Глава 3.Благотворительность. €

Может быть, кто-нибудь думает, что Кольбенхейер написал свое великое произведение из артистического удовольствия, а не потому, что он сам является одиноким устремленным человеком? И может быть, кто-то надеется понять его произведение не почувствовав в себе роста стремления? Кто так думает, не только не понял этого "романа", он вообще не имеет представления о германском искусстве и его сущности, ни об Ульрихе фон Энзингене и мастере Эрвине, ни об авторе "Фауста" и создателе Типериона". И все они не хотели поэтому, чтобы результатом их творчества было "созерцание", а также чтобы это привело к признанию "Платоновых идей", как считал Шопенгауэр (что было чисто интеллектуалистским мнением) а чтобы они пробуждали стремление, т.е. устанавливали волевую сторону нашей сущности в направлении от глупости общего ощущения, поддерживали ее на высоком уровне и, вызывая эти силы, создавали деятельную духовную жизнь.

Искусство как завоевание мира. — Перенесение центра тяжести с религиозной на эстетическую волю. — "Рабочие поэты" и их предательство социального движения. — Герхарт Хауптман. Международное объединение (интернационал) метисов. — Тип красоты фронтовика. — Новое чувство жизни. — Грядущий поэт мировой войны.

Существует значительный для мировой истории факт: насколько религиозными были европейцы прежних времен, настолько и сегодня, хотя и скрыто для многих, но повсеместно, происходит глубокое религиозное стремление, настолько много мистиков и благочестивых мужей породил европейский Запад: абсолютных религиозных гениев, т.е. полного воплощения божественного с собственными законами в человеке Европа еще не имела. Как бы богато оно ни было одарено, как бы сильно ни было по форме и преодолению, достойной нас религиозной формы с его помощью мы до сегодняшнего дня создать не смогли: ни Франц фон Ассизи, ни Лютер, ни Гёте, ни Достоевский не являются для нас создателями религии. Ни Яйнавалкии, ни Заратустра, ни Лао Цзы, ни Будда, ни Иисус в Европе не возникли.

Религиозные искания Европы были в зародыше отравлены чуждой типу формой, когда его первая мифологическая эпоха приближалась к своему концу. Западноевропейский человек не мог больше думать, чувствовать, молиться по свойственной его типу форме. После неудавшейся мощной обороны он принял навязанный ему церковный догмат веры. Богатое сокровище легенд расцвело на каменистой почве еврейско-романской догмы, великолепные образы осветили в представлении и преобразовании истинного Иисуса застывшие сирийские формальности с их усердием; нашлись герои, чтобы бороться и умереть за эту заимствованную веру. И все-таки деятельность сына богатого купца из Ассизи означала не творчество, не аристократическое преодоление мира, подобно деятельности индийца, который с улыбкой ложился в свежевыкопанную могилу, а чистое отрицание. Отказ от самого себя -такова трагическая песня всех европейских святых, чисто отрицающая сторона западноевропейской религиозной жизни, потому что европейцу не разрешалось действовать позитивно, как присуще его расе. Там, где он пытался это сделать, как в образе "блаженного мастера" Эккехарта, все церковные ценности исчезали и расплывались, и вырастало внезапно только сейчас видное во всем своем величии новое духовное здание, которое занимало место чуждой Церкви - и все-таки вынуждено было действовать под запретом. Таким образом, этот апостол немцев умер раньше, чем смог совершенно сознательно научить свой народ преодолевать мир и в этом смысле жить.

Так умерла Европа, подчинив себе физически мир и вселенную. Но духовные поиски, которые не могли быть религиозными, а только римско-еврейскими, перенесли центр тяжести с религиозной воли на художественную. Индийские гимны в меньшей степени являются произведениями искусства, чем религиозно-философскими вероучениями, китайские изображения богов останавливаются на карикатурном искажении или поднимаются до их стилизации и формализации, египетские росписи - это рисованные композиции, Греция для нас абстрактная форма. И только в Европе искусство стало настоящей средой для преодоления мира, религией в себе. Распятие Грюневальда, готический собор, автопортрет Рембрандта, "Героическая", фуга Баха, мистический хор (Chorus Mysticus) - это все выражения совершенно новой души, души постоянно активной, которую породила только Европа.

