Базовые понятия политического анализа

Начнем с группы понятий, которые не являются специфически­ми для сравнительных политических исследований. Будучи фунда­ментальными, эти понятия разрабатываются в предметных рамках политической теории и «импортируются» другими субдисциплина­ми, составляя то общее, что позволяет нам говорить об относитель­ном концептуальном единстве современной политической науки. Следует сразу оговориться, что представить эти понятия во всей полноте — значило бы написать учебник по политической теории, оставив сравнительную политологию «на потом». Поэтому здесь дается лишь краткий и по необходимости фрагментарный очерк, информирующий читателя о наиболее широко представленных в литературе позициях.

Объектом сравнения в политических исследованиях всегда (хотя в некоторых случаях — лишь в конечном счете) служит распределе­ние власти в различных обществах. И действительно, власть — это

36 Теоретические средства сравнительных политических исследований

главное в политике. Но что же такое власть? Даже в повседневном обиходе это слово употребляется во многих различных значениях. Судьба властна над человеком. Привычка властна над куриль­щиком. Отец властен над детьми, государство — над подданными. Разумеется, некоторые из этих значений мы должны сразу отбро­сить как не имеющие отношения к теме. Будем, однако, помнить, что в любой социальной науке понятия — во избежание недоразу­мений — должны быть соотнесены с обыденным словоупотребле­нием. Это и заставляет искать определение, которое в одно и то же время было бы строгим и «чувствительным» к здравому смыслу.

В социальных науках эта работа продолжается уже давно, и ко­личество предложений перевалило за полсотни. Приведу несколько типичных примеров. Итак, власть — это особый тип поведения, ос­нованный на возможности изменения поведения других людей (Гер­берт Саймон); достижение определенных целей, получение намечен­ных результатов (Толкотт Парсонс); возможность использования известных средств, в частности насилия (Гарольд Лассуэлл и Абра­хам Каплан); особого рода отношение между управляющим и упра­вляемым (Морис Дюверже); возможность принятия решений, регу­лирующих распределение благ в конфликтных ситуациях (Гарольд Лассуэлл). Едва ли стоит из этого разнообразия дефиниций выбирать истинную. Нам нужно сделать выбор другого рода: принять опре­деление, считающееся наиболее влиятельным в современной полити­ческой науке. Таковое еще в 1957 г. было предложено Робертом Далем в статье, которая так и называлась — «Понятие власти».

Даль интерпретировал властьв терминах причинности. Звучит это определение по-русски несколько непривычно: «А располагает властью над В тогда, когда А является причиной определенного поведения В при условии, что без воздействия со стороны А тот вел бы себя иначе». Дефиниция заслуживает внимания уже по той при­чине, что нередко используется политологами-прикладниками для анализа реальных ситуаций.

Первое и самое главное, что заложено в определении Даля, — это понимание власти как отношения. Не имеет никакого смысла говорить о власти, не уточняя, по отношению к кому эта власть может быть применена. Более того, каждому типу взаимоотноше­ний свойственны особые, только ему присущие характеристики вла­сти. Власть может выступать как результат относительного равно-

Базовые понятия политического анализа 37

весия самых разных ресурсов, находящихся в распоряжении властву­ющего и подвластного индивидов, — денег, времени, знаний, ору­жия, связей, социального статуса и т. д. Л властен над В именно в силу того, что он располагает большим объемом какого-то из этих ресурсов (или сразу нескольких), а иногда — если он превосходит В по способности эти ресурсы использовать. К тому же часто нахо­дится некий С, власть которого простирается и на Л, и на В. Разуме­ется, было бы грубым упрощением относить сказанное выше толь­ко к отдельным индивидам. Так следует подходить ко всем элементам политической системы. Например, бессмысленно говорить о власти американского президента вообще: по отношению к Конгрессу — это одна власть, по отношению к Верховному суду — другая, а по отношению к средствам массовой информации — третья.

