Экскурс 1. Метод: по стопам Маркса 8 страница

°пытки ими командовать, выражали свою неистребимую самобыт-

273Часть 2. Множество

ность, искали свободу с помощью бесчисленных бунтов и переворо­тов. Конечно, такая свобода не дается сама собою; она приходит только если постоянно преодолевать препятствия и барьеры. Точ­но так же, как люди родятся без каких-либо извечных способнос­тей, вписанных в их плоть, в истории отсутствуют конечные цели или телеологические предназначения. Человеческие качества и ис­торическая целесообразность существуют лишь постольку, поскольку являются результатами проявления чувств, ума и воли людей. Мож­но сказать, что дар свободы и склонность отвергать авторитеты ста­ли самыми здоровыми и благородными из инстинктов человека, под­линными знаками вечности. Вероятно, касаясь вечности, нам следовало бы выразиться точнее: множество всегда действует в на­стоящем, не имеющем конечного горизонта. Иначе говоря, первое множество - онтологическое, и мы не могли бы без него понять соб­ственное существование в социуме. В следующем случае речь идет об историческом множестве или, в сущности, о таком, которое мно­жеством пока не стало. До сих пор оно еще не существовало. Во второй части своей книги мы проследили появление культурных, правовых, экономических и политических условий, которые сегод­ня делают такое множество возможным. Это множество политичес­кое, и потребуется политический проект, чтобы осуществить его на базе возникающих условий. Однако оба множества, хотя и разнят­ся в концептуальном смысле, на деле неотделимы друг от друга. Если бы множество уже не присутствовало в нашей общественной жиз­ни в латентном и подразумеваемом состоянии, мы никогда не мог­ли бы выразить его в политическом проекте; точно так же, мы мо­жем сегодня надеяться реализовать его только потому, что оно уже наличествует в качестве реального потенциала. У множества, если свести оба концепта вместе, необычное, двойственное существова­ние во времени: оно есть всегда и уже - и его пока нет.

Первая пара критических замечаний, причем, вероятно, наи­более существенных, в адрес нашей идеи множества состоит в том, что ее считают либо концепцией спонтанной политической орга­низации, либо авангардизмом новой закваски. Одни критики гово­рят нам: «Да вы просто анархисты!» Такие упреки в первую оче­редь звучат со стороны тех, кто способен воспринимать политическую организацию только как партию с ее гегемонией и централизован­ным лидерством. Между тем, концепция множества опирается на тот факт, что имеющиеся у нас политические альтернативы не огра­ничиваются выбором между централизованным руководством и анархией. Выше мы попытались показать, что развитие множества не анархично и не стихийно, поскольку его организация складыва­ется в ходе сотрудничества самобытных общественных субъектов. Подобно формированию привычек или перформативности, а так­же развитию языков, производство общего, о котором мы ведем речь, не направляется из какого-то командного или мозгового цен­тра и не возникает вследствие стихийной гармонии между индиви-

2.3. Зачатки множества

ами, а появляется в пространстве между субъектами, в социальном постранстве коммуникации. Множество создается в коллаборатив-_но_М общественном взаимодействии.

Другие, напротив, усматривают в концепции множества аван-ардизм и считают его новой идентичностью, стремящейся руково-ить другими. «Вы по своей сути ленинисты!» - говорят нам. Иначе, почему мы настаиваем на понятии «множества», а не «множеств»? Вероятно, кое-кто сочтет, к примеру, что, говоря о множестве, мы выводим на первый план мировые движения протеста и тем самым пропагандируем идею нового авангарда. Конечно, забота о свобод­ном выражении разногласий, стоящая за такой критикой, важна как принцип, от которого мы не собираемся отказываться. Однако в концептуальном плане мы пытались доказать, что своеобразие не умаляется общностью, проще говоря - что ее становление (прежде всего - в труде) не отрицает реально существующих местных разли­чий. Таким образом, в своей концепции мы стремимся покончить с противопоставлением единственности и множественности. Как и в случае с гергесинским бесноватым, имя которому Легион, правиль­но будет сказать и множество, и множества. Таков одержимый лик множества. Впрочем, переходя к политическим соображениям, мы решительно настаиваем на том, что следует отдать предпочтение понятию «множество», а не «множества». Ведь, как мы полагаем, для выполнения конституирующей политической роли и формирова­ния общества множество должно быть готово принимать решения и действовать совместно. (О его способности принимать решения мы поговорим подробнее в главе 3.3.) Использование этого поня­тия в единственном числе, на наш взгляд, подчеркивает то, что речь идет не о всяком единстве, а о коллективном социально-политичес­ком потенциале множества.