Вагнер мечтал о народной благосклонности как символе. Общность первоисточников отдельных искусств казалась ему провозглашением новой эпохи. Эту "религию будущего" мы не можем создать сразу, "потому что мы единичны, одиноки": "Произведение искусства -это живо отображенная религия; но религию изобретает не художник, она возникает из народа"[99].

Искусства в качестве религии хотел когда-то Вагнер. Он вместе с Лагарде возвышался один против бюргерского капитализированного мира и чувствовал, наряду с даром, задачу служения своему народу. Он не говорил в бессилии: "Я больше не понимаю этого мира", а хотел создать другой мир и предчувствовал утреннюю зарю новой поднимающейся жизни. Ему противостояли купленная мировая пресса, сытое мещанство, вся безыдейная эпоха. И неважно, насколько больше в наше время противников или сторонников у байтрейтской идеи: для того поколения та идея была истинным источником жизни в рамках приобретавшего звериные черты времени. Во всех государствах, где существовали люди, которые спорили с жизнью не только при помощи эстетства или нетворческого процесса, Байтрейт находил звучащие в унисон души, и в то время, как встреченные с восторгом "социальные писатели'' сегодня продолжают свое жалкое существование, внутренняя ценность Байтрейта все проникает в нашу жизнь, в настоящее время и через него в грядущее будущее Германского рейха. Герхард Гауптман только грыз прогнившие корни бюргерства XIX века, конструировал театральные пьесы по газетным сообщениям, затем "сформировался" как творческая личность, оставил боевое социальное движение, эстетизировался в галицийском туманном кругу газеты "Берлинер Тагеблат", разыграл перед фотографом осанку Гёте и в 1918 году, после победы биржевого произвола, позволил своей прессе преподнести себя немецкому народу как "величайшего писателя". Лишенные внутренней ценности Гауптман и его круг представляют бесплодных деморализаторов времени, к которому внутренне и сами относятся. Ни в одном из них -ни в Зудерманах, ни в Ведекиндах, ни тем более в более поздней стае (Манн, Кайзер, Верфель, Хазенклевер, Штернгейм) не горел истинный протест в сердце, нет! Так же, как марксистский социализм отказал в политическом плане, так и борющееся за художественное выражение движение обновления было предано и фальсифицировано этой дерзкой "немецкой" и еврейской литературной гильдией. Все эти рабочие писатели умерли внутренне перед властью денег и их рабов, которых они якобы побороли. Все они являются духовными выскочками, которые становятся "осанистыми" и "гуманными", пока им разрешено питаться за столом "князей золота". Великого, истинно революционного движения "Разбойников", "Коварства и любви" и даже "Вильгельма Телля" в ХIХ веке нигде не чувствуется. Создание девицы Лулу - это самое большее, до чего "писатели" смогли подняться. И чтобы подавить даже эти смелые элементы истинного и борющегося, денежные князья создали картель с еврейскими директорами театров и представителями прессы. Они хвалили все дерзкое, нудное, надуманное, бессильное и увечное и боролись все сплоченнее и сознательнее против любого истинного обновления мира, как когда-то против Рихарда Вагнера. Потому что они знали: великое означает смерть мелкого, новая ценность сломает шею тому, что ценности не имеет. В этой величайшей борьбе мы участвуем сегодня как никогда. Мы не можем больше как Раабе или Келлер, забыв обо всем на свете, отрешиться от полнокровной жизни, и мы не хотим этого больше, хотя и знаем, что целый "интернационал" во главе с полукровным войском "художников" враждебно противостоит новой ценности пробуждающейся расовой души. А если откровенно, то именно поэтому Барбюс, Синклер, Унамуно, Ибаньес, Моруа, Шоу и их издатели находятся в тесном сотрудничестве с Маннами, Кайзерами, Фульде и их газетной кликой. Они заботятся о взаимных похвалах, переводах, постановках. Один публикует беседы друг с другом. Вся мировая пресса узнает за три месяца, что Томас Манн пишет новеллу. Каждый сообщает устами другого удивленному земному шару о чем он благоволит думать, как он работает: в закрытом помещении или на свежем воздухе, по утрам или по вечерам... Эти пишущие мещане нашего времени загнивают духовно при еще живом теле, несмотря на старания поющих дифирамбы в рамках еврейской рекламы. Они что-то еще лепечут о человечестве, о мире между народами, справедливости, а сами не могут предоставить ни грамма истинной полнокровной человечности. Мир они установили при помощи сил, которые рассматривали мировую войну как свое дело, и пишут в газетах, которые издеваются над подлинным правом народа день за днем выражать свою расовую сущность. Прогнившими, как сама политическая демократия, являются и их подпевалы, даже если они зовутся Шоу, и год за годом не делают ничего другого кроме пожирания трупов, не зная при этом вкусно это или нет, или если их называют Генрихом Манном и дают ослиного пинка тем, кого не смогли сокрушить...

