Свидетель перед преступником 3 страница

Из-за предательства Инкализа Майнина мне пришлось самому искать свой психический уровень, а поскольку я был я и есмь я, этот уровень представлял собой место более или менее уединенное, заполненное плодами моей фантазии, моим опытом, моими надеждами, желаниями, стремлениями и представлениями о людях, местах и вещах. Два человека не могут видеть один и тот же мир одинаково. Мир Анзими, обладавшей многими знаниями, не мог быть похож на тот, который видела Лоликс, смотревшая на него с другой, в некотором смысле низшей точки зрения. Видение их обеих совсем не походило на видение мудрого министра Менакса. И уж совсем отличным от всех трех было видение мира Уоллуном. Так же и в девачане: рай одного человека заполнен его собственными представлениями о жизни, в то время как у его соседей он занят совсем другой, присущей только им ментальной собственностью.

Когда человек умирает, его знания, стремления и жизненное кредо обусловливают урожай; здесь уже никто ничего не может сотворить заново, но тут оплачиваются по заслугам все поступки предыдущей жизни. В стране Леты нет ни боли, ни тоски, ни болезни, ни мук, ибо эти условия начались на Земле и, следовательно, на ней же заканчиваются. Это – веление кармы. Рай пассивен, а не активен, душа лишь усваивает там результаты познания. Так что всякая жизнь есть просто очередная страница в деловом гроссбухе, где зафиксированы все предшествующие жизни и куда добавляются записи о новых.

Надеюсь, мой читатель, я был не слишком многословен и мне удалось дать тебе четкое понимание того, в чем состоит взаимосвязь между землей и небом, и что небо по отношению к земле является как бы периодом ночного отдыха перед очередной дневной активностью. Но пусть никто не думает, что девачан человека, совершившего ошибки, привязывающие его к Земле, ошибки, из-за которых он должен снова воплотиться, хоть сколько-нибудь похож на Великую Жизнь, какой увенчаны те, кто был верен и сразил в своем сердце змея животных страстей. Мои слова могут дать представление о девачане, но они бессильны описать высшую Жизнь. Конечному никогда не вместить Бесконечного. Но пусть Бесконечное войдет в сердца ваши.

...Пока я размышлял в присутствии Уоллуна, Анзими и остальных, кто не хотел или не мог видеть меня, мои земные силы постепенно уходили. Способность видеть людей, места и другие объекты физического мира, которой я обладал еще мгновение назад, казалось, быстро покидает меня. Взамен возникали какие-то звуки и торжественные видения, похожие на сны о только что оставленной жизни, но сны наяву, ибо все вокруг было реальным для моих ощущений – я мог влиять на него, а оно на меня. «Ну что ж, если те, кого я оставил там, на том берегу Смерти, уже не могут видеть меня и ощущать мое присутствие, так же как я сам теперь уже не в силах видеть их, почему бы не отдаться спокойному течению, скользя вместе с ним к новым ощущениям, к новому миру, сменяющему старый, – пришла мысль. – Да, именно так я и сделаю. Прощай, старая жизнь, здравствуй новая!»

Так же тихо, как ускользает сон, из глаз скрылись дворец и все знакомое, что окружало меня в нем, и я очутился в долине, обрамленной лазурными горами. Прямо перед собой я увидел обычное здание. Некоторая несоразмерность в его очертаниях объяснялась, видимо, тем, что оно состояло из секций, добавлявшихся по мере возникновения нужды в новых помещениях. «Какая же это чудесная идея!» - подумал я. Здание было пристроено прямо к скалам, но не искусственно созданным, а естественным образом поднимающимся из горного массива. Местами оно имело три этажа, местами - два, но большая часть была одноэтажной.

Что за люди живут там? Во всяком случае, свобода их архитектурной фантазии была мне по сердцу. Я еще не встретился с ними, но уже испытывал к ним дружеское расположение. Несомненно, они обладали чувством прекрасного, о чем можно было судить по многолетним лозам, живописно бегущим вверх по стенам причудливого строения, и по красоте разбитого вокруг него сада. Стоит ли мне осмелиться и вторгнуться в этот дом?

