Величина и ресурсы военных формирований диссидентов

Лояльность сил режима диссидент­ским лидером

Рис. 20. Каузальная модель социетальных детерминант величины политического насилия

Примечание. Все переменные определены и обсуждены в предшествующих главах. Гипотезы (обозначенные RI.l, DI.1 и т.д.) идентифицируют все показанные каузаль­ные связи, некоторые из которых положительные (+-), некоторые отрицательные (-). См. приложение.

и их восставшие оппоненты более или менее равно противостоят друг дру­гу в коерснвном контроле и институциональной поддержке. Детерминан­ты режимной и диссидентской институциональной поддержки почти точно соответствуют друг другу, подразумевая тем самым, что, ком­бинируя их, можно достичь формальной парсимонии. Баланс между не­которыми парами переменных имеет суммарно-нулевые характеристики: в предельном случае одна из групп — режимная или диссидентская — может повысить свою позицию только за счет другой. Это наиболее очевидно для масштабов организационного членства: в обществе, в ко­тором вся популяция принадлежит либо к режимным, либо к диссидент­ским организациям, без какого-либо перекрывающегося членства, мас­штаб диссидентских организаций является составной частью режимных организаций. Однако в реальном мире это условие не выполняется. Обыч­но существует определенное, достаточно большое число людей, чье поведение в первую (или хотя бы во вторую) очередь определяется ней­тральными или амбивалентными институтами. Такой же ограничитель­ный кейз предполагается для некоторых редко встречающихся и негиб­ких типов благ (ценностных резервов), таких как вооружение или транспортное оборудование. И диссиденты, и режимы, как правило, могут увеличивать свои абсолютные и относительные позиции по ос­тавшимся трем парам переменных без прямого влияния на позицию других — хотя поступая таким образом, например, расширяя число и масштаб ценностных возможностей, одна сторона может косвенно воздействовать на другую, обращая ее последователей из лояльности в диссидентство, или наоборот.

Существует несколько меньший параллелизм между детерминантами режимного и диссидентского контроля — вследствие различия для режи­мов и для диссидентов функций и эффектов подавления. Наиболее важ­ное различие состоит в том, что чем выше уровень коерсивной актив­ности режима и чем более жесткие санкции он насаждает, тем сильнее возрастает активность граждан, которые испытывают на себе эти воз­действия. Если коерсивные силы очень велики и эффективны, а санкции очень жесткие, в обществе имеется тенденция подавлять враждебность на коротком промежутке времени, поощряя тем самым коерсивный контроль (RC.2.3). Диссиденты, напротив, используют свои потенциальные воз­можности в групповой защите и в нападках на режим и политических оп­понентов; следовательно, коерсивная способность диссидентов (DC.3) об­ладает более или менее единообразно позитивным эффектом в усиле­нии диссидентского коерсивного контроля. Две пары детерминант коерсивного контроля являются относительно прямыми двойниками друг друга: масштабы тех долей популяции, которые находятся под конт­ролем режима и под контролем диссидентов (RC.l, DC.1), и лояльности сил режима политической элите или диссидентским лидерам (RD.5, DC.4). Однако ни одна из них не является просто составной частью другой. Не­которые сегменты популяции могут не находиться под контролем ни од­ной из сторон. Аналогичным образом силы режима могут быть более или менее нелояльными к правящей элите, но оставаться в то же время нейт­ральными или даже интенсивно враждебными по отношению к дисси­дентам.

Рис. 21. Упрощенная каузальная модель социетальных детерминант величины политического насилия

Примечание. Эта модель выводится из связей, выявленных между детерминантами баланса режимного и диссидентского институционального и коерсивного контроля, пока­занных на рис. 20 (см. текст). Переменные определены и обсуждены в предыдущих главах. Гипотезы, резюмирующие связи, не являются формально предположенными, а могут быть установлены с позиций, аналогичных гипотезам, разработанным в главах 8 и 9.

Важные связи удерживаются между рядами детерминант режимно­го контроля и поддержки и диссидентского контроля и поддержки. Сложность и согласованность организаций (RI.2, DI.2) и ценностные возможности (RI.4, DI.4), которые они обеспечивают своим членам, отчасти детерминируются их ресурсами (ценностными запасами — RI.3, DI.3). Что касается диссидентских организаций, то их средства для проведения антирежимных акций (DI.5) и возможности их военных формирований (DC.3) аналогичным образом зависят от ресурсов, ко­торыми они располагают. Географическая концентрация диссидентов в изолированных районах (DC.2) создает тенденцию к наращиванию доли населения в диссидентских организациях (DI.1) и под диссидент­ским контролем. Для режима размеры и ресурсы режимных сил (RC.2) являются отчасти функцией общих ценностных резервов, которыми он располагает (RI.3). Возможности этих сил оказывают влияние на мас­штабы популяции, находящейся под контролем режима и последова­тельность применяемых им санкций (RC.5).