Вторая особенность определения Даля состоит в том, что оно не учитывает средства осуществления власти. А они очень разные: это и насилие (или угроза прибегнуть к нему), и подкуп, и манипуляции (в том числе сознанием), и убеждение, и переговоры — список мож­но было бы продолжать. В данном случае, однако, понятие «власть» используется как «зонтичное» — оно покрывает все средства, с по­мощью которых одни люди изменяют взгляды или поведение дру­гих. Некоторые авторы предлагают различать влияние и власть, подразумевая, что последняя носит более насильственный характер. Между прочим, к этому склонялся и сам Даль. Но поскольку мы признаем разнообразие средств осуществления власти, нет нужды входить в такого рода терминологические тонкости. К этому сто­ить добавить, что в действительности очень редко встречается власть, опирающаяся исключительно на насилие. Другой важный источник власти — авторитет, когда А подчиняется В в силу при­знания за В права отдавать распоряжения или, допустим, полагая, что это в его собственных интересах. В большинстве случаев власть представляет собой комбинацию насилия и авторитета, хотя соот­ношение ингредиентов этой смеси может сильно варьировать в раз­ных обществах.

И последнее. Из определения Даля вытекает, что одного наме­рения А оказывать влияние на взгляды и поведение В явно недоста­точно. Должно также существовать обоснованное убеждение, что приказание будет выполнено, что оно встретит повиновение. Таким образом, далеко не каждый, кто притязает на власть, реально ее

38 Теоретические средства сравнительных политических исследований

имеет — бывает, что власть превращается в фикцию в связи с массо­вым повсеместным невыполнением ее распоряжений. В то же время не так уже редки случаи, когда подчинение В предшествует явному волеизъявлению А, ибо подвластный индивид знает, какое его по­ведение устроило бы властвующего. Из приведенных примеров (фик­сирующих, конечно, лишь крайние, предельные ситуации) можно сделать вывод, что правильное понимание власти невозможно без учета позиции подвластного индивида. То же самое касается всех элементов политической системы. Предположим, что она носит ли­берально-демократический характер и, стало быть, избиратели рас­полагают властью над правительством. В явном виде эта власть применяется лишь раз в четыре или пять лет — в день всеобщих выборов. Однако задолго до следующей избирательной кампании правительство вынуждено избегать шагов, которые настроили бы избирателей против него. Когда имеешь дело с властью, нужно быть столь же внимательным к тому, чего не происходит, как и к тому, что происходит.

С понятием «политика» тоже связано немало споров и разно­чтений. Часто оно понимается как борьба за власть и осуществле­ние власти. Принимая эту дефиницию как наиболее широко распро­страненную — ее можно встретить и у ортодоксальных марксистов, и у не менее ортодоксальных последователей Парсонса, — необхо­димо внести одно уточнение. Далевское понимание власти допуска­ет возможность интерпретировать политику как отношение между индивидами. Однако это было бы неверно. Политика представляет собой процесс, посредством которого группы принимают коллек­тивные решения. Размеры групп могут различаться — от семьи до всего международного сообщества. Это в данном случае неважно. Не имеет значения и способ принятия решений. Но то, что делает их политическими, — это коллективный характер, т. е. тот факт, что они затрагивают всех членов группы. Определяя сущность полити­ки, нередко также обращают внимание на то, что она имеет дело с распределением имеющихся в ограниченном числе ценностей. Не­обходимость борьбы за власть (авторитет) объясняется именно тем, что входящие в одну и ту же группу люди редко выказывают полное согласие по поводу проблем распределения.

Коллективный характер политических решений не предполага­ет, что все члены группы в равной мере участвуют в их выработке.

Базовые понятия политического анализа 39

Как писал в 1884 г. выдающийся итальянский социолог Гаэтано Моска, «в любое время и в любом месте все то, что в управлении является предписывающей частью, осуществлением власти и содер­жит в себе команду и ответственность, есть всегда компетенция осо­бого класса, элементы которого могут действительно варьировать самым различным образом в зависимости от специфики века и стра­ны; однако как бы этот класс ни складывался, формируется он все­гда как ничтожное меньшинство против подчиняемой им массы уп­равляемых». Сам Моска назвал этот класс политическим. Позднее его соотечественник Вильфредо Парето предложил другой термин, элита,в настоящее время широко применяющийся для отображе­ния круга лиц, непосредственно вовлеченных в процесс принятия решений. Парное понятие массыфиксирует то большинство членов группы, которое либо вовсе отстранено от принятия решений, либо способно оказывать на него лишь косвенное воздействие.

