужин, значит, это случилось утром. Ну надо же, как не вовремя — не когда-нибудь, а именно сейчас!

Ракель вышла в прихожую, взбежала по лестнице и подошла к ванной. Ничего не слышно. Открыла дверь: пол сухой, вода выключена. Она закрыла дверь и минуту постояла возле ванной. Потом взглянула на дверь спальни, неторопливо подошла к ней. Положила ладонь на ручку. Помедлила. Еще раз прислушалась, не едет ли машина, и открыла дверь. Она стояла на пороге и смотрела в комнату. Ей хотелось кричать, но инстинкт подсказывал, что делать этого нельзя. Надо молчать.

— Черт! Черт! — выругался Харри и так треснул кулачищем по приборной доске, что она хрустнула. — Что там случилось?

Машины стояли в огромной пробке прямо перед тоннелем уже две долгих минуты.

Ответ немедленно раздался из полицейской рации: «Авария на третьем кольце у выезда в западный тоннель возле Тосена. Пострадавших нет. Эвакуатор уже едет».

Харри поднес к губам микрофон:

— Кто там столкнулся?

— Какие-то две частные машины, обе с летней резиной, — кратко доложил голос в рации.

— Каждый ноябрь одно и то же, — вздохнул инспектор с заднего сиденья, — как только выпадет снег…

Харри не ответил, продолжая барабанить пальцами по приборной доске. Что теперь делать? Впереди и сзади, сколько глаз видит, — машины, и все мигалки и сирены мира не помогут убрать их с дороги. Харри мог бы, конечно, выскочить наружу, добежать до места аварии и помочь полицейскому патрулю быстрее разгрести затор, но бежать придется километра два.

В машине висела мертвая тишина, слышно было только, как работает мотор на холостом ходу. Грузовик, который стоял впереди, продвинулся вперед на метр и снова замер. Инспектор, сидевший за рулем, последовал за грузовиком и затормозил, едва не ткнувшись в него бампером, как будто боялся, что если не будет пытаться продвигаться в пробке, старший инспектор снова взорвется. От резкого торможения две металлические танцовщицы в бикини, висевшие под зеркалом заднего вида, закачались, позванивая в тишине.

Харри снова подумал о Юнасе. Почему? Почему он подумал о Юнасе, когда разговаривал с Матиасом по телефону? Какой-то звук… В трубке фоном был слышен какой-то звук.

Харри уставился на танцовщиц. До него вдруг дошло.

Он сообразил, почему подумал о Юнасе. Догадался, что это был за звук. И понял, что нельзя терять ни секунды. Или — он попытался отогнать эту мысль — наоборот, торопиться не стоит. Потому что уже поздно.

Олег быстро шагал по подвалу, не глядя ни налево, ни направо, где, он знал, на стенах выступила белыми вопросительными знаками соль. Он попытался сосредоточиться на том, что должен сделать, и не думать ни о чем другом. Так его учил Харри. Он утверждал: главное — победить единственные чудовища, которые на самом деле существуют, — те, что у тебя в голове, но этому надо учиться. Надо идти и биться с ними как можно чаще. Выдержать бой, уползти домой, перебинтовать раны и вернуться на поле битвы. Олег так и делал: спускался в подвал много раз. Один. У него не было другого выхода: коньки-то должны лежать в холоде.

Он взял садовый стул, провез его за собой по полу, чтобы спугнуть тишину, убедился, что дверь в подвал заперта, подставил стул и проверил: ручка двери не поворачивается. Вот. Но тут Олег застыл на месте: что это за звук? Посмотрел на маленькое стеклянное окошко в подвальной двери. Он не мог отогнать страшной мысли: кто-то стоит снаружи. Хотел убежать, но заставил себя остаться на месте и попытался выгнать страшную мысль другими. Я в доме, думал он. Здесь я в такой же безопасности, что и наверху. Вздохнул, сердце в груди билось гулко и быстро, как роковый басовый барабан. Олег еще раз взглянул в окошко и увидел отражение своего лица, а над ним — чужое лицо и руки — руки чудовища. Олег попятился назад и на что-то наткнулся. И тут руки зажали ему рот. Он даже не смог крикнуть: нет, оно вовсе не в голове! Оно здесь, здесь, чудовище в доме! И все они скоро умрут.