Другая пара критических замечаний, тесно связанная с пер­вой, сосредоточена на экономическом понимании множества. С од­ной стороны, кое-кто, безусловно, воспринимает идею множества как подкоп под промышленный рабочий класс, хотя мы и уверяем в противоположном. «По существу вы против рабочих!» - говорят нам. Между тем, из нашего анализа вовсе не следует, будто рабочего класса больше не существует или даже что существенно сократи­лась его общемировая численность. Если повторить то, о чем гово­рилось выше, то мы утверждаем, что индустриальный труд смещен ^с позиций гегемона относительно других видов работы нематери­альным трудом, что ведет к переустройству всех отраслей произ­водства и социума в целом в соответствии с особенностями немате­риального труда. Труд промышленных рабочих сохраняет большое

^начение, но уже в контексте изменившейся парадигмы. Здесь воз-чикает второе критическое замечание, согласно которому наше вни-

^ание к доминированию нематериального труда подразумевает за-_а^енУ прежнего авангарда в лице промышленных рабочих новым

^ВангаРДом из работников нематериальной сферы - то, что програм-

275Часть 2. Множество

мисты компании «Майкрософт» ведут нас по пути в светлое буду, щее! «Вы просто постмодернисты-ленинисты в овечьей шкуре!» -кричат нам. Однако доминирование определенного вида производ­ства в экономике вовсе не обязательно предполагает политичес­кую гегемонию. Напротив, наша аргументация по поводу гегемс нии нематериального труда и формирующегося общего начала в всех видах труда направлена как раз на то, чтобы доказать, что нь нешние условия ведут к становлению всеобщей коммуникации сотрудничества в труде, которые могут лечь в основу множества Другими словами, концепция множества действительно противс речит доводам тех, кто по-прежнему утверждает, будто класс про­мышленных рабочих, его представители и партии должны возглав­лять всю прогрессивную политику. Но она отрицает и то, что какой-либо один класс трудящихся вообще может занимать подоб­ное положение. Поэтому ясно, что подобные экономические упре­ки смыкаются с первой парой обвинений в наш адрес по поводу политической стихийности и авангардизма.

С хозяйственным аспектом проблемы связана и гораздо более серьезная критика, когда концепцию множества обвиняют в эконо­мизме, поскольку она не предполагает рассмотрения иных осей об­щественного противостояния и иерархии, таких как раса, тендер и сексуальные предпочтения. «Вас волнуют только труд и работни­ки!» - говорят нам. С одной стороны, следует еще раз подчеркнуть, что при биополитическом производстве постепенно размываются различия между разными сферами - экономической, социальной и культурной. Если смотреть на дело непредвзято, то биополитичес­кая точка зрения всегда непременно стоит над экономическими со­ображениями и имеет больший охват, нежели они. С другой сторо­ны, следует признать, что акцент на труде составляет важное сознательное ограничение задач нашей книги. Выше мы указывали (и это имеет смысл повторить), что сосредоточившись на труде и социально-экономических классах как на базисе анализа множества, мы имели в виду компенсировать относительную скудость свежих исследований проблемы классов. Впрочем, мы отмечали также, что сильные традиции расовой и тендерной политики уже содержат в себе стремление к образованию множества. Это стремление налицо тогда, когда, к примеру, феминистки выдвигают в качестве идеала не такой мир, в котором не было бы различий по признаку пола, а такой, при котором тендер не имеет значения (в том смысле, что он перестает быть источником неравенства); или когда активисты борь­бы с расизмом призывают не к миру без рас, а к системе, в которой расовые различия были бы не важны. Короче говоря, речь идет о процессе освобождения людей, основанном на свободном выраже­нии их различий. Центральный пункт концепции множества - един­ство личного и общего. Однако для того, чтобы эта концепция сыг­рала сколь-либо существенную политическую роль, нужно, конечно же, углублять и развивать ее по всем направлениям.