Внезапно в нем открылась дверь, и навстречу вышел человек, лицо которого было мне хорошо знакомо. Но где же мы могли встречаться? Я совсем забыл прежнее, как будто никогда и не знал той жизни, которую прожил Цельмом. Во мне сейчас преобладали детские чувства, мысли и представления – то простое знание детства, которое было у меня, когда я жил в нашем доме у Питах-Рок. Знакомый незнакомец подошел ближе и спросил: «Узнаешь ли ты меня, отца твоего, Мерина Нуминоса?»

В моем сознании на мгновение возникло смутное воспоминание о том, что я теперь один, невидим для людей, что я умер. Но мысль эта быстро исчезла, словно погасла. И больше у меня не появлялось такого ощущения, само осознание моей смерти прекратилось. А при словах этого человека меня охватила внезапная радость: передо мной стоял мой отец – идеал моего детства, именно такой, каким я представлял его себе. (А не такой, каким его, всегда презрительно, описывала мать, которая, – ты уже знаешь это, мой читатель, – совсем не любила своего мужа.) В тот моменту меня не возникло никаких воспоминаний, просто я знал, что смотрю на своего настоящего отца, и радостно воскликнул:

- Я и правда хорошо тебя знаю!

Тогда он спросил:

- Ты отдохнешь?

- Конечно. Ведь я так устал, это будет мне только на пользу. Отец провел меня внутрь большого дома, в комнату, которую точнее назвать логовом, хотя кому-то такое слово покажется грубоватым. Здесь было чисто, но царил замечательный беспорядок: книги, куски скальных пород и все, что нравится мальчишкам, было разбросано вокруг. Само подобное зрелище обычно наполняет отчаянием душу аккуратной хозяйки, мое же удовольствие было безгранично. Я вновь чувствовал себя мальчиком, всего лишь мальчиком, которому еще только предстоит возмужать. Предвкушение открытия неизведанных возможностей в будущем наполнило все мое существо приятным ожиданием. Я вновь стал ребенком с кипучей энергией, предоставленным самому себе в этой комнате, где не надо бояться строгой матери с ее попытками всячески ограничить меня.

На небрежно застеленной кровати лежала стопка книг из библиотеки, адрес ее был написан на каждой из них по-посейдонски: «Район Питах-Рок, 5». Я всегда трепетно относился к книгам и сейчас бережно переложил их на пол, чтобы лечь отдохнуть на постели. Потом устроился на простом ложе, которое, когда я с нежностью вспоминал о нем раньше, в земной жизни, всегда казалось мне мягче и удобнее, чем все пуховые подушки в Каифуле. Неверно сказать, что я узнал его, просто все вещи здесь дарили мне именно то состояние, какое точно отвечало моим желаниям. У меня не осталось никакого четкого представления о прежней жизни в Посейдонии, никакого воспоминания о смерти, вообще ни о чем. Все прошло, как сон, который мы тщетно пытаемся восстановить в памяти утром за завтраком. Но, увидев вещи, знакомые и любимые в прошлом, и обнаружив, что все они здесь как раз такие, какими и представлялись мне в моих земных грезах, я исполнился чувством глубокого удовлетворения и сбывшейся, наконец, мечты.

Вот место, радостью согревшее мой взор,

Я узнаю его, хотя есть странность в нем,

Как будто каждая деталь с давнишних пор

Волшебно в сердце запечатлена моем.

Однажды я собрался и покинул это место, воспроизводившее мое детство. Занавес вновь поднялся над событиями прошлого после того, как я оставил, так сказать, здешний Питах-Рок и переехал в Каифул, очутившись в периоде моей жизни, аналогичном тому земному, когда я учился. И тут я даже получил звание ксио-инкала – степень, что выше всех, которых когда-либо добивались ученые современного мира. Но эта фаза вскоре закончилась, потому что, не получив такой степени на Земле и даже не попытавшись добиться ее, я не имел реальной основы, на которой могли бы возникнуть образы девачана. Так проходило время. Иногда меня окружали реальные умершие люди, которые близко работали со мной на Земле и потому теперь должны были пожать вместе со мной плоды нашего сотрудничества. По­рой я оставался наедине со своими представлениями, которые, тем не ме­нее, казались столь же реальными, как и настоящие люди, ибо все тут выглядело реальным. Лоликс пребывала здесь в своих наилучших про­явлениях, а наш земной грех был оставлен до нашего следующего возвращения на Землю.

