Третья лекция — 28 января 1965 г.

Зигмунд Фрейд, помимо того, что был гением, был еще и человеком абсолютной интеллектуальной честности. Он пол­ностью осознавал пробелы в своей работе. Поэтому писал: «Здание психоаналитической доктрины, которое мы воздвигли, является в реальности только верхней частью, которую нужно было установить на органическом основании в то или иное время; но само это основание еще неизвестно для нас».

Отличается ли ситуация в настоящее время? Я думаю, да. И я обсуждал это мнение со столь знаменитым психиатром, как профессор Сивадон и с равным ему по репутации физио­логом Паулем Чаучардом, упомяну только этих двоих.

Улучшая технику направленного фантазирования, я столк­нулся с фактами, которые продемонстрировал Фрейд. Тем не менее, психоаналитическая теория, в том виде, как ее еще преподают, неадекватна для объяснения того, что происходит в направленном фантазировании. Более того, некоторые яв­ления даже противоречат классической доктрине Фрейда.

Чем больше фактов объясняет научная теория, тем более полезной и ценной она будет. Хотя я признаю неоценимый вклад, сделанный психоанализом, сам же не могу согласиться с его теорией. Мое обучение как инженера сделало меня более требовательным, я ищу более убедительных демонстра­ций и менее литературного представления фактов. Я пред­лагаю, если я покажусь вам слишком строгим в своих суж­дениях, обратиться к очень трезвой критике психоанализа, предложенной доктором Е. Моннеротом из Марселя. Эта работа стоит внимательного рассмотрения. Вы можете найти ее в девятом и десятом выпуске «La Raison».

Я пытался соотнести наблюдаемые мной явления с совре­менными теориями (Жанета, Фрейда, Юнга, Адлера, упомяну только главные), Но ни одна из них меня не удовлетворила. Это не удивительно с точки зрения современного состояния наших знаний. В конце концов я нашел описание законов высшей нервной деятельности, предложенное Павловым и его учениками. Так я пришел к отказу от некоторых идей, которые другие все еще рассматривают как фундаментальные. Я избегаю, насколько возможно, использования некоторых слов, которые ведут только к путанице.

Если вкратце, я выдвинул свои идеи, как идеи о бессо­знательном, которое является частью нас самих и в котором что-то получается вне сознательного контроля. Фрейд исполь­зовал слово «unbewusst», что означает «то, что неизвестно». Я предпочитаю использовать термин «irreflechi» (безрассу­дочный, бессмысленный, опрометчивый) если говорить в более психологических терминах, ссылаясь на неудачу в установ­лении «временных связей». Никакой опыт полностью не за­бывается, но причина в том, что он не вспоминается в момент, когда наиболее полезен для действий, в том, что нет пред­варительных мыслей, предшествующих рассмотрений, гото­вящих увидеть связь, создать «временные цепочки» между ранним опытом и текущей ситуацией. Однако есть много бессознательных процессов (иначе называемых автоматизма­ми) и логично говорить об уровнях сознания, где нулевым будет уровень, на котором происходят бессознательные про­цессы.

Точно так же роль, приписываемая цензуре в символизме сновидений, становится очень сомнительной, когда изучается воображение сленга, которым можно выразить очень разные идеи, по меньшей мере, без моральной цензуры. Политцер предполагал, что нам следует говорить об «интимном языке», когда обращаемся с визуальным или другими модальностями воображения. Сам Фрейд говорил, что это архаический язык без правил. Этот язык предлагает для рассмотрения пережи­ваемые наедине с собой чувства. Вы также можете вспомнить «забытый язык» Эриха Фромма.

Концепция «либидо» более заслуживает того, чтобы ее сохранить, чем «психологическое напряжение». Она только аналогия и полезна лишь как иллюстрация. Современный язык достаточно богат для описания фактов, которые объяс­няют концепцию либидо. Однако концепция силы нейронных процессов, интенсивность которых коррелирует с физико-химическими факторами в нервных клетках, кажется нам ближе к реальности. Хотя мы в настоящее время можем измерить эту силу только глобально, т. е. беря организм как целое, и поскольку мы не можем определить ее значение на уровне такого отдельного органа, как мозг (еще в меньшей степени на клеточном уровне), то, за не имением лучшего, ее все еще стоит сохранить.