Нетрудно заметить, что политический аспект легко приписать любой совместной деятельности, связанной с распределением име­ющихся в ограниченном числе ценностей. По мере усложнения со­циальных групп и организаций процессы принятия решений приоб­ретают упорядоченный характер, вырабатываются соответствующие регулярные процедуры. Иначе говоря, коллективное принятие ре­шений, отделяясь от повседневной активности людей, приобретает особые рамки. В масштабах отдельной страны (или, пользуясь бо­лее строгой терминологией, отдельного макросоциального организ­ма)такими рамками является государство.

В чем состоит специфика государства по отношению ко всем ос­тальным организациям, упорядочивающим процессы принятия ре­шений? По мнению Р. Даля (в данном случае он выступает как про­должатель традиции, восходящей к Максу Веберу), государство — это единственный регулятор законного применения силы в пределах данной территории. Будучи достаточно ясной, эта дефиниция тем не менее нуждается в некоторых дополнительных уточнениях.

Во-первых, данное определение не предполагает, что насилие осуществляется только государством. В любом обществе существу­ет больший или меньший объем негосударственного, но все же и не преследуемого по закону насилия, например во время спортивных состязаний (если не на футбольном поле, то, во всяком случае, на ринге) или в семье.

40 Теоретические средства сравнительных политических исследований

Во-вторых, Даль не имеет в виду, что государство существует только благодаря силе. Вовсе нет. И даже наоборот: насилие — это, с точки зрения ученого, нестабильный источник власти; эффектив­но функционирует та и только та государственная власть, которой удается сформировать и поддерживать в народе убеждение, что су­ществующий порядок лучше всего подходит для данного общества. Такую власть М. Вебер определял как легитимную.

После этих уточнений уместно повторить: государство лишь тогда является государством, когда оказывается оправданной его претензия быть единственным регулятором применения силы дру­гими социальными институтами и частными лицами. Поэтому в стране, охваченной гражданской войной, государства, по существу, нет. В то же время под определение Даля подпадают очень разные организации — от примитивной родоплеменной до современной либерально-демократической. Не все они в равной мере являются объектом внимания сравнительной политологии. Преимуществен­ный интерес для компаративиста представляют сходства и разли­чия, фиксируемые при наблюдении политической жизни нацио­нальных государств. Обстоятельный анализ этого понятия будет сделан позже.

Кросснациональное сравнение

Можно сказать, что сравнение стояло у колыбели социальных наук вообще и политической мысли в частности: им пользовался уже Аристотель, когда вместе со своими учениками предпринимал гигантское по масштабам — к сожалению, лишь в малой степени дошедшее до наших дней — исследование «конституций», полити­ческих устройств 158 древнегреческих государств-полисов. И по сей день нередко утверждают, что все социальные исследования — это «в той или иной форме сравнительные исследования» (Стэнли Ли-берсон). С такой точки зрения, сам термин «сравнительная полити­ческая наука» выглядит тавтологией. Но дело в том, что бессозна­тельное и не подчиняющееся общепринятым (конвенциональным) правилам применение сравнений еще не создает компаративистской исследовательской практики, точно так же как действия по принци­пу «проб и ошибок» при известном сходстве с научным эксперимен­том таковым все же не являются. Специфика сравнительных соци-

Кросснациональное сравнение 41

альных наук состоит как раз в том, что сравнение здесь выступает как метод, позволяющий перейти от описаний (что? где? как?) к от­вету на более фундаментальные вопросы: к объяснению и выявле­нию причинных, каузальных, связей.

Параллель между сравнением и экспериментом не случайна.

В теоретическом естествознании наиболее ценными считаются результаты, полученные в контролируемых исследователем услови­ях лабораторного эксперимента. В изучении политики — как и во­обще в социальных науках — такие условия достигаются очень ред­ко. Дело даже не в известных этических сложностях, возникающих при любом социальном эксперименте, а прежде всего в том, что по­литический процесс имеет чрезвычайно многофакторный характер. Он настолько сложен, что одни факторы не могут быть искусствен­но изолированы от других. Итак, в чистом виде политический экс­перимент невозможен. Поэтому его роль берет на себя сравнение.