2.3. Зачатки множества

В третьем наборе критических замечаний ставится под сомне­ние обоснованность нашей идеи с философской точки зрения. Одно направление подобной критики - с гегельянских позиций - усмат­ривает в множестве всего лишь очередную разновидность тради­ционной диалектической связи между «одним» и «многими», осо­бенно когда мы представляем сущность текущей мировой политики как борьбу между Империей и множеством. «Фактически вы про­сто неумелые или непоследовательные диалектики!» - говорят нам. Если бы это было так, то самостоятельность множества была бы очень сильно ограничена, так как оно не могло бы существовать в отрыве / от Империи как своей диалектической пары. Между тем, в фило-софском плане мы пытались показать, что переплетение самобыт­ности и многообразия, характеризующее множество, отвергает ди­алектическое противопоставление «одного» и «многих». Речь идет о том и другом одновременно - и ни об одном из них по отдельнос­ти. В третьей части книги, рассуждая с политических позиций, мы покажем, что Империя и множество не симметричны: если Импе­рия постоянно зависит от множества и его социальной продуктив­ности, то множество потенциально автономно и способно создать общество самостоятельно. Следующий пункт философских упреков -критика с позиций деконструктивизма. Тут выстраивается диалек­тическая связка противоположного свойства, а именно - со сторо­ны экспансивной природы множества, и опротестовывается наше утверждение о том, что множество всеобъемлюще. «Вы забываете о соподчинении!» - говорят нам. Иными словами, речь идет о проти­воречии между множеством и теми, кто из него исключен. По сло­вам наших критиков, всякий образ, даже образ множества, должен быть очерчен с точки зрения остатка, тех, кто в него не укладывает­ся, будь то отверженные, нищие или низшие слои. Мы могли бы вернуться здесь к философской точке зрения, согласно которой мно­жество переводит эксклюзивную и ограничивающую логику обра­за-различия в открытую и расширительную логику личности-общ­ности, но, вероятно, в качестве иллюстрации полезнее будет указать на неограниченный и нечеткий характер распределенных сетей. Конечно, вне сети могут быть узлы или центры, но нет никого, кто неизбежно останется неохваченным ею. Далее, следует помнить, что концепция множества - это план политической организации. Его можно реализовать только путем политической практики. Никто изначально не исключен из множества, но не гарантировано и вклю­чение в него каждого: экспансия общего - дело реальной политики. Философский вызов потенциально всеохватывающей природе множества непосредственно провоцирует важное политическое замечание. Оно состоит в том, что концепция множества примени-^{Ма ЛИ1}»ь в ведущих странах мира и в их общественных условиях, то сть, грубо говоря, на глобальном Севере. В то же время ее якобы ^ельзя использовать в отношении подчиненных регионов на гло-^альном Юге. «В сущности, вы - философы элиты глобального Севе-

277Часть 2. Множество

pa, берущие на себя смелость рассуждать от имени всего человече­ства!» - говорят нам. Мы попытались отреагировать на такие сооб­ражения, проанализировав в этом разделе книги положение крес­тьян, бедняков и мигрантов и показав, что налицо тенденция к формированию общих условий труда и производства. Впрочем, мы хорошо понимаем (и это было в центре проведенного нами анализа глобального политического организма и топографии эксплуатации), что ситуация в разных частях планеты кардинально различна, что налицо бросающееся в глаза неравенство в распределении власти и богатства. Мы утверждаем, что всеобщий политический проект воз­можен. Бесспорно, такую возможность придется подтвердить и осу­ществить на практике. В любом случае, мы отказываемся призна­вать какое-либо видение, которое устанавливает стадии линейного развития политической организации. Некоторые авторы указыва­ют на то, что те, кто живет в наиболее развитых регионах мира, могут быть готовы к таким демократичным формам организации,, как множество, тогда как те, кто живет во второстепенных регио­нах, обречены на устарелые формы до тех пор, пока не созреют. Мы все готовы к демократии. Задача состоит в том, чтобы организовать ее политически.