Для XIX века есть еще одно смягчающее обстоятельство: его люди находились в центре увлекающего за собой потока пробуждающегося индивидуализма и были захвачены врасплох новым, как и многие другие. Они хоть и чувствовали, как пошатнулись старые ценности, но кто мог это осудить, не видя восхода солнца, а видя свой конец. Но уже начало XX века показало людей, которые были достаточно самоуверенны, чтобы выступить с провозглашением новой системы жизненных ценностей. И сегодня мы видим, что все, что они провозглашали, было дутой гнилью, в развивающиеся силы которой они сами не верят. Ибсен и Стриндберг еще честно боролись до самой смерти. Сегодняшние последние певцы демократии и марксизма не верят в других и не несут в себе собственных ценностей. Они выкапывают образы в китайской, греческой, индийской литературе (Клабунд, Хофмансталь, Хазенклевер, Рейнхардт), подчищают их или приводят негров из Тимбукту, чтобы представить своей избранной публике "новую красоту", "новый ритм жизни".

Это является сегодня сущностью духовности, это современная драма, современный театр, современная музыка. Трупный запах исходит от Парижа, Вены, Москвы и Нью-Йорка. Foetor judaicus перемешивается с отбросами всех народов. Ублюдки являются "героями" времени, распутные ревю и стриптиз, под управлением негров, стали формой искусства ноябрьской демократии. Конец и духовная чума, казалось, были достигнуты.

Миллионная армия рабочих в шахтах и перед пламенем доменных печей была порабощена и нещадно эксплуатировалась. Она жила в нищете и страдала от всех ужасов наступающего засилья машин. Но она не хотела сдаваться, а хотела бороться. Просто бороться. Она искала образ вождя, но не находила. И страшно сказать, что во главе покрытых копотью, но сильных фигур (пока это было безопасно), маршировали еврейские адвокаты или выращенные крупными банками предатели, в то время как "рабочие писатели" не смогли породить ни одной фигуры борца. Сражающейся армии рабочих не было дано богатырской фигуры ни в жизни, ни в искусстве. Бебель всю жизнь оставался маленьким фельдфебелем, а Гауптман не перерос "Ткачей" и "Коллегу Крамптона". Уже в одном этом факте заключается доказательство того, что марксизм не может быть истинно немецким и вообще западноевропейским движением освобождения, потому что расовое движение создает себе героический образ и свою органичную высшую ценность. Но на место этих сил пришел трусливый сброд марксистских вождей, которых может купить любой, кто имеет деньги. На место целого пришел класс как поддельная ценность. Немецкий рабочий забыл, что нельзя отрекаться от народа и отечества, а нужно их любить и защищать. Теперь он под еврейским руководством и то, и другое надолго разрушил. Новое, пробуждающееся сегодня рабочее движение - национал-социализм - должно будет доказать, что в состоянии дать немецкому рабочему, а вместе с ним всему народу, не только политическую идею, но и идеал красоты мужской силы и воли, высшую духовную ценность и тем самым предпосылку для органичного пронизывающего и создающего жизнь искусства.