— Он в доме, — сказал Харри.

Остальные непонимающе смотрели, как он набирает повтор номера на своем мобильном.

— Я решил, что это какая-то японская музыка, а это звенели металлические трубки. Называются «музыка ветра»… У Юнаса в комнате были такие же. И у Олега есть. Матиас все это время был там. Он об этом сам сказал…

— Как это? — спросил полицейский.

— Он сказал, что находится дома, то есть здесь, на Холменколлвейен. Сказал, что собирается спуститься к Олегу и Ракель. Я должен был понять! Все это время он был тут, на втором этаже. Нам надо вытащить их из дома. Отвечай же, черт!

— Может, телефон далеко, и она…

— Да там четыре трубки в доме. Он перерезал провод. Придется мне идти.

— Мы пошлем людей из второго патрульного автомобиля, — сказал инспектор.

— Нет! — крикнул Харри. — Слишком поздно. У нас единственный шанс, последний. Я.

— Вы?

— Да. Я вхожу в его планы.

— Вы хотите сказать, не входите?

— Именно что вхожу. Он ждет меня.

Полицейские обменялись взглядами, услышав звук мотора. Это был мотоцикл, который двигался к припаркованному автомобилю.

— Значит, ему нужны вы?

— Да, я, — ответил Харри, следя за мотоциклом в зеркало заднего вида. Другого ответа он дать не мог. Потому что если Снеговику нужен он, Харри, значит, для Олега и Ракель остается надежда.

Олег боролся изо всех сил, но застыл в железных объятиях чудовища, почувствовав холодную сталь у своего горла.

— Это скальпель, Олег, — сказало чудовище голосом Матиаса. — Мы его используем, когда режем людей. Ты не представляешь, как легко это делается.

Чудовище попросило его раскрыть рот и запихнуло туда грязную тряпку. Потом велело лечь на пол и сложить руки за спиной. А когда мальчик засопротивлялся, сталь чиркнула у него под ухом, и он почувствовал, как теплая кровь ручейком потекла по плечу и за шиворот футболки.

Он лег на холодный цементный пол и сложил руки за спиной, а чудовище село сверху. Рядом с лицом Олега упала красная коробочка. Он прочитал, что на ней написано. Это были пластиковые петли, с помощью которых частенько упаковывают игрушки. Они ужасно раздражали, потому что разорвать их — несмотря на то, что на вид они тонюсенькие, — было невозможно. Только разрезать. Он почувствовал, как пластик вонзился в кожу на запястьях и локтях.

Потом чудовище подняло его и снова толкнуло. Олег упал, но боли не почувствовал, приземлился удачно. Посмотрел вокруг. Он лежал на полу в морозилке. Отколовшиеся от стен кусочки льда попадали ему на лицо. Чудовище стояло над ним и слегка кивало головой.

— Прощай, — сказало оно. — Скоро увидимся по ту сторону.

Замок защелкнулся, и вокруг стало темно как в могиле. Олег услышал, как в замке повернулся ключ и чудовище быстрыми шагами ушло куда-то. Он попытался пошевелить языком, вытолкнуть кляп и вздохнуть.

Ракель не могла вздохнуть. Она замерла в дверях спальни с одной мыслью: нет, в действительности такого просто не может быть! И все же… вот оно — прямо перед ее глазами. От ужаса свело скулы, рот открылся сам собой, а глаза полезли на лоб.

Кровать и остальная мебель были сдвинуты к стене, а паркет заливал солидный слой воды, поверхность которой вздрагивала, когда новая капля падала внизу на кухонный стол. Но этого Ракель не замечала. Ее взгляд был прикован к огромному снеговику, возвышавшемуся посреди комнаты.

Цилиндр на его голове почти касался потолка.

Когда она наконец смогла вздохнуть и кислород хлынул в мозг, она почувствовала запах мокрой шерсти и дерева и услышала, как капает талая вода. От снеговика веяло холодом, но мурашки побежали у Ракель по коже вовсе не поэтому, а потому, что она почувствовала тепло человеческого тела — он стоял позади нее.

— Правда, красивый? — спросил Матиас. — Я слепил его специально для тебя.