Концепцию переноса, которая так важна в психоанализе, также стоит использовать. Но роль переноса в направленном фантазировании гораздо меньше, чем в психоаналитической терапии. Необходимость анализировать перенос на психоте­рапевта возникает редко. В направленном фантазировании перенос обычно выражается в символическом характере ис­торий.

Но есть темы более важные, чем терминология. Этот во­прос о том, что мы подразумеваем под неврозом, и как концептуализировать процесс лечения. Теория должна по­мочь нам лучите понять факты и действовать более эффек­тивно. По этим причинам я считаю, что желательно отвергнуть фрейдовскую теорию полностью и присоединиться к концепции Павлова, которую Пауль Чаучард замечательно суммировал в своей выдающейся работе «Церебральные ме­ханизмы и состояния сознания».

В неизбежно узких рамках презентации, я могу дать толь­ко очень короткое объяснение моих текущих взглядов по этой теме. Так что прошу извинений. Грубо говоря, я считаю что стоит использовать павловскую концепцию условного рефлекса и динамического паттерна ко всей нашей аффек­тивной жизни. С этой точки зрения невроз оказывается мас­сой динамических паттернов, неадаптивных к требованиям социальной жизни, которые ведут к разрыву связей пациента с его внутренним и внешним миром. Пути, которыми мы следуем для исправления этих искажений, следующие:

1. Мы ищем первоначальные нездоровые условия. Здесь мы находимся в согласии с психоанализом, но не считаем столь обязательным раскрытие этой информации. Это полезно, но не всегда необходимо и никогда не достаточно само по себе.

2. Мы должны переобусловить определенные рефлексы и динамические паттерны.

3. Далее следует дать пациенту инструменты реорганизации своей личности, т. е. средства создания новых динамических паттернов, которые лучше соответствуют требованиям жизни.

Каковы средства достижения этих целей в технике направленного фантазирования?

Направленное фантазирование не следует путать с обыч­ными грезами, даже если последние дают нам хороший материал для анализа. Однако они гораздо менее интенсивны, чем мир фантазии, который открывается через использование направленного фантазирования, в первую очередь для пациента и впоследствии для терапевта.

Здесь я хочу коснуться темы некоторого типа обмана, которому подвергаются психоаналитики, когда они заявляют, что только через психоанализ можно достичь «глубин» проблемы. Прежде всего, что имеется в виду под «глубиной»? Это не более, чем иллюстративный образ. И почему психоанализ, за исключением юнговской школы, не обращает вниания на воображение сказок и те образы, которые я охарактеризовал бы как «мистические»? Мы встречаем эти образы с различными эстетическими качествами и эмоциональной силой практически у каждого. Содержание этих образов иногда открывает пациенту прямо эмоциональные реакции, которые совершенно новые для него. Поэтому обучение конструктивной ауто-суггестии может быть полезно, как влияющее на длительно происходящую реконструкцию личности.

Юнговский анализ знаком с этими образами, но только как возникающими спонтанно в фольклорных традициях. Юнгианцы не используют методов намеренного пробуждения их, чтобы изучать их in vivo и использовать терапевтически.

Фрейд делает упоминание о переобучении через контро­лируемое внушение психотерапевтом, как усиливающее ре­конструкцию личности пациента, но если он и развил тех­нику, выходящую за его практику, то не описал ее.