Совершенно естественным было встретить однажды ночью и Анзими. Это случилось во время прогулки по пустынному берегу моря, где дикая природа гармонировала с моим идеалом уединения; именно в такое место я мечтал увезти ее из суеты Каифула после нашей земной свадьбы. Когда же мы встретились здесь, я с наслаждением слушал, как она на­зывает меня «супругом», а покой после активной деятельности был та­ким приятным, каким, по моему представлению, он и должен был бы быть. Но перо мое опережает события, поэтому давайте вернемся нена­долго в «логово».

Воздух вокруг был очень теплый, я лег и заснул, не раздеваясь. Ког­да же проснулся и спустился вниз, в сад, то обнаружил во всем некото­рые перемены. Во-первых, я стал старше, во-вторых, изменился окружающий пейзаж: дома стали больше походить на те, которые каза­лись привычными моему выросшему сознанию, соответствующему тому времени, когда я уже был подростком, но все еще жил у Питах-Рок; с зад­него плана исчезла река и появилось широкое море, прямо на берег ко­торого выходил сад. Перемена точно соответствовала последним желаниям моей юности. Эти изменения, потрясающие с земной, физи­ческой точки зрения, теперь даже не удивили меня. Что же это была за жизнь? Что за условия допускали такие перемены, почему-то не казав­шиеся необычными мне, наблюдателю?

Истина не должна быть многословной, и единственным ответом будет - жизнь после смерти, хотя такие слова и звучат несколько парадоксально. Но это была еще не Великая Жизнь в Боге. Требовалось ли для описанных перемен какое-то время или это была страна волшебной лампы Аладдина, где мгновенно исчезало одно окружение и также мгновенно возни­кало другое, - не знаю, я даже не задумывался над этим. Все воспринималось реальным. Реальна ли Земля? Дух, Бог - да, реальны. А Земля и вселенная - это Свет, проявленные идеи Бога. Земные объекты суть слова великого Слова Божия, обращенные к нам. Следовательно, таковыми же являются и объекты девачана, или рая. Все они реальны, только диаметрально противоположно-реальны внутри нас, а не снаружи.

Я нашел своего отца, Мерина Нуминоса, и спросил его:

- Долго ли я проспал? - Задавать вопросы было не более, чем привычкой, ведь для этого у меня не было иных поводов. То, что в смерти привычки разума не угасают вместе с памятью о событиях жиз­ни, и было доказано моим вопросом. Он ответил:

- Ты спишь несколько лет.

- Лет? - переспросил я, хотя на меня совсем не произвело впечатления известие о столь долгом сне, как у Рипа Ван-Винкля из легенды. Именно привычка заставила позаботиться и об опрятности: я невольно оглядел свое платье, выясняя, не износилось ли оно за столь долгий срок, и нашел его вполне удовлетворительным. Упоминание о нескольких го­дах все-таки заинтересовало меня, и я опять спросил:

-Ты говоришь, я спал несколько лет, все время с того момента, как попал в эту страну? Прошу тебя, скажи мне, был ли я где-либо еще?

Ответа не последовало, у отца взгляд как бы остановился - так смотрит статуя. Очевидно, он ничего не знал о каких- либо предыдущих состояниях, а мой вопрос свидетельствовал, что и сам я знал не более его. Словом, смерть была чем-то иным, чем мне представлялось прежде. С того момента, когда совершившие переход души уже не могут взаимодействовать с теми, кого оставили на Земле, они осознают, что находят­ся посредине изменения, которое раньше называли смертью и которого возможно, страшились на протяжении всей своей земной жизни. Одна­ко, обитатели девачана знают лишь одно состояние - то, в котором на­ходятся, и не предполагают существования иной реальности. Следовательно, смерть для развоплощенных душ была и остается неиз­вестным понятием. Для них ее фактически не существует, как не суще­ствует здесь боли и горя. Низший девачан похож на высший (Нирвану) - состояние, о котором упоминается в «Откровении» (21:4).

Друг мой, в мои задачи не входит вдаваться в споры и потому я от­казываюсь убеждать тебя. Цель моей истории - рассказать о том, что я знаю по личному опыту, а не теоретизировать. Но если ты положишь все вопросы, оставшиеся для тебя неразрешенными, на алтарь своей души и там поразмышляешь над ними, то, надеюсь, у тебя это получится: они прояснятся и станут подобны воде, утоляющей жажду. Если ты имеешь уши, чтобы слышать, тогда последуй этому совету. Я обращаюсь к тем, кто использует страницы моей книги с пользой.