Наконец, выдвинутая нами идея множества, вероятно, многим покажется нереалистичной. «Вы попросту утописты!» Мы же ста­рались доказать, что это не просто некая абстрактная, невозможная мечта, оторванная от жизни, а что, скорее, в окружающем нас мире формируются конкретные условия, создающие возможность появ­ления множества. Важно всегда помнить, что вероятен иной, луч­ший, более демократичный мир, - и поощрять стремление к нему. Множество - символ такого стремления.

Часть 3. Демократия

2783.1. Долгий путь демократии

Настоящая демократия, вероятно, недурна, когда пре­обладает чувство патриотизма; если же в Государстве кишат плуты, которых сегодня как раз с избытком, то такой настрой в массах следует немного поприжать.

Из письма Эдварда Ратпеджа Джону Джею,

24 ноября 1776 года

Эл Смит заметил однажды, что «единственное сред­ство от демократических пороков - это еще больше демократии». Как следует из нашего анализа, вполне возможно, что применив подобное лекарство в насто­ящее время, мы попали бы из огня да в полымя. Неко­торые проблемы с управляемостью в Соединенных Штатах сегодня вызваны как раз излишком демокра­тии... Напротив, нам нужно проявлять в отношении демократии несколько большую умеренность.

Самюэль Хантингтон, 1975 год

Кризис демократии в эпоху вооруженной глобализации

Предполагалось, что завершение «холодной войны» оз­наменует собой окончательную победу демократии. Однако ныне соответствующее понятие и демократические практики повсеместно оказались в кризисе. Даже в Соединенных Шта­тах, этом самопровозглашенном маяке демократии, серьезные вопросы вызывают такие основополагающие институты, как избирательная система, а во многих районах мира бледная копия демократических систем правления вообще едва замет­на, причем постоянное глобальное состояние войны подры­вает и те жалкие демократические формы, которые имеются в наличии.

На протяжении большей части XX столетия понятие де­мократии одновременно истощалось и подкреплялось идео­логией «холодной войны». По одну сторону раскола, связан­ного с «холодной войной», демократический концепт обыкновенно определялся в жестких терминах антикоммуниз­му превращаясь в синоним «свободного мира». В этом смысле У слова демократия было мало общего с характером правле-

\Часть 3. Демократия

ния: всякое государство, не входившее в орбиту подразумева­емого коммунистического тоталитаризма, могло получить де­мократический «ярлык» независимо от того, насколько демок­ратичным оно было на самом деле. По другую сторону этого раскола социалистические страны тоже претендовали на зва­ние «демократических республик». Но и у этой претензии было мало общего с характером правления. Вместо этого речь шла главным образом о противостоянии власти капитала: всякое государство, выступавшее против подразумеваемого капита­листического господства, могло претендовать на звание де­мократической республики. После окончания «холодной вой­ны» концепт демократии оторвался от этих жестких якорей и поплыл по воле волн. Возможно, по этой причине возникает некоторая надежда, что он сумеет вернуть себе прежнюю зна­чимость.

Нынешний кризис демократии связан не только с кор­рупцией и неэффективностью демократических институтов и практики, но и с самим ее содержанием. Отчасти это вызвано тем, что по-прежнему неясно, что же вообще означает демок­ратия в мире, подвергнутом глобализации. Нет сомнения, что глобальная демократия будет предполагать нечто отличное от ее смысла в национальных условиях на протяжении эпохи модернити. Мы можем почерпнуть первые признаки такого демократического кризиса из недавних многотомных ученых писаний о природе глобализации и глобальной войны в связи с демократией. В академической среде приверженность демок­ратии остается исходной посылкой, но между учеными нет согласия в вопросе о том, умножает или сокращает нынешняя форма глобализации силы и возможности демократии в мире. Кроме того, после 11 сентября возросшее военное давление привело к поляризации прежних позиций, а в некоторых умах подчинило потребность в демократии заботам о безопасности и стабильности. Ради прояснения ситуации полезно рассор­тировать эти позиции согласно представлениям о воздействии глобализации на демократию и их общей политической на­правленности. Это даст нам четыре логических категории и отделит тех, кто думает, что глобализация укрепляет демок­ратию, от тех, кто усматривает в ней препятствие, причем как