Эти два пробела должны быть заполнены. Но чтобы понять как это сделать, необходимо пересмотреть смысл некоторых фактов, добытых в экспериментах в начале века. Павлов едва знаком французским психологам; очень мало его работ было переведено до второй мировой войны. Мы знаем только его эксперименты с собакой. И тем не менее Павлов показал, что законы высшей нервной деятельности у собак применимы к человеку, учитывая что последний имеет язык. Павлов обозначил сенсорную систему, свойственную и собакам и людям как первую сигнальную систему. Вместе с первой человек обладает и второй сигнальной системой, которая создается целиком словами, выражающими концепции, чув­ства, объекты. Обладание второй системой позволяет человеку проявлять сложность поведения и разнообразие выражения, недоступное животным. Здесь я хочу напомнить вам один замечательный эксперимент: условный двигательный рефлекс был выработан у человека на звонок, как условный стимул. Как только рефлекс был хорошо установлен, все, что нужно было сделать для вызывания моторного ответа, это сказать «звонок». Условный ответ будет иметь место без других пред­варительных приготовлений. Здесь ключ к человеческому поведению, и в то же время объяснение внушения и само­внушения. Позвольте дать вам образец невротического пове­дения: Вы заняты спокойным разговором с кем-нибудь. Этот человек расслаблен и в комфортном состоянии, его отношение к вам совершенно нормальное. Теперь, предположим, член его семьи входит в комнату. Немедленно, без единого непри­ятного высказанного слова или направленного жеста, вы за­мечаете, что ваш товарищ становится нервозным, агрессив­ным и неадекватным.

Психоаналитики объясняют этот тип реакции в терминах комплексов и переноса, тогда как Павлов сказал бы, что вид члена семьи служит условным стимулом, который провоци­рует агрессивные чувства. Каждый из них наблюдает одни и те же факты, и если вы спросите их, откуда они их выводят, то психоаналитики и Павлов предложили бы в сущности одинаковое описание обстоятельств, вызвавших эту реакцию. Но в то время как Фрейд думал, что познание пациентом природы конфликта, порождающей его симптомы, достаточно для удаления симптома, он кажется противоречит сам себе, так как на практике он обнаружил необходимость сопровож­дать инсайт пациента процедурами переобучения. С другой стороны, Павлов также обсуждает конфликт, но не между Ид, Эго и Супер-эго, а между двумя нейрональными процес­сами (возбуждение и подавление), законы которых он изучил. Это дает нам понимание физических оснований, существова­ние которых Фрейд предвидел. Следовательно, наша следую­щая задача заключается в развитии методов превращения негативных и агрессивных реакций пациента на условные стимулы в позитивное и полезное отношение.

Как мы используем эти концепции в направленном фан­тазировании? Прежде всего напомню, что основной принцип этой техники — это внушение. Самый важный отдельный тип внушения состоит в приглашении субъекта совершить воображаемое восхождение и спуск. Результаты этих внуше­ний очень удивительны, так как предполагают общие законы психики. Мы обнаружили, что субъект спонтанно констру­ирует целый мир образов, который выражает символически не только привычные и типические эмоциональные реакции, но и другие, выражать которые он способен научиться.

Следуя за этими внушениями воображаемого подъема и спуска, субъект дает нам полезный символический материал для исследования целого спектра его привычных чувств, а также чувств, которые он мог бы пережить. Таким образом, мы имеем очень быстрый практический инструмент для оп­ределения паттернов эмоциональных ответов человека в тер­минах и его прошлого опыта и потенциалов развития. Этим способом мы можем быстро пробудить сцены, выражающие конфликты пациента, что поможет нам реконструировать их происхождение. Используя этот режим самовыражения, па­циент спонтанно соскальзывает в использование символизма снов. Чаще всего он не осознает, что говорит о себе. Следо­вательно, в нашей работе нет цензуры и сопротивления со стороны пациента (это совершенно другой случай по сравне­нию со свободными ассоциациями). Это приводит к сущест­венной экономии времени. Но мы одновременно помогаем пациенту решить проблему, представленную в воображаемой ситуации и преодолеть беспокойства, которые она создает. Это делается через предложение ему внушений, сконцентри­рованных для соответствия нуждам его текущего фантазиро­вания. Один из способов того, как это можно сделать, это предложение двигаться из конфликтной сцены выше или ниже. Использование этой сцены усиливает затухание тех вредных рефлексных ответов, которые хоть и соответствуют конфликту, активны только в воображении пациента и не усиливаются в текущей реальной ситуации пациента. Так мы помогаем пациенту развить новые динамические паттер­ны, которые он затем перенесет из реальности воображаемого мира в настоящую реальность.