Поскольку обитатели девачана знают лишь об одном изменении и оно настолько отличается от того, чего нас приучила бояться религия, то все души, попадающие в рай, понимают в момент смерти, что ее нет и что учения, воспринятые на Земле от священников, это выдумки ду­ховенства. И они не так уж и ошибаются, ибо нет никакой иной смер­ти, кроме простого перехода от объективного к субъективному состоянию сущности, за исключением окончательной смерти, о которой я буду говорить позже.

Парадоксально, но состояние смерти является, насколько попавшие туда могут ощутить, как бы ускоренным просмотром всех событий только что завершившейся жизни. Этот опыт проходят все души, какой бы короткой ни была их жизнь. Значит, спрашивая отца, которого нашел в девачане, всегда ли я пребывал там, я ничего не знал о выдумке, называемой смертью. Во времена Атлантиды, как, собственно, и сейчас, религия учила, что со смертью наступает конец всему земному горю. И это верно на период времени, отведенный душе для пребывания в девачане. Земная мгла не проникает туда по той причине, что она – порождение Земли, обитает только там и оказывает влияние только на Землю.

Однако «зло, совершенное человеком, продолжает следовать за ним». Воистину так, ибо предрасположенность к греху (то, что ошибочно называют «адамовым» желанием греха) в закристаллизованном виде лежит в ожидании возвращения к земной жизни. В девачане грешник освобожден от этой силы, но семя ее, словно плевелы среди пшеницы, живо и готовится дать горький урожай в жизни нового воплощения. И оно будет продолжать расти до тех пор, пока человек не искупит сотворенное им зло каким-нибудь добрым деянием. К счастью, ему для расплаты* (* Не путайте «расплату» с «искуплением». Иисус искупил нас у Бога. Мы способны только начать расплачиваться, когда, обретя прощение благодаря ЕМУ, пытаемся жить ИМ. Покуда мы не посвятим себя Христу, нам не удастся узнать, что мы – ЕГО, поскольку принадлежим ЕМУ. Признав это, мы узнаем, что ОН владеет нами, а мы – ИМ. И тогда, но не прежде, мы сможем начать кармическую расплату. И если мы «идем и больше не грешим», ОН зачтет наш долг карме и дарует нам освобождение! Карма закрывается для того, кто искуплен таким образом, и для него открывается возможность восстановления. Ибо ему нет необходимости в новом воплощении. Разве он не обрел Сына? А это жизнь вечная. Что же я имею в виду под обладанием Сыном? Под посвящением Христу? Разве это всего лишь церковный постулат? Нет, это нечто гораздо большее, друзья. Человек смертен. Когда пробужденный человек познает себя, он выбирает, каким путем идти. Этот выбор – пересечение Божественного с Человеческим. Это – собственность Сына, который живет в вас.) отведена вечность. Если он следует Божественным законам и правому пути, то будет постепенно выпалывать плевелы, как бы глубоко ни лежало их начало – семя зла. Доброе деяние есть стирание злого.

... Меня окружали все, кого я любил. С течением кажущегося времени я стал осознавать присутствие рядом то одного, то другого из моих друзей. Анзими, Менакс, Уоллун, Эрнон, Лоликс – все эти и многие другие, чьи имена ничего не скажут читателю, были тут – и без тени недостатков. Они не приходили, нет, они просто находились здесь, со мной и были точно такими, какими я их себе представлял, то есть являлись не объективными личностями, а моими субъективными представлениями. Они были моими идеалами, а не реальными людьми, и они составляли мой мир. А мне и в голову не приходило, что они нереальны.

Случалось ли тебе, читатель, задумываться над тем, что единственный мир, который есть у тебя, это мир твоих ощущений? Что если бы ты был лишен зрения, обоняния, слуха, вкуса и осязания, то не стало бы и мира вокруг тебя, хотя душа твоя и была бы заключена в тело, живущее в вегетативном состоянии? Поскольку душа каждого живущего мужчины, женщины или ребенка отличается от любой иной души, то и мир по-разному воспринимается каждым человеком и никогда не бывает совершенно одинаковым для двух разных людей. И теперь это стало хроникой души, запечатленной в бессмертной ментальной субстанции и основанной во многом на жизни после смерти; запись сливается с реальностью, и все кажется одинаково реальным, таким же, как тогда, когда данные нам ощущения, соединяясь, впервые восприняли ее. В действительности, эта пост-жизнь есть перестроенная и перевернутая земная жизнь, из объективной превратившаяся теперь в субъективную. К примеру, здешний друг на самом деле мог быть настоящим врагом, однако, если человек, умирая, считал его своим другом, это представление и оказывается перенесенным в пост-жизнь.