Чтобы более наглядно представить эту «эксперимент-замещаю-щую» роль сравнения, можно довольно-таки грубо и схематически смоделировать один из способов его применения в политической науке. Допустим, мы исследовали и описали пять отдельных поли­тических систем — А, В, С, О, Е. Для системы А выделены характе­ристики — переменные— (1,2,3,4,5), для В — (1,3,4,5,7), для С — (1, 3, 4, 7, 8), для В — (2, 5, 7, 8, 9), для Е — (2, 5, 6, 8, 9). Предполо­жим также, что нас интересует, каковы причины, ведущие к появле­нию характеристики (1). Тогда эту переменную назовем зависимой,а предполагаемые нами (гипотетические) факторы, ведущие к ее появлению, — независимымипеременными. Бросив взгляд на пред­ставленные выше списки переменных, можно по меньшей мере сде­лать вывод о том, что при наличии характеристик (3) и (4) система обязательно располагает характеристикой (1). Более сильная фор­мулировка состоит в том, что между независимыми переменными (3) и (4) и зависимой переменной (1) установлена каузальная связь. Если же учесть, что в реальных исследованиях за каждой из пере­менных стоит большой массив фактических данных (и не в статике, а в динамике), то нетрудно понять, насколько сравнение расширяет возможности познания политических явлений. Во-первых, только сравнивая, можно получить зрелые обобщения по поводу полити­ки. Во-вторых, сравнение выступает также как познавательный ме­ханизм проверки.

42 Теоретические средства сравнительных политических исследований

Применяемые в социальных науках способы сравнения весьма разнообразны. К числу основных относятся: сравнительно-сопос­тавительный метод, ориентированный на выявление природы раз­нородных объектов; историко-типологическое сравнение, объясня­ющее сходство не связанных по своему происхождению объектов одинаковыми условиями становления и развития; историко-генети-ческое сравнение, объясняющее сходство явлений как результат их родства по происхождению. Искусство компаративистики состоит в умелом использовании и комбинировании всех этих подходов, однако в сравнительной политологии применяется преимуществен­но первый из них. И это не случайно: именно сравнительно-сопос­тавительный метод позволяет теоретически последовательно осуще­ствить кросснациональное сравнение(сгоззпа^юпа! сотрапзоп — сравнение стран между собой), без которого политическая компа­ративистика немыслима.

По какому критерию отличать сравнительное исследование от других видов политического анализа? В литературе представлены три основных варианта ответа на этот вопрос. Самая простая, и даже очевидная, версия состоит в том, что сравнительное исследование строится на привлечении сопоставимых данных, полученных по меньшей мере в двух различных странах (Майкл Армер). Такое оп­ределение, однако, отвергается большинством компаративистов как слишком узкое. Действительно, как быть с так называемым сравни­тельно-ориентированным изучением случаев (сотрага{1Уе!у опеп1ес1 сазе зШсНез), давно уже утвердившим себя в качестве одного из наи­более плодотворных жанров компаративистики? Ведь специфика таких исследований состоит как раз в том, что они включают дан­ные по одной стране в широкий сравнительный контекст, выявле­ние которого не рассматривается как самостоятельная исследова­тельская задача.

Другая — более сложная и наукообразная — версия ответа была предложена известными методологами сравнительной политологии Адамом Пшеворски и Генри Тьюном. По их мнению, специфика кросснационального сравнения выражается в том, что эта исследо­вательская стратегия реализуется на двух основных уровнях. Один из них — макросоциальный. Это значит, что выделяемые на дан­ном уровне переменные характеризуют общества в целом. Второй уровень — внутрисистемный, на котором каждая из выделяемых