— Матиас…

— Шшш. — Он почти успокаивающим жестом просунул руку у нее под подбородком. Она посмотрела вниз и увидела скальпель. — Давай не будем разговаривать, дорогая. У нас так много дел и так мало времени.

— Почему? Почему?

— Сегодня наш день, Ракель. Жить осталось так мало. Так давай праздновать, а не объясняться. Будь добра, сложи руки за спиной.

Ракель повиновалась. Она не слышала, чтобы Олег вернулся из подвала. Может, он все еще там, может, ему удастся выбраться? Ей надо задержать Матиаса тут.

— Я хочу знать почему, — сказала она, ощущая, что к горлу поднимаются рыдания.

— Потому что ты шлюха.

Она почувствовала, как что-то тонкое сильно стянуло ей руки. Почувствовала его жаркое дыхание на своей шее. Губы. Язык. Она сжала зубы, понимая, что, если она закричит, он может остановиться, а ей надо было, чтобы он продолжал, а время шло. Он вылизывал ее ухо, потом слегка прикусил.

— А ублюдок твой лежит в морозилке, — сообщил он.

— Олег! — Ее затрясло.

— Расслабься, дорогая, от холода он не умрет.

— Он не?..

— Пока наступит переохлаждение, он успеет умереть от недостатка кислорода. Это же чистая математика.

— Матема…

— Я просчитал. Я все давно просчитал.

По холмам Холменколлена на страшной скорости летел мотоцикл. Его рев метался между домами, и те, кто смотрели на него в окна, только головами качали: нужно быть сумасшедшим, чтобы так мчаться по снегу! Этот байкер наверняка потеряет свою лицензию на право управления мотоциклом.

А у байкера такой лицензии и вовсе не было.

Харри выжал газ, пытаясь взлететь на дорожку, ведущую к темному бревенчатому дому, но забуксовал на снегу.

Мотоцикл пошел юзом и потерял скорость. Харри не стал пробовать поддать газу и соскочил с седла. Мотоцикл без седока проехал еще немного, уткнулся в ствол ели, завалился набок и остановился, успев выстрелить из-под заднего колеса пригоршней снега.

Харри в это мгновение достиг уже середины лестницы.

Ни единого следа на снегу не было — из дома никто не выходил, никто не входил. Он вытащил револьвер и осторожно нажал на ручку двери.

Дверь, как и было обещано, была не заперта.

Он проскользнул в прихожую и первым делом увидел раскрытую настежь дверь в подвал.

Харри остановился и прислушался. До него донесся какой-то звук. Что-то вроде постукивания. Из кухни, что ли? Харри постоял, а потом решил начать с подвала.

Он боком спустился по лестнице, держа перед собой револьвер. На последней ступеньке задержался, давая глазам привыкнуть к полутьме, прислушался. У него возникло ощущение, будто весь подвал затаил дыхание. Он заметил садовый стул у двери. Олег. Взгляд скользнул дальше. Харри собрался было выбираться из подвала, когда увидел темное пятно на полу возле морозилки. Вода? Он сделал шаг вперед. Наверное, из-под морозилки натекло. Чтобы больше не думать об этом, он дернул дверь, но та не поддалась. Ключ был в замке, но Ракель никогда не запирала морозилку. Он вспомнил про Финнёй, набрал в грудь воздуха и повернул ключ.

Харри успел заметить блеск металла и тут же почувствовал боль — что-то резануло его по лицу и отбросило назад. Нож? Он упал на спину между двумя кучами грязной одежды, а человек уже вылез из морозилки и встал над ним.

— Полиция! — крикнул Харри и поднял револьвер. — Не двигаться!

Человек замер с поднятой рукой:

— Ха… Харри?

— Олег?

Харри опустил револьвер и увидел, что у мальчика в руке беговой конек.

— Я… я думал, это Матиас вернулся, — прошептал Олег.

— Где он? — Харри вскочил на ноги.

— Не знаю. Он сказал, что мы скоро увидимся, и я подумал…

— Откуда у тебя конек?

Харри почувствовал во рту металлический привкус крови и нащупал кровоточащую ранку на щеке.

— Лежал в морозилке, — криво улыбнулся Олег. — Меня так ломало держать их на лестнице, что я взял и спрятал под горошек. Мы же горошек никогда не едим.