В девачане все, окружавшие меня, были моими друзьями, а места – объекты записей моих ощущений – сценами, где все они действовали. Но раз такой мир существовал вокруг меня, то представление обо мне существовало и в образном мире каждого бывшего моего друга. Однако, не я сам был вместе с ними, а лишь их представление обо мне. Так просматривалась реальность всех этих представлений, которые, будучи восстановленными из астральных хроник, или, так сказать, матриц памяти души по каждому случаю – большому или малому, простому или сложному, импульсивной или бессознательной работы мозга, – отнюдь не были запутанными, но простыми и легко усвояемыми.

А теперь обратите внимание на особенность, представляющую огромный интерес, ибо она утверждает то, что я, как вам могло показаться, отрицаю, – на реальную связь души в девачане с другими индивидуальными душами. Девачан и в самом деле был бы мрачным раем, если бы друзья из земной жизни были здесь ничем иным, как просто «образами из сна». Они действительно таковы, только когда в реальности девачана воспроизводятся события, созданные в наших земных мечтаниях. Но если в земной жизни две души, находившиеся в гармонии, совместными усилиями решали, скажем, очень трудное уравнение, то результаты их сложного взаимодействия обязательно повлияют на них в девачане, и во время усвоения этих результатов, то есть во время кристаллизации их в чертах характера, обе эти души фактически будут вместе, так же, как были на Земле. Если там в подобном деле было занято более двух человек, то все они до завершения процесса соберутся и в девачане.

Потому и получилось, что в какой то момент процесса усвоения мои товарищи являлись лишь моими представлениями, фантомами, подобными персонажам сновидений, а в следующее мгновение они становились более сложными, поскольку были уже реальными Эго, как и я сам. Всего этого я тогда не знал, все казалось мне реальным, и, возможно, именно так и было. Однако тем, кто работает с любимыми сыном, отцом, дочерью, матерью, женой или другом, приятно будет узнать, что последствия серьезных событий повседневной жизни на земле приводят нас в рай наших надежд всех вместе; что жена, которую любишь всем сердцем, с кем вместе мечтаешь о благе для ближних и вместе честно трудишься над осуществлением этих планов, переступит пропасть, которую смерть разверзнет между вами, и там, в Наваззами будет рядом с тобой. Отрадно знать, что твои мать, отец или дорогие друзья действительно окажутся там вместе с тобой, и вы сложите свои столь различные записи, чтобы насладиться кажущейся реальностью, которая на Земле так и осталась несбывшейся надеждой.

Анзими все еще жила на Земле, и я встречал здесь иногда свое представление о ней, а иногда и ее высшее Я. Почему стало возможным последнее? Потому что ей очень недоставало меня, желание видеть любимого крепло и, наконец, стало таким сильным, что перенесло ее чистую душу на мой план. Это было не только приятно, но и полезно для Анзими, ибо давало ей власть над вещами невидимыми, о чем говорил апостол Павел. Для меня же каждая такая встреча с ней была огромной радостью. Да, она могла приходить ко мне, а я не мог вернуться к ней – обратное движение невозможно.

Во встречах с идеалами и состояло мое вознаграждение, ибо здесь ничего не происходило вопреки моему желанию. И наслаждаясь этой наградой, я одновременно на бессознательном уровне усваивал уроки предыдущей жизни на Земле. К примеру, опыт моих земных отношений с политиками Посейдонии научил меня общению с людьми и подобающим манерам, и из этого опыта родились схемы, в которых в будущем я должен был играть ведущую роль. Эти схемы теперь перешли в субъективное состояние и казались мне развивающимися в таком виде.

