Батуринский в. п. западники 40-х годов.
<...> Деятельность «людей 40-х годов» так или иначе была направлена на борьбу с <...> произволом, на пробуждение общественной мысли и на привитие молодому поколению идей широкого гуманизма и уважения к человеческой личности. Все они ярко чувствовали, что одной из главных причин зла является крепостное право. <...> Одно из первых мест среди них по силе оказанного на общество влияния надо отвести Белинскому. <...> его знаменитое письмо к Гоголю <...> Герцен назвал «гениальной вещью и завещанием Белинского». <...>Правительство прекрасно понимало революционное значение этого гениального политического памфлета, и вскоре Достоевскому пришлось поплатиться каторгою за «распространение» этого произведения.
<...> «Много я ездил по России, - говорит славянофил И. С. Аксаков: - имя Белинского известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше, каждому, жаждущему свежего воздуха среди вонючего болота провинциальной жизни… Нет ни одного учителя гимназии в губернских городах, который бы не знал наизусть письма Белинского к Гоголю; в отдаленных краях России только теперь еще проникает это влияние и увеличивает число прозелитов. <...> «Мы Белинскому обязаны своим спасением», - говорят мне везде честные молодые люди в провинции. И в самом деле, в провинции вы можете увидеть два класса людей: с одной стороны - взяточников, чиновников в полном смысле этого слова, жаждущих лент, чинов и крестов, помещиков, презирающих идеологов, привязанных к своему барскому достоинству и крепостному праву, вообще довольно гнусных. Вы отворачиваетесь от них, обращаетесь к другой стороне, где видите людей молодых, честных, возмущенных злом и гнетом, поборников эмансипации и всякого простора, с идеями гуманными. <...> И если вам нужно честного человека, способного сострадать болезням и несчастьям угнетенных, честного доктора, честного следователя, - ищите таковых между последователями Белинского» [И Полевой и Белинский <...> имели огромное влияние на общество -вредное, дурное <...>, но все же громадное влияние<...> О славянофилах здесь, в провинции, и слыхом не слыхать, так от людей враждебных направлению <...> "- цит. по: Корнилов А. Курс истории России ХIХ века. М., 1912. С. 105-106].
Наряду с литературной деятельностью Белинского <...> может быть поставлена деятельность его друга, знаменитого профессора истории в Московском университете Т. Н. Грановского, обаяние глубоко благодарной личности которого оставило неизгладимый след в истории русского общественного развития. <...>
На кафедре и в публичных лекциях Грановский, являясь проповедником широкой гуманности и западноевропейского просвещения, боролся с вредными крайностями славянофильства, сближавшими иногда это учение с официальными хвалителями «самодержавия, православия и народности». Борьба эта и весь характер его деятельности создали ему массу врагов среди этих хвалителей, и он в одном письме (1846г.) говорит: «Мне посчастливилось иметь врагов, которые откровенно сознаются в своем желании сбыть меня. В прошедшем году на меня делали три раза донос, как на человека, вредного для государства и религии. Теперь не касаются моей религии, но нападают на мои политические идеи».
Конечно, тиски цензуры, так жестоко калечившие литературную деятельность Белинского, равным образом препятствовали свободному выражению Грановским его взглядов. Но и у Белинского и у Грановского была чуткая публика, привыкшая «читать между строк», ловить каждый намек, разбираться сразу во всех аналогиях. <...>
Идеалистической атмосфере кружков 40-х годов другой характерный «западник» И. С. Тургенев обязан первым пробуждением <...> глубокой ненависти к крепостному праву. <...>
Известно, какое громадное влияние имели «Записки охотника» на русское общество. <...> Император Александр II сам сказал Тургеневу, что «с тех пор, как он прочел «Записки охотника», его ни на минуту не оставляла мысль о необходимости освобождения крестьян от крепостной зависимости». <...>
Среди идеалистов этой эпохи лишь одному Н. П. Огареву удалось до известной степени применить на практике те убеждения, которые он исповедывал, и освободить часть своих крестьян с землею. <...> Огарев в договоре с крестьянами, отдавая им всю землю, определил способ пользования ею на чересчур идеалистических основаниях, возлагая надежды на торжество общинного начала. Впоследствии бедные крестьяне, выкуп за которых платили богачи, попали в кабалу к последним. <...>
О благодарности белоомутских крестьян свидетельствует замечательный приговор сельского схода: <...> «почтить память нашего незабвенного и любимого нами помещика Н. П. Огарева, с сего 1877 года, <...> в день смерти его, 31 мая, каждогодно <...> творить об упокоении души его и родителей его поминовение в церкви.»<...>
Позже, в 1900 году, по ходатайству белоомутских крестьян в селении разрешено учредить библиотеку имени Н. П. Огарева. <…>
К сожалению, даже Огарев ограничился лишь освобождением белоомутских крестьян и крестьяне в остальных его имениях (около 2000 душ) не были им освобождены. Он сам пытался управлять своими имениями, думал завести ряд фабрик, которые давали бы крестьянам заработок, мечтал основать сельскую школу с очень обширным курсом, но все эти благие начинания или оканчивались неудачами, или замирали в зародыше.
«Непрактичность» и «усталость» были характерными чертами людей 40-х годов. Вся их энергия уходила преждевременно на освобождение себя от грязи окружавшей среды, на выработку миросозерцания, на тяжелую борьбу с тогдашними условиями. Громадная масса времени и труда затрачивалась на «подготовительную работу», на теоретическую подготовку; изучение действительности забывалось и поэтому идеалисты-теоретики, сталкиваясь с этой действительностью, часто оказывались беспомощными. <...> Волей-неволей почти вся их деятельность сводилась к распространению гуманных идей путем печати и слова, а на применение этих идей на практике не хватало воли, а иногда и сил. Но эти отрицательные черты не уменьшают громадного значения, которое имели московские кружки 40-х годов на ход развития русской общественной мысли. «Никогда, ни прежде, ни после, - говорил Карамзин, - не было у нас сосредоточено в одном пункте столько образованности, ума, талантов, знаний. Москва была в 40-х годах центром умственного движения в России, к которому, прямо или косвенно, примыкало почти все замечательное в ней в умственном и нравственном мире. Здесь запаслись и вырабатывались те нравственные силы, которые пошли в дело при начавшемся после крымской войны обновлении нашего внутреннего быта и строя».
Великая реформа. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем. Юбилейное издание. Т. III. М.: Издание т-ва И. Д. Сытина, 1911. С. 194-204.