Если эти связи переменных режимного и диссидентского социаль­ного контроля комбинируются с суммарно-нулевыми связями между несколькими парами режимных и диссидентских переменных, обозна­ченных выше, становится возможно сконструировать упрощенную, со­стоящую из шести переменных, модель структурных детерминант по­литического насилия, показанную на рис. 21. Конечно же, эта парсимо- ния достигается за счет снижения точности. Такие переменные, как сложность и сплоченность организаций и их ценностные возможности, лишь отчасти детерминируются организационными ресурсами; исклю­чение их — вследствие частичной зависимости от ценностных ресур­сов — устраняет необходимость оценивания независимых эффектов. Подобно этому, размеры ценностных ресурсов являются лишь лимити­рующим условием коерсивных способностей; реальное вложение ре­сурсов в военную активность правящими элитами и диссидентами сильно варьирует в рамках этого лимита. Упрощенная каузальная мо­дель может облегчить общий сравнительный анализ: она в меньшей степени подходит для детальных сравнений и кейз-стади. Отметим, что одна из независимых переменных — жесткость санкций режима ни пря­мо, ни косвенно не представлена в упрощенной модели, поскольку ее эффекты имеют криволинейный характер. Делается и другое упроще­ние; пропорции показаны таким образом, чтобы иметь скорее линей­ные, нежели криволинейные воздействия на величину политического насилия. Предположение состоит в том, что в огромном большинстве случаев масштабы режимного контроля и пропорциональные ценностные ресурсы, принадлежащие режиму, равны тем показателям, которыми обладают диссиденты или превосходят их. В тех редких случаях, когда диссиденты имеют существенное преимущество, связи становятся об­ратными: величина политического насилия будет снижаться, по мере того будет падать способность режима к сопротивлению. Здесь опять же упрощение получается за счет применимости к некоторым специфи­ческим случаям.

Детерминанты общих форм политического насилия

Три обобщенных формы политического насилия, различаемых в этом исследовании, таковы: беспорядки, представляющие собой относи­тельно спонтанное, неструктурированное политическое насилие с пре­обладающе народным участием; заговор — высоко организованное, относительно маломасштабное политическое насилие; внутренняя война — широкомасштабное организованное насилие, преследующее своей целью свержение режима или аннулирование действующего государственного состояния и сопровождаемое экстенсивным при­менением насильственных действий. Эти категории могут быть опре­делены таким образом, чтобы под них подпадали почти все случаи политического насилия⁴. Подобная категоризация тем не менее но­сит довольно произвольный характер, поскольку она основывается на комбинации дихотомизированных переменных — степенях органи­зации и масштаба насилия, которые фактически являются непрерыв­ными.» Некоторые события беспорядков протекают более организован­но, нежели другие, — к примеру, всеобщие забастовки бывают более упорядоченными, чем большинство мятежей. Аналогичным образом варьируют в степени своей организованности заговоры; перевороты обычно бывают высокоорганизованными, а террористические акты — в гораздо меньшей степени. Три рода аргументов оправдывают исполь­зование этих типов насилия как раздельных объектов объяснения: эмпирические данные, резюмированные в главе 1, о том, что они име­ют тенденцию возникать отдельно среди различных народов; суще­ственные различия в их воздействии на политические системы; и тео­ретические аргументы по поводу того, что они имеют, как правило, раз­личные причины. Их каузальные переменные не отличаются от тех, которые детерминируют величину политического насилия, но они яв­ляются скорее комбинациями конкретных уровней или степеней этих переменных. Некоторые из общих воздействий баланса коерсивного контроля и институциональной поддержки на вероятность возникно­вения той или иной формы насилия определены в главах 8 и 9. Типы и классы RD также систематически соотнесены с формами политиче­ского насилия, как это предполагается в нижеследующих аргументах и гипотезах. Затем схематически резюмируются детерминанты вероятно­сти этих трех форм и иллюстрируются с помощью нескольких недав­них случаев (кейзов).

Сфера действия относительной депривации и формы насилия

Сравнительные исследования, резюмированные в главе 1, предпола­гают, что в современных странах три типа насилия имеют тенденцию возникать независимо друг от друга. Страны, в которых разражают­ся внутренние войны, обычно имеют относительно низкий уровень беспорядков, а страны с высокими уровнями беспорядков проявля­ют относительно низкий уровень насилия, связанного с заговорами. Принципиальными формальными различиями между беспорядками и гражданской войной являются вариации в степени организации и сфо­кусированности насилия. Оба этих типа имеют тенденцию мобили­зовать большое число людей, оба устойчивы на протяжении длитель­ных периодов: беспорядки — эпизодически, внутренняя война — си­стематически. Однако беспорядки характеризуются диффузностью и недостатком организации, а внутренняя война — противостоянием сто­рон. Правдоподобное объяснение для явной взаимозаменяемости, но нечастой одновременности этих двух форм насилия состоит в том, что если революционные организации активны в обществе, они служат в качестве средства для выражения народной неудовлетворенности, которая в ином случае привела бы к беспорядкам. Активность заго­ворщиков имеет тенденцию быть высокой в тех странах, где нет ни внутренних войн, ни экстенсивных беспорядков. Основное различие между внутренней войной и заговором — это их масштабы, и здесь опять же существует правдоподобное объяснение: если в обществе воз­никает интенсивное массовое недовольство, революционные лидеры с большей степенью вероятности будут склонны развязывать внут­ренние войны; если неудовлетворенность ограничена в значительной степени размерами революционной элиты, наиболее вероятно, что они прибегнут к заговорам. Если существование высокой степени орга­низации среди диссидентов атрибутируется наличию интенсивного недовольства среди сегментов элиты можно использовать таблицу, изображенную на рис. 22, чтобы произвести категоризацию и предпо­ложить гипотезы об общих детерминантах основных форм политиче­ского насилия.