Кросснациональное сравнение 43

переменных фиксирует какую-то частную характеристику общества. Цель сравнительного исследования, по Пшеворски и Тьюну, состо­ит в раскрытии связей между переменными второго уровня. Однако в качестве основного инструмента для достижения этой цели исполь­зуются макросоциальные переменные. Примером могла бы послу­жить опубликованная в 1963 г. работа Роберта Алфорда «Партия и общество», в которой зависимость между принадлежностью изби­рателей к социальному классу и выбором партии при голосовании в различных странах (переменные второго уровня) объясняется с помощью таких макросоциальных переменных, как показатели ин­дустриализации и урбанизации. Однако при ближайшем рассмот­рении такой подход к определению кросснационального сравнения оказывается даже более узким, чем предыдущий. Мало того, что он исключает сравнительно-ориентированное изучение случаев, вне поля зрения оказываются еще и исследования, направленные на выявление зависимости одних макросоциальных переменных от других, например политического режима от показателей экономи­ческого развития. Между тем такие исследования по праву входят в «золотой фонд» сравнительной политологии.

Нетрудно заметить, что между рассмотренными выше подхода­ми к определению специфики кросснационального сравнения есть нечто общее. Как отмечает наиболее влиятельный современный ме­тодолог сравнительного анализа Чарльз Рэгин, это — «использова­ние макросоциальных единиц», каким бы способом оно ни осуще­ствлялось. Рэгин полагает, что именно признание аналитической ценности макросоциальных переменных и их применение к объяс­нению эмпирически наблюдаемых процессов представляют собой тот критерий, с помощью которого можно отличить компаративи­ста от некомпаративиста. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, Рэгин приводит следующий пример. Предположим, некий исследо­ватель приходит к заключению, что в Великобритании сильна связь между классовой принадлежностью избирателя и выбором партии при голосовании, и объясняет это тем, что Великобритания — «ин­дустриальное общество». Данное суждение предполагает, что «об­щество» может существовать в пределах национального государства, что существует несколько различных «обществ», и что одни из них могут быть охарактеризованы как «индустриальные», в то время как другие — нет. Таковы, по Рэгину, признаки кросснационально-

44 Теоретические средства сравнительных политических исследований

го анализа. Но если бы в качестве объяснения того же самого фено­мена был предложен марксистский тезис о том, что «производствен­ные отношения определяют политическое сознание», то исследова­тель смог бы избежать кросснационального сравнения.

Достоинство предлагаемого Рэгином подхода состоите том, что, будучи достаточно широким, он в то же время позволяет отделить компаративистские исследования от не являющихся таковыми. Во-первых, как мы только что видели, возможны теоретические модели, не придающие кросснациональным различиям большого значения (хотя некоторые модификации того же марксизма отнюдь не исклю­чают сравнительного подхода). Во-вторых, если исследователь чужда­ется теории и полностью поглощен эмпирическим изучением отдель­ного случая, он вовсе не обязательно будет вводить полученные им результаты в сравнительный контекст. Скажем, суждение «уровень голосования за Демократическую партию США находится в зависи­мости от количества чернокожих избирателей» — не компаративист­ское. Конечно, объектом изучения в социальных науках всегда явля­ется общество. Однако лишь для компаративистов существование различных обществ (макросоциальных единиц) выступает как необ­ходимый элемент используемых ими объяснительных процедур.

Методологи сравнительного анализа не очень любят обсуждать вопрос о том, почему макросоциальные единицы различаются по такому в общем-то случайному критерию, как наличие формальных признаков национальной государственности. И действительно, удов­летворительное теоретическое объяснение этому едва ли может быть найдено. С точки зрения нужд исследовательской практики, причи­ны лежат на поверхности. Мы живем в мире, разделенном государ­ственными границами; в мире, где наиболее важные политические процессы — такие как выборы или смена режима — протекают на общегосударственном уровне, а статистические агентства, даже если они действуют в международном масштабе (что случается далеко не всегда), публикуют данные по отдельным странам. Поэтому кросс-национальное сравнение — вполне естественный выбор для компа­ративиста. Однако необходимо видеть, что этот выбор чреват целым рядом серьезных методологических сложностей, заслуживающих отдельного анализа. Попутно будут рассмотрены исследовательс­кие стратегии, применяемые в компаративистике для устранения или хотя бы частичной нейтрализации этих сложностей.