3.1. Долгий путь демократии

в правой, так и в левой части политического спектра. Конеч­но, нужно учесть, что в разнообразных обсуждениях того, что подразумевает глобализация, в дополнение к тому, что значит демократия, немало скользких мест. Обозначения «правое» и «левое» весьма условны, но все же полезны, если есть желание разобраться в разных точках зрения.

Сначала рассмотрим социал-демократические аргументы, со­гласно которым глобализация угнетает демократию или угро­жает ей. При этом глобализация обычно жестко определяется в экономических терминах. Из этих доводов следует, что в интересах демократии национальным государствам нужно выйти из-под действия сил глобализации. В ту же категорию укладываются и утверждения, будто глобализация экономи­ки - это на самом деле миф, но миф влиятельный и с антиде­мократическими последствиями'. Многие разделяют такую позицию. Они считают, что сегодняшняя интернационализи­рованная экономика не так уж и нова (экономика уже давно интернационализирована); что в подлинном смысле трансна­циональные корпорации (в противоположность многонацио­нальным) встречаются по-прежнему редко; и что преоблада­ющая часть торговли ныне, в сущности, вовсе не глобальна, а сосредоточена между Северной Америкой, Европой и Япони­ей. По их словам, несмотря на то, что глобализация - миф, ее идеология парализует демократию как национальную поли­тическую стратегию. Мифическая глобализация, якобы неиз­бежная, просто используется в противовес национальным уси­лиям по контролю над экономикой. Она содействует неолибе­ральным программам приватизации, разрушению государства благосостояния и тому подобным мерам. Социал-демократы утверждают, что национальные государства, напротив, могут ^и Должны отстоять свой суверенитет и взять больше власти ^НЗД экономикой на национальном и наднациональном уров­нях. Такое поведение восстановило бы демократические фун­кции государства, подвергшиеся эрозии, и в особенности - его представительные функции и структуры государства благосо­стояния. Именно такая социал-демократическая позиция осо-енно сильно пострадала от событий, разворачивавшихся в ^еРиод после атак 11 сентября и до войны в Ираке. Как пред-

283Часть 3. Демократия

ставляется, состояние глобальной войны действительно сдА 1 лало глобализацию неизбежной (прежде всего с точки зрения безопасности и военного дела), то есть лишило логики всякие антиглобализационные взгляды. Фактически, после наступле­ния состояния войны большая часть социал-демократических авторов совершила дрейф в направлении одной из двух пози­ций в пользу глобализации, обозначенных ниже. Политика Германии при канцлере Шредере - наглядный пример того, насколько серьезно защита социал-демократами национальных интересов стала опираться на многосторонние космополити­ческие альянсы. Что же касается Великобритании при пре­мьер-министре Блэре, то она представляет собой главную ил­люстрацию того, что поддержка Соединенных Штатов и их глобальной гегемонии считается наилучшим способом удов­летворения национальных интересов.