В теории реконструкция имеет две стадии:

1. 1. Задача достижения эмоциональной зрелости, социали­зации инстинктов, причем психический рост совершается через использование идеи подъема. В течение этих упражне­ний, субъект обнаруживает, что ему все легче преодолевать помехи в реальности; делая так, он открывает внутри себя чувства, которые редко выражал, а иногда чувства, совер­шенно новые для него. Но самое важное, он открывает новые чувства великодушия и щедрости, начинает находить удов­летворение в том, чтобы отдавать себя. Другими словами, он прогрессирует от гедонизма детства и юношества к щедрости и великодушному отношению зрелости.

2. Как только эти новые черты будут приобретены, то можно внушить пациенту взгляды, которые хорошо адапти­рованы к его жизненной ситуации. Это делается через пред­ложение ему вообразить ситуацию из его текущей жизни, которая все еще доставляет ему трудности, реальные или только предполагаемые.

Здесь я хочу обсудить два пункта: 1) интерпретацию сим­волов из фантазирования на предыдущей сессии; 2) методы, помогающие пациенту переделать свою личность.

Интерпретация. Вначале я хочу рассмотреть такой факт: слова, которые мы используем для описания наших чувств к другому человеку совершенно лишены эмоционального зна­чения, если они остаются отдельными. Возьмем слово «ра­дость». Одно слово не имеет точного смысла. В чем состоит радость? Это радость от сдачи экзамена или от встречи с другом? Слово «радость» приобретает значение только в кон­кретной ситуации. В ночных снах и направленных фантазиях наши чувства находят выражение в последовательности об­разов, составляющих историю. Именно эта история дает кон­текст, внутри которого выражаются чувства во сне. Хотя метод свободного ассоциирования идей имеет, несомненно, научное значение, он скучно длинный и вызывает огромные лишние усилия. Фрейд сам признавал это. Юнг оставил его по той же причине. В равной степени подходящие и гораздо более быстрые результаты могут быть получены следующим способом: возьмем, к примеру, осьминога. Пациент спонтанно находит его на дне моря; он покоряет его и вытаскивает на берег. Я внушаю пациенту, что прикосновение волшебной палочки производит метаморфозы с осьминогом так, что он открывает свою подлинную сущность. Происходят изменения, и пациент говорит, что теперь он видит свою мать — так образом достигнут желаемый результат. Или метаморфозы не дают очевидного значения и ничего нельзя из них вывести. В этом случае я не настаиваю. Наоборот, в течение следующей сессии я могу спросить, как он чувствовал себя при встрече с осьминогом. Следующий диалог типичен:

О. Я боялся.

В. Чего?

О. Быть убитым.

В. Да, но есть много способов быть убитым животным, которого из них вы боялись?

О. Что меня сожмут его щупальцы, задушат и высосут кровь.

В. Хорошо, сейчас я хочу, чтобы вы вызвали механизм драматизации, который используется при работе со снами, и учитывая эту драматизацию, оставьте образ осьминога и сконцентрируйтесь на вашем чувстве отвращения. Теперь вернемся к тем реальным обстоятельствам жизни, в которых вы переживаете чувство парализованности, что вашу личность душат.

Один из возможных ответов может быть: «Я люблю мою мать очень сильно, но она душит меня своей избыточной заботой». Много времени может быть сэкономлено таким образом. Если ответ пациента — не простая рационализация, это дает желаемый инсайт, а он не спрашивает интерпретации. Чем сильнее эмоциональная абреакция при конфронтации с осьминогом, тем глубже может быть инсайт пациента, и более определенным будет терапевтический эффект.

Реконструкция. Это камень преткновения в психотерапии и область, где будущие исследования будут очень полезными. Говорим ли мы о «сублимации» Фрейда, «индивидуации» Юнга или «реконструкции», в любом случае имеем дело с одной проблемой. Однако из-за теоретических точек зрения, которые лежат за этими терминами, я предпочитаю концепцию реконструкции. Фрейд подразумевал под сублимацией на­правление либидо на новый объект, который таким образом замещал бы первоначальный сексуальный объект. Мне ка­жется, что эта интерпретация недооценивает некоторые активности. Она возможно правильна в некоторых случаях, но обобщение этих находок кажется спорным. Что касается юнговского процесса «индивидуации», то он предполагает существование «Самости», которой Юнг приписывает сверхчеловеческие качества. Переход от психологии к метафизике неприемлим для научного исследования.