Земные действия и поступки развили мои способности, одновременно проверяя ценность моих представлений. Эти конкретные результаты стали частью моей ментальной сущности. Следовательно, в новом воплощении я должен буду родиться человеком, мозг которого обладает повышенной способностью решать политические и социальные вопросы. Возможно, в ближайшем воплощении я не использую это качество активно из-за каких-либо иных, более сильных склонностей, но оно, теперь более развитое, будет готово к применению при необходимости.

Сказанное истинно для всех душ, в том числе и для тех, которые были связаны со мной, как в прежнем – земном, – так и в последующем – райском – состояниях. Оценки результатов земного опыта и обобщения, сделанные за ограниченное время пребывания в девачане, придали этим душам новые ментальные качества или повысили уровень уже имеющихся, и в следующем воплощении снова свяжут нас на Земле. Все обстоит именно так, иначе, мой читатель, я бы никогда не написал эту историю, надеюсь, полезную для тебя.

Полученное мною в Ксиоквифлоне геологическое образование также прошло проверку в этом субъективном рае, в результате чего возросли мои способности в этой области, точнее, усилились интуитивное знание предмета и желание изучать его в следующем воплощении. Книги же послужат более четкому выявлению склонности к этой науке.

Я мог бы привести и другие примеры процессов обобщения и упорядочивания опыта, которые проходят те, кого от Земли отделяет могила – с одной стороны, а с другой – колыбель нового рождения. Но этого достаточно, чтобы намекнуть читателю, что именно здесь можно обрести истину, и хоть как-то подсластить «мысль о последнем горьком часе... агонии, и пелены, и тлена». Надеюсь, друг, мое усилие сделать смерть менее устрашающей, рассказав о ней на основании собственного опыта, увенчается успехом, и эти слова смогут поддержать тебя, и ты «подойдешь к своей могиле, как тот, кто, завернувшись в саван, почиет в сладких снах».

Зерах Колбурн – удивительный мальчик-математик приобрел свои знания не в современных школах. Он принес их как наследство прошлых веков из своих предыдущих жизней, просто сейчас его дремавшие способности проявились. Друг, я не буду оспаривать твое убеждение, что если бы у тебя была прошлая жизнь на Земле, то ты никогда бы не забыл ее, но принес бы память о ней с собой. Нет, я не спорю. Пусть твой разум сам решит, прав ли я. Подумай о том, что жизненные привычки вырастают из повторяющихся поступков детства, воспоминания о которых у тебя давно исчезли. И зная, что это так, реши: не абсурдно ли предполагать, будто те поступки, какие ты совершал целые века назад, в прошлых жизнях, могут быть восстановлены в памяти? Тем более, что весь промежуток времени между земными воплощениями проходит на других планах существования, куда не проникает и по законам Бога не может проникнуть ни единое воспоминание о жизни на Земле. Я-то знаю, о чем говорю.

...В конце концов, наступило время, когда я перестал заботиться о видимости поступков и представлениях о людях, местах или вещах, связанных с кажущейся деятельностью. Мне все больше хотелось остаться в каком-нибудь тихом месте и слушать, как Анзими, – истинная, а не вымышленная, – читала или говорила со мной. Я стал много спать и однажды утром не поднялся с постели, но меня это не обеспокоило. Я не был болен – никто в девачане не знает о болезни, а просто утратил желание что-либо видеть или слышать, испытывал скорее вялость, чем усталость, поэтому повернулся к стене и снова заснул. И это был завершающий сон в последней главе моего длительного отдыха от земной жизни, отдыха, который, хотя я не знал этого, для живущих на Земле продолжался двенадцать тысяч лет.

Смерть никогда не появлялась в доме моей души. Все, кто до этого окружал меня здесь, – и бессмертные реальные души людей, и их образы, созданные моим воображением, – исчезли. Они не умерли, нет, а просто исчезли для меня из вида, когда я усвоил их значение. Они исчезли потому, что весь опыт предыдущего воплощения уже выкристаллизовался в чертах моего характера, и теперь я был готов к новой земной жизни. Я мог осознать изменения только в себе, но не в других. Для меня вновь пришла пора действовать. Я спал и в этом сне умер для пассивной райской жизни, чтобы опять пробудиться на Земле – ребенком в колыбели. Я родился, дабы в новой жизни встретить Учителя и, наконец, обрести с его помощью Великий Покой!

ПРИМЕЧАНИЕ: После меня придет тот, кто расскажет тебе больше, чем я, о Великой Глубине Жизни. Жди слов его. Автор.