Кросснациональное сравнение 45

Проблема сравнимости

Алисдэр Макинтайр открывает свою нашумевшую статью «Воз­можна ли сравнительная политология?», дающую в целом отрица­тельный ответ на вынесенный в заглавие вопрос, следующим поучи­тельным примером. Некий человек предпринял кросснациональное исследование ям. Он с самого начала отверг обыденное представле­ние о том, что происхождение разных видов ям объясняется по-раз­ному, ссылаясь на то, что тогда абстрактное понятие «яма» было бы излишним. Исследование дало интересные результаты: выясни­лось, что существует прямая корреляция между аггрегированной ямокопательной способностью общества и уровнем экономическо­го развития; что война ускоряет ямокопание (во Вьетнаме темпы роста количества ям заметно превышали среднестатистические), и многое другое. «Достижения этого человека не были замечены ни­кем, кроме меня, — пишет Макинтайр. — Но если бы он поставил свой талант на службу политологии и изучал не ямы, а модерниза­цию, урбанизацию или политическое насилие, то я не удивился бы, если б он достиг высокого положения в Американской ассоциации политических наук».

Освобожденная от иронической оболочки, мысль Макинтайра оказывается не только простой, но и вполне традиционной для не­которых направлений методологии социального познания. Об­щества уникальны, каждое из них представляет собой неповтори­мый ансамбль культурных установок, политических практик и институтов. Поэтому любая попытка выделить в них сопоставимые элементы ведет к упрощению реальности, заметно обесценивающе­му выводы из кросснационального сравнения. Но даже если мы все же пошли на риск выделения таких элементов, то и тогда нет гаран­тии, что в разных обществах существуют одинаковые каузальные связи: сходные следствия могут вызываться совершенно различны­ми причинами.

Стратегия, используемая компаративистами для устранения (или хотя бы частичной нейтрализации) этой проблемы, была опи­сана лидером «движения за сравнительную политологию» Роем Макридисом: «Сравнение включает в себя абстрагирование; кон­кретные ситуации и процессы как таковые не могут сравниваться друг с другом... Стало быть, сравнивать — значит выделять опре-

46 Теоретические средства сравнительных политических исследований

деленные типы и концепты, и делается это за счет искажения уни­кального и конкретного». Объектами сравнения феномены стано­вятся в концептуально освоенном, преобразованном виде. Отсюда вытекает колоссальная важность теоретических моделей для срав­нительной политологии. Уже структурный функционализм претен­довал пароль средства, с помощью которого все многообразие на­блюдаемых в политической жизни явлений может быть сведено к ограниченному числу простых и сравнимых друг с другом анали­тических единиц. Как было показано в предыдущей главе, сегодня такую задачу ставят перед собой теория рационального выбора и неоинституционализм. Понятно, что чем более разнородны нахо­дящиеся в поле зрения исследователя феномены, тем большие уси­лия нужно затратить на их «теоретическую обработку» (француз­ские компаративисты Маттеи Доган и Доминик Пеласси называют ее концептуальной гомогенизацией). Потерь информации при этом не избежать. Считается, однако, что их компенсирует приобретае­мая взамен возможность сопоставлять то, что изначально казалось несопоставимым.

Негативным эффектом концептуальной гомогенизации счита­ется и то, что она неявно дискриминирует одни общества в отноше­нии других. Исследователь-компаративист существует не в вакуу­ме. Прежде чем стать теоретиком, он формируется как личность, принадлежащая к определенному обществу, и разделяет свойствен­ные этому обществу ценности, нормы и предрассудки. Все это влия­ет на используемые средства концептуальной гомогенизации. Мы видели, что один из главных недостатков структурного функциона­лизма его противники усматривали в «подверстывании» развиваю­щихся стран к стандартам США и Западной Европы. Основные по­стулаты теории рационального выбора тоже нередко критикуют за то, что они согласуются лишь с одной — и именно «западной» — социокультурной реальностью. Политическая жизнь многих стран «востока» и «юга» изобилует примерами действий, которые не мо­гут быть квалифицированы ни как эгоистичные, ни как рациональ­ные. Видимо, нейтрализовать такого рода издержки концептуаль­ной гомогенизации можно путем разработки теоретических средств, которые были бы в максимально возможной степени свободны от черт национальной ограниченности.