Во всех городах и селах Германии мы уже видим первые ростки этого. Лица, которые смотрят из-под стального шлема на памятниках воинам, всюду имеют сходство, которое можно назвать мистическим. Крутой морщинистый лоб, сильный прямой нос с угловатым остовом, крепко сомкнутый узкий рот с глубокой щелью губ, молча говорящих о напряженной воле. Широко открытые глаза смотрят прямо перед собой, сознательно в даль, в вечность. Эта волевая мужественность фронтовых солдат заметно отличается от идеала красоты прежних времен: внутренняя сила здесь стала отчетливее, чем во времена ренессанса и барокко. Но эта новая красота является также свойственным расе образцом красоты немецкого рабочего, современного борющегося немца. Чтобы не дать этому животворному эталону подняться и победить, одержимые тягой к морфию полукровки рисуют в еврейских "рабочих" газетах изуродованные и искаженные лица, вырезают по дереву изображения, где идиотизм и эпилепсия должны представить волю и борьбу, в то время как церкви беспомощно все еще заказывают "распятия" или воспевание "агнца Божьего". Это больше не поможет! Предательство 1918 года начинает мстить предателям. Из смертельного трепета, битв, борьбы, нужды и бедствий поднимается новое поколение, которое, наконец, видит перед глазами свойственную расе цель, имеющую свойственный расе идеал красоты, одухотворенный творческой волей. За ним - будущее!

За эстетической ценностью встает отчетливо "внеэстетическая". Личность и тип - одно обусловливает и увеличивает другое. Истинная личность всегда имеет высшую ценность, и даже рабу безусловное подчинение дает определенную форму жизни. Только метис и полукровка колеблется от триумфирующего крика до неудержимых стонов, от противной природе эротики до теософии, от наглого отсутствия религиозности до наглого, демонического экстаза.

В рамках этого крушения новое поколение Германии хоть и ищет свое искусство, но знает, что таковое рождается не раньше, чем нами овладеет новая благороднейшая ценность, имеющая власть над всей жизнью. Не случайно, что мировая война еще не нашла своего певца. Какими бы волнующими ни были отдельные песни, именно народ и отечество стали внезапно возникшими ценностями. Только в сражениях пробудился немецкий миф. Тех, кто его сильнее всего почувствовал, охватывает неистовство или накрывает, как нахлынувшей морской волной, ощущением восторга. Другие неоднократно попадали в омут краха. Многие потеряли веру в борьбу вообще за что-либо ценное. Сегодня из отдельного возникает, тем не менее, общеличностное. Нужда времени проникает в сердце каждого немца, напоминая о том, что даже самая маленькая жертва в мировой войне означает самоотверженность 80 миллионов людей, но что только эти 80 миллионов благодаря общности принадлежат принесенной жертве вместе со своими детьми и самыми дальними потомками. Абстрактное воодушевление от войны за "отечество" сегодня становится, несмотря на все парламенты и политиков, действительным мифическим переживанием. Это переживание вырастет и должно развиться до естественного ощущения действительности. Но это ощущение означает, что часть народа, отдельные души постепенно начинают приобретать общность взглядов. Личности, которые способствуют этому всеми силами уже много лет, неизбежно выдвинутся на первое место. И как бы не сложилась в дальнейшем политическая жизнь, час рождения поэта мировой войны пробил! Он уже знает вместе со всеми, что два миллиона погибших немецких героев поистине остались живыми, что они отдали свою жизнь не за что другое, как за честь и свободу немецкого народа, что в этом действии находится единственный источник нашего духовного возрождения, а также единственная ценность, перед которой могут беспрекословно склониться все немцы. Этот немецкий поэт изгонит сильной рукой гадов из наших театров, он вдохновит музыкантов на новую героическую музыку и будет водить резцом скульптора. Памятники героям и поминальные рощи будут для нового поколения местами паломничества, где немецкие сердца будут заново формироваться в духе нового мира. Тогда снова искусство завоюет мир.

КНИГА ТРЕТЬЯ

ГРЯДУЩАЯ ИМПЕРИЯ

Во всей истории жизни народа есть самый святой момент, когда он пробуждается от своего обморока...

Народ, который с радостью и любовью воспринимает вечность своей народности, может в любое время праздновать свое возрождение и день своего пробуждения.

Фридрих Людвиг Ян

I

Миф и тип

Мечтатели как люди действия. — Мечта Икара; Виланд. — Мечта о рае. — Мечта евреев о мировом господстве. — Мечта Поля де Лагарда.