Он двинулся за Харри к лестнице:

— Хорошо, что коньки я наточил совсем недавно, — мне удалось освободить руки. С замком я не справился, зато проковырял пару дырок, а то дышать становилось тяжело, и лампочку вывернул, чтобы, когда он придет, света не было.

— А тепло твоего тела растопило лед, и вода потекла наружу, — сам себе объяснил Харри.

Они вышли в прихожую. Харри взял Олега за плечи, открыл дверь и сказал:

— Видишь свет в окне? Беги к соседям и сиди у них, пока я за тобой не приду. О'кей?

— Нет! — решительно ответил Олег. — Мама…

— Слушай! Лучшее, что ты можешь сделать для мамы, — уйти отсюда немедленно.

— Я хочу ее найти!

Харри схватил Олега за плечи и сжал их так, что у мальчика от боли выступили слезы.

— Если я сказал бежать — значит, бежать, дурачина! — произнес он тихо, но, видимо, с такой внутренней яростью, что Олег потрясенно заморгал, отчего слеза сорвалась у него с ресниц и упала на щеку. Мальчик резко повернулся и вылетел из двери, мгновенно исчезнув в темноте под снегопадом.

Харри взял рацию и нажал на кнопку вызова:

— Говорит Харри. Вы еще далеко?

— Возле «Грёссбанен».

Харри узнал по голосу Гуннара Хагена.

— Я в доме, — сообщил Харри. — Подъезжайте, но не входите, пока не скажу. Прием.

— Принято.

— Отбой.

Харри пошел на звук, который по-прежнему доносился из кухни. В дверях он остановился, глядя на тонкую струйку воды, лившуюся с потолка. Вода казалась серой от побелки, капли яростно стучали по кухонному столу.

Четырьмя большими прыжками Харри преодолел лестницу на второй этаж. Подкрался к двери в спальню. Вдохнул. Взглянул на дверную ручку. Снаружи уже доносился вой полицейских сирен. Капля крови из раны на щеке плюхнулась на пол.

У него возникла мысль: логично, если тут все и закончится. Тут, у этой двери, у которой он стоял в таком же сером ночном отсвете тысячу раз. Хотя обещал прийти пораньше, но не мог вырваться с работы и являлся, когда она уже спала. Харри аккуратно нажимал на дверную ручку, отлично зная, что в конце ручка все равно громко звякнет, как ни старайся этого избежать. И она просыпалась и смотрела на него сонным взглядом, чтобы он почувствовал себя виноватым. Он проскальзывал под одеяло, прижимался к ее телу и чувствовал, как оно становится мягче, перестает сопротивляться. Ракель начинала довольно постанывать, но никак не могла окончательно проснуться, так что ему приходилось целовать ее сильнее, слегка покусывая, быть ее покорным слугой, пока она наконец не усаживалась сверху, тогда уж переставала казаться спящей королевой, стонала и рычала жалобно и в то же время страстно.

Он взялся за ручку, обратив внимание, что ладонь мгновенно вспомнила это прикосновение, плоскую прямоугольную форму. Бесконечно осторожно нажал вниз. Подождал, пока она не звякнула знакомо, толкнул, но… что-то было не так. Ручка не поддавалась. Подтянули пружину, что ли? Он осторожно отпустил ручку. Нагнулся и припал к замочной скважине. Темнота. Скважину кто-то заткнул.

— Ракель! — крикнул он. — Ты здесь?

Нет ответа. Харри приложил ухо к двери. Ему показалось, он что-то услышал, но уверенности не было. Он снова взялся за ручку. Помедлил. Передумал и решительно отправился в ванную рядом со спальней. Открыл окошко и протиснулся через него наружу. Сквозь железную решетку спальни лился свет. Харри встал на край рамы, напряг мышцы ног и потянулся к окну спальни. Пальцы тщетно пытались уцепиться за бревна, снег бил прямо в лицо, тая на щеках и смешиваясь с кровью, которая по-прежнему сочилась из раны. Рама прогнулась под ним, вот-вот треснет. Рука ощупывала стену пятиногим пауком. Мускулы живота болели от напряжения. Он посмотрел вниз, зная, что под тонким слоем снега его ждет асфальт.

Кончики пальцев наткнулись на что-то холодное.

Внешняя железная решетка.