Кросснациональное сравнение 47

«Слишком много переменных — слишком мало случаев»

В мире существует ограниченное число стран. Стало быть, дале­ко не все возможные вариации политических систем — и тем более их элементов—даны нам в непосредственном наблюдении или даже в историческом опыте. Даже среди существующих или некогда су­ществовавших обществ далеко не все описаны в той степени, кото­рая позволяла бы использовать их как объекты межнациональных сравнений. Известный исследователь Аренд Лейпхарт писал, что в распоряжении компаративиста находится «слишком мало случаев». Другая сторона сформулированной им дилеммы не менее очевидна: поскольку общественная жизнь бесконечно многообразна, стремится к бесконечности и количество поддающихся выделению переменных. При этом мы не можем позволить себе априорно отбросить некото­рые из них как несущественные, поскольку в различных нацио­нальных контекстах они могут играть различные по значению роли. Для решения лейпхартовской дилеммы в сравнительной политоло­гии используется целый ряд стратегий, заслуживающих краткого описания.

Самое простое решение состояло бы в том, чтобы в макси­мальной степени расширить круг охваченных исследованием случаев при сознательном ограничении числа наблюдаемых переменных. Такие исследования, подпадающие под предложенное А. Пшеворски и Г. Тьюном определение сравнительного метода, действительно осу­ществлялись. Более того, в течение какого-то времени в 60-х гг. в сравнительной политологии преобладал жанр сравнительно-стати­стического исследования. Каков он? Предположим, мы используем данные по нескольким десяткам либеральных демократий для того, чтобы выявить зависимость между процентной долей индустриаль­ных рабочих в населении страны и уровнем голосования за социал-демократические партии, и на этой основе сделать вывод о наличии или отсутствии в разных странах модели «рабочего голосования». С технической точки зрения, это несложная задача. Если у нас есть два ряда цифр, выражающих значения зависимой и независимой переменных для каждой из стран, то компьютеру, вооруженному самой простой статистической программой, понадобятся доли се­кунды, чтобы сообщить нам коэффициент корреляциимежду этими двумя рядами. А коэффициент корреляции — это и есть статисти-

48 Теоретические средства сравнительных политических исследований

ческий индекс, фиксирующий наличие, направление и силу связи между двумя представленными в цифровом виде параметрами. Бо­лее того, статистика дает нам возможность установить, каким об­разом несколько независимых переменных влияют на одну зависи­мую. Это называется «множественная регрессия».Есть и более сложные статистические процедуры, общую характеристику кото­рых можно найти в любом учебнике по социальной статистике. Сле­дует заметить, что, как и всякая развивающаяся наука, данная дис­циплина не лишена проблем, и чем сложнее применяемый метод статистического анализа, тем больше разногласий он вызывает даже среди специалистов. В политической науке чаще всего используют­ся простые и общепризнанные методы вроде отмеченных выше, хотя и у них есть свои недостатки. Однако основные проблемы, связан­ные с применением сравнительно-статистического метода, заклю­чаются не в этом. Они носят содержательный, а не технический ха­рактер.

Вернемся к предложенному выше примеру. Для того чтобы по­ставленная исследовательская задача могла быть решена путем ста­тистического анализа, нужно перевести ее с языка теоретических понятий на язык цифр, или, как говорят, «операционализировать понятия».Но даже первая из переменных включается в ткань иссле­дования — операционализируется — не без проблем: иногда не так уж просто определить, кого считать рабочими, а кого — нет. Но особенно много сложностей связано с операционализацией второй переменной, выделяемой по идеологическому признаку. Приведу лишь два примера. В Италии социалистическая партия традицион­но пользуется скромной поддержкой избирателей. Однако делать отсюда вывод об отсутствии в стране модели «рабочего голосова­ния» было бы неверно, ибо значительная часть итальянских индус­триальных рабочих всегда голосовала за коммунистов. В Венесуэле партия «Демократическое действие», будучи вполне социал-демок­ратической по своей идеологической ориентации, на выборах пользовалась в основном поддержкой среднего класса. Поэтому приписывать Венесуэле модель «рабочего голосования» неправиль­но, как бы красноречиво не свидетельствовали в пользу такого ре­зультата статистические данные. Учитывая, что этот ряд примеров можно продолжить, нетрудно представить, какими удручающе не­адекватными были бы результаты исследования в целом.