Мы, однако, ищем обоснования для нашей работы в пси­хофизиологии, чтобы использовать наблюдаемые факты и находить демонстрируемые решения проблем, с которыми встречаемся. Так что мы начинаем с гипотез, которые совер­шенно другие. Если эти гипотезы подтверждаются экспери­ментально, то мы можем использовать их для улучшения нашей техники.

Чтобы было легче обсуждать процесс лечения, мы говорим о трех фазах:

1. Открытие и изучение болезненных динамических паттернов пациента.

2. Переобусловливание этих болезненных паттернов.

3. Наконец, установление новых и подходящих динамических паттернов.

Последняя стадия — это то, что реконструирует поведение пациента. Пациент желает этих улучшений только в степени, касающейся большинства его потенциалов во всех областях функционирования. Достижение этой цели становится воз­можным из-за огромной способности мозга создавать новые «временные связи».

Как направленное фантазирование помогает нам достичь этой цели? Мы не должны забывать, что невротическое по­ведение является «аффективным торможением»; любая школа соглашается, что невротики эмоционально незрелы. Одна из самых сущностных характеристик зрелого взрослого поведения состоит в проявлении тенденций к щедрости. Это великодушие развивается по мере овладения своими инстинк­тивными реакциями: способность сохранять здравый смысл перед лицом затруднительных или, возможно, опасных си­туаций; способность оценивать ситуацию реалистически и отвечать действиями, принимающими в расчет права других, равно как и свои собственные интересы. Таковы искомые поведенческие цели. Они включают в первую очередь обучение вызывать чувства покоя и безмятежности. Пациенту показы­вают, что это может быть достигнуто, когда в направленном фантазировании он обращается с образами света. Эти образы являются специфическими составляющими таких чувств. Здесь также возникает чувство сердечности к другим и желание быть полезным им. Эти отношения нормальны для взрослых, которые развили способность отдавать себя другим; они важны, если он собирается жить в гармонии со своими коллегами.

После того, как пациент найдет эти образы и переживет эти взрослые чувства, он достигает истинного эмоционального созревания. Затем мы выводим его из воображаемого мира в реальность. Это делается посредством самовнушения, цель которого пациент понимает и добровольно принимает. Он практикует это в фантазии для себя. Помните, что пациент лечит себя самого; все, что психотерапевт может сделать, — это научить его, как помочь себе.

Как я уже говорил вам раньше, Фрейд совершенно осознавал полезность внушения в развитии индивидуума. Мы знаем и как привить его, и как управлять им. Я также могу напомнить, вам о силе внушения — само- или гетеро- — несколькими примерами: иностранные языки могут быть выучены очень быстро и с минимальными усилиями человека: во сне. Это делается через прослушивание соответствующих записей. Или возьмите, к примеру, бессознательное внушение в состоянии бодрствования: положим, вы хотите увеличить продажу особенного типа сладостей в буфете кинотеатра. Это может быть сделано очень быстро без информирования покупателя наедине, просто через показ короткого клипа о прелестях ваших сладостей, который проскочит в доли секунды внутри обычного фильма.

Теперь, возвращаясь к нашей собственной специальной теме, предлагаю пример того, как мы используем внушение. Человек, который готовится к важному экзамену, знает, что он хорошо подготовлен, но он охвачен страхом неудачи. Он полностью убежден, что в день экзамена его ум будет бло­кирован, и он проявит себя очень плохо. Если этого студента быстро ввести в достаточно расслабленное состояние, и если он может установить умственный образ, символизирующий состояние расслабления, то нет необходимости проходить через полный процесс лечения. Через вызывание этого образа намеренно, он будет способен контролировать в любой же­лаемый момент такое же состояние комфортного расслабле­ния, которого он достиг в направленном фантазировании. Он будет держаться разумно и думать ясно.