В оппозиции социал-демократической критике глобали­зации, но, тем не менее, при сохранении левых политических взглядов, формулируются либерально-космополитические аргументы. Их авторы полагают, что глобализация, напротив, укрепляет демократию². Мы не собираемся утверждать, что такие авторы вовсе не критикуют нынешние формы глобали­зации. На деле они этим занимаются, в частности обращая внимание на менее всего подлежащие регулированию сферы деятельности всемирного капитала. Но в данном случае речь идет не об аргументах против капиталистической глобализа­ции как таковой, а о доводах в пользу более совершенного институционального и политического управления хозяйством. В целом эти авторы подчеркивают, что глобализация прино­сит позитивные экономические и политические результаты, а также средства, позволяющие справиться с глобальным состо­янием войны. В дополнение к экономическому развитию, гло­бализация, по их прогнозам, создаст большой потенциал де­мократии, прежде всего из-за новой относительной свободы от власти национальных государств - и в этом отношении ясно, что они противостоят социал-демократической позиции. Это особенно заметно, к примеру, в спорах вокруг вопроса о пра­вах человека, который во многих отношениях стал занимать больше места, вопреки сохранению полномочий национальных

3.1. Долгий путь демократии

государств или вне зависимости от них. Реализация идей о новой космополитической демократии или глобальном управ­лении тоже зависит от перспективы относительного упадка суверенитета национальных государств. Глобальное состояние войны превратило либеральный космополитизм в одну из ос­новных политических позиций, и, как представляется, он со­ставляет единственно жизнеспособную альтернативу глобаль­ному контролю со стороны США. Ввиду реальности односто­ронних американских действий многосторонность - это главный способ космополитической политики, а Соединенные Штаты - ее самый мощный инструмент. В пределы данной категории укладываются и те, кто просто говорит, что США не способны «пройти такой путь в одиночку» и должны разде­лить полномочия глобальной власти, как и ответственность, с другими крупными державами - в соответствии с некой мно­госторонней договоренностью, дабы сохранить мировой по­рядок'.

Многие доводы представителей правого крыла, сосредо­точенные на преимуществах и необходимости всемирной геге­монии США, не противоречат идее либеральных космополи­тов в том, что глобализация способствует демократии. Одна­ко причины на то у них совершенно другие. Такие взгляды сегодня повсеместно представлены в средствах массовой ин­формации, отражающих господствующую тенденцию. Из них в целом следует, что глобализация усиливает демократию по­тому, что сама по себе американская гегемония и распростра­нение власти капитала обязательно требуют экспансии демок­ратии. Некоторые заявляют, будто власть капитала демокра­тична по своей сути, то есть глобализация капитала равнозначна глобализации демократии. Другие полагают, что политическая система США и «американский образ жизни» синонимичны демократии, таким образом, расширение аме­риканской гегемонии обеспечивает распространение демок­ратии. Впрочем, обычно эти нюансы оказываются сторонами одной и той же медали⁴. Глобальное состояние войны прида­ло этой позиции небывало масштабную политическую плат­форму. То, что получило известность под названием неокон- *\^ ^Сервативной идеологии, составившей прочный фундамент для /

285Часть 3. Демократия

/ администрации Дж. Буша, подталкивает Соединенные Шта-/ ты к активной перекройке политической карты мира путеЦ \ выкорчевывания «сорняковых» режимов, составляющих по-^тенциальную угрозу, и насаждения «хороших» режимов. Пра­вительство США подчеркивает, что его вмешательство по все­му миру исходит не просто из национальных интересов, но также из всемирных, универсальных стремлений к свободе и благоденствию. Америка должна действовать в односторон­нем порядке на пользу всей планете, не ограничивая себя мно­госторонними соглашениями или международным правом⁵. Среди подобных консерваторов, выступающих за глобализа­цию, есть несколько авторов, преимущественно британских, которые видят в нынешней всемирной гегемонии США за­конное наследие благотворных проектов европейского импе­риализма. Но есть и другие писатели, как нетрудно догадать­ся - американские, которые спорят с первыми, усматривая в утверждении мировой власти США принципиально новую и исключительную историческую ситуацию. Так, один амери­канский автор убежден, будто исключительность США сулит небывалые выгоды всей планете: «При всей нашей неловкос­ти, та роль, которую играют Соединенные Штаты, составляет величайший дар всему миру за многие, многие века, возмож­но, за всю известную нам историю»¹'.

