А. функциональная система, или дискурс объекта

l 8

I. Структуры расстановки

ТРАДИЦИОННАЯ ОБСТАНОВКА

В расположении мебели точно отражаются семейные и социальные структуры эпохи. Типичный буржуазный ин­терьер носит патриархальный характер — это столовая плюс спальня. Вся мебель здесь, различная по своим фун­кциям, но жестко включенная в систему, тяготеет к двум центральным предметам — буфету или кровати. Действует тенденция занять, загромоздить все пространство, сделать его замкнутым. Всем вещам свойственна монофункцио­нальность, несменяемость, внушительность присутствия и иерархический этикет. У каждого предмета строго одно назначение, соответствующее той или иной функции се­мьи как ячейки общества, а в более отдаленной перспек­тиве это отсылает к представлению о личности как об урав­новешенном наборе отличных друг от друга способностей. Предметы переглядываются между собой, сковывают друг друга, образуя скорее моральное, чем пространственное единство. Все они располагаются на одной оси, обеспечи­вающей регулярную последовательность поступков и сим­волизирующей постоянную явленность семьи самой себе. В свою очередь, и каждый предмет в таком приватном про­странстве усваивает себе свою функцию и получает от нее символическое достоинство; на уровне дома в целом меж­личностные отношения окончательно включаются в полу­замкнутую систему семейства.

Все вместе это образует особый организм, построенный на патриархальных отношениях традиции и авторитета, в сердце же его — сложная аффективная соотнесенность

его членов. Семейный дом — специфическое пространство, мало зависящее от объективной расстановки вещей, ибо в нем главная функция мебели и прочих вещей — воплощать в себе отношения между людьми, заселять пространство, где они живут, то есть быть одушевленными¹. Реальная перс­пектива, в которой они живут, порабощена моральной пер­спективой, которую они призваны обозначать. В своем про­странстве они столь же мало автономны, как и члены семьи в обществе. Вообще, люди и вещи тесно связаны между со­бой, и в такой согласованности вещи обретают внутреннюю плотность и аффективную ценность, которую принято на­зывать их «присутствием». Очевидно, именно из-за этой сложной структуры внутреннего пространства, где вещи очерчивают у нас перед глазами символические контуры фи­гуры, именуемой жилищем, — очевидно, именно из-за нее у нас в памяти столь глубоко запечатлевается образ родного дома. Разделенность внутреннего и внешнего пространства, их формальная противопоставленность в социальном пла­не собственности и в психологическом плане имманентно­сти семьи превращают такое традиционное пространство в нечто замкнуто-трансцендентное. Вещи, словно антропо­морфные боги-лары, воплощающие в пространстве аффек­тивные связи внутри семейной группы и ее устойчивость, становятся исподволь бессмертными, до тех пор пока но­вое поколение не разрознит их, не уберет с глаз долой или же, в некоторых случаях, не восстановит их в правах нос­тальгически актуальных «старинных» вещей. Как нередко бывает и с богами, предметы обстановки порой обретают второе рождение, из наивного обихода перемещаясь в кате­горию культурных причуд.

Эта система «столовая — спальня», структура движимой собственности, соответствующая дому как структуре недвижимости, все еще пропагандируется рекламой в ши­роких кругах публики. Такие магазины, как «Левитан» или «Галери Барбес», по-прежнему внушают общественному вкусу нормы «декоративной» обстановки, пусть даже линии

¹ Кроме того, в них может быть — но может и не быть — вкус и стиль.

ее «стилизованы», а все убранство в целом уже не столь нас умиляет. Подобная мебель находит покупателя не потому, что стоит дешевле, а потому, что ею как бы официально сан­кционируется буржуазная семейная группа. Таким образом, подобным вещам-монументам (кроватям, буфетам, шифо­ньерам) и их взаимной соотнесенности соответствует стой­кость традиционных семейных структур в весьма широких слоях современного общества.