Протиснул два пальца между прутьями. Три. Потом вторую руку. И повис, упершись ногами в стену, чтобы не перенапрягать руки. Наконец-то он смог заглянуть в спальню. Мозг отказывался воспринимать увиденное, но Харри знал: перед ним шедевр, эскиз к которому ему уже знаком.

Широко открытые глаза Ракель казались черными провалами. На ней было платье глубокого красного цвета. Цвета кампари… цвета кошенили. Голова Ракель запрокинулась, как будто она старалась заглянуть за высокий забор, но из этого положения она смотрела вниз, на него. Плечи заведены назад, и Харри догадался — должно быть, локти связаны за спиной. Щеки надуты — во рту наверняка кляп. Она сидела на плечах у огромного снеговика. Ее голые ноги цеплялись друг за друга на его груди, мышцы икр судорожно напряглись. Ракель не могла позволить себе упасть. Нельзя ей было падать, потому что вокруг шеи у нее топорщилась не серая проволока, как у Эли Квале, нет, это сверкала раскаленная добела металлическая петля. От черной пластмассовой ручки, в которой исчезали оба конца раскаленной петли, к крюку в потолке над самой головой Ракель шел шнурок. Второй конец шнура тянулся через всю комнату к двери. Там он был привязан к ручке. Шнурок был тонкий, но прочный, потому Харри почувствовал его, когда пытался нажать на ручку с той стороны.

Там он был привязан к ручке. Шнурок был тонкий, но прочный, потому Харри почувствовал его, когда пытался нажать на ручку с той стороны. Если б только он открыл дверь или хотя бы нажал на ручку до самого конца, раскаленный добела металл отсек бы Ракель голову.

Ракель не сводила с Харри немигающих глаз. Лицо выражало ярость и безмерный ужас. Петля была слишком тесной, голову из нее вынуть она не могла. Опусти она голову хоть немного ниже, кожи коснется смертоносный раскаленный круг, висевший вокруг шеи почти вертикально.

Она посмотрела на Харри, потом на пол, потом опять на Харри. И он понял: серый ком снега плавал в воде, которая заполнила спальню. Снеговик быстро таял.

Харри ухватился за решетку покрепче и напрягся изо всех сил. Тщетно. Решетка даже не скрипнула. Прутья надежно закрепили изнутри сруба.

Она покачнулась.

— Держись! — крикнул он. — Я сейчас!

Ложь. Гвоздодером или ломом эти прутья не выдернешь. Больше ни на что времени нет. Чтоб он в аду горел, папаша ее со своей решеткой! Руки уже начали затекать. Он услышал сирену полицейского автомобиля, въезжавшего на участок. Обернулся. Прибыла одна из машин группы «Дельта» — огромный бронированный зверюга-внедорожник. С пассажирского сиденья выпрыгнул человек в зеленом камуфляже, открыл багажник и достал рацию. В рации Харри зашуршало.

— Эй! — заорал Харри.

Человек изумленно посмотрел наверх.

— Я тут, шеф!

Гуннар Хаген вышел из машины, а в это время, сияя спецсигналами, подъехал еще патрульный экипаж.

— Ну что? Штурмуем? — крикнул Хаген.

— Нет! — ответил Харри. — Просто ждите! Я должен подумать.

Харри прижался лбом к холодным прутьям. Руки нещадно ломило, и он уперся в стену коленями, чтобы максимально перенести вес тела на ноги. У нагревающейся петли должен быть выключатель. Очевидно, на ручке. Можно выдавить стекло, просунуть в комнату длинную жердь и тогда… если повезет… Но как нажмешь на кнопку, чтобы вся эта хреновина не пошевелилась и… Харри отогнал мысль о тонком слое кожи, прикрывающем сонную артерию. Он чувствовал подступающую панику — вот-вот она возьмет над ним верх.

Войти через дверь? Не открывая? Нужна пила.

— Возьмите пилу у соседей, — прорычал он вниз.

Харри услышал, как кто-то бежит. И еще какой-то звук из спальни. Он посмотрел внутрь и похолодел: вся правая часть снеговика обрушилась вниз. Он таял. Ракель вытянулась в струну, пытаясь удержать равновесие, избежать соприкосновения с раскаленной петлей в форме слезы.