Конец первой книги

СЕМЬ СЦЕН ШАСТЫ

ПРОЛОГ

Фредерик С. Оливер, пишущий под диктовку

I

Если существуют «летописи в камнях и книги в бегущих ручьях», то крутые выси Честела истинно являют миру благороднейшую из библиотек. В ней простор, величие и торжественность природы выражены мистическими знаками, высеченными в вечном граните. На страницах этих каменных глыб можно прочесть о деяниях гномов - хранителей сокровищ Матери-Земли. Здесь лава своими перстами написала царственные хроники Плутона. Да, это подлинная книга Природы в переплете из снега и льда. И в ней закладкой на самой драгоценной странице служит серебряная лента, концы которой «вытекают» из объемного тома - один на северной стороне, другой - на южной, один из них называют рекой Мак-Клауд, а другой - Сакраменто. В этой великой эпопее есть еще две меньшие закладки - реки Питт и Шаста.

Столь прекрасный поэтический сборник должен иметь соответствующее заглавие. И разве мы сможем дать более подходящее, чем исконное название этого места у аборигенов - Иека? Его приняли белые люди, чьим глазам впервые открылись просторы Северной Калифорнии - романтической земли золота и приключений. Оно сохранилось благодаря интуитивному признанию извечного соответствия, которое всегда, во всех странах подтверждали первопроходцы и следопыты, принимая уже существующие названия. Годами и белые, и аборигены называли благородную вершину именем Иека, пришедшим из тьмы веков, как и ее более северную сестру - гору Рейнье - изначальным именем Такома. Но, увы, неуемное людское самомнение, суетная человеческая неудовлетворенность не пожелали оставить лучшее, как оно есть. На одну из заснеженных вершин поднялся русский зверолов, и вскоре слово «Иека» исчезло из языка людей. На другой сияющий пик поднялся эгоист-англичанин, и его светлость нашла слово «Такома» настолько варварским, что присовокупила к индейскому названию свое отчество.

Время выравнивает все и всегда поступает по справедливости. Патриотический американизм топографов Северо-Тихоокеанской железной дороги вернул на карты их компании музыкальное имя Такома, отправив на свалку заимствованное название и тем отвергнув тщеславные притязания одного эгоиста. Случится ли подобное и с именем Шаста-Бьютс, неведомо; но если нет, то это, возможно, будет выражением благодарности Америки, с радостью предоставившей право именования этого гордого пика своему другу, а в шестидесятые годы поборнику независимости нашей страны - России.

Вот краткое обозрение настоящего и прошедшего этих прекрасных скал и пиков.

II

На старой гужевой дороге, которая существовала еще до того, как железные рельсы связали самый крупный город Орегона со столицей Золотого Запада, в нескольких милях от дороги штата все еще стоит, как и тридцать лет назад, промежуточная станция этапа, владел которой «папаша Доллархайд». Уединенное место среди высоких сосен, будто королевской мантией облекающих великий горный кряж Сискью - часть Береговых хребтов, простирающихся в строгом величии на сотни миль, полустанок Доллархайд мил сердцу путешественника, как оазис в Сахаре для утомленного каравана. Этот приют среди просторов дикой природы в те времена на многие мили вокруг был единственным отпечатком цивилизации.

За домом Доллархайда дорога, стараясь петлять как можно меньше, уходила вверх по весьма крутому двухмильному склону горы. По этой крутизне задолго до того, как рассвет едва озарил величественные гребни, карабкался юноша, пешком и в одиночестве. Глубоко внизу, в доме Доллархайда все еще спали остальные приятели из его компании. Он же взбирался все выше и выше, делая остановки лишь там, где красота природы призывала его причаститься к ее видимым формам и послушать ее разнообразный язык, насладиться бодрящим ощущением свободы, красотой покрытых соснами склонов, токованием проснувшихся тетеревов и болтовней белки или бурундука. Один раз, восхищенный очарованием кристально-чистого ручейка, пересекавшего тропу, он остановился и замер, глядя вдаль, в глубину и мрак великого каньона, который терялся из виду в раннем свете зари. И вот, наконец, вершина! Но солнце еще не появилось на небе. Все 200 внизу мирно отдыхало под властью Морфея.

Наши рекомендации