Наступает время, когда народы будут поклоняться своим великим мечтателям как величайшим реалистам. Тем мечтателям, для которых их стремление стало символом, а сама мечта - целью жизни, оформленной в идею, если они ходят по земле в качестве одержимых религией, философов, творческих изобретателей и государственных мужей; в пластическую фигуру, если они были художниками, сочиняющими в словах, звуках и красках. Мечта изобретателя является первым выражением духовной силы, он ориентирует все внутренние волнения в одном направлении, мучаясь от сознания невозможности полностью реализовать такую наглядную в душе картину, напрягает всю духовную и интеллектуальную энергии и рождает, наконец, творческое действие, вокруг которого новое время вращается как вокруг своей оси.

Когда-то нордический дух на Средиземном море, в Элладе мечтал о близости к солнцу, о полете человека над Олимпом. Это стремление создало драму Икара. И умерло как тот, чтобы в другом месте наполнить жизнь новой энергией. Дев солнца и меча мечтательный человек отослал с ветрами, в шторм и грозу увидел мчащихся перед собой валькирий и перенесся сам вверх в бесконечно далекую Валгаллу. Древнее стремление стало символом для Виланда-кузнеца. Оно умерло еще раз, чтобы снова пробудиться к жизни в мастерской Леонардо. Из символа писателя получилась практически преобразующая воля. Сильное человечество уже поняло природу и взглядом господина воспринимало ее законы. Но это случилось слишком рано. Спустя четыреста лет мечтавшие о полете человека заново овладели этим недоступным материалом. Материя была на этот раз побеждена, целесообразно сосредоточена в укрощенную энергию, прогрессивная моторная сила была найдена. И однажды блестящий быстрый и управляемый серебристый воздушный корабль, как ставшая действительностью мечта многих тысячелетий, полетел по воздуху. Формы воплощения отличались от тех, которые были придуманы первыми мечтателями, техника была и оставалась связанной со временем, а духовный повелительный импульс был вечным, был необъяснимой целенаправленной и преодолевающей притяжение земли волей.

Когда-то люди мечтали о всевидящем и всеслышашем существе. Они называли его смотрящим сквозь облака Олимпа Зевсом или приглашенным для того, чтобы смотреть, Аргусом. И лишь немногие отваживались потребовать подобного и для человека. Но эти немногие мечтатели исследовали сущность мечущего молнии бога и проверили таинственно разряжающиеся природные силы. И однажды они начали разговаривать друг с другом при помощи этих сил, находясь на расстоянии и будучи связанными только проволокой. А потом и эта проволока больше стала не нужна. Высокие стройные башни посылают сегодня таинственные волны по всему миру, а те разряжаются на расстоянии тысяч километров в виде пения или музыки. Снова смелая мечта стала жизнью и действительностью.

Посреди пустыни воины и завоеватели мечтали о рае. Эта мечта в меньшей степени преобразовывалась в работу миллионов. От одной реки до другой через каналы заструилась журчащая вода вдоль и поперек пустыни. И словно под воздействием магических сил зазеленел желтый песок и зашумели поля полными колосьями. Появились деревни, города, расцвели искусство, наука, пока по этому раю, созданному мечтательной человеческой расой, не прошли войска лишенных мечты завоевателей, все уничтожая на своем пути. Они поедали плоды земли, но не умели мечтать. Каналы были занесены песком, вода застаивалась, текла вспять в первоначальное русло реки, а оттуда текла в безбрежный Индийский океан. Леса зачахли, пшеничные поля исчезли, на месте травы появились рыхлые камни и движущийся песок. Люди погибали или уходили, города засыпались песком, покрывались пылью. Пока через тысячелетия нордические мечтатели не откопали из обломков и золы окаменевшую культуру. Сегодня вся картина бывшего рая стоит перед нашими глазами, погибшая мечта, создавшая жизнь, красоту и силу, пока действовала раса, которая умела мечтать. Но как только за осуществление мечты взялись лишенные мечты практики, вместе с мечтой погибла и действительность.