— Хаген! — заорал Харри и услышал в собственном голосе истерические нотки. — В патрульном автомобиле есть трос. Кинь мне и подгони внедорожник!

Харри услышал взволнованные голоса, звук мощного двигателя и открывающегося багажника.

— Лови!

Харри отпустил одну руку и повернулся, один конец троса уже летел к нему, он взмахнул свободной рукой и поймал его в темноте. Другой конец тяжело упал на землю.

— Привязывайте к фаркопу!

С непостижимой быстротой он прикрепил свой конец троса к центру решетки с помощью большого карабина и завернул его замок. Крепко.

— Давай! — заорал он.

Ухватившись за край крыши обеими руками, он повис, подтянулся и, уже слыша, как рычит мотор внедорожника, перекатился на крышу. Прижавшись грудью к черепице, прикрыв глаза, он услышал, как клокочет двигатель, как скрипят прутья решетки. Все сильнее и сильнее. Давай же! Харри знал, что на самом деле время идет медленнее, чем ему сейчас кажется. Но все же недостаточно медленно. И вдруг — он уже ждал звука вырывающихся из дерева железных прутьев — он услышал, как обороты двигателя переходят на дикий визг. Черт! Внедорожник беспомощно буксовал в снегу.

Мелькнула мысль: осталось только молиться. Но он знал, что Бог уже все решил, что жребий брошен и этот билет теперь можно купить только на черном рынке. Однако душа Харри была не готова к тому, чтобы жить без нее. Мысль улетела в ту же секунду — ее спугнул звук резины, стирающейся об асфальт, и начавших нарастать оборотов двигателя.

Огромная тяжелая решетка грохнулась на асфальт.

До Харри долетел этот звук, а потом он услышал, как затихает двигатель. Через секунду настала полная тишина. А затем — глухой звон, который означал, что несколько прутьев упало на крышу машины.

Харри вскочил на ноги. Он стоял спиной к двору на самом краю крыши и думал только о том, как медленно все происходит. А потом наклонился, ухватился обеими руками за край крыши и прыгнул. Вытянулся в струнку и маятником полетел к окну. Сгруппировался и выставил вперед ноги. В ту секунду, когда старинное тонкое оконное стекло со звоном брызнуло из-под его каблуков, он отпустил руки. Черт, он же не видит, куда придется приземлиться: вниз на асфальт, на оконную раму с торчащими осколками или на пол в спальне.

Что-то грохнуло, и вокруг все сделалось черно.

Харри парил в пустоте, ничего не чувствовал, ничего не помнил и сам был ничем.

А когда он снова увидел свет, то понял, что хочет вернуться обратно. Боль разлилась по всему телу. Он лежал на спине в ледяной воде. Наверное, он умер. Харри посмотрел вверх и увидел ангела в кроваво-красном платье и с нимбом, сверкающим в темноте. Постепенно вернулись и звуки. Силы. Дыхание. И тут он увидел перекошенное в панике лицо, разинутый рот, из которого торчал желтый мячик, ноги, изо всех сил сжимающие глыбу снега. Ему захотелось просто закрыть глаза. Но тут снова раздался звук, похожий на тихий стон, — это оседал снег.

Потом Харри не мог даже толком вспомнить, что же, собственно, произошло. Он помнил только отвратительный запах — раскаленная петля впилась в кожу.

В тот самый момент, когда снеговик развалился, Харри поднялся на ноги. Ракель уже почти падала. Харри поднял правую руку, одновременно левой подхватывая ее бедра, чтобы не дать упасть. Он понимал, что уже поздно. Воняло жженым мясом, кровь полилась ему на лицо. Он посмотрел вверх. Правая ладонь лежала между раскаленной добела петлей и ее шеей. Шея надавливала на ладонь и петля все глубже входила в мякоть пальцев, как нож в масло. Когда петля пройдет сквозь его пальцы, ей достанется шея Ракель. Боль обрушилась на него, отупляющая, глухая, поначалу неохотно, а затем все настойчивей, как молот на стенные часы. Он изо всех сил старался выпрямиться. Надо освободить правую руку. Ослепнув от крови, Харри подсадил Ракель повыше на плечо и поднял руку. Пальцы нащупали ее кожу, тяжелые волосы, а потом их обожгло раскаленной петлей, но они все равно добрались до ручки. Дотронулись до выключателя. Повернули его вправо. Но тут петля начала стремительно сжиматься. Пальцы нашли другую кнопку и нажали. Звуки снова исчезли, свет померк, и он понял, что сейчас опять потеряет сознание. Дыши! — приказал он себе. Все дело в кислороде. Мозгу нужен кислород. Но колени все равно начали подгибаться. Белая петля стала красной. А потом постепенно почернела.