Наконец, консерваторы, стоящие на страже традиционных ценностей, оспаривают господствующую правую точку зрения, согласно которой нерегулируемый капитализм и американс­кая гегемония непременно несут с собой демократию. Вместо этого они соглашаются с социал-демократами в том, что гло­бализация служит для демократии препятствием, выдвигая для этого собственные резоны: главным образом то, что глобали­зация угрожает традиционным, консервативным ценностям. Такая позиция принимает различные формы внутри Соеди­ненных Штатов и за их пределами. Консервативные авторы вне США, усматривая в глобализации радикальное распрост­ранение американской гегемонии, доказывают, в согласии с социал-демократами, что экономическим рынкам требуется государственное регулирование, поскольку их стабильности грозит анархия сил всемирного хозяйства. Впрочем, главный

3.1. Долгий путь демократии

упор в соответствующих доказательствах сделан на культур­ной, а вовсе не на хозяйственной сфере. Так, консервативные критики вне Соединенных Штатов утверждают, что амери­канское общество столь сильно разложилось - ввиду слабой сплоченности, упадка структур семьи, высоких показателей преступности, количества заключенных в тюрьмах и тому по­добных явлений, - что у него не достает политической силы или нравственного духа. Между тем такие качества необходи­мы, чтобы властвовать над другими странами⁷. Приверженцы консерватизма, отстаивающие традиционные ценности внут­ри Соединенных Штатов, в свою очередь, считают, что расту­щее вовлечение страны в мировые дела и нарастание нерегу­лируемой власти капитала подрывают моральные основы и традиционные ценности Америки. Поэтому такие тенденции губительны для нее⁸. Во всех этих случаях традиционные цен­ности или институты общества (или то, что некоторые авторы называют цивилизацией) нуждаются в защите, а национальный интерес - в обеспечении его неприкосновенности перед ли­цом вызова глобализации. Глобальное состояние войны и то давление, которое оно оказывает, принуждая признать глоба­лизацию как реальный факт, несколько усмирило, но не пре­кратило отстаивание такой позиции. Теперь консерваторы, радеющие о традиционных ценностях, обычно выражают скеп­тицизм по поводу глобализации и пессимизм по поводу тех выгод, которые, как утверждается, гегемония США несет аме­риканскому народу и всему миру.

Впрочем, ни одна из приведенных аргументаций - пра­вых и левых, за и против глобализации - не выглядит доста­точной для того, чтобы разрешить вопрос о связи между де­мократией и глобализацией. Скорее, из них становится ясно, что глобализация и глобальная война ставят демократию под сомнение. Конечно, за последние столетия уже неоднократно провозглашался «кризис» демократии. Чаще всего с соответ­ствующими заявлениями выступали либеральные аристокра­ты из опасения перед народной властью или технократы, обес­покоенные беспорядочностью парламентских систем. Но наше ^3атРУДнение с демократией - иного рода. Прежде всего, се-^ГоДНя демократия сталкивается с резким скачком в масштабе

287Часть 3. Демократия

(от национального к планетарному), то есть она оторвалась оу привычных значений и практик времен модернити. Как мы еще покажем ниже, в новых рамках и в новом масштабе к де­мократии нужно относиться по-другому и практиковать ее иначе. Это одна из причин, по которой все четыре категории аргументов, выделенные выше, неадекватны: они должным образом не учитывают размаха нынешнего кризиса демокра­тии. Вторая, более комплексная и существенная причина, из-за которой подобные доводы не убеждают, состоит в том, что даже рассуждая о демократии, их авторы преуменьшают ее значение или откладывают ее в долгий ящик. Сегодня либе­рально-аристократическая позиция сводится к тому, чтобы настаивать на необходимости достижения сначала свободы, а уж затем, немного позже - демократии⁹. В тривиальном выра­жении мандат на свободу сегодня и демократию попозже не­редко переводится в абсолютное господство частной собствен­ности, что подрывает волю каждого. Либеральным аристократам невдомек, что в эпоху биополитического про­изводства либерализм и свобода, опирающиеся на достояние немногих или даже большого числа людей, уже невозможны. (Общественный характер биополитического производства угрожает даже логике частной собственности.) Достояние каж­дого сегодня становится единственно возможной основой для свободы и демократии, которые теперь нельзя разделить.