Кросснациональное сравнение 49

В чем состоит основная сложность проиллюстрированной выше стратегии? В том, что анализ большого числа случаев заставил исследователя отвлечься от взаимовлияния переменных на внутрисис­темном уровне, например от существования в Италии сильной ком­партии, влияющей на поведение рабочих-избирателей, и от социал-де­мократических симпатий среднего класса Венесуэлы. Чтобы избежать этой сложности, иногда рекомендуют прибегать к сравнениям «второ­го порядка», то есть сравнивать не отдельные переменные, полностью изолированные от внутрисистемного контекста, а целые «иерархии», цепочки взаимосвязанных переменных. Сравнения «второго порядка» становятся возможными лишь при ограничении числа случаев, нахо­дящихся в поле зрения ученого. Парадоксально, но один из эффектив­ных способов решить проблему «слишком много переменных — слиш­ком мало случаев» — это сознательное ограничение круга охваченных исследованием стран при увеличении количества отслеживаемых пе­ременных. При этом возможны две противоположные стратегии — «наибольшего сходства» и «наибольшего различия».

Смысл стратегии «наибольшего сходства»в том, чтобы огра­ничить поле анализа группой стран, существенно похожих друг на друга по целому ряду важных характеристик (переменных). Эти ха­рактеристики исследователь может принять за постоянные, что позволяет ему полностью сосредоточиться на взаимовлиянии инте­ресующих его переменных. В нашем примере с «рабочим голосова­нием» ограничение поля исследования Данией, Норвегией и Шве­цией сделало бы неучет роли компартий и социал-демократических симпатий среднего класса более оправданным. Зато число операци-онализируемых переменных можно было бы существенно расширить за счет характеристик, меняющихся от страны к стране. Главный недостаток этой стратегии состоит в том, что она подталкивает ис­следователя к выбору в качестве объектов сравнения географичес­ки и культурно близких стран, но при этом требует представлять их как совершенно не влияющие друг на друга. Так легче искать «зако­номерности». К сожалению, часто эта легкость оказывается обман­чивой, ибо в действительности как сходства, так и различия в пре­делах региона или иной наднациональной исторической общности нередко объясняются именно взаимовлияниями.

Напротив, стратегия «наибольшего различия»состоит в том, что сравниваются страны, выступающие для исследователя как «предста-

50 Теоретические средства сравнительных политических исследований

вители» по меньшей мере двух качественно различных типов. Осно­вания, по которым выделяются такие типы, могут сильно различать­ся в зависимости от цели исследования: авторитарный режим и либе­ральная демократия, католический и протестантский культурный контекст, президентская и парламентская системы и т. д. Нетрудно заметить, что реализация этой стратегии требует более значительно­го, чем в предыдущем случае, объема теоретической работы. В ходе этой работы фиксируется большая группа характеристик, которые в сравниваемых странах контрастируют друг с другом. Тогда исследо­ватель может сосредоточить все внимание на интересующих его внут­рисистемных переменных, «ответственных» за сходства, например на взаимосвязи между уровнем образования и политическим участием в Китае (как «представителе» авторитарных режимов) и в одной из либеральных демократий. Стратегия «наибольшего различия» позво­ляет получать «сильные» обобщения, предпочтительные для сравни­тельно-сопоставительного метода: если какой-то фактор одинаково действует в совершенно различных ситуациях, это должен быть дей­ствительно важный фактор. Ее недостатки связаны с большими поте­рями информации на теоретическом этапе исследования, что ведет, в частности, к преувеличению различий между выделенными типами. К числу средств, применяемых для решения проблемы «слиш­ком много переменных — слишком мало слу<