Позади он услышал, как хрустит стекло под множеством ног.

— Мы ее держим, — сказал кто-то.

Харри опустился на колени прямо в окрашенную кровью воду, в которой плавали комья снега и неиспользованные пластиковые петли. В мозгу то вспыхивало, то потухало, как будто там случилось короткое замыкание.

Сзади него кто-то что-то произнес. Он уловил только обрывок слова, набрал воздуху и простонал:

— Что?

— Она жива, — повторил голос.

Появились звуки. И запахи. И прочие ощущения. Он обернулся. Двое людей в черном усадили Ракель на кровать и срезали с нее пластиковые петли, связывающие руки. И тут Харри вырвало. Он посмотрел, как рвота растекается в воде, и чуть было не залился истерическим смехом: выглядит так, будто он выблевал все, что тут произошло.

И тут Харри вырвало. Он посмотрел, как рвота растекается в воде, и чуть было не залился истерическим смехом: выглядит так, будто он выблевал все, что тут произошло. Он поднял правую руку и посмотрел на кровоточащую рану там, где раньше был средний палец. Сам палец плавал перед ним в воде.

— Олег… — донесся до него голос Ракель.

Харри выловил пластиковую петлю и, как мог крепко, затянул вокруг обрубка и вокруг указательного пальца, который тоже был прожжен до кости, но остался на месте.

Он дошел до кровати, протиснулся между полицейскими, накинул на Ракель одеяло и сел рядом. Она смотрела на него огромными, черными от шока глазами. На шее с обеих сторон кровоточили раны — там, где до кожи дотронулась петля. Здоровой рукой он взял ее ладонь.

— Олег, — повторила она.

— С ним все в порядке, — сказал Харри, она сжала ему руку, и он ответил тем же. — Он у соседей. Все закончилось.

Она безуспешно пыталась сфокусировать взгляд.

— Обещаешь? — прошептала она едва слышно.

— Обещаю.

— Слава Богу.

Она всхлипнула, уронила голову и разрыдалась.

Харри посмотрел на израненную руку. Интересно, кровь не течет, потому что сосуды перетянуты, или просто у него больше не осталось крови?

— Где Матиас? — тихо спросил он.

Она подняла голову и посмотрела на него:

— Ты же только что обещал…

— Куда он ушел, Ракель?

— Я не знаю.

— Он что-нибудь сказал?

Она обняла его:

— Не уходи, Харри…

— Что он сказал?

По тому, как напряглось ее тело, он понял, что повысил голос.

— Он сказал, что должен покончить с этим, — произнесла она, и на темные глаза снова навернулись слезы. — И что финал будет прославлением самой жизни.

— Прославлением жизни? Он именно эти слова произнес?

Она кивнула. Харри осторожно освободил руку, встал и подошел к окну. Красивый вечер. Снег прекратился. Он взглянул на освещенный монумент, видимый почти из любого уголка Осло. Трамплин как белая запятая сиял над черным склоном. Или как точка.

Харри опять подошел к кровати, наклонился и поцеловал Ракель в лоб.

— Ты куда? — спросила она.

Он поднял руку, залитую кровью, ответил:

— К врачу.

Харри вышел из комнаты. Чуть не грохнулся с лестницы. Вывалился в холодную белую тьму двора, но тошнота и слабость никак не отступали.

Хаген стоял рядом с внедорожником и говорил по мобильному телефону. Он прервал разговор, кивнул Харри и спросил, куда его подвезти.

Харри сел на заднее сиденье. Он вспоминал, как Ракель благодарила Бога. Она же не знала, что не Бога нужно благодарить. Что покупатель бился за этот товар. И начался процесс оплаты.

— Вниз, в город? — спросил водитель.

Харри покачал головой и показал на вершину склона. Указательный палец одиноко торчал между большим и безымянным.

Глава 36

Наши рекомендации