На практике, после того как пациент нашел эти просвет­ляющие образы, которые я упомянул раньше, и в то время, как он переживает желаемые чувства покоя и самодостаточ­ности, я предлагаю, чтобы он вообразил, как заворачивается в оболочку света, и таким образом он окружает себя защитной сферой. Затем я прошу его увидеть себя возвращающимся на землю после восхождения с этой защитной оболочкой. Потом я прошу представить, что день экзамена настал. Он встает с кровати, умывается и завтракает без тревоги в со­стоянии покоя, затем идет на место проведения экзамена, занимает свое место и размышляет. Делая так, я советую ему оживить образ световой оболочки, чтобы достигнуть же­лаемого покоя, после чего он видит себя читающим вопрос на экзамене. В спокойном состоянии он составляет план и начинает работать. Три или четыре сессии такого типа обычно было достаточно для достижения успеха теми, с кем я работал.

Когда проблема включает более сложные и более серьезные эмоциональные реакции, нужна полная программа лечения. Возьмем, к примеру, случай молодой замужней женщины, которая становилась обезумевшей, как только отец приходил ее навещать. Хотя ее реакция кажется предполагает анали­тический подход, последний не помог ей. Кроме того, она целиком осознавала, какие у нее совершенно безрассудные чувства. В серии направленных фантазий, я помог ей пред­ставить своего отца в светящейся атмосфере. Это сделало возможным для нее пережить позитивные чувства к нему. Постепенно я заставил ее вообразить приятный диалог с ним. Затем я предложил ей нарисовать следующую сцену: она дома ждет своего отца на обед. Перед его приходом она оживляет воображаемые контакты с ним в световой атмосфере из направленного фантазирования. Выполняя это, она при­лагает усилия к достижению внутреннего покоя и дружест­венного отношения к своему отцу. Далее я внушаю, что отец приходит, и весь вечер она проводит в атмосфере сердечности. Я прошу, чтобы пациентка оживляла эти направленные фан­тазии как можно чаще по своему желанию, что усилить новый динамический паттерн, который мы установили в ее воображении. Результаты были отличными.

Прежде чем закончить свое выступление, я хотел бы снова привлечь ваше внимание к возможности использования направленного фантазирования в психосоматических случаях. Здесь снова психофизиология предлагает нам объяснения как наблюдаемым явлениям, так и технике, подходящей для лечения этого типа болезней. Павлов утверждал, что любая часть организма имеет свой собственный локус в кортикальной репрезентации. Мы фактически должны знать, что боль уда­ляется рассечением афферентных нейрональных путей. И наоборот, сторонники Павлова, включая Быкова, показали, что любой стимул может стать условным для вызывания наблюдаемого ответа любой точки организма, например в кишечнике.

Если вы учитываете, что у человека слово замещает сен­сорный сигнал без любых специальных приготовлений, то для вас совершенно ясно, что, начиная с соответствующего визуального воображения, возможно влиять на любой специ­фический орган. Эта процедура особенно полезна для умень­шения боли и даже для полного ее устранения. Однако это возможно только для хорошо тренированных в направленном воображении субъектов. Более того, хотя я работал долго в этой области, еще не наблюдал достаточно случаев, чтобы предложить вам раз и навсегда установленные правила. Но я хочу напомнить вам, что в этой области вербальные стимулы менее эффективны, чем визуальные образы. Поэтому мы ра­ботаем с визуальной репрезентацией тела, не учитывая его анатомического строения. Я не могу рассказать вам пока больше.

Я хочу закончить это очень короткое знакомство с техникой направленного фантазирования рекомендацией вам снова вни­мательно читать Павлова и Быкова. Их главные работы были переведены на французский и продаются в библиотеке du Globe.

Впервые лекции были опубликованы в The Bulletin of La Societe de Recherches Psychotherapiques de la Langue Francaise, vol.Ill, No.2, May 1965, pp. 27—42.

Перевод сделан по изданию на английском языке в Psychosynthesis Research Foundation Issue No. 18, 1966