Так же, как в Междуречье мечтали о плодородии и власти, так мечтал великий народ Греции о красоте и создающем жизнь эросе; так в Индии и на Ниле человек мечтал о повиновении и святости; так германский человек мечтал о рае на земле и о долге.

Наряду с мечтами, создающими плодотворную действительность, и с лишенными мечты разрушителями существуют также мечты уничтожающие. Они также действенны и часто так же сильны, как и творческие. Сегодня еще рассказывают о малых смуглых народах в Индии, острый взгляд которых гипнотизирует змей и птиц и загоняет их в сети охотников. Известна злая, но очень сильная мечта Игнатия Лойолы, чье уничтожающее душу дыхание и сегодня накладывается на нашу цивилизацию. Известна также мечта Шварцальбена Альбериха, который проклял любовь во имя мирового господства. В горах Сиона столетиями культивировалась мечта, мечта о золоте, о силе любви и ненависти. Эта мечта разогнала евреев по всему миру. Беспокойные люди с сильной мечтой, создавая разрушающую действительность, и сегодня еще живут и действуют среди нас как носители злых мечтательных видений. Его мечта, пережитая впервые три тысячи лет тому назад, после многочисленных неудач чуть не стала действительностью: властью золота и мировой властью. Отказавшись от любви, красоты и чести, мечтая только о лишенном любви, безобразном, бесчестном господстве, до 1933 года евреи оказался сильнее нас, потому что мы прекратили воплощать нашу мечту, и даже пытались беспомощно воспринять мечту евреев. И это принесло с собой германское крушение.

Но самым великим и счастливым моментом в сегодняшнем хаосе является мифическое, нежно-сильное пробуждение, тот факт, что мы снова начали мечтать по-своему. Не преднамеренно, скорее исходно, одновременно в нескольких местах и в одном направлении. Это опять старо-новая мечта мастера Эккехарта, Фридриха Великого и Лагарде...

Когда-то нордические викинги пришли в мир. Они хоть и разбойничали, как и все воины, но мечтали о чести и государстве, о господстве и творчестве. И везде, куда они приходили, возникали творения культуры, свойственные расе. В Киеве, в Палермо, в Бретани, в Англии. Куда приходили существа, чуждые по типу и мечте, там соответствующая мечте действительность рассыпалась. Где жили мечтатели с аналогичным характером, там рождалась новая цивилизация.

Мечта о святой и честной империи водила мечом древнегерманских императоров, но также и рыцарей, которые против них восставали. В далекий Рим, на бескрайний Восток несла их эта мечта. Кровь сочилась между руинами Италии, у "гроба святого", не оживляя действительности. Пока на бранденбургском песке не ожила старая мечта. Но и она ушла, и, казалось, была потеряна и забыта. А сегодня, наконец, мы опять начали мечтать.

Провидец, наслаждаясь, изложил германскую нордическо-западно-европейскую мечту о второй империи и почти единолично поставил соответствующие расе цели. Он писал в своих "Немецких записках" и частично в других своих великих произведениях: "Еще никогда не было немецкого государства". "Государство (сегодняшнее) - это каста, политическая жизнь - балаган, общественное мнение - трусливая девка". "То, что немецкая империя нежизнеспособна, сейчас ясно". "Мы живем в центре гражданской войны, которая пока ведется без пороха и свинца, но зато с величайшей подлостью через замалчивание и клевету". "Мы страдаем от необходимости в 1878 году делать то, что мы должны были делать в 878 году". "Вера в бессмертие все больше и больше становится для нас условием, при котором мы сможем выдержать жизнь в еврейско-немецкой империи, составленной из глины и железа". "Религиозное понятие христианства неверно. Религия - это личная связь с Богом. Она представляет собой безусловную современность". "Павел принес в Церковь Ветхий Завет, под влиянием которого Евангелия были насколько возможно разрушены". "То, что каждой нации необходима национальная религия, видно из следующих соображений: нации возникают не в результате физического создания, а в результате исторических событий, но подлежат власти провидения. Поэтому нации имеют божественное назначение, они создаются". "Каждый раз признавать миссию своей нации заново означает погрузить ее в колодец, который дает вечную юность. Всегда служить этой миссии - означает приобрести более высокие цели и с ними более высокую жизнь." "Мировая религия в единственном числе и национальные религии во множественном числе - это программные пункты обоих противников". "Нации - это идеи бога!" "Католичество, протестантство, иудаизм, натурализм должны уступить место новому мировоззрению, чтобы о них больше не думали, как не думают о ночной лампе, когда над горами сияет утреннее солнце или единство Германии день ото дня будет становиться все проблематичнее". "Для человека существует только одна вина, когда он не бывает самим собой". "Великое будущее, которое я провозглашаю и которого требую, еще очень далеко от нас..."

Прошло не так много времени, когда этот великий немецкий мечтатель ушел от нас: Поль де Лагарде умер 22 декабря 1891 года. После мастера Эккехарта он был, наверное, первым, кто высказал вечную немецкую мечту без всяких обязательств, которые связывали раньше великого учителя. То, что волновало немецких рыцарей столетия тому назад, увлекало к высотам, включая заблуждения и вину, сегодня впервые самым ясным образом вошло в сознание. Сегодня немецкий народ имеет те же мечты, что и Эккехарт, и Лагарде. Еще не все имеют мужество на такую мечту, еще чуждые мечты сковывают действие их души, поэтому здесь необходимо предпринять умеренно-дерзкую попытку - то, что в двух предыдущих книгах было представлено с глубоким анализом как наша сущность, изложить здесь в противоположность им как расстановку цели, связанную с мечтой и действительностью, как символ, насколько он пронизан вечными нордическими германскими идеями, без технических подробностей. И если их нужно отобразить, то с живым сознанием того, что они могут совершенно иначе выглядеть, если будут найдены новые средства власти над землей. Полет Икара отличался от строительства Цеппелина почти во всем. Воля же, которая дала стремлению направление, была такой же. И определенная воля, основанная на четкой иерархии ценностей, в сочетании с органичной силой образного представления пробьется однажды через все препятствия во всех сферах.

Еврейский миф. — Фарисей и активное отрицание мира. — Паразитизм враждебной расы. — Тип от Иосифа до Ротенау. — Сионизм. — Горизонтальный жизненный слой. — Ортодоксальная теория "нации".

Ценности характера, черты духовной жизни, красочность символов действуют параллельно, поглощают друг друга и, тем не менее, создают одного человека. Но полнокровного только в том случае, если сами являются следствиями и порождениями из одного центра, который находится по ту сторону от исследуемого опытным путем (эмпирически). Это непонятное обобщение всех направлений понятия "я", народа, вообще общности составляет его миф. Мир богов Гомера был таким мифом, который продолжал защищать и сохранять Грецию, когда греческой культурой начали овладевать чужие люди и ценности. Миф о красоте Аполлона и силе Зевса, о неизбежности судьбы в космосе и таинственно связанной с этим человеческой сущностью было греческим действием в течение тысячелетий, даже если оно было только при Гомере собрано в культивирующую тип силу.

Но такая необычайная сила развивает не только творческое видение мечты, но и от паразитической мечты о мировом господстве евреев тоже исходит необычайная сила - хоть и разрушающая. Ее в течение последних трех тысячелетий нес вперед черный маг политики и экономики. Поток этих инстинктивных сил золота часто ненасытно возрастал. "Отказавшись от любви" дети Якова трудились над золотыми сетями для связывания великодушных, терпимо мыслящих или ослабевших народов. В Мефистофеле эта сила стала неподражаемо показанной формой, она обладает, однако, внутренним законом построения, так же как и господа с зерновых и бриллиантовых бирж, из "мировой прессы" и дипломатии народного союза. Если где-либо сила полета нордического духа начинает идти на убыль, то обладающая земным притяжением сущность Агасфера присасывается к ослабевшим мускулам. Там, где на теле нации появляется рана, в больное место всегда вгрызается еврейский демон и пользуется как паразит часами слабости великих мира сего. В его помыслы не входит героическое завоевание государства, сильным своей мечтой паразитом руководит мысль заставить мир "приносить ему доход". Добиться не в споре, а нечестным путем; не служить ценностям, а пользоваться обесцениванием, так гласит его закон, по которому он действует и от которого он никогда не отойдет, пока существует.